Текст книги "Опасные забавы"

Автор книги: Маргарет Портер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

11

Я не знаю, смогу ли на крыльях подняться

И на крыльях мечты от земли оторваться.

Сэр Томас Уатт

– Но этого не может быть – c'est impossible! – воскликнула миссис Хьюз, и на ее тонком лице застыла гримаса недоумения. Бывшая танцовщица приехала на Пантон-стрит, чтобы выслушать рассказ Розали о ее дебюте в театре. Однако ее вниманием целиком завладели события, происшедшие после спектакля. – Дельфина вышла замуж за мистера Лавгроува за много месяцев до вашего рождения.

– Да, это так, – согласилась Розали. – Но подобный довод не опровергает его слов. У мамы до замужества был любовник, и я подозреваю, что вы его знали.

– Certainement[40]40
  Конечно (фр.).


[Закрыть]. Это была une grande passion[41]41
  Великая страсть (фр.).


[Закрыть]. Она так сердилась, когда ее cher Этьен флиртовал со мной. – Заметив, что Розали расстроилась, француженка резко переспросила: – Кстати, как зовут этого человека?

– Этьен Лемерсье. – Миссис Хьюз оцепенела:

– Значит, он в Лондоне? Но я думала... – Она оборвала себя и задумчиво поглядела на Розали. – Его желание познакомиться с вами необычно, большинство мужчин склонны отрицать свое отцовство.

Розали надеялась, что приятельница его матери опровергнет заявление Лемерсье. Однако она подтвердила ее худшие опасения.

– Главное в другом, – пояснила Розали. – Он сказал, что я дитя его любви, в присутствии герцога Солуэй и лорда Элстона. Я не удивлюсь, если этот мерзкий мистер Бекман распустит слухи по всему Лондону.

От шока у нее притупились чувства, и ей трудно было вспомнить, что случилось после того, как она высвободилась из объятий эмоционального француза. Джервас, что бы он про себя ни думал, оборвал эту неприятную сцену, выгнав мистера Бекмана и приказав ему немедленно сесть в карету. Затем он с подчеркнутой галантностью проводил Розали до ожидавшего ее экипажа и понимающе кивнул, когда девушка отказалась принять его у себя дома.

Не то, чтобы она стыдилась показать ему свою новую квартиру. Нет, Розали ею просто гордилась. В большой спальне она чувствовала себя на редкость уютно, а гостиную ей удалось со вкусом обставить, дополнив изящную мебель темно-синими занавесями и красивым турецким ковром. Фарфоровая статуэтка Дельфины де Барант ободряюще улыбалась ей с каминной полки. Казалось, что ее радовали изменения в судьбе дочери!

Кладовая была достаточно просторна, и там стояла кровать Пегги Райли. Теперь в круг повседневных обязанностей служанки входили заварка чая, готовка несложных блюд и покупки на рынке. Девушка с гордостью носила новый белый чепчик и темно-оливковое рабочее платье. Только здесь, на новой квартире, она позволила себе приодеться: в ветхом, обшарпанном здании в Айлингтоне эти наряды выглядели бы совершенно неуместно.

Служанка унесла поднос с закусками и вином, до которых Розали даже не дотронулась. И тут танцовщица сообщила миссис Хьюз о своем намерении пригласить сегодня днем месье Лемерсье:

– Он так просил, и я не могла ему отказать.

– Non, – уныло согласилась дама. – Это было бы опрометчиво. Но вы не должны встречаться с ним наедине, cherie. Следует ли мне обратиться за советом к адвокату моего мужа или вы целиком рассчитываете на помощь вашего покровителя?

Розали не понравился намек приятельницы, и она поспешно откликнулась:

– С герцогом Солуэй меня ничто не связывает, мадам.

– Bien sûr, это не мое дело, и я знаю, что вы очень осторожны и скрытны с своих affaire d’amour[42]42
  Конечно... любовные дела (фр.).


[Закрыть]. Вы ведете себя совсем как Дельфина. – На минуту француженка задумалась, а затем продолжила: – Если Лемерсье начнет лгать, его можно будет разоблачить и заставить отречься от своих слов. Особенно, если вас поддержит этот английский duc[43]43
  Герцог (фр.).


[Закрыть]. Я убеждена, что он к вам явится.

– Я его об этом не просила.

Миссис Хьюз укоризненно покачала головой, и у нее затряслись перья на шляпе.

– Quelle sottise![44]44
  Какая глупость! (фр.).


