Текст книги "Опасные забавы"
Автор книги: Маргарет Портер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Он снова крепко обнял ее и постарался вернуть ей уверенность своими поцелуями.
15
Давайте танцевать – пусть трезвая луна
Затмит всю радость дня,
Лишив влюбленных сна.
Уильям Каупер
Розали встала у открытого окна, положила левую руку на подоконник и пристально посмотрела на нее. Она залюбовалась игрой солнечных лучей на своем рубиновом кольце. Затем она высунулась наружу и вдохнула соленый морской воздух. Из кабинки на песчаном пляже в Веймауф вышел какой-то господин. Она посмотрела, как он спустился по деревянной лестнице и осторожно вошел в воду.
Миновало почти две недели с того дня, когда она и Джервас поклялись в верности у алтаря. В конце путешествия они переехали в отель Стейси на набережной, наслаждаясь уединением и друг другом. Джервас бывал иногда упрям, но стремление делать все по-своему сталкивалось в нем с желанием угодить любимой жене и избавить ее от каких-либо неприятностей. Она, прежде заботившаяся о себе сама, с удовольствием почувствовала, как хорошо, когда тебя опекает кто-то другой.
В прошлую ночь они впервые танцевали вместе на балу полиции в зале Королевской ассамблеи. По просьбе Джерваса церемониймейстер, мистер Родбер, не стал оглашать их имена, и собравшиеся не проявили особого интереса к высокому представительному мужчине и его изящной спутнице. Она надела для бала то же белое платье с серебром, в котором венчалась.
В то утро за завтраком они принялись обсуждать, правда, не слишком оживленно, стоит ли им ехать к бухте Лалуорт немедленно или лучше подождать до полудня. Розали перестала спорить, вспомнив, что в полдень он привык заходить на почту. Джервас ни разу не объяснил ей, почему он так поступает, и она решила, что он ждет какое-то важное письмо, по всей вероятности, от своей матери.
– Ну что, ты совсем отчаялась меня дождаться? – спросил он, вернувшись в отель. – Я задержался на конюшне. Нужно было нанять экипаж, чтобы заехать завтра в город. – Он улыбнулся и протянул ей письмо. – Оно пришло сегодня из Бибери.
– Ты распечатал его, – упрекнула мужа Розали.
– Только потому, что оно адресовано мне. – Розали изумленно спросила:
– Почему тетя Тильда написала именно тебе? И о чем в нем идет речь?
– Она надеется, что ты посетишь ее, и она сможет лично тебя поздравить. Очевидно, что это относится и ко мне. Она написала, что летние месяцы в Бибери – превосходный сезон для рыбной ловли. Но самое важное сообщение содержится в постскриптуме. Хочешь, я тебе его прочту?
Она с нетерпением ждала, когда они отправятся смотреть пещеру и лишь кивнула головой.
«Отвечая на вопрос вашей светлости, получала ли семья письма от моего брата за год до рождения Розали, спешу уведомить вас, что впервые он известил наших родителей о беременности Дельфины в декабре 1788 года, через четыре месяца после их свадьбы. Это письмо сейчас находится у меня, как и то, которое он прислал сразу после рождения ребенка. Описывая свою крошечную дочь, он с полной уверенностью заявил, что она унаследовала его глаза, нос и подбородок. Не знаю, как он умудрился увидеть все это у новорожденной. И хотя со временем моя племянница сделалась похожа на свою мать, ее детские портреты очень напоминали изображения Дэвида в его ранней юности».
Розали выхватила письмо у него из рук и сама прочла этот отрывок. Когда она взглянула на Джерваса, ее глаза сверкнули от волнения.
– Я должна была сама обратиться к тете Тильде и все выяснить, но побоялась признаться ей, что усомнилась в своем происхождении. Я даже не догадывалась, что ты решил сделать это за меня, Джервас!
– Мне пришло в голову, что она единственная может открыть мучающую тебя тайну. Осмелюсь заметить, что Лемерсье не знал, когда поженились твои родители, и потому решил, будто ты его дочь.
– Мне нужно сказать ему правду. Какой он несчастный, мне его жаль!
Дочитав письмо до конца, она добавила:
– Тетя Тильда также пишет, что помимо Фрагонара, который у меня, я должна вернуть себе три полотна Греза. Это мое приданое и, судя по всему, не из дешевых.
Он заключил ее в объятья.
– Ты, Розали, мое самое драгоценное приобретение. Но я буду рад твоим картинам Греза, мы сможем повесить каждую из них в наших замках, если тебе захочется. Или ты предпочитаешь держать их все вместе?
