Текст книги "Последний танец Марии Стюарт"

Автор книги: Маргарет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

* * *

Мария заканчивала письмо герцогу Норфолкскому, написанное драгоценным апельсиновым соком: «…на этом условии я приняла алмаз, который вы прислали через лорда Бойда, и буду носить его на шее под одеждой, пока не верну владельцу вместе с собою. Я откровенна с вами, так как вы рискнули всем ради моего выбора. Дайте мне знать, когда вы будете готовы…»

Внезапно она поняла, что кто-то стоит в углу комнаты. Человек затаил дыхание, но она ощущала его присутствие. Мария накрыла тайное письмо листом обычной бумаги.

– Кто здесь? – спросила она.

– Это всего лишь я, – послышался тонкий голос Энтони Бабингтона. Он вышел из тени и приблизился к ней; на его миловидном, еще детском лице не отражалось никаких чувств. За несколько недель, которые он провел в ее свите, Мария ни разу не видела его улыбку. Он часто смотрел на нее, но никогда не улыбался.

– Я не знала, что ты здесь, Энтони. У тебя какое-то дело?

Мальчик выглядел странно; иногда казалось, что он гораздо старше своих лет из-за своей серьезности и сосредоточенности. У него до сих пор не было друзей или товарищей по играм.

– Да, мне велели убрать со стола зеленые скатерти, вынести их на улицы и вытряхнуть как следует.

– Тогда можешь заняться этим.

Но Энтони как будто не слышал. Он подошел к ее столу и замер, глядя на бумагу.

«Лучше бы он ушел, чтобы я смогла закончить письмо, – подумала Мария. – Скоро сюда придут другие слуги». Поскольку им не разрешалось покидать замок, они не задерживались на улице.

Мальчик продолжал смотреть на стол.

– Вы пишете тайное письмо, – наконец прошептал он и указал на маленькую чашку апельсинового сока. – Я чувствую по запаху.

«Теперь он расскажет графу Шрусбери, – подумала Мария. – Как убедить его, что этого не следует делать?»

– Я знаю кое-что получше апельсинового сока, – продолжал он. – Если хотите, могу показать.

– Зачем? – встревоженно спросила она. – Мне не нужно писать тайные письма. Я только… упражнялась на тот случай, если вдруг понадобится.

– Тогда вам лучше упражняться по моему методу. – Он серьезно посмотрел на нее из-под челки темных волос, ниспадавших на лоб.

– Нет. Если граф Шрусбери увидит, как я занимаюсь подобными вещами, он заподозрит что-нибудь плохое. Ты же знаешь, что любая тайная переписка считается плохим занятием. – Мария улыбнулась ребенку, пытаясь превратить разговор в игру, о которой можно забыть. Это становилось опасным.

– Тогда мы вместе будем плохими, – ответил он, и уголки его губ приподнялись в намеке на улыбку. – А способ такой: нужно пользоваться квасцами. Апельсиновый и лимонный соки имеют один недостаток – после того как бумагу нагревают и читают написанное, послание необходимо сжечь. Квасцы тоже будут невидимыми и проступят лишь после того, как бумагу или ткань увлажнят и поднесут к источнику тепла. Но буквы снова исчезнут, когда все высохнет. Этот способ позволяет пользоваться разными материалами для передачи сообщений, и потом их не нужно будет уничтожать.

Мария смотрела на мальчика, как на дьяволенка. Такие познания в его возрасте казались неестественными.

– Откуда ты это знаешь?

– Как сказал добрый граф Шрусбери, я люблю книжную премудрость, – ответил он. – Но я рассказал не весь рецепт. Есть кое-что еще.

– Что же ты хочешь получить взамен?

– Четки, освященные папой римским, – быстро ответил он. – Я слышал, что у вас есть несколько таких вещей, и мне бы очень хотелось получить одну из них.

Значит, он католик!

– Если ты пообещаешь, что будешь беречь их как зеницу ока, потому что я уже не смогу получить другие… по крайней мере в этой стране, – сказала Мария.

