Текст книги "Унесенные ветром. Том 2"
Автор книги: Маргарет Митчелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
– Пообещайте, что не будете ее обижать.
– Ладно, обещаю. – Скарлетт подняла на Уилла удивленный взгляд, словно вдруг увидела его впервые. Уилл всегда любил Кэррин, а теперь он любит ее так сильно, что готов помочь ей уйти с миром. И при этом собирается жениться на Сьюлин. – А Сьюлин тебе зачем? Ведь тебе до нее дела нет, не так ли?
– Э нет, не совсем так, – ответил он и, вынув изо рта соломинку, принялся ее рассматривать, как редкостную диковину. – Сьюлин не так плоха, как вы считаете, Скарлетт. Я думаю, мы сможем неплохо поладить. Все дело в том, что Сьюлин нужен муж и дети, она всего лишь женщина.
Фургон сильно тряхнуло на изрытой глубокими колеями дороге, и на несколько минут разговор прервался. Скарлетт глубоко задумалась над его словами. Тут есть что-то еще. Какая-то более глубокая и важная причина, невидимая постороннему глазу, толкает кроткого и рассудительного Уилла на брак с вечно ноющей занудой Сьюлин.
– Уилл, ты мне так и не сказал, в чем настоящая причина. Я имею право знать, раз уж теперь я глава семьи.
– Вы правы, – согласился Уилл, – и, я надеюсь, вы все поймете. Я не могу покинуть Тару. Это мой дом, Скарлетт, мой единственный настоящий дом за всю жизнь, и я люблю здесь каждый камень. Я работал в Таре, как если бы она была моя. А когда во что-то вкладываешь душу, начинаешь это любить. Понимаете, о чем я?
Она его прекрасно понимала. Волна теплой привязанности поднялась в ее сердце, когда он сказал, что любит то, что и ей было дороже всего на свете.
– И вот что я подумал. Ваш па умер, Кэррин уходит в монастырь, в доме останемся только я да Сьюлин, и если я на ней не женюсь, то жить в Таре уже не смогу. Вы ведь знаете, что люди скажут.
– Но… но, Уилл, ведь есть еще Мелани и Эшли…
Услышав имя Эшли, он повернулся и внимательно взглянул на нее. В его светлых глазах ничего нельзя было прочесть, но у нее вновь возникло прежнее ощущение, что Уилл знает все о ней и Эшли, все понимает и не осуждает, хотя и не одобряет.
– Они скоро уедут.
– Уедут? Куда? Тара для них родной дом, как и для тебя.
– Нет, не родной. Это и точит Эшли. Тара не его дом, и он чувствует себя нахлебником. Фермер из него никудышный, это он и сам понимает. Видит бог, он старается изо всех сил, но толку от этого мало, он не создан для такой работы, да вы и сами знаете. Если колет дрова, того и гляди ногу себе отхватит. Плуг в колее он держит не лучше, чем малыш Бо, а уж чего он не знает про то, как сажать и растить урожай, в одной книжке не уместить. И тут нет его вины. Он просто не так воспитан. Вот он и мучается, что он, мужчина, живет в Таре из милости за счет женщины, а отплатить ничем не может.
– Из милости? Разве он когда-нибудь хоть словом…
– Нет, ни словом не обмолвился. Вы ведь знаете Эшли. Но я по нему вижу. Прошлым вечером сидели мы подле вашего па, и я сказал ему, что сделал предложение Сьюлин и она согласна выйти за меня. И тут Эшли говорит, что у него камень с души свалился, потому как чувствует он себя в Таре точно пес бездомный, но он думал, что уж после смерти мистера О’Хары ему и мисс Мелли пришлось бы и дальше здесь жить, чтобы не пошли сплетни обо мне и Сьюлин. А теперь, говорит, можно с легким сердцем покинуть Тару и устроиться на работу.
– На работу? Какую работу? Где?
– Точно не знаю, но он сказал, что хочет отправиться на Север. В Нью-Йорке у него есть друг-янки, который в письме пригласил его работать там в банке.
– О нет! – вырвалось у Скарлетт из глубины души. Услыхав этот крик, Уилл посмотрел на нее уже знакомым взглядом.
– Может, оно и к лучшему, если он на Север уедет.
– Нет и нет! Я не согласна.