[Закрыть] Быть такой робкой просто глупо. Завоевать расположение джентльменов важно и необходимо. А иначе не выживешь. В Оперном театре мне хорошо платили, с’est vrai[45]45
  Это правда (фр.).


[Закрыть], но мои любовники были куда щедрее. От каждого из них я получала кругленькие суммы.

– Герцог мне не любовник, – повторила Розали.

Но она получила от него деньги, напомнила она себе. Ее уютная, со вкусом обставленная квартира доказывала, что французская практичность возобладала в ней над английской щепетильностью.

Ей больше не хотелось пользоваться расположением герцога, она внутренне сопротивлялась этому, и все же решила прислушаться к мнению своей приятельницы, умудренной немалым опытом. Вскоре после ухода миссис Хьюз Розали села писать записку Джервасу и бросила беглый взгляд на статуэтку на каминной полке, словно надеясь получить от нее ответы на мучившие ее вопросы.

Когда Пег принялась за дела по дому, хозяйка вручила ей записку и попросила отнести ее в особняк Солуэй. Розали не была уверена в том, что герцог откликнется на ее просьбу. На душе у нее было тяжело, но она решила ждать, что будет дальше.

Не прошло и часа, как появился Джервас. Расторопность обеспечила ему теплый и любезный прием. Она с радостью увидела его вновь и поняла, что не откажется от его услуг.

Когда он обнял ее, она прижалась щекой к его белой муслиновой манишке и пробормотала:

– Спасибо, что вы пришли, Джервас.

Но его крепкое объятие возродило и таившуюся в ней горечь, напомнив Розали о желаниях герцога, которые ей не суждено исполнить.

– Я рад, что вы захотели меня видеть, – сказал он, приобняв ее за талию и подведя к софе. – Когда должен явиться Лемерсье?

– В любую минуту, – ответила она ему и села.

Он продолжал стоять, молча глядя на нее, и наконец проговорил:

– Со вчерашнего вечера я постоянно думал о вас и о том, что произошло в театре. Я вспомнил, как вы рассказали мне о возлюбленном вашей матери. Возможно, он и есть этот француз, и вы его родная дочь. Как вы полагаете?

– Желала бы я ответить, что это не так, но, увы, не могу. Лемерсье писал мне, его письмо пришло как раз в тот день, когда я отправилась с вами ловить рыбу. Тогда он сообщил только, что был знаком с мамой и отцом в Париже и желает встретиться со мной. Его утверждение может оказаться ложным, хотя сам он уверен, что говорит правду. Ну а если это правда, то с двусмысленной ситуацией будет покончено. И слава Богу. Пусть я окажусь незаконнорожденной, моей карьере это не повредит.

– Судя по тому, что я видел вчера на сцене, сделать это будет нелегко. – Его похвала подняла Розали настроение. Легкая улыбка смягчила печальное лицо девушки. – Жаль, что ваше триумфальное возвращение на сцену омрачилось этим событием.

Он заметил, что ее новое положение, очевидно, потребует от нее немалой затраты физических сил.

– Синьор Росси заставляет нас очень много работать на репетициях нового балета, но мне нужно как-то дисциплинировать себя после долгого перерыва.

Он спросил, есть ли у нее друзья в труппе, и она кивнула:

– Отец Оскара Берна ставил балеты в Седлерз-Уэллз, так что мы давно с ним знакомы. С некоторыми танцовщиками я встречалась в прошлом, когда была в кордебалете, или знала их по Парижу. Почти все они французы – Арман Вестрис, Бужерар, Дешайе, Бурде, Моро, и когда я возвращаюсь вечером домой, бедная Пег всякий раз просит меня говорить по-английски.

– Ну а какие у вас отношения с балеринами, хорошо ли они вас приняли?

– Не особенно, – призналась она. – Большинство из них итальянки, и они очень настороженно относятся к новеньким. У меня здесь лишь одна приятельница – маленькая Шарлотта Дюбоше, самая молодая из балерин труппы. Думаю, что вы слышали о ее сестре, куртизанке Харриет Уилсон.

– И о Фанни и Софии. Все трое очень известны.

– Шарлотта учится в танцевальной академии у Бужерара. Я наблюдала за ней в роли Купидона и вспомнила себя в этом возрасте. Она с удовольствием танцует и, по-моему, у нее талант.

– Похоже, вы любите детей, – отметил Джервас. – Меня изумило, как вы легко нашли общий язык с Нинианом.

