Текст книги "Под капельницей (СИ)"

Автор книги: Марат Валеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Он сам к нему подошел, когда услышал его фамилию, и спросил, не родственник ли он мне. А племяш здорово похож на меня. Ну,  и сказал, кем мне доводится. Тимченко же к тому времени, оказывается, превратился в матерого уркагана, у него то ли пятая, то ли шестая ходка уже  была, и он был на зоне за смотрящего.  И племяш мой потом весь свой срок проблем не знал – так Тимченко поквитался за свой должок передо мной.

Ну,  что,  удовлетворил я ваше любопытство, болезные? Тогда я пошел курить. А ты куда, тезка, тебе же нельзя?!

Но ВПЖ только досадливо рукой махнул, и два Владимира Петровича, торжественно выпятив свои животы, важно пошагали из палаты в курилку.

А я вытащил свой блокнот и сделал торопливые наброски к рассказу, который  дописал уже дома и который  вы только  что прочитали…

Под капельницей

Черт бы побрал эти корпоративчики – моя поджелудочная, воспалившись от сожранного и выжранного на очередном дне рождения очередного бездельника из нашего многочисленного департамента социальной защиты и обороны населения, решила меня наказать. Пришлось идти на прием к хирургу. А тот, посмотрев анализы, результаты УЗИ, сокрушенно покивал лысоватой головой и сказал: надо ложиться.

С хирургом нашей районной больницы мы знакомы и он согласился принять меня на дневной стационар. То есть прихожу в свою палату с утра, прокапываюсь и после обеда могу идти на работу.

Койку мне отвели в четвертой палате, сразу у входа. Три другие койки тоже заняты. Пока медсестра принесла чистую постель и заправила ее, накоротке знакомлюсь с тремя другими сопалатниками.

Эдик, худой субтильный парень лет тридцати, ходит с заклеенным пластырем оголенным животом. Из-под пластыря торчит пластиковая трубочка с пузырьком на конце, куда из поврежденного организма стекает всякая послеоперационная дрянь. Эдику недавно вырезали грыжу. Говорит, вдруг у него, такого тощего, ни с того ни с сего начало расти пузо, и он долго не понять, что это за фигня.. Над ним уже начали посмеиваться на работе и дома: признавайся, мол, от кого забеременел. И только когда Эдик пошел в больницу, где и выяснилось, что у него ни что иное, как неприлично разбухшая грыжа.

Напротив него мается от безделья эвенк Федя с загипсованной рукой. Ему вот-вот должны снять болты, скрепляющие перелом, и отпустить домой, в одну из таежных факторий. Ну и напротив меня лежит Григорий, ровесник Эдика.

Он бледный как смерть. У него три дня назад открылась язва с кровотечением. Говорит, целый тазик крови наблевал, пока за ним приехала скорая. Григорий трое суток валялся под капельницей в реанимации. То, что ему поступало в организм через вену, было для него и едой, и питьем.

Как стало получше, перевели из реанимации в общую палату. Голодный как черт, сегодня он решился поесть супу в больничной столовке. А суп оказался с томатной поджаркой. И теперь Гриша лежит, скрючившись и обхватив живот руками. Спрашиваю, может, медсестру позвать. Нет, мотает головой Гриша, а то опять вернут на интенсивную терапию. Может, само пройдет?

Ну, вот мне, наконец, притащили стойку. Молодая медсестра, сосредоточено нахмурив тонкие выщипанные бровки, неожиданно очень больно проколола вену на сгибе руке и поставила капельницу.

Капает медленно, зараза. А я рассчитываю в два часа уже быть на работе, машина за мной придет. Свободной рукой дотягиваюсь до регулировочного колесика на трубочке, по которой в меня вливается смесь каких-то лекарств, кручу его кверху. Капать стало гораздо веселее. Ну, с Богом! И только собрался прикемарить, как по коридору две сестры с грохотом проволокли каталку.

Сквозь открытую дверь палаты успел заметить, что на ней лежит мужик с заострившимся носом и ужасно громко храпит. Я хоть и не медик, но по этому храпу сразу понял: страдальца разбил инсульт.

