Текст книги "Краткосрочный роман (СИ)"

Автор книги: Марат Валеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Краткосрочный роман

1

Каждый раз, когда беру в руки свой дембельский альбом, натыкаюсь на коротенькую и уже поблекшую надпись  в верхнем углу внутренней стороны  синей бархатной крышки.  Выведенная шариковой ручкой наискосок явно не совсем твердой рукой, она состоит всего из нескольких слов и одной цифры: «Ст. Шортанды, ул. Пионерская, 15, Валя Бутовская».

Прошло уже… Сейчас подсчитаю… Ага, прошло уже сорок два года, как появилась эта надпись в моем потрепанном альбоме с рассыпающимися страницами.  И я думаю, что уже можно рассказать,  без угрозы причинения  вреда действующим лицам этого рассказа, то бишь мне и этой самой Вале, историю возникновения сей надписи.

Мне жена простит  (дело ведь  было  до нее), ну,  а  муж Валентины – если он у нее есть или еще есть, – вряд ли узнает об этой истории. Потому  что я,  на всякий случай,  все же слегка изменил номер дома и фамилию героини. Ну, мало ли.

Итак, ноябрь 1970 года.  Холодным  темным  и дождливым вечером  я, счастливый, поднимаюсь с перрона  Петровского вокзала в вагон поезда, идущего на Павлодар.  Я честно отслужил, а вернее будет, отпахал, два года в стройбате.

Полгода меня мурыжили в Нижнетагильской учебке, в которой  между нещадной муштрой выучили на сварщика. Потом отправили дослуживать  в костромские леса,  где приютивший меня и еще несколько других младших специалистов из нашей и Калужской учебок  батальон строил ракетную площадку.

После ее сдачи  ракетчикам часть передислоцировали  в саратовскую степь, под небольшой город Петровск,  где мы вели обустройство военного городка для авиаторов (здесь располагался  аэродром для практикующихся курсантов Балашовского летного училища) и сопутствующих ему объектов.

Ну, что там  было и как за минувшие два года – это другая  история.  И я уже немало написал про разные приключения, случавшиеся со мной и моими однополчанами за время службы как в учебке, так и  в доблестном ВСО (военно-строительном отряде), при желании их можно отыскать в интернете.  Сейчас же речь пойдет совсем о другом.

Итак, я, в отглаженной парадке  под аккуратно подрезанной шинелью с черными погонами, начищенных до зеркального блеска (правда, уже немного забрызганных жидкой грязью)  ботинках и с небольшим чемоданом в руке поднялся в вагон. Да не один, а  со своим дружбаном Витькой Тарбазановым. И тот был тоже не один  – он  увозил с собой  молодую и уже беременную жену Татьяну.

Буквально за день перед нашим дембелем в доме  родителей Татьяны была сыграна скромная свадьба, и затем они отпустили ее с Тарбазаном к нему домой.  Одновременно плачущие и смеющиеся, родители топтались с нами тут же на перроне, и мы, дембеля (а нас в этот вечер было человек пять)  время от времени подходили по знаку отца Татьяны к большой сумке, стоящей на лавочке, и он наливал нам понемногу самогонки и давал закусить салом, глотал ее и сам.

Еще одного нашего пацана, Юрика из Мурманска, провожала также заплаканная молодая женщина с подружкой. Я их обеих знал –не раз  видел в плодосовхозе за речкой Медведицей, куда мы иногда самовольно ходили на танцы.

Ту, которая провожала уже пьяного Юрика,  звали Тома. Красивая, между прочим, девка, правда, ее пригожесть несколько  портил один почерневший передний зуб, и потому она старалась как можно реже улыбаться.

Тома время от времени припадала к  солдатской груди и,  орошая и без того уже мокрое от холодного мелкого дождя шинельное сукно,  громким свистящим шепотом говорила:

– Ну, сука Юрик, смотри, если не вызовешь меня через месяц, как обещал,  сама приеду и такое устрою, весь твой сраный Мурманск встанет на уши!

