Текст книги "P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье"
Автор книги: Маргарет Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Новая история
Дорогая Дэб,
проводя беззаботное лето на озере Руни восемь лет подряд, Майкл, Патрик и я полюбили мечтательный ритм жизни в уединенном коттедже без электронных игр, компьютеров и телевизионной рекламы. На нашей летней детской игровой площадке с озером и лесом всегда обнаруживалось что-то новое. Однажды мы провели целый день в поисках пологих скал вдоль нетронутой береговой линии, чтобы рисовать их в бесконечные, как в сезон муссонов, дождливые дни. Коротая время в четырех стенах, мы рисовали наши скалы в самых разных сюжетах с радугой или древними египетскими символами. А иногда, кутаясь в одеяло, вместе перечитывали по многу раз одни и те же книги.
По нашему семейному правилу мы никогда не обсуждали книги до тех пор, пока все не прочитали ее. И дождаться этого иногда было труднее, чем солнечных дней. Роман «Ямы»Луиса Сачара был одной из таких книг. Мы с Майклом сгорали от нетерпения, пока Патрик читал ее. Нам хотелось поделиться впечатлениями о сумасшедшей надзирательнице в лагере «Зеленое озеро», которая подмешивала яд гремучей змеи в свой лак для ногтей, чтобы поцарапанные ею заключенные подростки, вынужденные копать ямы в нестерпимой Техасской жаре, испытывали еще большие муки.
Патрик сидел на кухонной стойке, сгорбившись над чашкой с хлопьями, заканчивая последнюю страницу.
– Ну как? – спросила я. – Что ты думаешь?
Я мыла шампунем наши кисти. Синие, как павлин, и кроваво-красные разводы стекали по старой фарфоровой раковине. Я взглянула в окно на пелену дождя, который не прекращался целую неделю. В лужах на наших лесных тропинках можно было плавать.
Патрик захлопнул книгу и доел последние «Чириоуз» [4]4
Чириоуз – товарный знак сухого завтрака из цельной овсяной муки и пшеничного крахмала с минерально-витаминными добавками в форме колечек.
[Закрыть].
– Я хочу перечитать ее еще раз! – Он допил остатки молока. – Но я хочу, чтобы теперь ты почитала ее мне, мама.
Патрик впервые попросил меня почитать ему с тех пор, как начал читать Ветхий Завет самостоятельно. Я понимала, что он нуждался в утешении и поддержке, но не знал, как попросить об этом. Оба мальчика молчаливо переживали уход отца. Они никогда не говорили о своих чувствах по поводу расставания с ним и не задавали вопросов о разводе. Я пыталась найти способ вызвать на откровенный разговор своих мальчишек десяти и тринадцати лет. Но когда, после школы, я предлагала приготовить им горячий шоколад и поговорить или просто послушать меня, они говорили, что у них все отлично, и уходили. Но я знала, что им было больно. Патрик не желал вставать вовремя по утрам, а Майкл был тихим и угрюмым. Игровая приставка стала его прибежищем.
Патрик и я в конечном итоге договорились читать вслух другую книгу, выбрав новую для нас обоих. Гипнотический стук дождя по крыше дома напоминал о необходимости развести огонь. Я сложила груду поленьев и подожгла их, пока Патрик устраивал себе удобное место в углу дивана. Он накинул на плечи как шаль зеленое флисовое одеяло.
– Я поделюсь с тобой одеялом, мама. – Он похлопал по дивану рядом с собой. Я устроилась рядом и открыла книгу.
«Было так холодно, что, если бы вы плюнули, слюна превратилась бы в ледышку еще до того, как упала на землю».
Патрик посмотрел на меня.
– Такое действительно может быть, мама? – его летняя короткая стрижка подчеркивала его большие, цвета какао глаза, темные, как у моего отца. – Семья Ватсон жила на Аляске или как?
– Ш-ш-ш-ш… Слушай…
«Был миллион градусов ниже нуля».