Может быть, он притворяется католиком, чтобы втереться к ней в доверие. А может быть, он еретик, намеренный осквернить священный предмет. Или балуется с колдовством и хочет получить четки для нечестивых обрядов?

– Вам не нужно бояться, – ответил Энтони, как будто читая ее мысли. Он продолжал ждать, и Мария поняла, что он хочет немедленно получить четки.

Она подошла к сундуку, где хранила некоторые личные вещи, и достала четки из слоновой кости, благословленные папой римским. Внимательно посмотрев на Энтони, она вложила четки в его протянутую руку.

Мальчик рассматривал их как редкую драгоценность, а потом крепко сжал в кулаке.

– Хорошо, вот остальная часть рецепта, – быстро сказал он. – Разведите квасцы в небольшом количестве чистой воды и оставьте на сутки, прежде чем пользоваться ими. Вы можете писать на белой бумаге, белой ткани или тафте. Чтобы надпись проступила, нужно увлажнить письмо и поднести к огню. Тогда появятся белые буквы, и их можно будет читать, пока не высохнет бумага. Потом вы сможете перечитать послание.

– Ты сам пробовал?

– Много раз, – ответил он.

– Где можно достать квасцы? Гораздо проще объяснить, зачем мне нужны лимоны.

– Я могу принести немного. Меня выпускают из замка, потому что я местный и всего лишь ребенок. – Энтони наконец улыбнулся и стал похож на озорного чертенка.

* * *

Чарльз Бейли сошел с корабля, приплывшего из Фландрии, и оказался в Дуврском порту. Весенний ветер раздувал полы его плаща, и ему приходилось постоянно запахивать их, чтобы скрыть кошель, который он носил на груди. В порту было полно народу, а наверху он мог видеть замок и крошечные фигурки людей, разглядывавших суда, которые заходили в порт.

Он поспешил на каретный двор, где собирался взять экипаж до Лондона, когда сильные руки внезапно схватили его и оттащили в сторону.

– Вот он! – произнес кто-то. – Обыскать его!

Другие руки распахнули его плащ, сорвали и раскрыли кошель. Один из захватчиков вытащил несколько писем.

– Нет! – Он попытался выхватить их. – Кто вы такие? По какому праву…

– По приказу Уолсингема, – ответил один из них. – Слышали о таком? А о Сесиле? Может быть, вы не знаете, кто это такой?

– Но по какому праву?..

– По приказу королевы Англии. Надеюсь, о ней вы слышали?

VIII

– Итак, они у нас? – спросила Елизавета. – Все?

Фрэнсис Уолсингем указал на бумаги, разложенные на длинном столе в его приемной. Они были аккуратно рассортированы, и к каждому документу внизу прилагалась бирка.

– Начните отсюда, ваше величество, – сказал он и вежливым жестом направил ее налево. – Здесь самые ранние письма.

Первая бирка была датирована октябрем 1568 года.

– Как видите, она уже тогда писала испанскому послу: «Сообщите своему господину, что если он поможет мне, то я стану королевой Англии через три месяца, и мессу начнут служить по всей стране», – прочитал Уолсингем. – Это было во время судебных слушаний!

Елизавета взяла письмо и прочитала его.

– Да, я вижу. – Ее голос звучал мрачно. – Моя дорогая кузина. И вскоре после этого она прислала мне вышивку на Новый год! Разумеется, я лучше других понимаю, что пленники многое могут обещать любому, кто мог бы освободить их.

Уолсингем покосился на нее. Пустое сочувствие!

– А вот брачный контракт с герцогом Норфолкским. – Он указал на документ, датированный августом 1569 года.

– Гм-гм. – Елизавета изучила его. – Значит, вот как выглядит брачный контракт? Слава Богу, что мне никогда не приходилось подписывать ничего подобного. Ах, бедный дорогой Карл IX! Я была вынуждена отвергнуть его предложение. Говорят, теперь он уже обручился с другой. Так скоро… Как можно верить его любовным признаниям? Но здесь Норфолк и Мария… – Она отбросила письмо, словно змею. – Мои драгоценные родственники!