Ее мысль лихорадочно работала. Не может Эшли уехать на Север! Тогда она точно больше никогда его не увидит. Она не видела его уже несколько месяцев, не говорила с ним наедине с той самой роковой сцены в саду, но дня не проходило, чтобы Скарлетт не вспомнила о нем, не порадовалась, что он живет под ее крышей. Каждый доллар, что она посылала Уиллу, вызывал у нее радостную мысль о том, что Эшли станет легче жить. Конечно, фермер из него никудышный. Эшли воспитывался для лучшей жизни, с гордостью подумала она. Он рожден, чтобы повелевать, жить в большом доме, выезжать на красивых лошадях, читать томики стихов и отдавать приказы неграм. Правда, не было больше ни величественных особняков, ни породистых лошадей, ни негров-рабов, да и книг осталось мало, но все это не имело ровно никакого значения. Эшли не создан пахать землю и колоть дрова. Неудивительно, что он хочет уехать из Тары.
Но она не может позволить ему покинуть Джорджию. Если понадобится, она заставит Фрэнка дать Эшли работу в лавке. Да, пусть Фрэнк выгонит своего помощника, и в лавке будет работать Эшли. Хотя нет, не место Эшли за прилавком, равно как и за плугом. Уилкс – приказчик за прилавком? Ни за что! Но должен же быть какой-то выход… Ну конечно же, лесопилки! При этой мысли она улыбнулась с облегчением. Только вот вопрос: примет ли он ее предложение? Вдруг он решит, что и это из милости? Надо устроить все так, чтобы он подумал, что оказывает ей услугу. Она уволит мистера Джонсона и на его место назначит Эшли. Он будет управлять старой лесопилкой, а Хью пусть продолжает работать на новой. Она объяснит Эшли, что Фрэнк слаб здоровьем и в лавке у него столько дел, что он не успевает помогать ей, а ей в ее нынешнем положении требуется помощь.
Любым способом она заставит его думать, что без его помощи ей никак не обойтись. Доходы с лесопилки они станут делить пополам, только бы он согласился стать совладельцем… все, что угодно, лишь бы он был рядом, лишь бы видеть, как ясная улыбка озаряет его лицо. Она готова заплатить любую цену за один его неосторожный взгляд, лишь бы знать, что она все еще ему небезразлична. Скарлетт поклялась себе, что больше никогда не вынудит его признаться в любви, больше никогда не заставит его поступиться своей дурацкой честью, которую он ставит выше любви. Теперь нужно как-нибудь деликатно дать ему понять, что ему больше ничто не грозит. Иначе он может отказаться, опасаясь повторения ужасной сцены в саду.
– Я могла бы подыскать ему работу в Атланте, – сказала она вслух.
– Это уж вам с Эшли решать, – ответил Уилл и снова засунул соломинку в рот. – Пшел, Шерман! А теперь, Скарлетт, прежде чем мы поговорим о смерти вашего па, хочу попросить еще об одном. Не вцепляйтесь в волосы Сьюлин. Что сделано, то сделано, вы хоть скальп с нее снимите, а мистера О’Хара все равно не вернете. К тому же она искренне хотела сделать как лучше.
– Я сама хотела тебя спросить, в чем тут дело. Что это за история со Сьюлин? Алекс говорил загадками, причем сказал, что ее следует выпороть. Что она натворила?
– Да, на нее все сильно обозлились. Все, кого я встретил сегодня в Джонсборо, грозились прикончить ее при первой же встрече, но я надеюсь, это у них пройдет. А теперь обещайте мне, что не наброситесь на нее с кулаками. Я не допущу ссор, пока мистер О’Хара лежит мертвый в гостиной.
«Значит, он не допустит ссор! – возмутилась Скарлетт. – Как будто Тара уже стала его собственностью!»
Потом она вспомнила о лежащем в гостиной Джералде и безудержно разрыдалась, горько, надсадно всхлипывая. Уилл молча обнял ее и привлек к себе.