Патрик подтянул одеяло к подбородку и прижался ко мне ближе. Вошел Майкл, завернувшийся в свое, тянущееся по полу, как мантия, одеяло.
– Можно мне тоже прослушать? – спросил он, усаживаясь на противоположном конце дивана. Майкл прислонился спиной к мягкому подлокотнику и, подняв ноги, положил их на мои колени.
«Все моя семья собралась вместе под одним одеялом… Казалось, что холод, невольно заставил нас стать ближе друг другу».
Огонь сердито зашипел, когда несколько дождевых капель просочились вниз по трубе. Мы втроем сидели на мягком диване и читали до глубокой ночи…
Я буду заботиться о вас и детях ваших.
– Быт. 50:21
Страх падения
Дорогая Дэб,
Все танцевали на моей рождественской вечеринке. Мы танцевали с нашими детьми, супругами и соседями. Мы скользили вокруг обеденного стола, выписывали замысловатые линии конги [5]5
Конга – латиноамериканский танец.
[Закрыть]через кухню в гостиную и танцевали, как участники фестиваля «Биг Чилл», когда мыли посуду ближе к утру.
Но никто не умел танцевать так, как Джим, брат Сары.
Ему ампутировали ноги на уровне бедер после аварии, когда ему исполнилось двадцать два года. В свои пятьдесят он был красивым, суровым охотником, который всегда делал то, что хотел. Он только что прилетел домой на Рождество из Аспена в штате Колорадо, на своем собственном самолёте. Джим любил летать. И он любил танцевать.
Когда Билл Хейли начал свой отсчет: «Раз, два, три, срок, четыре, пять, шесть, рок», Джим крикнул:
– Эй, Маргарет, твой обеденный стол готов встретиться со мной? – Он танцевал в своей инвалидной коляске, взмахивая руками и щелкая пальцами.
Я просто рухнула на диван после лихорадочного диско под «Последний танец» Донны Саммер. Сара села рядом со мной в своем праздничном платье из красного шелка, улыбаясь и пожимая плечами.
– Он – великий танцор, – воскликнула она. Сара обожала своего брата.
Джим подкатил к столу и откинул край белой льняной скатерти. Древний, сосновый деревенский стол из Квебека был похож на видавший виды верстак, изрытый глубокими царапинами. Я передвинула пару оловянных канделябров на другой конец длинного стола и задула свечи. Джим, положив руку на стол, начал отбивать пальцами ритм. «Пять, шесть, семь, срок, восемь, девять, десять, рок», – ревел Билл Хейли из динамиков, установленных в моей китайской комнате. Быстро и грациозно, как кот, взбирающийся на подоконник, Джим, подтянувшись, поднялся на угол стола и изобразил грозного танцевального партнера, которому невозможно отказать. Я засмеялась, когда он протянул руки и прижал меня к своей широкой груди.
– Теперь мы станцуем по настоящему, – объявил Джим. Он закружил меня, как балерину.
«Мы будем танцевать рок, рок всю ночь напролет, мы будем танцевать рок, рок, пока утро не придет».
У Джима были сильные руки, и он был прекрасным партнером. Я крепко держалась за него, когда мы отжигали под шимми и джаз. Он прижимал меня, кружил вокруг себя, но после очередного шикарного вращения я почти потеряла равновесие и решила, что пора остановиться.
Что, если я споткнусь? Как он меня поймает? Что, если я потяну слишком сильно, и он упадет со стола? Что, если он отпустит мою руку, и я растянусь по гостиной и сильно ударюсь об эркер?
Все собрались вокруг нас, подбадривая и хлопая в ладоши в такт музыке. Моя столовая превратилась в танцевальный зал.
Джим снова прижал меня к груди и обвил руками мою талию, я прильнула щекой к его лицу и отчаянно прошептала:
– Джим, не отпускай меня… пожалуйста, не отпускай. Я упаду и разобьюсь насмерть, если ты меня не удержишь.
Он откинулся назад на несколько сантиметров так, что наши носы почти соприкоснулись, его голубые глаза призывали меня прижаться еще ближе.