– Надеюсь, с ним все в порядке.

– Когда я уезжал из Хабердина, он все еще пытался осилить «Галльские войны» Цезаря. Моя матушка была приятно удивлена, узнав, как он продвинулся в изучении французского.

Розали не забыла, какой ничтожной она ощутила себя в присутствии надменной и враждебной герцогини. Сознание, что мать человека, которого она любит, сочла ее безнравственной, всегда будет для нее источником боли и сожаления. Минула всего неделя после ее объяснения с Джервасом в темной классной комнате, но с тех пор случилось столько событий, что ей казалось, прошел год.

Она чувствовала, что герцог хочет отвлечь ее от неприятных мыслей. Он принялся расспрашивать ее о впечатлениях от соперничающих оперных примадонн. Розали предпочитала пухлую Бертинотти, недавно вышедшую замуж за скрипача из оркестра, красавице Анджелике Каталани с ее жадным мужем, требующим огромные гонорары за редкие выступления певицы. Когда девушка начала описывать весьма темпераментных супругов Ковини, Джервас невольно рассмеялся.

– Они постоянно ссорятся и очень быстро говорят по-итальянски во время репетиций новой оперы. Синьор Пиккитта написал хорошую музыку к «Трем султанам», и Каталани поет в ней ангельским голосом. Надеюсь, что премьера пройдет с успехом, а вот в следующем месяце в театр устремятся целые толпы. Она будет петь Семирамиду. Это одна из ее коронных арий.

Стук в дверь прервал рассказ Розали. Они услышали торопливые шаги Пег в прихожей.

Девушка встала, ее глаза встретились со взглядом Джерваса, затем она посмотрелась в зеркало над камином, желая убедиться, что ее прическа не растрепалась.

Повернувшись, она заметила, что Джервас улыбнулся.

– Что вас так позабавило?

– Когда вы пригладили волосы и поправили кружева на воротнике, то выглядели как настоящая француженка.

– Может статься, что я француженка в гораздо большей мере, чем прежде думала, – сказала она, стараясь придать своим интонациям беспечность, а не подавленность.

В комнату вошел Этьен Лемерсье. Розали решила, что ему лет пятьдесят пять – шестьдесят, однако из-за напудренного парика и глубоких морщин у глаз и около рта он казался старше. Его манеры были непринужденнее, чем прошлым вечером, и он держался, как свойственно европейцам, с подчеркнутой элегантностью.

Розали как можно более уверенно представила его Джервасу.

– Вы были в опере прошлым вечером, месье le Due? – спросил он. – Тогда я не отрывая глаз от моей belle fille[46]46
  Прекрасная дочь (фр.).


[Закрыть], но все же заметил вас.

– Прошу вас, садитесь, – проговорила Розали, указав на кресло рядом с камином. Она снова села на софу, ожидая, что Джервас присоединится к ней, но он отошел к окну.

– Месье Лемерсье, я всегда считала себя дочерью Ричарда Лавгроува, и мне трудно понять ваше желание доказать, что именно вы – мой отец.

– Я попытаюсь объяснить, и тогда вам все станет очевидно. Я жил с Дельфиной де Барант в Париже, и более двух лет она была une maît-resse fidèle[47]47
  Бессменная любовь (фр.).


[Закрыть]. Я часто сердился, упрекал ее, изливал на нее свое недовольство жизнью, и у нас случались бурные сцены. Моя нетерпимость усугублялась, и наш роман подошел к концу. Тогда я не догадывался, что она enceinte[48]48
  Беременна (фр.).


[Закрыть]. Гордость или стыдливость помешали ей сказать мне правду, а позднее она просто не знала, где и как меня можно найти. Я был богат и отправился путешествовать, уехал из Парижа в Вену, а через несколько месяцев началась революция. Беспечность, жажда удовольствий и дорогие забавы не способствовали моему возвращению в страну борьбы и смерти.

– Вот и хорошо, что не вернулись, – пробормотала Розали.

– Я посетил Париж лишь в позапрошлом году. Сентиментальное желание узнать, что произошло с моей Дельфиной привело меня в Оперу. Я встретил одну из характерных танцовщиц, которая вспомнила меня. Она рассказала мне о ее поспешном браке с англичанином и родившейся у них дочери. Mais, се n’est pas possible[49]49
  Но это невозможно (фр.).


[Закрыть] поскольку вы появились на свет в тысяча семьсот восемьдесят восьмом году.