Любопытный Эдик, держась за живот, выползает в коридор и скоро возвращается с новостью: это привезли всем известного у нас в городке спившегося адвоката Т. И у него точно инсульт. Причем, говорят, уже второй. Блин, неужели первый ничему не научил?

Реанимация через две палаты от нашей. И хорошо слышно, как там с дребезжанием затарахтел отечественный аппарат искусственного дыхания. Это медики начали вытаскивать адвоката. Что ж, может, и вытащат – сейчас с инсультом борются достаточно успешно, хотя на окончательное выздоровление при таком диагнозе рассчитывать не приходится.

Тут уж или ногу будешь приволакивать, или рука плетью повиснет, а то и морду перекосит. Кому как повезет, короче. Главное, не остаться неподвижным чурбаном с глазами. Вот это уж наказание так наказание. И главным образом не самому чурбану – ему-то что, лежи себе, лупай глазами да жди, когда все выгребут из-под жопы (ходить-то под себя будет, бедолага). Страдать будут родственники, на чье попечение свалится этот чурбан с глазами. Тьфу, тьфу, упаси, господи, от такой напасти! Уж лучше крякнуть сразу…

Снова пытаюсь вздремнуть, но тут приперлась санитарка, громко чавкающая жевательной резинкой и, стуча шваброй о ножки кроватей, стала протирать полы. Однажды я лежал здесь же, в хирургии, с приступом язвенной болезни. Только задремал после капельницы, и вот так же проснулся от громкого чавканья.

Заворочался, с неодобрением покашлял в спины двоих чего-то жующих и негромко переговаривающихся соседей-аборигенов, и едва не свалился от страха на пол, когда они оба разом повернулись ко мне. А кто бы ни испугался: губы у них были окровавленные, в руках они держали по куску чего-то бурого. Третьего из их дружной компании не было. Неужто замочили и доедают?

– Печенку будешь? – приветливо осклабился один из едоков, протягивая мне тарелку с грубо нарезанными кусками оленьей, как я, наконец, понял, печенки. – Передачку нам, вишь, принесли. Надо сожрать, пока совсем не растаяло. Вот только соли нет. Ануфрия послали на кухню, а он, сука, уже час ходит. Да печенка и так вкусная. Весенняя, свежая. Витамины!

Я вежливо отказался и перевел дух. Блин, чего тут только не насмотришься! Лет пять назад жена вот так же весной уговорила меня лечь на дневной стационар и прокапаться витаминами, для укрепления ослабшего за зиму иммунитета. Старшая медсестра Любовь Александровна показала палату, в которой мне предстояло принять десять капельниц. Ну, зашел. Из пяти коек три были заняты.

Поздоровался с мужиками и плюхнулся на койку у окна. Те как-то подозрительно переглянулись. Потом один, с перевязанной головой – тот, что через койку от меня, говорит:

– Ты бы лучше лег вот на эту, среднюю.

– А че такое? – начал было заводиться я (нет, не зря жена меня послала прокапаться – нервы к концу нашей беспросветно длинной зимы почему-то становятся ни к черту). – Мне эта нравится. Я же вижу, что свободная.

– Ну да, вчера освободилась, – подал голос другой обитатель палаты, постарше и с одутловатыми небритыми щеками, он лежал на койке у входа. – А спроси нас, как она освободилась?

Ну, я не гордый, спросил.

– А грохнули вчера того, кто на ней лежал, – сообщил мне сосед. – Вот тут, в нашей палате.

Меня как ветром сдуло – через секунду я уже сидел на средней кровати. И слушал кошмарный рассказ.

На койке напротив того, что с небритыми щеками, то есть тоже у входа, лежал эвенк неопределенного возраста, щупленький такой. А на месте, которое я хотел занять, обитал здоровенный, под два метра ростом, Сергей Г. (его жену я знал, работала в управлении финансов), бывший десантник, участник первой чеченской кампании.