– Пойдемте дальше, мадам. Вот ноябрьские письма 1569-го, ее переписка с Нортумберлендом и Уэстморлендом. И наконец, главный трофей: письма, перехваченные у Бейли.

– Какова была его задача? – Елизавета никогда не забывала имен, но важнее всего было доказать его связь с королевой Шотландии.

– Его завербовали для передачи Марии писем с континента и от герцога Норфолкского. Ридольфи – помните этого банкира? – был соучастником заговора; он собирался обратиться за помощью к Филиппу с целью вторгнуться в Англию, низложить вас и освободить Марию. А теперь эти письма… – Он взволнованно повысил голос. – Эти письма дали нам связующее звено. Бейли служил епископу Лесли, главному советнику Марии. Некоторые письма зашифрованы и адресованы «тридцать» и «сорок». Полагаю, это кто-то из местных дворян. Не беспокойтесь, мы выясним правду. Я уже взял на себя смелость арестовать Лесли; полагаю, вы не будете возражать.

Елизавету охватила нервная дрожь. Таинственные лорды под номерами «30» и «40»… Кто они такие? Кто эти предатели?

«Неужели я окружена изменниками? – лихорадочно думала она. – Кому можно доверять?»

* * *

Бейли скрежетал зубами, когда его вели вниз по крутой и сырой спиральной лестнице в темницу Белой башни, старейшей части лондонского Тауэра. В верхних помещениях Белой башни располагался банкетный зал и изящная каменная часовня, где облекали государственной властью королей и королев, но глубоко под землей находилась камера, никогда не видевшая дневного света и не знавшая человеческой радости. Когда он переступил порог, на него пахнуло затхлой сыростью. В мигающем свете факелов на стенах можно было видеть разложенные пыточные инструменты: крючья, тиски, железные пруты, ручные и ножные кандалы. В центре комнаты стояла огромная дыба.

– Нет! – крикнул Бейли и попытался вырваться. – Нет, я не совершил никакого преступления! Вы не имеете права!

– Все еще хнычешь о своих правах? – спросил тюремщик. – Здесь интересуются не правами, а знаниями. Поделись ими, и может быть, ты не отправишься на свидание с дыбой.

Бейли с зачарованным ужасом смотрел на легендарный механизм. Он имел прямоугольную деревянную раму длиной около шести футов, опиравшуюся на стойки высотой три фута. Стойки крепились в отверстиях, проделанных в каменном полу. В изголовье и ногах рамы находились валики, которые можно было вращать с помощью ворота. С концов валиков свисали веревки, по одной на каждую конечность пытаемой жертвы.

– Нет! – Бейли опрокинули спиной на раму и крепко прижали, в то время как два стражника привязали к механизму его лодыжки и запястья. Потом они отступили и начали вращать лебедки, поднимая Бейли и растягивая его как лист бумаги, пока он не повис на раме. Суставы несколько раз хрустнули под его весом.

– Это здоровая растяжка, – сказал один из них. – Почти приятное ощущение. Теперь ты действительно можешь сказать, что побывал на дыбе. Но для того, чтобы избежать неудобств, стоит честно рассказать обо всем. Мы подождем, пока начальник не объяснит… Ага, вот и наш достопочтенный пыточный мастер.

Хорошо одетый мужчина вошел в камеру и бодрым шагом направился к дыбе. Аромат его надушенных перчаток показался Бейли почти непристойным.

– Друг мой, я вижу, что вы уже познакомились с устройством, которым мы в Тауэре по праву гордимся, – любезно обратился он к Бейли. – Прочная дубовая рама, прекрасные опоры и балансировка… другой такой просто нет. Эти переносные устройства… – Он сделал пренебрежительный жест. – Разумеется, в стесненных обстоятельствах они могут быть по-своему полезны. Однако ее величество соизволили обеспечить нас таким помещением, которое позволяет дыбе полностью раскрыть ее возможности.

Бейли не мог оторвать взгляд от этого человека. Как он стал палачом? Был ли это талант, который проявился в детстве, когда он особенно любил расчленять живых лягушек, топить котят и рубить хвосты щенкам?