– Доверься мне, – выдохнул он, его уверенность успокоила меня.
– Я не отпущу тебя… Ничтоне заставит меня отпустить тебя, Маргарет. – Джим заключил меня в объятия, и я чувствовала, как ровно вздымалась его грудь, а его слова поддерживали и вдохновляли меня.
«Мы будем танцевать рок, рок всю ночь напролет».
Моя столовая вибрировала от пульсирующего через зал рок-н-ролла и стука каблуков гостей по деревянному полу.
Я изучала лицо Джима. Он прилетел на собственном самолете и пересек Скалистые горы, чтобы провести Рождество в кругу своей семьи. Он был человеком, который не останавливался ни перед чем, что бы с ним ни случилось. «Доверься мне, Маргарет… Ничто не заставит меня отпустить тебя».
Я поцеловала его в щеку и поблагодарила. После этого вечера я никогда не забывала о том, что очень люблю танцевать.
Господь – это сила и защита моя; я верю в него в сердце моем.
– Псалом 28:7
Камни в окно
Дорогая Дэб,
когда я рассердилась на свои слишком густые волосы, я осознала, что со мной что-то не так. В течение последних нескольких месяцев я чувствовала, как тону в море бумаг для развода; бесконечные страницы вопросов, которые требовались для суда, расплывались перед глазами, когда я пыталась их прочитать: Сколько вы тратите в год на продовольственные товары? Нянь? Развлечения? Междугородние телефонные разговоры? Бензин?
Я так злилась на растущую кипу документов, что собиралась поджечь их, но здравый смысл подсказывал, что мой адвокат выставит мне счет на кругленькую сумму за дополнительный комплект копий, который ей придется выслать. Мне не нравилась сегодняшняя я, которая была сердита до такой степени, что была не в состоянии читать или подвести баланс своей чековой книжки. Я скучала по себе вчерашней, на которую могла положиться в любой ситуации. Я разучилась готовить, приходить вовремя и улыбаться. Единственное, что я все еще могла делать, это спать.
Слабость, как паразит, захватила меня; сколько бы я ни спала, мое тело требовало еще больше. Я не знала, какой был день, потому что время теряет смысл, когда вы не вылезаете из-под одеяла, – я только понимала, что прошла вечность с тех пор, как я встречалась с Сарой. Оживленная прогулка на свежем воздухе успокоила меня сразу после того, как Дэвид ушел, но, когда начался бракоразводный процесс, что-то случилось со мной, и я не могла найти в себе сил зашнуровать свои ботинки. Обычные утренние заботы утомляли меня настолько, что я снова возвращалась в кровать: поцеловать мальчиков; помахать рукой водителю автобуса; отключить телефоны; дотащиться до своей спальни; заползти обратно в постель до четырех часов, когда Майкл и Патрик приедут домой.
Однажды утром, после того, как я снова спряталась в своем коконе, что-то вывело меня из моего оцепенения. Сначала мне показалось, что это кран в моей ванной. Дзынь, дзынь. Дзынь.Я попыталась заглушить звук, пиная одеяло как раздраженный двухлетний ребенок. Все, чего я добилась, – это дрожь в ногах. Дзынь, дзынь, дзынь, дзынь. Я накрыла голову подушкой, но когда подняла ее, чтобы вздохнуть, опять услышала эти звуки. Должно быть, это очередной град, из-за которого я возненавидела Миннесоту сразу после переезда сюда в 1986 году.
Дзынь, дзынь. Этот звук напомнил мне град, который застал меня с моими мальчиками на игровой площадке два года назад. Сначала нам показалось забавным, что небо роняет градины величиной с теннисный мячик – мы даже попытались ловить их, пока они не начали стучать по нашим головам. Я должна, по крайней мере, встать и убедиться, не оставил ли Майкл свой новый блестящий десятискоростной велосипед на дороге, пришло мне в голову. Но у меня не было сил беспокоиться о его велосипеде или о том, не разобьет ли град окна моей спальни. Я завернулась в мое пуховое одеяло и подушки, как экспортер упаковывает античную вазу в пузырчатую обертку, и решила переждать непогоду.