Серега лежал здесь с почками уже третью неделю, скучал. В тот злосчастный вечер он смотался в магазин по соседству и принес в палату пару пузырей водки. Ближе к отбою они всей палатой, а было их четверо, раздавили эти пузыри. Серега дал пару раз выпить и аборигену, хотя почему-то и недолюбливал его, несуразного такого, с не менее несуразным для него именем Христофор, косматого, низкорослого и кривоного, и постоянно подкалывал.

На широком подоконнике единственного, но большого окна палаты стоял Серегин телевизор с подключенным к нему видаком. В тот вечер, когда они разделались с водкой, он включил какой-то крутой боевик – с грохотом выстрелов, жуткими воплями убиваемых и убивающих. Уже и дежурная медсестра пару раз заходила с требованием выключить или убавить звук, и соседи стучали в стенку.

Одна Серега то ли был глуховат, то ли его забрало от выпитого, но звук видака он ни в какую убавлять не хотел. Тут проснулся уже захрапевший было Христофор и недовольно попросил убавить звук. Серега и ухом не повел.

– Слышь, ты, длинный! – с неожиданной злостью проорал со своей койки абориген. – Или выключи свой видак, или я сейчас встану и разобью его на хуй!

Это было что-то новое. Обычно на все подковырки Сереги Христофор лишь застенчиво улыбался и что-то бормотал себе под нос. А тут, смотри-ка, голос у него прорезался. Водка смелым сделала. Причем, Серегина водка!

Серега рассвирепел, встал со своего места, все же убавил звук видака, затем вплотную подошел к койке Христофора и обложил чудовищным матом его, всех его родственников, мало того – всех соплеменников.

Никто даже опомниться не успел, как Христофор подлетел со своей койки, схватив валяющийся на тумбочке большой раскрытый складник, которым ему доверили открыть банку каких– то консервов во время недавнего застолья да так и оставили у него, и два раза со всего размаха ударил Серегу в грудь.

Серега захрипел и, запрокинувшись назад, упал на спину и засучил длинными ногами.

– Ты че наделал, урод? – закричал со своей койки Антон – тот, с перевязанной головой, который стал потом моим соседом по палате.

– Ага, ты тоже хочешь, да? – почти спокойно спросил Христофор и, сжимая в руке окровавленный складник, закосолапил к койке Антона. Антону стало по-настоящему страшно: он хоть и поздоровее Христофора, но у того в руке был нож, с которого капала еще теплая кровь только что заваленного им богатыря Сереги. То же самое рассвирепевший пьяный эвенк явно собирался проделать и с Антоном – видимо, припомнив, как Антон постоянно обидно хохотал, когда Серега издевался над ним.

– Меня, бля, спасло только то, бля, что я успел схватить подушку и прикрыться ей! – возбужденно брызжа слюной, рассказывал Антон. – Он подушку-то мне успел распороть, бля, а я перепрыгнул вот через твою койку, бля, и выскочил в коридор!

Все это происходило при звуке хоть и приглушенного, но все еще достаточно громко работающего видака, и при его же зыбком свете, и походило, наверное, на кошмарный сон. Я поежился.

– А ты-то где был? – спросил я у того, небритого, что был соседом Христофора.

– А я че? Я еще раньше убежал. За помощью, – честно сказал небритый.

И мы все расхохотались.

Но тогда, конечно, никому было не до смеха. Христофор пришел в себя, бросил нож и босиком убежал по коридору вглубь хирургического отделения, оставляя на кафельном полу следы от перепачканных кровью подошв. Там, за операционной, был спуск на первый этаж, в поликлинику, запертую снаружи на ночь. Вот по этим-то следам Христофора, спрятавшегося под одной из низких и широких кушеток для посетителей, нашли и повязали приехавшие менты. Христофор оказался самым настоящим психом, состоящим даже на учете. И до поры не буйным.

Вместо зоны его отправили на принудительное лечение.

А Серегу, который в иной ситуации таких, как Христофор, смог бы одной левой уложить штук с пяток, отправился на кладбище, оставив вдовой длинноногую красавицу-жену и двоих несовершеннолетних еще детишек.