– Позвольте мне объяснить, как работает дыба, – продолжал пыточный мастер. – Мы будем натягивать веревки с помощью лебедок, и на каждой половине оборота вы будете… удлиняться. О, мы можем сделать вас на целый фут длиннее, чем было отпущено Богом! – Он от души рассмеялся и хлопнул себя по бедру. – Но ваши суставы и сухожилия будут протестовать. Эти упрямцы не хотят растягиваться! Они будут рваться и выскакивать из пазов, поэтому всегда бывает любопытно узнать, что может проявить больше упрямства: разум в своем нежелании раскрыть секреты, или сухожилия, не желающие отрываться от костей. Именно это делает работу интересной.

Он многозначительно помолчал.

– Это ваш последний шанс. Расскажите нам все: масштаб заговора, что говорили испанцы и папа римский, шифры и коды.

– Нет.

Пыточный мастер кивнул, и четыре помощника – по одному в каждом углу – стали крутить лебедки. Тело Бейли дернулось вверх и задрожало, когда оно приняло горизонтальное положение, а вращение валиков было остановлено железными стопорами на храповиках. Потом лебедки провернули еще на пол-оборота, и его плечи взорвались болью. Один сустав с треском вылетел из гнезда. Его тело осело, но слабину быстро выбрали очередным поворотом лебедки.

Бейли завопил. Его плечи пылали огнем, а грудь разрывала боль.

– Теперь будете говорить? Мы ждем.

Бейли что-то бессвязно бормотал и задыхался. Одна из связок в его бедре внезапно порвалась, и он потерял сознание.

– Окатите его водой, – презрительно бросил пыточный мастер. – Этот слабак не заслуживает нормальной пытки!

Джона Росса, епископа Лесли, втолкнули в подземную камеру, где он увидел тело Бейли, растянутое на дыбе.

– Мы скоро уберем его, – сказал пыточный мастер. – Вы ведь не хотите долго ждать?

Он кивнул помощникам, и они начали развязывать веревки. Бейли с глухим стуком рухнул на пол. Его оттащили в сторону, но Лесли заметил, что его лодыжки вывернуты под неестественным углом. Тело несколько раз ударилось об пол, пока стражники волокли его к выходу.

– Я буду говорить, буду! Не трогайте меня! – Лесли расплакался. – Что вы хотите знать? Письма? Я скажу вам. Королева Шотландии? Она порочная женщина и не заслуживает такого мужа, как благородный герцог Норфолкский. Она отравила французского короля Франциска, она убила Дарнли, а что касается Босуэлла… она пыталась убить и его тоже! Да, она привела его на поле боя при Карберри-Хилл, чтобы его убили! – Лесли упал на четвереньки и заслонился руками от воображаемых ударов.

– Посмотрите на верного слугу королевы Шотландии, – осклабился пыточный мастер. – Пусть ей всегда служат такие твари! – Он посмотрел на трясущегося Лесли и покачал головой: – Этот недостоин моего благородного инструмента!

* * *

– Новые сведения? – устало спросила Елизавета, когда Уолсингем поспешно вошел в ее личные покои с бумагами под мышкой. – Я не уверена, что хочу знать больше. Но нет, неведение хуже страдания. Продолжайте, прошу вас.

У нее болела голова; последние три дня она плохо себя чувствовала и пыталась убедить себя в том, что причиной был несвежий карп, съеденный за обедом в прошлую пятницу.

– Эти новости вас порадуют, ваше величество, – сказал Уолсингем. – Замок Дамбертон пал. Только лорду Флемингу удалось бежать, спустившись по отвесной стене. Все остальные попали в плен, за исключением архиепископа Гамильтона. Его повесили прямо в парадном облачении.

– Кто посмел? – спросила Елизавета. – Разве не было суда?

– Граф Леннокс распорядился казнить его. Теперь он утверждает, что архиепископ убил его сына Дарнли.

– Когда он приехал на слушания, то поклялся, что это был Босуэлл. Где здесь правда? Осталось ли хоть какое-то уважение к правде? – Елизавета была готова расплакаться.

– Ваше величество, я думал, вы будете рады этому известию, – в некоторой растерянности произнес Уолсингем.