А Юрик усмешливо кривил красные мокрые губы на своем смазливом лице и, подмигивая мне – я стоял неподалеку, – деланно устало отвечал:

 – Ну сколько уже тебе говорить, Томочка? Сказал – вызову, значит вызову.

Я знал:  сколько бы здесь ни плакала на его груди Томка,  Юрик ее  не вызовет.

У Юрика там, в холодном Мурманске, была невеста. И он обещал на ней жениться, если она его дождется. И она его честно дождалась – во всяком случае, многочисленные друзья Юрика, которым он наказал следить за своей девушкой, еще ни разу ему плохого о ней не написали, о чем Юрик с гордостью нам сообщал.  А Томка у него здесь была так, между делом.

2

В Петровске многие наши пацаны обзавелись девчонками. Это было запросто – изгородь вокруг части имела чисто символическое значение. Мы регулярно  шастали через проделанные в ней дыры в самоволки и шлялись по городу и окрестным деревням, пропивая  там  свои получки (раз в месяц нам выдавали денежное довольствие – определенный процент от заработанного на объекте, бывало, что  по десятке и даже больше).

Конечно, далеко не все петровские девушки хотели водить знакомство с вечно поддатыми нахальными солдатами  в непонятном обмундировании (кроме «хэбэшек», нам  выдавали  еще и «вэсэошки» – робы из тонкого плотного сукна, состоящие из курток с отложными воротниками, и   широких шаровар, заправляемых в сапоги).

Эти «вэсэошки»,   служившие  нам  и рабочей, и  повседневной формой, сидели несколько мешковато, если их не ушивать. В них мы и убегали в самоволки, так как переодеваться в «хэбэ» было некогда.  Естественно, дополнительного внимания  к нам со стороны слабого пола такая далеко не гусарская форма не добавляла. Но здесь уже в силу вступали личное обаяние и умение убалтывать девчонок.

Кое-кому это неплохо удавалось. А потом те из них,  кто не хотел уходить от отцовской ответственности, даже женился. Как вот курганец Витька Тарбазанов, вне строя Тарбазан,  как Вовка Порода из Пензы (фамилию его не помню, но дразнили его  так за то, что он всех, на кого злился, обзывал именно этим словом: «Ну ты, порода!»).

На его свадьбу мы ездили всем нашим отделением в ночь на воскресенье, пообещав старшине роты привезти водки и закуски.  По дороге прижимистые родственники невесты Вовки-Породы накачали нас в кунге пахучей крепкой эссенцией, которая используется при производстве лимонада. И на свадьбу мы приехали пьянющими, там еще чуток добавили – и готов, свадьба для солдатиков состоялась!

Правда, перед тем, как отправиться  утром в часть, мы успели подраться между собой в доме невесты, погоняли ночью  по улицам поселка местных, потом они нас… В общем, свадьба запомнилась!  Потом Породу отпустили на дембель раньше нас – у него дите родилось, а мы еще на аккорде пахали месяц. Но зато домой поехали с деньгами!

Стройбат – войска, как известно, хозрасчетные. Солдат там платит за все: за обмундирование, за питание, за помывку в бане. За все это идут вычеты из заработанного, а остаток ложится солдату на книжку.

Я был сварным, временами неплохо зарабатывал, так что  сейчас у меня в грудном кармане парадки приятно топырилась толстенькая пачка кредиток – триста с чем-то рублев.

Было больше, но я, когда забежал  проститься в роту, рублей с полста пораздавал пацанам  – вместе отметить мой дембель  мы не успевали, так пусть хоть без меня за меня выпьют.

Да еще в финансовой части с нас стрясли по червончику – на пропой офицерам. Но никто из дембелей и  слова не сказал против этих поборов, главное – мы ехали домой!  К родным, к друзьям, к девчонкам!

 У меня, правда, девчонки дома не было. Не успел обзавестись.  Закончил восьмилетку и уехал продолжать учебу в девятом классе в райцентр. В семнадцать лет вообще подорвал из дому на Урал, там проработал год на заводе ЖБИ, и ушел в армию.