Нелепость такого утверждения воодушевила Розали, и она объяснила, что родилась в июле следующего года.

– Вы в этом уверены или так вам сказали Дельфина и ее музыкант?

Она откинулась на подушки софы:

– Я не могу себе представить, что они солгали.

– Возможно, они хотели пощадить ваши чувства и скрыли правду, – предположил Джервас.

– У меня нет доказательств, хотя я в этом уверен, – продолжил Лемерсье. – Увы, мои поиски не увенчались успехом. Я даже побывал в церкви Дельфины, но книга с записью браков и рождений пропала или была уничтожена. А люди, способные подтвердить мои подозрения, исчезли. Я узнал, что Паскаля Буайе, издателя «Journal des spectacles»[50]50
  «Газета постановок» (фр.).


[Закрыть] казнили на гильотине. И я не смог найти мадам Монтансье, которая, должно быть, догадывалась, кто ваш настоящий отец. Я также не отыскал и аббата де Буайона.

– Моего крестного отца, – Розали непроизвольно стиснула руки. – Его убили во время большого террора. Эти canailles вытащили его из дома и повесили на фонаре.

– Chere Розали, как бы я хотел избавить вас от пережитых опасностей и потрясений! – Помолчав немного, он проговорил: – Я не сомневаюсь, что скрипач хорошо относился к вам и обращался как с родной дочерью. Но он давно умер и не огорчится, если вы признаете меня своим отцом. К тому же вы не носите его фамилию.

– Иногда я пользуюсь ей в личной жизни, – сообщила она и посмотрела на Джерваса, желая получить поддержку.

Тот подошел ближе и спросил:

– Месье Лемерсье, почему вы решили встретиться с мадемуазель де Барант, каковы истинные мотивы вашего поступка?

Француз озадаченно поглядел на него:

– Мотивы? Я просто хотел увидеть дочь моей возлюбленной Дельфины и познакомиться с ней. Разве это запрещено?

– Теперь, когда эта цель достигнута, что вы намереваетесь делать? Возвратиться во Францию?

– Англия стала моим домом, господин герцог. Я живу здесь уже почти год и все время искал дочь Дельфины. Многие эмигранты могут это подтвердить, и мистер Бекман aussi.

Розали, не понимая, что могло сблизить этих мужчин, спросила, где они впервые встретились.

– Несколько месяцев назад я побывал в Седлерз-Уэллз, узнав, что там есть балетная труппа. Моя ложа была нанята bouffon[51]51
  Клоун (фр.).


[Закрыть] Гримальди и соседом в ней оказался месье Бекман. Когда он описал мадемуазель де Барант, работавшую в труппе, мое сердце забилось от радости. После спектакля я стал расспрашивать актеров и танцоров, надеясь получить дополнительные сведения, и они направили меня к миссис Гримальди. И, хотя она не сообщила ни мне, ни моему адвокату, куда вы уехали, но любезно согласилась послать наши письма. – Он грустно улыбнулся Розали и заключил: – Если вы желаете держаться от меня подальше, то так и скажите, и я буду вынужден повиноваться. Но уверен, что вы этого не сделаете, потому что я одинок в чужой стране и у меня нет ни жены, ни детей, ни семьи.

– После вашего рассказа у меня возникло очень много вопросов, и сейчас я просто не готова что-либо вам ответить, – отозвалась Розали.

Она не испытывала к нему неприязни и не осталась равнодушна к его обаятельной легкости, много лет назад покорившей ее мать. И все же пока она не могла признать его отцом, хотя такое предположение представлялось ей все более и более вероятным.

– Если я действительно его дочь, – сказала она Джервасу после ухода француза, – то не знаю, хватит ли у меня смелости для разговора с тетей Тильдой. Она не разлюбит меня, если выяснится, что мы не родня по крови, но я для нее последняя связь с отцом. По крайней мере, мы так раньше думали, – задумчиво говорила она. – Я всегда называла себя де Барант и всегда знала, что я в равной мере Лавгроув. Мне трудно понять как данность и еще труднее смириться с тем, что я на год старше, чем считалось. Для танцовщицы это страшное открытие.

Даже в феврале ухоженные окрестности особняка Солуэй доставляли удовольствие их владельцу и служили ему убежищем. Воду из мраморного бассейна на зиму сливали, а ветви деревьев были сухи, но садовники регулярно подрезали кустарники роз, растущие у высокой стены. Хотя слабые солнечные лучи не согревали Джерваса, прогуливавшегося вдоль изгороди из вечнозеленых тисов, они подняли ему настроение. Ему также стало легче на душе от белых и желтых крокусов, окаймлявших изгородь.