Они медленно катили по исчезающей в темноте дороге в трясущемся фургоне, голова Скарлетт лежала на его плече, шляпка сбилась, она позабыла, каким стал Джералд в последние два года: выжившим из ума стариком, взирающим на дверь в ожидании женщины, которая уже никогда не вернется. Она вспоминала хоть и немолодого, но бравого, полного сил мужчину с копной кудрявых седых волос, жизнерадостного и громогласного, вспоминала топот его сапог, его неуклюжие шутки, его щедрость. Она вспоминала, как в детстве этот неугомонный отец казался ей самым лучшим человеком на всем белом свете, как он усаживал ее в седло перед собой и перелетал вместе с ней через изгороди, как он хватал ее и шлепал, когда она капризничала, а потом плакал, когда она начинала плакать, и давал ей монетки по двадцать пять центов, чтобы она успокоилась. Она вспомнила, как, возвращаясь домой из Атланты или из Чарльстона, он вечно привозил целую охапку бесполезных подарков, вспомнила, слабо улыбнувшись сквозь слезы, как в день заседания суда в Джонсборо он возвращался уже ближе к рассвету в стельку пьяный, как перемахивал через забор, распевая во всю глотку «В зеленом наряде», а на следующее утро не мог взглянуть в глаза Эллин. Что ж, теперь он там же, где Эллин.
– Почему ты мне не написал, что он болен? Я бы тут же приехала…
– А он и не болел ни единой минутки. Вот, милая, возьмите мой платок, сейчас все расскажу по порядку.
Скарлетт высморкалась в его платок – из Атланты она с собой даже носового платка не захватила – и снова устроилась, привалившись к его плечу. Какой же он славный, этот Уилл! Ничто на свете не может вывести его из равновесия.
– Что ж, Скарлетт, дело было так. Все это время вы исправно присылали нам деньги, а мы с Эшли уплатили налоги, купили мула, семян, всяких нужных мелочей, да вот еще купили свиней и кур. Мисс Мелли отлично справляется с курами, просто чудо как наловчилась. Прекрасная она женщина, наша мисс Мелли. Так вот, как для Тары все закупили, на наряды денег, почитай что, и не осталось, да только никто не жаловался, кроме Сьюлин.
Мисс Мелани и мисс Кэррин дома сидят и носят свои старенькие платья, как будто гордятся ими, но вы ведь знаете Сьюлин, Скарлетт. Она все горюет, что нет обновок. Каждый раз, как я брал ее с собой в Джонсборо или в Фейетвилл, она была сама не своя, что приходится ехать в старом платье. А там такие важные леди… то есть, я хочу сказать, «саквояжницы»… разодетые ходят, в оборках да в кружевах. А уж как рядятся жены проклятых янки, что заправляют Бюро свободных граждан, – это уму непостижимо! Ну, наши дамы по всей округе решили надевать в город самые паршивые обноски – вроде как показать, что им дела нет до новых нарядов и они, мол, даже гордятся этим. Но только не Сьюлин. И еще ей хотелось иметь лошадь и экипаж. Она все время припоминала ваш экипаж.
– Скажешь тоже – экипаж! Просто старая двуколка, – возмутилась Скарлетт.
– Да не в том дело. Я вам прямо скажу: Сьюлин так и не оправилась после того, как вы увели у нее Фрэнка Кеннеди, и, сказать по правде, я не могу ее за это винить. Сами знаете, гнусно вы поступили со своей родной сестрой.
Скарлетт оторвала голову от его плеча и выпрямилась, словно разъяренная змея, готовая ужалить.
– Гнусно я поступила, говоришь? Я бы тебя попросила, Уилл Бентин, выражаться прилично! И что я могла поделать, если он выбрал меня, а не ее?
– Вы женщина умная, Скарлетт, и, как я понимаю, вы могли ему помочь выбрать вас, а не ее. Все девушки знают, как это делается. Но я догадываюсь, что вы его заманили лестью. Вы умеете любому голову вскружить, когда захотите, но все одно он был кавалером Сьюлин. Всего за неделю до того, как вы в Атланту уехали, он написал ей чудесное письмо, медом растекался и обещал устроить свадьбу, как только подкопит немного деньжат. Я это точно знаю, потому как она сама показала мне это письмо.
Скарлетт молчала, потому что он говорил правду, и ответить ей было нечего. И все же она не ожидала, что именно Уилл станет ее осуждать. Сама она ничуть не раскаивалась в том, что пришлось солгать Фрэнку. Если девица не может удержать кавалера, значит, она заслуживает того, чтобы его потерять.
– Ладно, Уилл, не будь таким гадким, – сказала она. – Как ты думаешь, если бы Сьюлин вышла за Фрэнка, она бы хоть цент потратила на Тару или хоть на кого-то из нас?