Вот здесь у меня, на Урале, девчонок было несколько, но ни одной постоянной, все как-то несерьезно было с ними. Так что ни мне из слабого пола никто в армию не писал, ни я никому  из них.

3

В армии общаться с девчонками сначала не было никакой возможности. Первые полгода – потому что держали нас за глухим высоким забором в учебке. Еще восемь месяцев потом   забором вокруг части служила стена дремучего костромского леса, распростершегося во все стороны света на сотни километров.

И лишь  когда служба перевалила  за второй год,  эта ситуация в корне поменялась, потому как батальон наш после перевода в Саратовскую область разместился  буквально на окраине города – до первых домов Петровска было всего с километр  или даже меньше.

А до поселка газовиков (они жили на линии большого строящегося газопровода Уренгой-Петровск-Помары-Ужгород в нескольких двухэтажных домах) было вообще рукой подать, через дорогу.  Вот там-то я и познакомился с Надюшей.

Возвращался из похода за бормотухой в деревню за Медведицей,  и увидел ее, молоденькую такую, очень симпатичную брюнеточку с красивыми карими глазами, одиноко сидящую на лавочке напротив  двухэтажного дома, и нагло попросил разрешения присесть рядом.

От меня попахивало винцом, одет я был в ту самую мешковатую, хотя  уже и ушитую, «вэсэошку», и тем не менее, она не  прогнала меня, не убежала в дом, и даже не отодвинулась, когда я  уверенно опустился рядом с ней на лавочку.

Я  тогда самоуверенно подумал, что пришелся ей по сердцу.  Хотя в те далекие годы я действительно нравился женщинам, и лишь моя неопытность, да и порой –  чего уж там скрывать! –  нерешительность вынуждали  их иногда разочаровываться во мне.

Наденьку я не то,  чтобы разочаровал. Она и подумать не могла, что я обойдусь с ней, как и полагается солдатам поступать с доверившимися им женщинами при краткосрочных знакомствах. Во-первых, она была не женщина, а всего лишь девочка-подросток, перешедшая в десятый класс, хотя и имеющая к тому времени  все полагающиеся женщине формы – грудь там, попка, красивые ноги.  Во-вторых, она сразу прониклась ко мне особым доверием, и уже на третьем по счету свидании пригласила к себе в дом.

Вернее будет сказать, в квартиру к  ее одинокой тете. Наденька под конец лета приехала к ней погостить из какого-то учхоза с забавным названием Муммовка. Ну и вот, когда тетя была на работе, а я приперся к Наденьке среди бела дня (работал в эту неделю во  вторую смену), она пригласила меня в дом попить чаю.

Вот там-то я впервые обнял, притянул к себе  и поцеловал Надю. А когда  почувствовал, как ее маленькие и упругие грудки уперлись в мою грудь, а сама она учащенно дышит,   в голове  у меня все помутилось от вспыхнувшего желания.  Я не сдержался,  подхватил Наденьку  под коленками и взял  на руки ее легонькое тело.

Рукава моей «вэсэошки» были закатаны, и я никогда не забуду того  прикосновения легших мне на руку округлых и теплых девичьих ножек с нежной, шелковистой кожей. Она ойкнула от неожиданности и обхватила мою шею руками, лицо ее порозовело.  Наши губы снова встретились.

Но самообладания Надя при этом не потеряла. Как только я торопливо направился со своей драгоценной ношей к дивану в гостиной, она тут же строго сказала мне:

– Куда? Ну-ка верни меня на место.

И отняв руки от моей шеи, жестко  уперлась ими мне в грудь, выказывая желание освободиться. И я покорно поставил ее на пол.  Так между нами тогда ничего и не произошло. И я с досады выдул потом  штук шесть чашек чая и съел почти все клубничное варенье из розетки, гостеприимно выставленное Надей.