Шмяк!
Этого оказалось достаточно, чтобы мой желтый лабрадор, Моцарт, пришел в исступление. Он вскочил на кровать и начал скрести одеяло, чтобы спрятаться под ним вместе со мной.
– Ма-а-а-aргарет… Маргарет. Я знаю, что ты там, – донесся чей-то голос с улицы.
Моцарт перестал скрестись и спрыгнул с кровати. Он так лаял под окном спальни, как будто сам Чарльз Мэнсон [6]6
Чарльз Миллз Мэ́нсон – американский маньяк-убийца, лидер коммуны «Семья», отдельные члены которой в 1969 году совершили ряд жестоких убийств.
[Закрыть]пытался вломиться в наш дом. Я сбросила одеяло и ногой расшвыряла кучу грязного белья на полу в поисках своего халата.
В плотно закрытой шторами комнате было темно, как ночью.
У меня не было сомнений в том, что небо за окном почернело от града, но когда я отдернула шторы, чтобы посмотреть, кто меня зовет, я чуть не упала от пронзивших мои глаза солнечных лучей. Сара стояла под окном с грудой камней в руке. Другой рукой она прикрывала глаза, защищаясь от отблеска алюминиевого сайдинга на крыше.
– Открой дверь! – крикнула она. – Я не уйду, пока ты не откроешь.
Ба-а-ах…
Я невольно пригнулась, когда она бросила еще один.
– Упс… этот был, пожалуй, великоват, – рассмеялась Сара. – Ой, Извини… Теперь впусти меня, пока я не разбила твои окна!
Я упала лицом на кровать. Она сошла с ума? Неужели ей не понятно, что если я не открываю дверь, значит, я не хочу никого видеть?Я убью ее.
– Давай, Маргарет… Открой же мне. Мои намерения ужасны, и твой карниз будет завален камнями, если ты не откроешь дверь.
Мне не оставалось ничего другого, как идти вслед за Моцартом, помчавшимся вперед. Я чуть не сорвала входную дверь с петель.
Там никого не было. Тогда я заорала на лужайку:
– Я НЕ МОГУ ПОВЕРИТЬ, ЧТО ТЫ БРОСАЛА КАМНИ В МОЕ ОКНО!
Сара повернула за угол, выбегая с заднего двора и улыбаясь так, словно ей удалось разгадать секрет египетских пирамид.
– Почему бы и нет? – Она протиснулась мимо меня. – Это сработало, разве нет?
Она, как обычно по утрам, прошла к холодильнику и загремела на полке стаканами.
– Иди оденься, и пойдем погуляем, – скомандовала она, перекрикивая шум воды из крана.
Я села на кухонный стул и положила голову на стол.
– Давай же… – с упреком настаивала Сара. – Тебе надо пройтись. Ты почувствуешь себя лучше, ты же знаешь. – Она одним глотком выпила воду.
Я уже ничего не понимала. Всё, чего мне хотелось, это вернуться в постель, и я ненавидела себя за это, потому что ужас охватывал меня при мысли, что я стала как моя мать, которая спала большую часть моего детства.
Сара открыла холодильник.
– Хочешь яблоко? Я такая голодная. – Она порылась в ящике.
Я подошла и встала рядом с ней, удивленно глядя на еду в холодильнике. Мне захотелось крикнуть, Кто здесь хозяйничает?Всю мою жизнь я была девушкой, которая может все, вожак стаи, хозяйка на все руки. Я привыкла сидеть на месте водителя, и каким-то образом в конечном итоге оказалась спящей на заднем сиденье.
Сара укусила яблоко.
– М-м-м-м, вкусное, – причмокнула она. – Отличная прическа, кстати… Это что-то новенькое?
Я пробежала пальцами по волосам. Я не могла вспомнить, когда в последний раз принимала душ и посмотрела, не испачкались ли ладони, а повернув руки, увидела свои ногти. Мой ярко-красный лак облез и потрескался. Я взглянула на Сару и пожала плечами.