– Рада? Новым убийствам и бессовестной лжи? Тогда вы просто глупец!

Елизавета запустила в него веером; она все равно ненавидела этот веер испанской работы. Уолсингем ловко уклонился.

– Мы изо всех сил трудимся для вас, – сказал он, изобразив оскорбленное достоинство. – Разве мы виноваты, что в мире полно грязи и лжи? Лесли предал свою королеву и рассказал нам о заговоре. Теперь мы нашли еще одно звено: Норфолк тайно посылал деньги сторонникам королевы в Шотландии. Это французские деньги, кроны и франки, взятые из ее вдовьего содержания.

– Что с того? – резко спросила Елизавета. – Как вы думали, на что она будет тратить свои деньги? Помогать графу Ленноксу?

Она налила в тарелку немного воды из графина, опустила туда носовой платок и стала прикладывать его к вискам.

– Мне все равно, как она тратит свои деньги, но слуги Норфолка, которые передавали золото, вдобавок предали своего хозяина.

Елизавета опустилась в кресло:

– Пожалуйста, расскажите мне о чем-то еще, кроме предательства. Осталась ли где-нибудь настоящая верность?

Она чувствовала себя еще хуже, чем до прихода Уолсингема.

– Только для вас, – ответил он. – Сесил и я, Роберт Дадли, Хаттон и Сассекс – мы все ваши верные слуги! И мы узнали, кто обманул ваше доверие. Вы готовы слушать? Цифра «40» в ее шифрах обозначала саму королеву Шотландии, а «30» – испанского посла. Если вы сомневаетесь в этом, то корреспонденция, полученная из Дамбертона, раскрывает масштаб тайных связей Марии с герцогом Альбой, Испанией и папой римским.

– Что с герцогом Норфолкским? – устало спросила Елизавета.

– Он приказал слугам уничтожить все тайные письма, полученные от Марии, но вместо этого они спрятали их и передали нам. Письма хранились под ковром, а шифры находились в тайнике на крыше. Герцог виновен в государственной измене, – медленно добавил Уолсингем.

– Будет ли суд? – спросила она. – Или от меня ждут, что я поступлю так же, как принято в Шотландии, и обойдусь без суда?

– В Англии все решает суд, – гордо произнес Уолсингем.

– Даже если вердикт известен заранее, – заметила Елизавета. – Я помню, как читала отчет о суде над аббатом; там было написано: «Его привели для судебного испытания и казни». Давайте не будем следовать этому примеру. Давайте тщательно изучим улики перед оглашением приговора.

Уолсингем озадаченно посмотрел на нее:

– Значит, мы будем тянуть с решением так долго, как только можно?

* * *

Сырой и холодный май был непривычным даже для Шотландии. В апреле повсюду лежал снег и лед, а цветы, появившиеся в начале мая, вскоре погибли от заморозков, и некоторые из них не успели распуститься. Каждая сторона восприняла это как дурной знак для другой стороны. Люди короля, как теперь называли сторонников регента, утверждали, что земля будет плакать до тех пор, пока страна остается разделенной, а люди королевы говорили, что само небо прячет лицо при виде изменников.

После падения Дамбертона люди короля могли уделить нераздельное внимание цитадели Эдинбургского замка, удерживаемой Мейтлендом и Киркалди из Грэнджа. Главная крепость Шотландии занимала господствующее положение в столице. Там находились королевские регалии, архивная палата и главный артиллерийский склад. День за днем лорды Конгрегации подвергались пушечному обстрелу, а когда они попытались провести заседание парламента на Кэнонгейт-стрит, им пришлось на четвереньках спасаться от падавших ядер. Пришлось распустить собрание, которое намеревалось издать указ о конфискации имущества оставшихся сторонников Марии, и с тех пор его называли «ползучим парламентом».

В следующем месяце верные сторонники королевы, получившие контроль над Эдинбургом, провели собственное заседание парламента в Тулботе. Для того чтобы придать этому мероприятию дополнительный авторитет, из замка доставили королевские регалии, но количество участников оказалось значительно меньшим, чем в «ползучем парламенте». Гамильтоны, Хантли и лорд Хэрри возглавляли заседание, но летом, таким же холодным, как и весна, Кассилис, Эглингтон и до сих пор преданный лорд Бойд перешли на другую сторону.