Потом она уехала в свою Муммовку, мы условились переписываться, но переписка была какая-то вялая, и вскоре пленительный образ  Наденьки стал терять свои очертания, а потом и вообще растаял в моем воображении, хотя ощущение нежного  тепла от  ее ног у себя на руках я еще долго помнил и даже физически ощущал – как, видимо, неосуществленное сексуальное влечение к ней.

Так что армию я покидал девственником.

4

В вагоне тронувшегося поезда, за замызганными окнами которого медленно проплывали плохо освещенные станционный перрон и темные улицы Петровска, Тарбазан со своей Танюхой осели в одном плацкартном купе, мне досталось место через стенку от них.

На эту девушку я сразу обратил внимание – она сидела у окна на застеленной поверх матраса ворсистым одеялом нижней полке, и с любопытством обернулась ко мне, когда я с шумом закинул свой чемоданчик на багажную полку.

Поезд набирал ход, и на столике сначала тихонько, а потом все сильнее стали дребезжать стаканы в алюминиевых подстаканниках. Соседи ее, укрывшись простынями и обернувшись спинами к нам, спали на своих полках, и свет в купе горел неяркий. Но он позволил мне достаточно хорошо рассмотреть  бодрствующую попутчицу. Это была светловолосая  голубоглазая особа лет  двадцати пяти, довольно симпатичная, с ярким макияжем на лице, который она, видимо, решила не смывать на ночь.

– Здрасьти, – чуточку развязнее, чем следовало бы, поздоровался я, снимая с себя ремень с надраенной блескучей бляхой и расстегивая шинель. – Ничего, если мы с вами дальше вместе поедем? Вам вообще куда? Мне вот до Павлодара пилить.

Повесив  шинель на крючок за спиной у себя  и закинув шапку на верхнюю полку, я отвернул  ее постель и  уселся на голую полку с краю.  Эта моя предупредительность, похоже, понравилась блондинке.

– Да садился бы на одеяло, – улыбнувшись и  обращаясь ко мне на «ты»,  сказала она. Я это оценил как выказанное расположение и тут же обрадованно разулыбался.

– Ну, на одеяло, так на одеяло!

И приподнявшись, вернул отвернутый угол постели на место и с довольным видом снова уселся, теперь уже на одеяло.

– Меня Маратом зовут, – сообщил я очаровательной попутчице, уже начиная влюбляться в нее. – Так ты так и не сказала, куда  едешь. Хорошо бы до Павлодара!  Целых два дня вместе!

– Валя,  – церемонно протянула она мне узкую прохладную ладошку. – Нет, мне немного поближе. Я в Шортандах выйду.

– Шортандах… Никогда не слышал.

– Да не Шортандах, а Шортанды! – зазвенел колокольчик ее милого смеха. Спящий на противоположной нижней полке сосед  заворочался, повернулся лицом к нам. Это была мордатая тетка с растрепанной прической и недовольным заспанным лицом.

– Молодые люди, нельзя ли потише, – басом сказала она, и снова повернулась к нам спиной, натягивая простыню на голову.

Валентина заговорщицки прижала палец к губам. Дальше мы общались шепотом.    Оказалось, Валентина ездила в Подмосковье навестить своих предков – бабушку с дедушкой, а в Шортанды она живет с родителями, которые в конце пятидесятых приехали сюда по комсомольской путевке на целину.

Работает в школе старшей пионервожатой и учится заочно в техникуме в Целинограде. Была недолго замужем, но не ужилась со свекровью, на сторону которой стал ее сын, то есть Валин муж-козел, и она бросила его и вернулась к родителям.

Поведал и я о себе – моя биография была еще короче и уместилась в нескольких словах: школа, завод, армия.

Пару раз из своего купе к нам просовывал голову Витька Тарбазан  и свирепым шепотом звал меня:

– Иди давай уже, самогонку допьем!

Но я досадливо отмахивался от него и не менее свирепо вращал глазами:  отстань, не видишь, я с девушкой.

Витька строил шкодную рожицу и исчезал.  А мы продолжали негромко болтать под перестук вагонных колес  и дружный храп наших соседей.