– Я же говорил, вы можете любому голову вскружить, когда захотите, – ответил Уилл, повернувшись к ней со своей кроткой улыбкой. – Нет, не думаю, что тогда мы увидели бы хоть цент из денег старины Фрэнка. Но как ни крути, поступили вы гнусно, и если вы хотите сказать, что цель оправдывает средства, что ж, это не мое дело, да и кто я такой, чтобы жаловаться? Только с тех самых пор Сьюлин злющая стала, как оса. Не думаю, что она так уж сохла по старине Фрэнку, просто это задело ее самолюбие, и с тех пор она только и твердит, что у вас и платья, и экипажи, и живете вы в Атланте, а она похоронена заживо в Таре. Сами знаете, она большая охотница ездить по гостям, посещать вечеринки и наряжаться в красивые платья. Я ее понимаю. Женщины все такие. Где-то с месяц назад взял я ее с собой в Джонсборо и оставил там делать визиты, а сам отправился по делам. А как пришла пора домой ехать, смотрю, она сидит тихо, как мышка, но внутри вся кипит, вот-вот взорвется. Я подумал, она услыхала, что кто-то ждет ре… ну, словом, очередную сплетню, и не придал особого значения. Целую неделю она ходила по дому вся надутая, беспокойная и все больше молчала. А потом отправилась навестить мисс Кэтлин Калверт… Скарлетт, вы бы все глаза себе выплакали, если б ее увидели. Бедняжка, уж лучше бы она умерла, чем вышла замуж за своего трусливого янки Хилтона. Вам известно, что он заложил дом, потерял все и теперь им придется оттуда уезжать?
– Нет, я не знала и не хочу знать. Я хочу узнать, что случилось с папой.
– Ну, я к тому и веду, – терпеливо ответил Уилл. – Вернувшись оттуда, она заявила, что все мы недооцениваем Хилтона. Она называла его «мистером Хилтоном» и сказала, что он умный мужчина, но мы лишь посмеялись. Затем она стала брать вашего па на послеобеденные прогулки, и частенько, возвращаясь с полей, я видел, как она сидит с ним на стенке у семейного кладбища и что-то говорит ему и руками размахивает. А старый господин только смотрел на нее озадаченно да головой качал. Вы же знаете, каким он стал под конец, Скарлетт. Совсем забываться стал, вроде уже и не понимал ни где находится, ни кто мы все такие. Однажды я видел, как она показала рукой на могилу вашей матушки, и старый хозяин расплакался. Домой она вернулась вся из себя счастливая и взволнованная, но тут уж я с ней строго поговорил, слов не пожалел. Говорю ей: «Мисс Сьюлин, зачем вы так изводите вашего бедного папашу и зачем напоминаете ему про смерть вашей матушки? Он по большей части и не помнит, что она умерла, а вы его раны бередите». А она вскинула голову и засмеялась: «Не суй нос не в свое дело. Придет время, ты мне за это еще спасибо скажешь». Вчера вечером мисс Мелани призналась мне, что Сьюлин ей с самого начала рассказала, что задумала, да только она не поверила, что Сьюлин возьмется за дело всерьез. Никому из нас мисс Мелли ничего не сказала: уж больно эта затея ее расстроила.
– Что за затея? Ты когда-нибудь доберешься до сути? Мы уже полдороги до дому проехали. Я хочу знать, что произошло с папой.
– Вот я и хочу вам рассказать, – ответил Уилл, – а мы уже так близко к дому, что давайте лучше остановимся, и я расскажу до конца.
Он натянул поводья, и лошадь, захрапев, остановилась. Они стояли прямо у давно не стриженной живой изгороди из дикорастущих апельсиновых деревьев, обозначавшей границу владения Макинтошей. Заглянув под темные деревья, Скарлетт смутно различила призрачные очертания высоких каминных труб, одиноко торчащих из молчаливых руин. Она пожалела, что Уилл не нашел другого места для остановки.
– Ну, суть ее затеи была в том, чтобы заставить янки заплатить за сожженный хлопок и за угнанный скот, за поваленные изгороди и сараи.
– Янки?
– А вы разве об этом не слыхали? Правительство янки выплачивает компенсацию за утраченное имущество всем южанам, сочувствующим Союзу.
– Ну конечно, слышала, – сказала Скарлетт, – но какое это имеет отношение к нам?
– Сьюлин решила, что самое прямое. В тот день, когда мы ездили в Джонсборо, она встретила миссис Макинтош, и, пока они сплетничали, Сьюлин заметила, какое у миссис Макинтош красивое новое платье, и, понятное дело, спросила, откуда оно. Миссис Макинтош напустила на себя важность и сказала, что муж подал претензию в федеральное правительство, чтобы получить компенсацию за утраченное имущество, причем заявил, что всегда будто бы поддерживал Союз и никогда ни в какой форме не помогал конфедератам.