Они продолжили разговор, выехав из Веймауф, чтобы полюбоваться природой в нескольких милях к востоку от взморья. Дорога вилась между зелеными долинами и расположенными то тут, то там фермами Дорсетшира. Мелькающие контуры зданий и деревьев то ярко освещались солнцем, то терялись в тени, а густые травы на холмах колыхались под порывами морского ветра. Розали поразили красота и величие пейзажа. Природа действовала на нее, как чарующая музыка. От переполнивших ее чувств Розали захотелось танцевать.
Бухта Лалуорт оказалась небольшим, застывшим омутом, окруженным крутыми известковыми утесами. Пройдя по каменистому берегу, молодожены взобрались на высокий, поросший дерном холм, где уже стоял какой-то мужчина и смотрел в телескоп.
– Я наблюдаю за кораблями в заливе, – пояснил он и представился, назвав себя мистером Уэлдом. – Вот они, мадам, не желаете ли взглянуть?
Он предложил Розали телескоп. Посмотрев через стекло, она увидела большие и малые плывущие суда. Все они плавно скользили по воде. Джервас поинтересовался у мистера Уэлда, нет ли поблизости приличной гостиницы, где они с женой могли бы пообедать.
– В «Красном Льве» в Лалуорт хорошо кормят. А вы остановились где-то в окрестностях?
– В Веймауф.
– А, – вздохнул джентльмен. – Боюсь, что с тех пор, как король перестал туда ездить, там совсем тихо и печально. В прошлом году горожане поставили памятник его величеству, отметив его юбилей, но он его еще не видел. Полагаю, что так и не -увидит. Ну что же, я могу только пожелать вам и вашей даме насладиться отличным обедом и возвратиться без всяких приключений.
– А нет ли разбойников в здешних окрестностях? – полюбопытствовала Розали, отдавая телескоп его владельцу.
Мистер Уэлд засмеялся и покачал головой.
– Нет, только контрабандисты и, если вы не переодетые военные, вам нечего их опасаться.
Хотя гостиница «Красный Лев» была очень маленькой и неказистой с виду, слова их собеседника оправдались. Герцогу и герцогине подали на обед омаров и креветок, тонко нарезанные огурцы и пирог с крыжовником. В сумерках, держась за руки, они вновь вернулись в бухту.
– Я желала бы навсегда остаться на взморье, – проговорила Розали.
– Но, если мы отложим наш приезд в Лондон, в свете пойдут разговоры, что мы прячемся от стыда.
– Не «мы», а ты.
– Я предпочел бы отвезти тебя в Понтсбери, – сказал Джервас. – Это настоящее имение, уютное и без претензий. А в Шропшире я больше люблю бывать летом. В Хабердине и в особняке Солуэй я обычно живу, как en prince, но нигде не чувствую себя так спокойно и просто, как в старом Понтсбери.
– Ты, наверное, привык к нему за много лет?
– С тех пор как повзрослел. Когда мы туда отправимся, быть может, в июле, то по пути остановимся в Бибери, чтобы повидаться с твоей тетей.
Немного помолчав, Розали промолвила:
– Если в ближайшее время нам придется жить в городе, то я надеюсь, что ты пригласишь погостить к нам лорда Свонборо. Я мечтаю встретиться с ним вновь, и у меня сложилось впечатление, что мы не скоро посетим Нортхемптоншир.
Джервас остановился и взглянул ей в лицо.
– Ты что же, хочешь заняться воспитанием Ниниана?
– Ведь он должен находиться рядом с опекуном, Джервас. Я знаю, что он не любит Лондон, но и в Хабердине ему, наверное, очень одиноко.
– Он может довольствоваться обществом Даффилда. И моей матери.
От трех его последних слов Розали стало тяжело на сердце. Такое случалось всякий раз, стоило ей подумать о вдовствующей герцогине. Теперь, когда письмо Матильды развеяло сомнения, касающиеся ее родителей, существование суровой свекрови оставалось единственным темным пятном в ее счастливой жизни.
– Если ты так желаешь, – задумчиво произнес он, – я могу сразу же отправить гонца в Хабердин. Но сначала ты должна пообещать мне, что не позволишь Ниниану тащить тебя в Седлерз-Уэллз, когда тебе этого совсем не хочется.
Она крепко сжала его руку и спросила:
– А с тобой он так поступал?
– Да. На первых порах я жаловался, но потом понял, что должен быть благодарен этому дьяволенку.