…Ну, все, капельница моя кончилась. Мой новый сосед по палате язвенник Гриша перестал раскачиваться на койке с обхваченными руками животом и спросил:

– Че, медсестру позвать, чтобы отключила?

– Да ну, – беспечно сказал я. – Ты лучше сам иди-ка все же к врачу. Вон уже, зеленый весь сидишь. Как бы чего не случилось.

Гриша понуро покивал головой и зашаркал тапками по коридору в ординаторскую. А я привычным жестом выдернул иглу из вены и тут же наложил на пролившийся темной венозной кровью прокол оставленную медсестрой проспиртованную ватку, крепко согнул руку в локте. Еще пять минут – и можно переодеться и идти на выход, куда за мной должна подъехать машина.

А завтра снова сюда. Будем надеяться, что никаких трагических происшествий в моей палате, и вообще в больнице, за эту ночь не случится…

Кровные узы

Был декабрь 1997 года. Я лежал в отделении сосудистой хирургии с обострением.  В палате со мной также мучились болями, терзающими их ноги из-за недостатка кислорода, плохо поступающим в ткани  с кровью по суженным или вообще «забитым» артериям,    еще двое мужиков.

Артур Иванович лежал, как и я, под капельницей.   А Витя Брюханов,  мужик лет сорока из канской глубинки, беспокойно хромал по палате. Подошла его очередь на «штаны» –  операцию по аорто-бедренному шунтированию.  Это когда  делают разрезы на животе и бедрах в форме штанов, чтобы добраться до артерий.

Во время этой длительной операции больному постепенно вливают  до двух литров теряемой крови. А в 90-е  ее катастрофически не хватало – доноров лишили всех льгот, и  они перестали сдавать кровь. Так что больным зачастую надо было самим раздобывать для себя доноров, или покупать кровезаменитель – плазму. Даже бинты надо было иметь свои!

Хорошо было тем, у кого в городе имелись родственники или друзья, они-то и становились донорами.  У Вити в Красноярске никого не было.

В его деревне,  откуда ему на медсестринский пост изредка звонила мать, доноров нормальных просто не осталось, да и кто бы их сюда привез и увез? Денег на плазму у Вити тоже не было. И помочь ему было некому, он жил со старенькой матерью один,  жену же у него отбил и увез несколько лет назад в неизвестном направлении его же лучший друг, о чем Витя как-то поведал нам в порыве откровенности.

Мы бы с Иванычем с радостью отдали  ему свою кровь, но у нас ее не брали. Денег и у нас тоже не было –  тогда, если помните,  везде было плохо с наличкой, зарплаты вырывались с боем.  Вите оставалось лишь уповать на чудо. До операции оставалось два дня, а у него ни крови, ни плазмы. Операцию же откладывать было крайне нежелательно – могла начаться гангрена…

И назавтра свершилось чудо. Пришел заведующий отделением и сказал, что  Витю будут  готовить к операции.

– Дак, а кровь-то?.. – испуганно спросил Витя. Оказалось, кто-то сдал для Вити свою кровь.

– Но кто… – растерянно сказал Витя. Однако завотделением уже ушел.

Витю на операцию забрали следующим утром. Его не было двое суток. Прикатили Витю  в палату из реанимации  бледного, с сизыми небритыми щеками, но уже с живым огоньком в глазах.

Перебинтованный с бедер и  почти по грудь, он слабым, но счастливым голосом рассказывал, как его усыпляли перед операцией, а он никак не мог заснуть, как тоскливо и больно ему потом  было в реанимации.

– К вам посетитель!

В дверях палаты улыбалась  медсестра Танечка.  Мы обернулись все трое: к кому? Оказалось, Танечка улыбается Вите!  Она впустила в палату  мужчину примерно наших лет, с накинутым на плечи белым халатом.

– Серега!?– изумленно  спросил Витя, и даже попытался приподняться с постели, но сморщился от боли и снова упал на подушку. – Откуда? Как ты меня нашел?

– Да уж нашел, –  сказал посетитель,  усаживаясь на стул рядом с кроватью Вити. – Живу я в Красноярске. А в деревню звоню иногда, вот и узнал. Ну, как ты?