– Уж кто-кто, а Макинтоши вообще никому никогда не помогали, – проворчала Скарлетт. – Полукровки! Помесь ирландцев с шотландцами!
– Что ж, может, вы и правы. Я их не знаю. Ну, словом, правительство выплатило им… не помню, сколько-то там тысяч долларов. Сумма была немалая. Вот тут Сьюлин и загорелась. Она думала об этом целую неделю, нам же не сказала ни слова – знала, что мы над ней посмеемся. Но ей до смерти хотелось хоть с кем-нибудь поговорить, вот она и отправилась к мисс Кэтлин, а уж там этот мерзавец Хилтон, белое отребье, напичкал ей мозги разными новыми мыслями. Он ей разъяснил, что ваш папенька и родился-то в другой стране, и сам на войну не ходил, и сыновей не посылал, и никогда не работал под началом правительства Конфедерации. Еще он сказал, что может подтвердить, будто мистер О’Хара всегда, мол, был верным сторонником Союза. Вот наслушалась она этой брехни, вернулась домой и начала обрабатывать мистера О’Хара. Скарлетт, я вам жизнью клянусь, ваш па и половины не понимал из того, что она ему толковала. На это она и рассчитывала: что он даст Железную клятву, а сам и не поймет, что к чему.
– Чтобы па дал Железную клятву! – вскричала Скарлетт.
– В последнее время он совсем слаб умом стал, и, думаю, именно этим она решила воспользоваться. Мы знали, что она что-то замышляет, только не догадывались, что она попрекает его памятью вашей покойной матушки, что он, дескать, допускает, чтобы его дочь ходила в обносках, когда с янки можно получить сто пятьдесят тысяч долларов.
– Сто пятьдесят тысяч долларов, – пробормотала Скарлетт, и ее ненависть к Железной клятве начала тускнеть.
Какие огромные деньги! И всего-то нужно подписать клятву верности правительству Соединенных Штатов, присягу, в которой говорится, что подписавшийся всегда поддерживал правительство и никогда не помогал и не сочувствовал его врагам. Сто пятьдесят тысяч долларов! Куча денег и всего за одну маленькую ложь! Нет уж, винить Сьюлин никак нельзя. Боже правый! И из-за этого Алекс хотел шкуру с нее снять? Из-за этого все графство решило перерезать ей глотку? Какие же они все идиоты! Да ей бы такие деньги, уж она бы знала, что с ними делать! Да все жители графства, все соседи, сколько бы они могли всего сделать! И какая разница, если для этого нужно всего лишь чуть-чуть приврать? Любые деньги, что можно слупить с янки, – это честные деньги, и неважно, какой ценой они достались.
– Вчера около полудня – мы с Эшли как раз дрова кололи – Сьюлин взяла этот фургон, усадила в него вашего па и укатила с ним в город, слова никому не сказав. Мисс Мелли догадывалась, что все это значит, но тихо молилась, чтобы Сьюлин одумалась, и нам не сказала ничего. Она просто представить себе не могла, что Сьюлин доведет дело до конца. Только сегодня я узнал, что произошло. Этот паршивый трус Хилтон имеет какое-то влияние на других городских прихлебателей и республиканцев, и Сьюлин согласилась заплатить им часть денег, не знаю сколько, если они подтвердят, что мистер О’Хара – верный сторонник Союза и что он, дескать, ирландец и не воевал, и поставят подписи на рекомендациях. Вашему отцу всего-то надо было дать клятву и подписать бумагу, а там уж ее бы отправили в Вашингтон. Клятву проговорили быстро, ваш отец молчал, и все шло хорошо, пока Сьюлин не попросила его подписаться. Вот тут старый хозяин будто в себя пришел на минутку и вдруг затряс головой. Вряд ли он понимал, что к чему, но все это ему сильно не понравилось, а Сьюлин никогда не умела к нему подольститься. А тут ее чуть родимчик не хватил: столько трудов и все зазря. Вывела она его на улицу, усадила в повозку и стала катать взад-вперед, а сама все толковала ему, как ваша матушка плачет из могилки, глядя, как страдают ее дети, хотя он мог бы их обеспечить. Мне говорили, что ваш па сидел в повозке и плакал как ребенок, да он всегда плачет при