В августе регент Леннокс собрал парламент в Стирлинге.

Большой зал был подготовлен для заседания. Хотя в казне осталось совсем немного денег, Леннокс распорядился, чтобы все сделали наилучшим образом. Слуги вымыли полы, почистили камины и промаслили скамьи. Гирлянды полевых цветов украшали стены и обрамляли дверные проемы. Мастера изготовили копии настоящих королевских регалий, а портные сшили новую мантию для пятилетнего короля Якова.

В тот день, когда его облачили в бархатную мантию с горностаевой оторочкой, мальчик очень походил на своего деда.

– Я открою заседание, – торжественно произнес он. Его голос звучал тихо и монотонно.

Леннокс кивнул. Недавно он подсмотрел, как мальчик восхищается фальшивой короной. Голова ребенка была слишком велика для его туловища, а лицо уже сейчас выглядело скорбным и усталым, с мешками под глазами. Он не был похож на своего блистательного молодого отца или на ослепительно красивую и элегантную мать. По правде говоря, он даже не напоминал смуглого маленького Риччио. Откуда он появился? Он казался подменышем, но это не имело значения. Королевского титула будет достаточно, чтобы скрыть все его недостатки.

Герольды трижды протрубили, когда на трех отдельных бархатных подушках в зал внесли корону, скипетр и меч. Сзади размеренно шел маленький Яков в сопровождении своего деда. Мальчик уселся на трон, а Леннокс занял место по правую руку от него. Лорды тоже расселись по местам после того, как больной Нокс нетвердым голосом благословил собравшихся.

Внезапно Яков, поднявший голову и увидевший небольшое отверстие в потолке, громко сказал:

– В этом парламенте есть дыра!

Все, включая Нокса, оцепенели от страха. Ребенок пророчествовал!

– Устами младенца глаголет истина, – прошептал Нокс.

Киркалди и его люди приближались к скалистым утесам Стирлинга. Они ехали почти бесшумно, держа наготове мечи и мушкеты. Итак, лорды решили провести заседание парламента с фальшивыми королевскими регалиями? Они полагают, будто находятся в безопасности? Может быть, они считают окрестности Эдинбургского замка единственным местом, где приходится ползать на четвереньках под огнем? Какая самонадеянность с их стороны! У их врагов есть руки, ноги и лошади, и они не обязаны сидеть в Эдинбурге.

Они поднялись по крутой тропе к стенам замка, где тайный сторонник королевы впустил их через задние ворота, как было оговорено заранее. Дозорные выдвинулись вперед, чтобы оценить обстановку. Верхний двор пустовал; судя по всему, заседание парламента продолжалось.

Люди в главном зале услышали топот копыт и начали вставать со своих мест. Некоторые бросились к дверям, другие нервно оглядывались по сторонам.

– Взять их! – крикнул Киркалди. – Отомстим за Гамильтонов!

Он устремился вслед за каким-то перепуганным лэрдом, когда заметил Эглингтона, выходившего из зала.

– Старый друг! – крикнул он. – Присоединяйся к нам!

Он сгреб Эглингтона за шиворот и поволок за своей лошадью. Тот извивался и пытался освободиться.

Люди Киркалди устремились за парламентариями, словно фермер, сгоняющий кур во дворе. Потом из замка вышел Леннокс вместе с маленьким королем.

– Прекратите! – крикнул он. – Я приказываю вам сложить оружие!

Капитан Калдер, один из офицеров Киркалди, повернулся в седле и выстрелил в Леннокса. Регент придушенно ахнул и рухнул на мостовую; брызги крови разлетелись в разные стороны и попали на короля.

Киркалди отпустил Эглингтона и с криком «Отступаем! Отступаем!» галопом устремился к главным воротам. Солдаты последовали за ним, оставив тела валяться во дворе. Леннокс едва дышал и судорожно хватался за свой окровавленный дублет.