– Да нормально, – почему-то помрачнев,  сказал Витя. – Операцию вот  сделали, ногу мне спасли…

– Знаю, – проявил свою осведомленность гость,  и улыбнулся.

Витя вгляделся в эту улыбку, и  на лице его вдруг проявилось явное замешательство.

– Погоди, – хрипло сказал он. – А это… Кровь-то не ты ли для меня сдавал, а?

Теперь пришла очередь замолчать Сергею. Наконец, он с неохотой сказал:

– Ну, я. Мне завотделением все рассказал, когда я узнавал насчет  тебя…  Да это… ты не думай… Стал бы я тебе один целых два литра своей крови сдавать, как же! Я взял еще  мужичков из своей бригады.

– Значит, это ты…  – продолжал упрямо твердить Витя. – Ну, спасибо, раз так. Только я тебя все равно не прощу за Ольгу, понял? И этими своими… кровными узами… ты меня не свяжешь, понял?

Сергей неожиданно опять широко улыбнулся.

– Ну, раз сердишься, значит, будешь жить. А больше мне ничего не надо! Бывай, друг! И вы, мужики, бывайте!

И Сергей, пожав неподвижно лежавшую на груди Вити  его руку, попятился к выходу.

Уже в дверях его нагнал  негромкий Витин оклик:

– Слышь, Серега! Ольге тоже от меня привет.  Живите, хрен с вами!..

И по просветлевшему лицу Сергея стало понятно, что эти слова для него были лучшей благодарностью бывшего друга.  А может, и не бывшего.

Он молча кивнул и вышел из палаты…

Улетный  укол

Прихватил меня как-то радикулит – с кровати слезть не мог. Пришлось даже скорую вызывать. Ну, приступ сняли, обезболили,  и посоветовали срочно в больницу идти.

В психоневрологическом  отделении мне предложили госпитализацию, но я отказался – работа в это время не позволяла. И мне прописали какие-то  уколы – какие, уже забыл.

После первой же инъекции, сделанной  мне медсестрой в процедурном кабинете,  я почувствовал заметное облегчение, и к машине  ушел,  разогнувшись.

Еще два последующих сеанса позволили  практически забыть, что у меня есть пояснично-крестцовый остеохондроз, и я уже хотел было отказаться от оставшихся  инъекций. Но  врач настоятельно рекомендовала мне пройти весь курс лечения, иначе, сказала она, рецидив не заставит себя долго ждать. И тогда уже придется улечься на больничную койку основательно. Пришлось  внять ее  совету.

На следующий, четвертый день моего лечения все было как обычно: я приехал к психоневрологическому отделению нашей райбольницы, прошел в процедурный кабинет.

Медсестра, обычно всегда очень общительная, приветливая  женщина средних лет, имела в этот день вид лицо глубоко погруженного в себя человека.  Я особого внимания этому не придал и стал готовиться к уколу:  снял джемпер, расстегнул брючный ремень...

Медсестра же в это время открыла застекленный шкафчик для лекарств, на дверце которого  красными буквами  было написано «Смотри, что берешь!», и зашуршала там, захрустела отламываемыми колпачками ампул (мне  за один заход  сразу делали два укола), набрала первый  шприц, повернулась ко мне.

Я тоже повернулся к ней, но не лицом. Медсестра отработанным  движением,  шлепком вогнала мне иглу в ягодицу. Укола я почти не почувствовал, теперь осталось лишь дождаться, когда медсестра загонит само лекарство – инъекция должна была делаться медленно. Вот тогда и приходила боль, впрочем, достаточно терпимая.

Прошло несколько секунд, и тут я почувствовал, что со мной что-то происходит: все поплыло перед глазами, завертелось, на какое-то мгновение я окунулся во мглу... И вдруг как будто-то кто-то неожиданно включил в темной комнате яркий, ослепительный свет, как от электросварки. Но глазам от него почему-то не было больно.

Я почувствовал, что нахожусь в каком-то исключительно прелестном месте, наполненном яркими красками, и меня окружают бесконечно родные, близкие мне люди с радостными, приветливыми  улыбками. А сам я переполнен таким  счастьем, какого никогда в жизни не испытывал!