Джервас обнял ее за талию, и они двинулись к берегу. Ночь была ясная и безоблачная, над их головами мерцали звезды, волны бились о края темной, заброшенной пещеры. Романтический пейзаж воодушевил герцогиню Солуэй. Она подняла свои длинные нижние юбки и закружилась в танце, надеясь, что супруг оценит ее импровизацию.
Скандальные слухи по поводу их поспешного и едва ли не тайного брака начали утихать, когда молодожены вернулись в Лондон. Вскоре они обнаружили, что основной темой разговоров во всех слоях общества стало предстоящее в Карлтон-Хаус празднество. Принц-регент решил отметить день рождения отца и заявить о своем приходе к власти, устроив пышный прием, возможно, самый расточительный в истории британской монархии. В списке почетных гостей значился наследник французской короны Луи Бурбон и члены его двора в изгнании.
В народе к торжеству отнеслись без одобрения, говоря, что регент готов выбросить на ветер ради собственного удовольствия огромные деньги – пятнадцать тысяч фунтов, как утверждалось в одном докладе. Многие считали, что во время войны подобные празднества и расходы неуместны. Другие полагали, что любящий сын не должен так поступать, когда его отец тяжело болен.
Торжественную дату перенесли на более поздний срок, чтобы художники, мебельных дел мастера, цветочники, повара и кондитеры смогли преобразить Карлтон-Хаус до неузнаваемости, и возмущение заметно возросло. Оно сделалось чуть ли не всеобщим. Задержке обрадовались только лондонские портные. Они работали денно и нощно, стараясь угодить знатным заказчикам, приглашенным на торжества.
Через день после приезда Джерваса и Розали в утренней газете появилось сообщение, что пятнадцать тысяч британских аристократов удостоены чести посетить Карлтон-Хаус вместе с министрами, послами иностранных государств и принцами. Розали испугалась, что она и Джервас единственные аристократы, не включенные в список, однако в эту минуту в гостиную вошел лакей в голубой ливрее с золотым шитьем. Карточка с приглашением, написанным рукой самого принца Уэльского, означала, что она, подобно любой знатной лондонской даме, должна поскорее озаботиться вечерним платьем. В гардеробе Розали не нашлось ничего подходящего для столь торжественного приема, а с элегантными и дорогими модистками она никогда не имела дела.
В этот же день в особняк Солуэй перевезли ее вещи, остававшиеся на Пентон-стрит. Она принялась их осматривать и отвлеклась от мыслей о парадном туалете. Розали сумела без труда подыскать новое место для Пег Райли, которая отказалась переезжать вслед за госпожой на Парк-Лейн.
– Мне с этими важными слугами герцога как-то не по себе, – с грустью призналась она. – Уж я буду работать в каком-нибудь небольшом доме.
Розали отправилась с ней на Голден-сквер и убедила миссис Хьюз, что ей нужно пополнить штат своей прислуги.
Джервас провел весь день вне дома, решая деловые вопросы с управляющими, а после поехал в клуб. Вернувшись, он поделился с женой новейшими сплетнями о празднестве. Вряд ли на приеме в Карлтон-Хаус будут присутствовать королева и принцесса, во всяком случае их не рассчитывают там увидеть. Регент не только пригласил миссис Фицхерберт, он даже предложил заплатить за ее платье, но когда она узнала, что не будет сидеть за его столом, то отказалась приехать. Леди Уэнтуорт, мечтавшая принять участие в главном событии этого, да и прочих сезонов, спросила, почему приглашение пришло к ней с таким опозданием, ведь она принадлежит к самой верхушке аристократии.
– Друзья объяснили ей, что у секретаря регента кончились карточки, прежде чем он дошел до буквы «W» в списке, – сказал Джервас. – На что она якобы ответила: «Это не причина, поскольку половина городских шлюх уже получила приглашения». Но, думаю, дамы этой древнейшей профессии будут горько разочарованы, – добавил он, – потому что регент дал обещание своей матери не пускать во дворец женщин, нарушивших брачный обет.
– Ну что ж, это новое решение моей проблемы, – весело откликнулась Розали. – Если я смогу найти себе любовника, мне не понадобится новое бальное платье.
Когда муж отверг ее радикальный план, она сказала:
– Vraiment, я просто не знаю, что мне делать. Сегодня днем я была у двух портних. Одна из них живет на Оксфорд-стрит, а вторая на Бонд-стрит. Обе слишком загружены и заказы не берут. Почему мы не остались в Веймауф до конца этих идиотских торжеств? Право, может быть, мне стоит прибегнуть к помощи мадам Феррье, которая шила мне балетные костюмы.