Леннокс умер через несколько часов. Перед тем как его внесли внутрь замка, он жестом подозвал Нокса.

– Король в безопасности? – прошептал он. Когда Нокс кивнул, он тихо добавил: – Если ребенок будет жить, то все хорошо.

* * *

Джон Эрскин, граф Мар, был назначен новым регентом, и снова никто не предложил вернуть Марию на трон. Люди короля продолжали управлять страной от имени Якова и атаковать Эдинбургский замок, по-прежнему удерживаемый Мейтлендом и Киркалди. Английский парламент, осудивший насилие и мятежные настроения, в то же время продолжил переговоры о выдаче графа Нортумберлендского во имя справедливости. Жена графа, писавшая из Нидерландов, предложила деньги в обмен на его безопасность и возможную отправку на континент, но англичане предложили на две тысячи фунтов больше, поэтому графа вывезли из Лохлевена и передали им.

Все свидетельства о «заговоре Ридольфи» и участии Норфолка собрали к концу осени 1571 года. Испанский посол дон Жиро д’Эспес, неистовый поборник возрождения католичества, был изгнан из Англии. Протестующего испанца отвезли в Дувр и под конвоем препроводили на борт корабля.

Суд над Норфолком начался в январе 1572 года. Он признал свою осведомленность о существовании заговора, но отрицал свое участие в нем и заявлял, что не собирался направлять свои значительные средства для поддержки мятежников в Англии. Но он не смог представить доказательств своей невиновности, которые могли бы превозмочь доказательства его причастности к заговору: письма, шифры, золото и нарушение письменной клятвы не поддерживать никаких отношений с Марией. Его признали виновным в государственной измене и приговорили к позорной смерти.

В таких случаях для казни требовалось дополнительное королевское разрешение. От Елизаветы требовалось поставить свою подпись и печать на документе. В конце концов она подписала указ, согласно которому герцог должен был расстаться с жизнью на Тауэр-Хилл в понедельник, десятого февраля, вместе с двумя другими изменниками – Берни и Мэзэром.

Елизавета без устали расхаживала по комнате. Был поздний вечер воскресенья, девятого февраля. Снаружи завывал ветер, заглушавший потрескивание дров в камине. Она сняла все свои кольца и массировала пальцы. Ее парик валялся на столе, и она каждые несколько минут нервно оглаживала волосы. Волосы королевы были длинными и по-прежнему густыми и здоровыми, но она имела богатую коллекцию париков разных стилей. Тем не менее она никогда не надевала другие парики, кроме рыжих.

Завтра… Завтра герцог умрет. А она должна ждать, когда ему отрубят голову, точно так же, как ждал ее отец… Нет, это было слишком ужасно.

До сих пор в Англии еще никого не обезглавливали по ее указу. И до сих пор среди высшего дворянства не было изменников. «Кровь моего родственника. И люди скажут: В конце концов, она дочь своего отца. Кровь берет свое. Кто будет следующим?»

Елизавета встала и посмотрела в окно на тускло освещенную ущербной луной реку. Она находилась в Ричмонде. Проходила ночь, последняя ночь Норфолка на этой земле. Последний луч света, последнее ложе. Река протекала и мимо Тауэра, поэтому он тоже мог видеть и слышать ее. Эта самая вода будет течь рядом с герцогом примерно через час.

«Должно ли так быть? Должен ли он умереть? Когда его голова упадет с плеч, ее нельзя будет вернуть на прежнее место».

Елизавета невольно улыбнулась при этой мысли. Если бы только было можно водрузить голову обратно и сказать: «Знаете ли, мы передумали. Пусть живет, в конце концов!» Но это можно было сделать только перед казнью.

Елизавета дрожала всем телом. «Как будто меня завтра казнят. И я хорошо знаю, каково сидеть в Тауэре».

Внезапно она позвала пажа и велела немедленно привести к ней Сесила.

Сесил, все еще страдавший от последствий недавнего острого приступа подагры, прихрамывая, вошел в личные покои королевы. Он был вынужден опираться на трость, но его гораздо больше беспокоила причина срочного вызова королевы.