– Пошли,  подымим в тамбуре, – предложил я Валентине – мне в самом деле очень хотелось курить.

– А что у тебя?

Я повернулся к шинели и вытащил из кармана распечатанную  пачку «Примы».

– Вот.

– Ну нет, – сказала она. – Давай мои покурим.

Валентина вытащила из-под матраса сумочку, щелкнула ее замочком и извлекла голубоватую пачку болгарских сигарет «Стюардесса».  Была у нее и зажигалка. И мы отправились в тамбур.  Витька Тарбазан со своей Татьяной  сидели рядышком на нижней полке и закусывали вареной курицей и огурцами.

Я подмигнул им,  и они зашушукались.

5

В грохочущем прокуренном тамбуре мы с Валентиной сразу повернулись друг к другу, я прочел в ее улыбающихся глазах: «Можно»,   несмело обнял девушку, притянул к себе. Валя обхватила мою шею руками и сама поцеловала меня.

Отдышавшись, она с укоризной спросила:

– Ты что пил, алкоголик?

– Да самогонкой угостили.

И в этот раз сам впился в ее губы. Они оказались неожиданно мягкими, податливыми. Да еще вдруг у меня во рту оказался ее язык. Он шевелился там, исследовал  мой язык, гладил мое нёбо. Ничего подобного в своей жизни я еще не испытывал и пришел в страшное возбуждение. Это, понятное дело, выразилось всем известным способом.

Валентина, почувствовав мое вспыхнувшее, а вернее, вздыбившееся желание, сначала было отпрянула от меня. Но я не выпускал ее из своих объятий, пока мы оба чуть не задохнулись в этом затяжном поцелуе.

Открылась входная дверь в тамбур.

– Молодые люди, подъезжаем к Саратову, хватит целоваться! – игриво сказала нарушившая наша уединение разбитного вида проводница.

Мы смутились и ушли в свое купе. Наши соседи продолжали спать. Из-за стенки снова, как черт из ладанки, высунулся  со своей лукавой физиономией Витька Тарбазан, подмигнул:

– Хоть бы познакомил!..

–Валя, это Витя. Витя, это Валя, – пробурчал я. – Отстань! Вон женой своей занимайся.

Витькина голова  так же неожиданно исчезла, как появилась. Молодожены стали наперебой хихикать за стенкой. Вот идиоты!

Поезд все замедлял ход. За вагонным окном стали проплывать освещенные многоэтажные дома, станционные строения, слышались громкие, усиленные динамиками,   переговоры диспетчеров.

Наконец, состав, резко дернувшись, совсем остановился почти напротив светло-зеленого здания вокзала с окнами в три ряда. В вагон с ярко освещенного перрона стали входить пассажиры.

– Скажите, сколько мы здесь стоим? – спросил я у просеменившей мимо нашего купе проводницы.

– Прогуляться хочешь, служивый? – улыбнулась она мне. Нет, определенно я сегодня в центре женского внимания.

– Двадцать минут. Только далеко не отходи – поезд опаздывает, может раньше отойти.

Я протянул руку Валентине.

– Пойдем, подышим свежим воздухом?

– Подождите, мы с вами!

Нарезая круги вокруг так понравившейся мне девушки, я напрочь забыл про Витюху с его суженой. И это ему не нравилось – Татьяна без меня, похоже, не давала ему допить самогонку. Но он же был мне друг, и потому все понимал и терпел.

– Нормальная деваха! – шепнул мне на ухо, улучив момент, когда мы уже выходили в тамбур, Витюха. – А че, забирай ее с собой. Как я вот. Да, Танюха?

Последние слова он произнес уже громко. Татьяна по-хозяйски стукнула его кулачком по спине: «Иди уж!..»

На саратовском перроне было зябко, так же, как в Петровске, моросил мелкий нудный дождь. И мы быстро вернулись в вагон. Я смотрел на Валентину и думал: «Если этой ночью у меня с ней ничего не получится, то завтра и думать нечего – она выйдет в своих этих Шортандах, и я никогда ее больше не увижу…»

Но что тут можно придумать?  Даже если Валя согласится, то не стоя же в заплеванном, прокуренном тамбуре? И ни тем более в зассанном туалете? Я, тогда молодой и совершенно неискушенный в таких делах, и помыслить не мог, что порядочную молодую девушку можно, грубо говоря, отыметь в таких скотских условиях.