– Действительно, почему бы тебе к ней не обратиться?
– Наверное, я так и сделаю, – задумчиво проговорила Розали. – Другой такой умелой мастерицы мне не попадалось, и она очень быстро шьет. К тому же я могу использовать моток с золотыми нитками, который давно купила.
Она решила на откладывать визит на завтра и отправилась в городской карете в Пентонвилл. Джервас остался просмотреть отчет своего управляющего из Шропшира, но вынужден был отложить его в сторону, потому что в полдень приехали его мать, Ниниан и мистер Джаффилд. Он обрадовался, но держался с матерью настороже и почувствовал облегчение, увидев, что она в хорошем настроении. Вдовствующая герцогиня желала поговорить с ним наедине и отослала Ниниана в зеленую гостиную вымыться и переодеться.
– После того, как мы виделись последний раз, ты был очень занят, – заявила она сыну. – Не беспокойся, я не собираюсь терзать тебя упреками.
– Это меня очень радует, – отозвался он. – Хотя я их, вероятно, заслужил.
– Твое решение жениться показалось мне довольно неожиданным, – садясь, проговорила она.
– Я всегда знал, что должен жениться, – возразил он. – Как ты думаешь, сколько женщин встречалось на моем пути в зрелую пору? Полагаю, что сотни, никак не меньше. Я танцевал с самыми хорошенькими девушками и флиртовал с самыми бойкими. Одно время я считал, что влюблен в известную тебе вдову и помню, как тебя это огорчало. Ты должна согласиться, у меня накопился изрядный опыт, чтобы сделать разумный выбор.
– Но какие причины побудили тебя к браку? В своем письме ты о них ни словом не обмолвился.
– После нескольких месяцев раздумий я осознал, что Розали де Барант – не временное увлечение. Я понял, что люблю ее сильно и страстно и не смогу с ней расстаться. Для меня она сделалась воплощением строк поэта Коупера – «Сочетание душевной силы с красотой и благородства с изяществом». Я хочу, чтоб она осталась со мной навсегда. Она должна стать матерью моих детей, она, а не какая-то девушка из знатной семьи, которую я почти не знаю и не смогу полюбить. – Собственное красноречие поразило его, и он решил, что мать непременно согласится с его доводами.
– Объявление в газетах в разделе «Новости о браках» удивило меня своей краткостью, – заметила она. – «Герцог Солуэй женится на мисс Лавгроув из Бибери, в Глостершире». Звучит неплохо, но я хотела бы выяснить, почему ты не упомянул о ее прежней профессии.
– Нет, все обстояло иначе. Я надеялся, что если в обществе узнают об английском происхождении Розали, то отнесутся к ней снисходительнее, чем к какой-то француженке. Наверное, этот брак изумил многих наших знакомых, но не сомневаюсь, что к завершению сезона моя герцогиня докажет, что достойна этого титула. А после того, как ее увидят в Карлтон-Хаус, перед ней откроются все двери.
– Возможно, ты и прав.
Они заговорили о других семейных делах и обсуждали их, пока герцогиня не встала.
– Сестра ждет, что я на несколько недель остановлюсь у нее. Тишина и уединение на Хэмптон-Корт меня очень привлекают. Но надеюсь, что с тобой мы скоро увидимся. И с твоей новобрачной, – добавила она с мимолетной, но таинственной улыбкой.
Вернувшись от мадам Феррье, Розали узнала о приезде лорда Свонборо и его гувернера. За пять месяцев Ниниан изменился, заметно возмужал, а в его голосе начали звучать зрелые нотки.
– Тетя Элизабет решила навестить сестру, – объяснил он, – и взяла нас с Джапом в свой экипаж. Хотя я желал приехать верхом. Она долго говорила с Джером, а потом уехала в Хэмптон-Корт. У ее сестры там очень симпатичный дом, потому что она долгое время была фрейлиной королевы.
Розали удивило, что герцог не стал убеждать мать остаться в особняке Солуэй. А может быть, она не приняла его приглашение? Похоже, что вдовствующую герцогиню горько разочаровал брак сына.
Гуляя с молодым графом по парку, Розали откровенно спросила его об этом, умоляя ответить ей честно и без обиняков.
– Огорчило ли вашу тетушку письмо Джерваса? – принялась допытываться она.
Ниниан ссутулился.