Он увидел ее стоящей в центре комнаты, со скромно скрещенными перед собой руками. Без парика и грима она казалась очень юной, как в то время, когда впервые взошла на трон.

– Мадам, – промолвил он и поклонился так низко, как только мог.

– Спасибо, что пришли ко мне так поздно, дорогой Сесил. Надеюсь, ваша жена не испытала большого неудобства.

– Она привыкла к этому, мадам.

Елизавета рассмеялась:

– Это один из недостатков вашей службы. Надеюсь, титул леди Берли возмещает ей подобные неудобства.

Ее настроение мгновенно изменилось, и она резко повернулась к нему:

– О, Сесил, мне не нравится эта казнь!

Он боялся, что дело именно в этом.

– Да, это действительно прискорбный факт, – согласился он.

– Он мой родственник. Его дед и моя бабушка были братом и сестрой.

– Да, крайне прискорбно, – повторил Сесил. Чего еще она ожидала от него?

– Помните, как в Библии Каина наказали за убийство Авеля? «И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои, чтобы принять кровь брата твоего от руки твоей». Что, если Бог покарает меня? Я лично смогу это выдержать, но я не принадлежу себе и боюсь, что через меня он покарает наше королевство. А я… я, которая сделала Англию своим мужем и ребенком, не могу навлечь несчастье на мою страну.

Сесил тяжело вздохнул:

– Каин убил Авеля из зависти. Здесь мы имеем совершенно иную ситуацию. Двадцать шесть пэров королевства, включая меня, изучили улики и пришли к выводу, что он изменник, представляющий угрозу для королевства. Скорее, если вы не казните его, то навлечете несчастье на вашу страну.

Елизавета расчесывала руки, оставляя на них длинные белые отметины:

– Но он мой родственник!

– Крайне прискорбно, – снова повторил Сесил и замолчал, дожидаясь ответа.

– Правосудие должно свершиться, – наконец сказала Елизавета. – Его признали виновным.

– Да, ваше величество.

– Чинить препоны правосудию – значит творить несправедливость.

– Да, ваше величество.

– Однако милосердие – более высокая добродетель, чем справедливость.

– Да, в глазах Бога.

– Но разве я не помазанница Божья на земле? Разве я не должна смотреть на небо, а не на пэров королевства, когда ищу образец для подражания?

– Взгляд, устремленный к небу, может стать путем к тирании, мадам. Когда правитель начинает пренебрегать законами своей страны в пользу небесных указаний, он часто уничтожает элементарное правосудие. Придерживаясь закона, вы не можете ступить на путь тирании.

– Вы правы. – Елизавета устало опустилась в кресло. – Все эти заговоры опасны для меня. Мой родственник без колебаний вступил в сговор с моими заклятыми врагами! Судя по всему, он невысоко ценит мою жизнь. Он хотел почувствовать вес короны на своей голове. Что ж, вместо этого он почувствует лезвие топора! – Она хлопнула ладонью по ручке кресла.

– Да, ваше величество. – Сесил с облегчением поклонился.

– Но не завтра, – добавила она. – Отложите казнь. Обещаю, что это будет задержка, а не отмена или помилование.

Народ толпился вокруг недавно воздвигнутого эшафота на Тауэр-Хилл – кургане у стен Тауэра, где устраивали публичные казни. При царствовании Елизаветы в Лондоне еще не было казней, и старый эшафот, давно вышедший из употребления, прогнил до основания. Люди начали приходить на рассвете и занимать хорошие места, чтобы полюбоваться на казнь. Представление обещало быть удачным, так как иссиня-черные тучи разошлись и стало проглядывать бледно-голубое небо. Не ожидалось ни дождя, ни снега, часто портивших впечатление от зимних казней.

На новом эшафоте лежала плаха со старого эшафота, освященная ударами топора, которые отсекли головы Томаса Мора, Кромвеля, любовников Анны Болейн и самого Генри Говарда, отца герцога. На плахе имелось два углубления – с одной стороны для плеч, а с другой для подбородка, с небольшим желобом между ними, где шея могла лежать ровно в ожидании топора.