6

Тарбазан снова просунул голову к нам в купе:

– Что, молодые люди, заскучали? А у меня самогонка есть.

– Валюша, может, выпьем по граммулечке? – с надеждой спросил я Валю (а вдруг ситуация потом развернется в выгодную для меня сторону). – Она хорошая, очищенная.

– А, давайте вашу самогонку, – махнула рукой Валентина. – У меня колбаса есть.

– Какая колбаса, какая колбаса, – обрадованно зачастил Тарбазан. – У нас вон сало и огурцы, самое то для самогоночки.

Голова его исчезла. «Бу-бу-бу…»  – послышалось за стенкой купе. И через пару минут Витюха уже перебрался к нам, держа в одной руке бутылку с прозрачной жидкостью с нахлобученным на ее головку пластиковым раскладным стаканчиком, во второй газетный сверток.

Поезд в это время уже тронулся и мерно раскачиваясь и татакая колесными парами, все убыстрял ход.  Тарбазан, бесцеремонно распихав нас с Валентиной, уселся между нами, развернул на столике газетку, в которой оказалось остро и дразняще пахнущее  чесноком уже  порезанное ломтями сало и хлеб.

Он сноровисто набулькал в стаканчик из бутылки и протянул его Валентине:

– Ну, красавица, давай… За знакомство… За дембель наш… За дорогу нормальную… Пей, пей, не раздумывай.

Валентина церемонно приняла стаканчик, оттопырив мизинчик с накрашенным ногтем, улыбнулась:

– Ну, мальчики, за вас!

Она коротко выдохнула в сторону, зажмурилась  и медленно выцедила содержимое стаканчика, торопливо замахала ладошкой у раскрытого рта.

Тарбазан тут же протянул ей кусок хлеба с ломтиком сала поверху:

– Закусывай, закусывай давай!

Валентина взяла бутерброд и, подставив под него ладошку, чтобы не сыпать крошками на пол, аккуратно откусила кусочек, зажевала, медленно шевеля сомкнутыми накрашенными губами, вкус помады которых я все еще ощущал. Валентина все делала с особым  природным изяществом: ходила, говорила, поправляла прическу, улыбалась, ела…

Ей-Богу, у меня с нее поехала крыша. Или это потому, что у меня еще толком не было женщины?  Именно вот такой женщины – красивой, раскованной, соблазнительной?  Но что она-то  во мне нашла, рядовом солдате во всем серо-зеленом и с мрачными черными погонами?

Впрочем, эта мысль как возникала в моем сознании мгновенной вспышкой, так и тут же исчезала. Будь что будет – как говорится, не догоню, так согреюсь.

Лежащие на полках  соседи –  похоже, что муж с женой, –  разбуженные, видимо, не столько нашим негромким разговором, сколько  умопомрачительным ароматом сала с чесноком, стали ворочаться, кхекать, покашливать и недобро на нас поглядывать.

Мы быстро прикончили остатки самогонки,  причем Валентина больше не пила, и Витька отчалил на свою половину (Татьяна уже заглядывала к нам с неодобрительным видом – вот ведь как изменилась, зараза, стоило только стать законной женой!).

А что нам оставалось  делать? Разбредаться по своим полкам  или снова идти в тамбур целоваться?  Валентина с загадочным и несколько насмешливым видом смотрела на меня. Неужели и ее гложет та же мысль, что и меня? Я на всякий случай пододвинулся к ней поближе, намереваясь хотя бы пообниматься.

Мимо просеменила по своим делам проводница, лукаво покосившись в нашу сторону. И тут меня как обухом по голове ударило: «Какой же я идиот! У меня же есть куча денег! А в распоряжении проводницы   свое  купе…»