имени вашей матушки. Весь город их видел, а Алекс Фонтейн даже подошел узнать, в чем дело, но тут Сьюлин распустила язычок и сказала ему, чтоб не совал нос не в свое дело, вот Алекс разозлился и ушел. Не знаю, как Сьюлин до этого додумалась, только где-то ближе к вечеру раздобыла она бутылку коньяка, потащила мистера О’Хара в контору и принялась его поить. Скарлетт, у нас в Таре вот уже год как спиртного нет, разве что немного ежевичной наливки да мускатного вина, что Дилси сама готовит, так что мистер О’Хара совсем отвык от выпивки. Он здорово напился, пару часов Сьюлин его уговаривала и изводила, и в конце концов он сдался, сказал, что все подпишет. Опять прочитали клятву, старый хозяин уже взял было перо и собирался поставить подпись, и вот тут-то Сьюлин дала промашку. Она сказала: «Ну теперь-то Слэттери и Макинтоши не будут против нас нос задирать!» Видите ли, Скарлетт, Слэттери запросили крупную сумму за свою хибару, которую янки у них пожгли, и муж Эмми получил-таки через Вашингтон эти деньги. Мне потом сказали, что как назвала Сьюлин этих людишек, так ваш па весь выпрямился, плечи расправил и взглянул на нее орлом. Вся его забывчивость куда-то делась, и он спросил: «Стало быть, Слэттери и Макинтоши тоже подписали такую бумагу?» Сьюлин струсила, залепетала, то «да» говорит, то «нет», заикаться стала, а он как закричит: «Отвечай, этот чертов оранжист[8]8
Ирландский протестант, член образованного в 1795 году ордена оранжистов, притесняющего католиков в Северной Ирландии.
[Закрыть] и чертов белый голодранец тоже это подписали?» Тут вступился Хилтон и говорит таким сладеньким голоском: «Да, сэр, подписали и получили за это кучу денег, и вы тоже получите». Тут старый хозяин взревел как бык. Алекс Фонтейн говорит, что слышал его из салуна на другом конце улицы. Проснулся в нем весь его норов, и он этим своим густым ирландским говорком как ножом отрезал: «И вы решили, что О’Хара из Тары пойдет по той же грязной дорожке, что проклятый оранжист и белая шваль?» Он разорвал документ и швырнул в лицо Сьюлин с криком: «Ты мне не дочь!» Никто и опомниться не успел, как он вылетел из конторы. По словам Алекса, на улицу он вылетел прямо как бешеный конь. Алекс говорит, что впервые со дня смерти вашей матушки старый хозяин был похож на себя прежнего: пьяный вусмерть, шатался из стороны в сторону и чертыхался на чем свет стоит. Алекс говорит, в жизни не слышал такой отборной ругани. Увидел он у коновязи лошадь Алекса, вскочил на нее, даже не сказав: «С вашего позволения», и поскакал куда глаза глядят. Поднял тучу пыли – не продохнуть, и все сыпал проклятьями. Уже на закате сидели мы с Эшли на ступеньках Тары, смотрели на дорогу и очень волновались. Мисс Мелли у себя наверху плакала в постели, но нам ничего не сказала. Вдруг слышим, кто-то скачет по дороге во весь опор и кричит, будто лисицу гонит. Эшли говорит: «Странно: вот так кричал мистер О’Хара, когда к нам до войны в гости заглядывал». Тут мы и увидели его в дальнем конце пастбища. Надо полагать, там он через забор перескочил. Смотрим, он по холму вверх несется, распевает во все горло, будто до остального мира ему и дела нет. Я даже не знал, что у вашего па такой зычный голосище. Он распевал «Когда впервые встретил я милашку Пегги» и лупил лошадь шляпой, а она неслась как безумная. Вылетел на самый верх, поводья не придержал, и мы поняли, что он хочет перескочить через изгородь. Мы до смерти перепугались, так и подскочили, а он как закричит: «Смотри, Эллин! Смотри, как я сейчас прыгну!» Но перед самой изгородью лошадь встала как вкопанная, и ваш па перелетел прямо через голову. Он совсем не страдал. Он был уже мертв, когда мы подбежали. Думаю, шею сломал.
Уилл помолчал с минуту, дожидаясь, что скажет Скарлетт, но она молчала, и он взял вожжи.
– Пшел, Шерман, – скомандовал он, и лошадь затрусила к дому.