Нет, ну были  меня, конечно, счастливые моменты, и много: первая пятерка в школе, первый поцелуй  – там же, первый трах, но уже не там; первая зарплата;  выловленная в Иртыше большая, килограмма на три, стерлядь; первая соблазненная мной чужая изумительно красивая женщина, и т. д.

Но все это было мелочью по сравнению с тем всепоглощающим ощущением радости и ликования, которые охватили меня в описываемый момент.

Я не успел толком насладиться  свалившейся на меня нирваной, как очнулся от того, что меня хлещут по щекам, и одновременно тычут под нос вонючую ватку и колют шприцем в заголенное предплечье.

Я лежал н кушетке, а около меня хлопотало аж три или четыре женщины в белых халатах, в том числе и главный врач отделения.

Увидев  мельтешащую передо мной маленькую толпу женщин с испуганными лицами,  я с удивлением  и нескрываемым неудовольствием (вот не хотелось возвращаться оттуда, где только что был, и все тут!) спросил их:

– В чем дело?  Зачем вы тут собрались?

– У вас был обморок, – переглянувшись со стоящей рядом с виноватым лицом медсестрой, сказала, наконец,  главврач. – Как вы себя сейчас чувствуете?

– Да вроде ничего, – пожал я плечами. – Только небольшая слабость.

– Вы не переносите витамин Б12, – категорично заявила мне уже  вышедшая из панического состояния медсестра. – Вот вы и потеряли сознание после укола. Такое бывает.

– Да, больше мы его вам колоть не будем, – поддержала ее и главврач.

– А до этого же переносил как-то, – возразил я.

Я знал, что говорил – жена мне по весне всегда сама делала для укрепления иммунитета витаминные инъекции, в том числе и это чертов Б12. И ничего, ни разу не терял сознания.  А тут – на вот, свалился в обморок, как кисейная барышня.

Ну, нельзя так нельзя. Так даже лучше – ну его, этот Б12, уж очень он болючий.

Оставшиеся инъекции мне делали уже без этого вредного для моего организма витамина.

Закончив лечение, я искренне поблагодарил персонал психоневрологического отделения,  так как чувствовал себя здоровым.

И уже  почти забыл эту историю. Но тут как-то случилось, что моя карточка мне попала в руки – у нас их тогда отдавали  пациентам  в регистратуре  при записи к врачу, сейчас, правда, не знаю как, давно уже уехал из того поселка.

И то ли я сам не успел

попасть на прием, то ли врач не пришел –  не помню уже, но карточка осталась у меня на руках. И я принес ее домой. А жена и обратила внимание, что прямо на обложке карточки, красной пастой было написано:  «Не переносит витамин группы Б12!». И еще подчеркнули волнистым эту предупреждающую надпись.

– С какой это стати ты не переносишь Б12? – удивилась Светлана. – Я же тебе  уже года четыре колю этот витамин. Кто это тебе написал, почему?

Пришлось все рассказать.

– Так у тебя был анафилактический шок! – ахнула жена. Она хоть и не медик по образованию, но ее воинская учетная специальность – «сержант медицинской службы» или что-то в этом роде.  Как военнообязанная она, будучи студенткой пединститута,  Светлана прошла специальную  подготовку. – Они же тебе просто что-то не то вкололи, перепутали и вкололи  (и я вспомнил отсутствующее выражение лица медсестры, когда она готовила мне инъекцию)!   Могли запросто тебя  угробить! А свалили все на этот несчастный витамин. Ни фига себе, коновалы! Нет, я это так просто не оставлю…

С большим трудом удалось мне уговорить женушку не «поднимать волну» по этому случаю – время-то уже ушло, да и знал я хорошо заведующую отделением психоневрологии, как, в прочем, и она меня.   Ну, у всех ведь бывают ошибки, правда? Главное, что они успели меня откачать. Так что ладно, чего уж там.

Одно меня до сих пор занимает: что же такого мне вколола тогда медсестра, что я сразу оказался на верху блаженства?..

Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/