В последний месяц он несколько раз видел Розали, чаще всего из своей ложи в Королевском театре. Заседания в палате лордов затягивались до позднего вечера, и он не мог бывать на спектаклях по вторникам, но каждое воскресенье смотрел эффектные трагедии или комедии и радовался коротким появлениям танцовщицы в балетных сценах.

Если прежде он полагал, что Розали не будет упорствовать и нарушит обещание, данное умирающему Дэвиду Лавгроуву, то теперь понял все его надежды тщетны. Цельность натуры и гордость были ее главными добродетелями, не считая самой добродетели. Она не станет его любовницей, она ясно и четко сказала ему об этом, а он слишком дорожит ее добрым отношением, чтобы действовать как безжалостный и настойчивый соблазнитель.

До сих пор он не считал возможным говорить Розали о силе обуревавших его чувств, которые чуть ли не каждый час то возносили его к вершинам счастья, то низвергали в глубины отчаяния. Он дважды побывал на Пентон-стрит, и результаты обоих визитов его разочаровали. В первый раз он застал у Розали миссис Гримальди, а в следующий встретил у нее бывшего сослуживца Дэвида Лавгроува, старого музыканта из оркестра Королевского театра. Последняя попытка увидеться с ней оказалась самой неудачной. Ему захотелось повеселить ее описанием торжественной церемонии, которую он наблюдал в Малиновом зале Карлтон-Хауз, и он явился к Розали в полдень. Но Пег Райли сообщила ему, что ее госпожа только что ушла на репетицию, и он вернулся в особняк Солуэй и стал бродить по дорожкам парка.

Именно там и нашел его лорд Элстон и принялся расспрашивать, почему его не было на вчерашнем званом вечере.

– В отличие от очаровательной хозяйки, я и не рассчитывал тебя там встретить. По твоей вине Джорджиана Титус осталась в одиночестве, и я в какой-то степени почувствовал свою ответственность за это. Мне стоило бы предупредить ее, что не нужно устраивать прием, когда в театре идет опера. Я здесь не за тем, чтобы дразнить тебя. Нам нужно обсудить важный вопрос. Иди, вернее, два вопроса.

– Да, – рассеянно откликнулся Джервас, по-прежнему думая о Розали.

– Ты должен рассказать мне о своей последней встрече с членами королевской семьи, прежде чем я прочту об этом в газетах. Хотел бы я знать, собираешься ли ты стать правой рукой регента. Я твой лучший друг, твой постоянный спутник, я желаю тебе только добра, однако ты мне об этом ни словом не обмолвился. Ты мной попросту пренебрег и не заслуживаешь моего совета, но все-таки позволь мне кое-что предложить. Я знаком с принцем гораздо дольше, чем ты, и прошу тебя – будь с ним поосторожнее.

– Я постараюсь, – заверил его Джервас.

– Он на редкость требователен и столь же непостоянен. Вспомни, что он пригласил Гренвиля и других вигов сформировать новое правительство, а потом изменил свое решение, обманул их надежды, и они остались не у дел. Но я уверен, что как новое доверенное лицо его королевского высочества, ты это прекрасно знаешь.

Джервас кивнул. Они прошли под переплетенными ветвями ракитника.

– В политике восстановлен статус-кво и королевские министры-тори сохранят свои места.

– И принц, как всегда, мотивирует это собственными интересами, а точнее, сугубым эгоизмом. Он от тебя чего-то хочет, это для многих очевидно. Его план созрел, еще когда ты впервые появился в Карлтон-Хаус с парламентской делегацией. Тебе известно, что об этом говорят?

– Не думаю, что мне хотелось бы знать, – мрачно заметил Джервас.

– Ты не просто потомок знатного рода, в твоих жилах течет кровь Тюдоров и Стюардов. А принца-регента всегда привлекали романтические правители Англии, которых сменили его плебейские предки из Ганновера. К тому же он мечтает о женихе для дочери. Не удивительно, что английский герцог, наследник королей, показался ему подходящей партией. Гораздо лучше любого немецкого принца.