Уголок моего рта слегка изогнулся и задрожал. Я прижала его пальцем.
Сара опять укусила яблоко и посмотрела на меня.
– Эй, ты улыбаешься? – Она предложила мне попробовать яблоко. Когда я отрицательно покачала головой, она сказала: – А ты знаешь? Мне кажется, что ты стала даже лучше теперь, когда не пытаешься быть такой совершенной.
Она бросила огрызок яблока в раковину.
– Давай. Иди одеваться…
Он сказал мне: «…сила моя совершается в немощи».
– 2-е Кор. 12:9
На тротуаре
Дорогая Дэб,
несколько дней назад, остановившись на светофоре, я увидела девушку, которая выходила из городского автобуса. Она выглядела как все подростки ее возраста, в поношенных синих джинсах с потрепанной каймой, тащившейся по тротуару. Девушка спускалась по ступенькам, пригнув голову, и смеялась, хотя она была одна. Когда двери со вздохом закрылись за ее спиной, она уронила свой набитый рюкзак к ногам и посмотрела вслед автобусу, грохотавшему вниз по улице.
Когда она подняла глаза, ее лицо освещала улыбка, которая появляется на самой смешной фразе анекдота и никак не хочет уходить с лица. Ее волосы были зачесаны назад от лица и собраны в хвост, упавший на ее плечо, когда она наклонилась, чтобы поднять свою тяжелую ношу. Она сжимала что-то в руке, пытаясь перекинуть через плечо рюкзак другой рукой. Когда ей удалось продеть руку под лямку, я увидела, что она держала. Это была небольшая книга. В мягкой обложке.
Взгромоздив рюкзак на плечи, она открыла книгу на заложенной странице и начала читать. Положив ее на раскрытых ладонях, как будто подарок небу, она читала на ходу, и ее улыбка становилась шире с каждым шагом.
На светофоре включился зеленый, и у меня не было возможности посмотреть название книги, которая заставила эту девушку вслух рассмеяться в автобусе. Мне до смерти хотелось узнать, какое сочинение так пленило ее, что она шла и читала одновременно. Мне тоже было знакомо это чувство. Я на себе испытала силу слов, одно воспоминание о которых вызывало смех или уносило меня сквозь время и пространство. По дороге домой, я мысленно поздравляла автора, чья книга так увлекла сердце этой юной девушки, и я улыбалась, разделяя ее восторг.
Обретены слова Твои, и я съел их; и было слово Твое мне в радость и в веселие сердца моего.
– Иер. 15:16
В твоем лице
Дорогая Дэб,
сегодня на Фейсбуке я прочитала такой пост: «Хотите найти Бога? Посмотрите в лицо первого человека, которого встретите». Так написал мой друг Свит Леонард, писатель, проповедник, ученый. Человек, страстно преданный своей работе в стремлении умом теолога постигнуть чудо и сакральную тайну Бога, с детской чистосердечностью призывающий нас, взявшись с ним за руки, следовать заповедям Иисуса. Он рассказывает о своей вере, жизни и работе на страницах многих книг и проповедей. Кроме этого, к счастью для меня, у него была страница на Фейсбуке. Его ежедневные сообщения заставляли о многом задуматься и предполагали активное обсуждение.
Я подумала, что первое лицо, которое я увижу, будет мое собственное, потому что я собиралась пойти наверх и почистить зубы. Или мой черный лабрадор Викинг, свернувшийся кольцом на полу у моих ног. От этой мысли я рассмеялась так громко, что Викинг вскочил и залился лаем, как будто кто-то позвонил в дверной звонок.
– Извини, Викинг, – сказала я, что на собачьем языке означало: «Иди сюда, мальчик». Он навалился мне на ноги всем 40-килограммовым весом и положил свою огромную черную голову на мои колени. Его хвост скользил по ковру цвета овсянки, оставляя след из иссиня-черной шерсти.