– Не знаю, она мне об этом ни слова не говорила. Но, по-моему, ей не на что обижаться. Она уже давно мечтала, чтобы Джер женился. А я сказал ей, что не видел никого добрее и красивее вас. – Он быстрым шагом прошел под сплетенными ветвями ракитника со свисающими пучками золотых цветов и спросил: – Как мне теперь вас называть? Вы ведь больше не мадемуазель.
– Мне придется по душе только одно обращение – «ваша светлость», – сурово заявила она.
Его темно-синие глаза недоверчиво расширились. Потом он улыбнулся:
– Возможно, вы герцогиня, но я не смогу поверить, что вы станете такой же надменной, как тетя Элизабет.
– Расскажите мне о вашей поездке на Пасху в Кавендер-Чейз, – постаралась она приободрить юного лорда. – Как вам понравилась ваша племянница Джульетта?
– Все считают, что она вырастет очень красивой, – сообщил он. – Моя мама тоже была там. Джастин и Мира устроили званый вечер, а один старик сказал ей, что она ничуть не изменилась за прошедшие годы. Ее это очень порадовало.
Затем он заговорил о жизни в Уилтшире, но в этот момент их прервал лакей Роберт, доложивший, что герцогиню желает видеть какой-то французский господин. Ниниан оживленно заспорил с Робертом о своих любимых кораблях, а она поспешила в зеленую гостиную навстречу месье Лемерсье.
Он почтительно поклонился ей и сказал:
– Madame la Duchesse, я имел честь получить ваше приглашение и счастлив видеть вас вновь. Слова неспособны передать ту радость, с которой я прочел в газете короткую заметку о вашем замужестве. Я сожалею лишь о том, что вас назвали в ней Лавгроув.
– Это не было ошибкой, месье.
Она, как можно более вежливо, объяснила, что получила неопровержимое доказательство законности своего рождения.
Он воспринял ее сообщение с явным неудовольствием.
– Эта женщина, которую вы считаете своей теткой, уверена в точности даты?
– Вы можете сами прочесть ее письмо, если хотите, – ответила она. – Я ничего не говорила ей о вашем утверждении и не делилась с ней моими недавними сомнениями по поводу отцовства. Герцог обратился к ней сам, без моего ведома, и получил это письмо. И хотя мне жаль, что я причинила вам боль, я благодарна мужу за его поступок.
Француз уныло склонил голову в напудренном парике.
– Когда я нашел вас, то подумал, что со временем вы признаете меня своим отцом. Я хотел этого больше всего на свете, ведь никакой другой памяти о Дельфине у меня не осталось, а она была la grande passion de ma vie[59]59
Великая страсть моей жизни (фр.).
[Закрыть]. Вероятно, своей изменой я заслужил столь тяжелое наказание.
Розали взглянула на изящную статуэтку на каминной полке. Поставить ее туда предложил Джервас. Это был один из самых дорогих Розали предметов, но у нее оставались картина Фрагонара и другие менее ценные вещи, некогда принадлежавшие Дельфине де Барант. А у Этьена Лемерсье не было ничего, кроме памяти о слезах ее матери.
– Возьмите это, – любезно предложила она, вручив ему статуэтку. – Мама обрадовалась бы, узнав, что у вас есть что-то в память о ней.
Он печально посмотрел на миниатюрную скульптуру и сказал:
– Теперь, глядя на нее, я буду думать не только о моей утраченной любви, но и о прекрасной danseuse, ставшей duchesse, и о том, что она могла быть моей дочерью.
Вечером она с мужем отправилась в Королевский театр. Джерваса встревожило задумчивое молчание Розали. Они должны были впервые появиться вместе в обществе, и он решил, что она взволнована.
Коснувшись ожерелья a riviere[60]60
Бриллиантовое ожерелье (фр.).
[Закрыть] из крупных топазов и небольших алмазов, она призналась:
– Как странно ехать с тобой в театр, в твоей карете.
– Ты много раз ездила в ней, – напомнил ей Джервас.
– Да, но сейчас все стало иным. И для меня еще непривычнее слушать оперу, сидя в твоей ложе, а не из-за кулис. Надеюсь, ты не жалеешь, что взял меня с собой – на бенефисах певцов фешенебельной публики обычно не бывает. Но Нальди всегда прекрасно относился ко мне, и я пообещала ему прийти. В конце концов, «Волшебная флейта» – опера Моцарта, и после нее будет танцевать Арман. – Она чуть заметно покачала головой и сказала: – Совсем забыла, теперь я должна называть его Вестрис.