Джервас резко рассмеялся:

– Ты полагаешь, что принц хочет видеть меня своим зятем? Если в свете начали распускать сплетни о подобном выборе, то это чистейший абсурд! Я незнаком с принцессой Шарлоттой, ни разу ее не видел и, судя по тому, что о ней говорят, не стремлюсь увидеть. К тому же и у нее, и у меня неважная наследственность. Ее дед явно ненормален, у моей тети Гермии тоже неустойчивая психика, и это может стать серьезным препятствием для брака.

– И тем не менее будь осторожен, когда речь идет о дворцовых интригах. Если ты, конечно, не стремишься стать ее супругом.

– Для меня это было бы отвратительно, да и для всей нашей семьи тоже. Матушка придет в ужас, а я ее и так недавно расстроил.

Дэмон коварно улыбнулся:

– Твое увлечение танцовщицей из Оперы встревожило герцогиню, не так ли? И уж если мы заговорили о мадемуазель де Барант...

– Я устал от твоих предупреждений, – решительно заявил Джервас.

– А я и не собираюсь вмешиваться в твои личные дела, – возразил маркиз, тряхнув белокурой головой. – Помнишь, ты спрашивал меня прошлой осенью, видел ли я картину Жана-Батиста Греза?

– «Озорница», – подсказал ему название Джервас. – Да, хорошо помню.

– Думаю, тебе интересно узнать, что именно эта картина выставлена сейчас в залах мистера Кристи на Палл-Малл. Я обратил на нее внимание несколько дней назад и сразу понял, что это она. Вот и второй вопрос, который я хотел обсудить с тобой.

Джервас не стал медлить и распорядился, чтобы им подали карету. Он мало задумывался над тем, как отнесется к их поездке Дэмон, и будет ли он поддразнивать его по дороге на аукцион.

Но маркиз был на удивление сдержан и отметил в свойственной ему томной манере:

– Я полагаю, ты по-прежнему увлечен мадемуазель де Барант?

– Я отказываюсь обсуждать мои отношения с ней, – жестко проговорил Джервас, когда они двинулись на юг по Парк-Лейн.

Однако он не желал, чтобы Дэмон пришел к неверным выводам и, успокоившись, добавил:

– Не знаю, позволит она мне большее или нет, но я всегда считал и считаю себя ее другом.

– Очевидно, тебе хочется чего-то большего. Бедный Джервас – из всех танцовщиц, которым польстило бы твое внимание, ты выбрал самую недоступную. Впрочем, должен заметить, во всем остальном твой вкус просто безупречен.

Когда джентльмены вошли в зал мистера Кристи, один из служащих приблизился к ним и предложил свою помощь.

– Я знаю что у вас выставлена картина Греза и желал бы ее посмотреть, – сказал Джервас.

– Ах да, маленькая цыганочка. Я с удовольствием показал бы ее вашей светлости, но, боюсь, что это невозможно. Вчера состоялись торги, и картину продали.

– Продали? – переспросил герцог.

– Нам не удалось выручить за нее цену, на которую мы рассчитывали, – пояснил служащий. – Но продавец, приобретший ее у прежнего владельца, на ней и так неплохо заработал. У картины любопытная история, когда-то она принадлежала одной парижской даме. Она позировала нескольким известным художникам, включая Фрагонара. Я так понял, что она была знаменитой танцовщицей.

– Меня интересует запись о покупке, – проговорил Джервас.

– Если ваша светлость позволит, я сейчас проверю по книге.

Дэмон отошел в сторону и стал рассматривать стоявшую на мольберте картину пейзаж в золоченой раме. Джервас с нетерпением ждал возвращения помощника мистера Кристи. Ему хотелось как можно скорее узнать о судьбе картины Греза. Выяснив ее цену, он предложил бы большую и купил бы ее для Розали, компенсировав ей пропажу, потому что действовал ради нее.

Служащий возвратился и сообщил Джервасу, что картина была приобретена за двести гиней.

– Всего лишь? – переспросил Дэмон и повернулся к ним.

– Она не относится к лучшим произведениям мастера, милорд.

– Как бы то ни было, она очаровательна. Думаю, ты сможешь ее купить, Джервас, если предложишь новому владельцу триста.

Помощник мистера Кристи пожал плечами.

– Я не уверен, что он пожелает расстаться с ней через несколько дней после пополнения своей коллекции, но его светлость вправе к нему обратиться.

– Да, так я и сделаю, – решил Джервас. – Кто же он, поклонник творчества Греза, пусть даже не самой блестящей его работы?

– Это французский джентльмен, но теперь он живет в Лондоне, – ответил служащий. – Его фамилия Лемерсье.