Текст книги "Аркан / Ежовые рукавицы (СИ)"
Автор книги: Мара Вересень
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)
3. Нелдэ́
Но сюрпризы были не все. И не все встречи.
Выйдя из УМН, я ощутила несказанное облегчение. Все же напичканное мириадами защитных, охранных и тьма знает еще каких заклинаний здание это вам не в парке гулять. Я пощурилась на солнце до золотистых пятен в глазах. Еще неделька и можно будет забыть про куртку днем. Видимо, пятна и стали причиной столкновения, а не моя невнимательность, потому что не заметить инквизитора, когда он не прячется, невозможно.
– Светен Арен-Тан! – поздоровалась и одновременно извинилась я и бросилась помогать собирать раскатившееся добро.
Длинный узкий футляр, ощетинившийся полыхнувшими светом печатями, инквизиторские пальцы выдернули из-под моих буквально за долю мгновения до...
/ И-и-и-и-и…/
...контакта. Я моргнула перебрала занемевшими пальцами. Ну кто так делает? Мог бы просто сказать, что охранка на магмаркеры настроена, так и без руки недолго остаться. Зато папки мне собрать и сунуть в раззявленную пасть пострадавшего саквояжа разрешили.
– Мадам Холин, – меня передернуло, отомстил за оторванную у саквояжа ручку и обмадамил.
Я натужно радостно лыбилась, дотошный служитель ордена буравил меня взглядом. То ли извинений ждет, то ли в бездну послать хочет, но ранг и воспитание не позволяют хамить.
– Как дети? – вдруг спросил он, и я уже собравшаяся было совсем уйти, запнулась на ровном месте.
– В порядке, – ответила, чувствуя, как на затылке начинают топорщиться волосы, а на лопатках – перья. Руки с проклюнувшимися когтями я предусмотрительно сунула в карманы.
Арен-Тан растянул тонкие губы. Ему моя реакция в новинку не была, и он ее явно ждал.
– С возвращением на службу, – проговорил инквизитор. – Но будь я на месте инструктора, вы бы не прошли.
– Почему это?
Снова следит за мной или и не прекращал?
– У вас, как всегда, контроль хромает, впрочем, женщинам это свойственно. Всего доброго, Митика. Не забудьте уведомить учетную палату о возобновлении лицензии.
Вот унылый гуль, все радужное испортил. Ведьмачье злорадство тут же подкинуло картинку, как инквизитор будет маяться со своим саквояжем без ручки, и я, дойдя до края стоянки, даже обернулась на это посмотреть…
Ладно, он меня сделал. Почему всем вокруг бытовая магия дается на порядок лучше, чем мне? Тяжело быть ведьмомагом…
Узнавать новое внезапно тоже бывает… внезапно. Причем это новое я не узнала. Стояла перед двухэтажным строением и не слишком культурно изумлялась. Где? Где забор до пупка, где косоватая крыша и раздолбанное крыльцо? Где тропинка, ведущая в обход здания к другому крыльцу, служебному, с интригующей табличкой “для”? Где вытянутая огурцом стоянка, на которой магмобили Х и Э старались друг дружку переблестеть полировкой? Где косящая воротцами стоянка служебная с набором раритетов? И где, глядь, все остальное родное и горячо любимое прочее? Может меня не туда привезли?
– Гарпия!
Хух… Туда… Но… Пышко? Он же в 1-ом работал?
– Гарпия! А я все утро только тебя и жду! Да!
Хоббит скатился с крыльца и радостно тискал меня в обе руки… ну, куда достал. Так-то хоббиты не очень высокий народец.
В общем… Не знаю, куда катится мир, но в этом новом Восточном, объединенном, у меня был! собственный! кабинет! И не конура даже, как когда-то в Корре. На втором этаже. И я заподозрила мироздание в авансовой раздаче плюшек. Ибо. Если взять 1-е Восточное и 2-е и первое со вторым сложить…
– Доброго денечка, мастер Холин, – пробасило у меня за спиной, – а я вот туточки мимо шла и вспомнила.
Думаю, понятно, почему мне было страшно оборачиваться. А Пышко я потом как-нибудь неожиданно отомщу, когда он забудет. Главное, самой не забыть. Отомстить не забуду, могу забыть, за что.
Я более или менее устроилась и даже вернула историческую чашку во владение семейства Холин. Надо будет потом ее проверить, а то Став (его кабинет через стенку) как-то подозрительно легко мне уступил. То ли плюнул туда, то ли “прилипайку” навесил или “лизуна”. Зато дал мне подписать кучу бумаг, и когда я уже с трудом отличала спящее от мертвого, а лево от сзади, старший мастер-некромант арГорни (теперь я наконец буду знать, как его фамилия!) сжалился и отпустил, напоследок сунув мне листок с расписанием в верхнее укромное место.
– На магфон тоже придет, – ерничал Став, – но так целее будет и надежнее.
– Стукну замначу, что вы мне руки на святое возложили, и он вас пошлет, тоже очень надежно, а целым или фрагментарно, это уже как настроение будет.
– Будет хорошее, – ржал Став. – Ты ему кесов, главное, не жмоть.
Дались ему эти кексы… Надо будет принести. Все равно “за отпуск” уже намекали.
За время пути к дому от обилия впечатлений и полученной информации волосья улечься не успели, поэтому я постояла в скверике у желейного дерева, где у меня с Маром случился первый контакт, а когда, наконец, вошла во двор, то обнаружила там дитя тьмы номер один в странной позе. То бишь головой в кустах.