Однако ее ожидания не оправдались: бенефис певца привлек множество зрителей, и они увидели на Хаймаркет длинную вереницу экипажей, а у входа в ложи собралась целая толпа. Они заняли места, когда оркестр уже заиграл увертюру.
Джервас обратил внимание, что Розали побледнела, наверное, оттого, что на нее пристально смотрели собравшиеся в театре, не отрывая глаз от платья и драгоценностей новоявленной герцогини. Он попытался заслонить ее и прижался к ней покрепче. Высокие звуки скрипки соответствовали его настроению, он вспомнил об упреках матери и абсолютном доверии жены. Теперь, когда их медовый месяц подошел к концу, они должны были держаться на людях не только с достоинством, но и довольно чопорно. Самоконтроль ослабевал лишь, когда они оставались наедине. Тогда бывало тоже нелегко. Джервасу хотелось только одного: предаваться любовным утехам, ведь отныне он имел на это полное право. Он довольно быстро понял, что для девушки с французской кровью она на редкость застенчива и робка, но лишь до определенного момента. Ему не хотелось, чтобы, откликаясь на его ласки, она думала, что он относится к ней, как к игрушке. Для него она значила больше, чем любая женщина, согласившаяся стать его женой, и прежде всего потому, что отказалась быть его любовницей. А его мать, очевидно, считала ее именно такой. Когда началось второе действие оперы, Джервас заметил, что выражение лица его жены изменилось. Злодей Моностатос принялся мучать свою жертву Памину, и Розали стиснула зубы и ухватилась за ручки кресла. Она жадно следила за происходящим на сцене. Джервас инстинктивно почувствовал, что страдания героини напомнили ей о нападении Бенджамена Бекмана. Может быть, ему стоило забыть о благородных манерах и взять ее за руку? Однако он не сделал этого, заботясь о ее репутации. На сцене появился птицелов Папагено, и Розали впервые улыбнулась. Тамино заиграл на волшебной флейте, выманив из леса диких зверей. Из-за кулис выбежали медведи, обезьяны, выполз даже неуклюжий крокодил, и Розали пришла в восторг, совсем как юный Ниниан, окажись он в театре. Ее настроение было изменчивым, как у ребенка, и Джервас успел привыкнуть к этим колебаниям и мгновенным переходам от печали к веселью.
В антракте она повернулась к нему и сказала:
– Парижская постановка оперы была гораздо эффектнее. А сегодня все певцы, кроме синьоры Бертинетти, увы, не в голосе.
– Мне жаль, что ты разочарована. Наверное, нам лучше уйти?
– Только после балета.
Когда занавес опустился, скрыв ведущих исполнителей и хор, Розали вдруг страшно разволновалась.
– Ты уверена, что хочешь остаться? – осведомился он, но ее решительный кивок его не убедил.
Тревожные предчувствия Джерваса усугубились с началом балета. Его поразил глубокий интерес Розали к самым незначительным подробностям постановки. Она не отрывала взора от сцены, пока Арман Вестрис кружился и взлетал в высоких прыжках, демонстрируя свою неиссякаемую энергию. В ее глазах выступили слезы, но, может быть, это ему померещилось.
Розали продолжала неотступно следить за своими бывшими коллегами, и Джервас ощутил себя соучастником преступления. Вероятно, он виновен не менее Бекмана. Женившись на ней, он поступил как законченный эгоист. Он запер этого воздушного эльфа в золотую клетку. Теперь она прикована к земле и лишена свободы. А в будущем сможет его возненавидеть.
Однако Джервас испытал облегчение, не почувствовав враждебности в поведении жены, когда они сели в карету и направились по освещенным фонарями улицам к себе, в Парк-Лейн. Она немного прикорнула, положив голову ему на плечо, и это еще более успокоило его.
– Спасибо, что ты взял меня в театр, – прошептала она. – Но вряд ли я стану часто просить тебя об этом.
– Неужели тебе было так больно?
– Да. Опера, на мой взгляд, не слишком удачная, а балет Армана и того хуже. Артисты, видимо, и сами это знают.
– А я подумал, что ты к ним ревнуешь.
– О нет, – возразила она. – Мне просто жаль.
Потрепав ее кудри, он сказал:
– Я восхищался, видя тебя в ролях русалок, волшебниц, богинь и нимф, но больше всего ты мне нравишься в роли герцогини.
Она вздохнула и спокойно откликнулась:
– Cher Джервас, ты всегда говоришь мне то, что я хочу услышать в эту минуту.