– Викинг, в тебе есть Бог? – Я посмотрела вглубь его темных глаз.
Пес склонил голову и поднял массивную лапу на мое колено. Я оттолкнула его, пока ему не пришла в голову идея проделать трюк, которому научил его Майкл, положить обе передние лапы мне на плечи.
Я подошла к зеркалу в фойе и взглянула на свое отражение.
– Бог, ты там? – Считается, что в наших глазах отражается наша душа, и я пристально вгляделась в свою собственную.
Мне казалось, что, если Бог есть во мне, я смогу его обнаружить. Но в зеркале отражались только морщины размером с кратер, покрытые грязными пятнами. Я еще не умывалась.
Поднимаясь наверх, чтобы одеться для своего утреннего похода, я обратила внимание на фотографию, неровно висящую на стене в коридоре. Это был портрет Патрика в возрасте двух лет. В самом модном дизайне, который был популярен двадцать лет назад: одетый в белые брюки и белую толстовку малыш на абсолютно белом фоне. Он выглядел как маленький ангелочек в белоснежной морской пене. Над фотографией Патрика висел портрет Майкла с изображением точно такой же сцены, сделанный на три года раньше, когда ему было два. Майкл смотрел в камеру, прекрасно позируя на краю деревянного детского стула, покрашенного белой краской, под цвет фона. У его ног на полу устроился огромный белый плюшевый медведь. Я заранее приготовила белую одежду с рамкой и оплатила услуги фотографа, чтобы сделать парный портрет, когда Патрику исполнится два.
Но когда пришел назначенный час, Патрик сниматься не захотел. Я переносила сессию у фотографа три раза, пока он не заявил:
– Приведите его сегодня, или вы потеряете вашу предоплату.
Пообещав Патрику «Хэппи Мил» в Макдоналдсе, мне удалось одеть его в белую одежду. Войдя в студию и увидев маленький детский стул, он подбежал и вскочил на него. Спиной к камере. Несколько «Скитлс» убедили его повернуться лицом к фотографу. Как только он проглотил последнюю фруктовую конфетку, он сорвал с себя белую толстовку и водрузил ее, как тюрбан, на голову. Я снова одела Патрика, пообещав отправиться в его любимой парк, если он будет смотреть в камеру и позволит хорошему дяденьке сделать фотографию. Он ответил:
– Хорошо, мама. – И сел на пол за стулом, лицом к камере, и начал играть в прятки с фотографом, который к тому моменту уже ни с кем не хотел играть.
У меня кончились «Скитлс», а фотограф ушел обслуживать следующего клиента, который ждал, пока мы закончим. У меня не осталось сомнений, что я потеряю свой депозит и не получу парных портретов свих мальчиков. И тогда я вспомнила, что на всех снимках Патрика он делал какую-нибудь глупость. Натягивал колпак Санта-Клауса до плеч. Переворачивал чашку с кашей на голову так, что молоко стекало по всему лицу. Он был готов на все, лишь бы заставить Майкла хохотать.
– Патрик, может, ты сядешь так, как тебе хочется? Не обязательно делать все, как на фотографии Майкла. Главное, чтобы мы видели твое лицо.
Я оставила его одного в небольшой студии без окон на минуту. Когда мы с фотографом вернулись, одетый, как положено, Патрик сидел боком на стуле, повернувшись лицом к камере, и обнимал обеими руками огромного плюшевого медведя. Он держал игрушку вверх ногами. Подбородок Патрика лежал между толстых мохнатых ног. Я кивнула, и фотограф начал снимать.
Я поправила фотографию и улыбнулась. Патрик не изменился. Все прошедшие двадцать лет он бесстрашно защищал свою индивидуальность. Он помог мне стать хорошей матерью, доказывая, что выбранный мной путь – не всегда самый лучший.
Он показал мне, что каждый из нас слышит свою мелодию и что, прислушиваясь к собственной симфонии, мы можем стать теми, кем нам было предназначено быть.
Чтобы видеть свое лицо, как видите лицо Бога.
– Быт. 33:10