…Рикард Лайм Холин, счастливо освободившись после занятия обязательного нашел себе занятие интересное и потенциально наказуемое. О значении слова он у отца спрашивал. Папа сказал, что это значит “с большой вероятностью, но не обязательно” и еще посмотрел этак пристально. Особенно после вчерашнего попадоса с домашкой, которую Лайм сделал, а куда записал – забыл, за что был отмечен “неудом” в ведомости, а папе вдруг вздумалось именно в этот деть бдительность проявить и в сете-журнал школы нос сунуть. Лайм простоял навытяжку перед отчим взором, мужественно перенес разбор ситуации и нарисованные перспективы (про перспективы надо у Дары спросить, она рисует, ей виднее будет) и даже заинтересовался слегка, когда дело дошло до рукавиц. Тут воображение спасовало. Нет, технически он вполне себе процесс понимал, а вот практическая сторона озадачивала. Тем более, здесь у Лайма тоже интерес был. И очень даже шкурный (хорошее слово, взрослые, вообще много любопытных слов говорят, если им не мешать). Не применительно к рукавицам интерес, а применительно к его собственной шкуре.
Лайм любил животных. Разных. В последнее время он особенно ежей любил. Дом мелкую живность гонял, но Лайм знал, как протащить так, чтоб дом не заметил. Да и этот, городской дом, был глуховат, не то что старый дом в Иль-Леве, где мама родилась. Так просто не проведешь. А в этот, если к себе поближе спрятать, можно провести. Тут как раз конфликт и назрел (про конфликт Лайм сам в сети поискал, но мало что понял, только то, что вещь – неприятная, вроде гнойника, тот тоже, когда назревает и лопается, фу какое).
Конфликт был между Лаймовой шкурой и ежиной. Ежиная кололась, когда он первого приятеля в дом пронес. Потом решил, что ежу нужно с кем-то ежиные проблемы обсуждать и принес еще парочку. Или три. Мама с папой говорили часто, что три – самое хорошее число. Вобщем, ежей как-то стало девять. Так что остроту конфликта Лайм прочувствовал хорошо. А потом вдруг неуд и папино обещание.
– Кыш, кыш, давайте идите, – подпихивал Лайм ежиный выводок поглубже в куст. – А то папа сказал, что будет держать меня в ежовых рукавицах, а я же вас не держу? Вот и меня не надо.
Папа слов на ветер не бросал, даже те, что говорить неприлично. Это даже мама знает. И Дора. Дора вообще много чего знает, но молчит. Девчонки все хитрые. И чем старше, тем хитрее. Хорошо, что Дора его младше, и они с ней на равных. А если что, Най выручит.
Най тоже хитрый, потому что эльф. Только Най не все время в Нодлуте, приезжает на каникулы. У эльфов странная школа. Как курс закончил, так и каникулы. Курсы разные, бывают месяц, бывают неделю, один раз Найниэ полгода не приезжал, но после этого курса ему разрешили без ограничителя ходить. Досрочно. Най похвастался, а потом добавил, что это только до первого косяка. Но если испытательный период выдержит, то совсем можно не носить. У Лайма и с ограничителем косяки случались. С ежами этими вот. И Лайм даже сомневался, это он сам случайно виноват или один из принесенных ежей уже таким был. Странным. Из-за ограничителя Лайм не всегда мог точно отличить мертвое от живого, если оно бегало.
Вообще вокруг странного много. Найниэ странный стал. Папа вокруг дома отвратительный круг рисовал. Один по ограде, и один под стенами дома. Мама тоже с ним была, и они много смеялись. Дора сказала, что у них тьма на двоих, а Найниэ обиделся. Или удивился? По нему не поймешь точно. Дора вообще очень редко вслух говорит, поэтому, наверное, удивился. А потом уехал на свой новый курс, и Лайм не успел уточнить. Вот бы он еще догадался уточнить, когда мама вернется, а то…
– Привет, солнышко, ты тут один? – спросила я доступную для диалога часть ребенка.
Сын выпрямился, одернул курточку, ковырнул ботинком газон, отошел от куста, в котором торчал минутой раньше, пригладил рукой растрепавшуюся черную, как смоль, челку и как бы случайно за кусты глянул.
– Да, никого живого, только я, – в голосе дитяти звучала досада и вселенское смирение.
– А мертвого? – на всякий случай уточнила я.
– И мертвого, – сказал Рикард и посмотрел честными глазами Марека Холина.
Я поумилялась и пошла к дому. Там наверняка вкусное томится, а у меня от впечатлений уже желудок к спине прилип.
...Лайм всегда говорил правду. Его Най научил, что лучше сказать правду, а еще научил, как сказать правду так, чтобы тебе за это ничего не было. Поэтому, когда забавно взъерошенная мама спросила, он ответил. Ежи не подходили ни по одному параметру. Их тут уже не было. Если бы и были, то не живые. А раз бегают, значит уже не-мертвые? Так ведь? А мама только про мертвых спросила.
4. Канта́
Став приехал на смену и с удивлением обнаружил у себя в кабинете высокое начальство, спящее своей начальственной мордой на столе в журнале заявок. Работающий экран подсвечивал морду синеньким придавая ей умилительный зомбооттенок. На душе потеплело, но как всякий темный, а еще и гном Став не жаловал тихушный захват облюбованных территорий. Потому светсферы жахнули на максимум и гномья глотка тоже, но вежливо.
– Холин, кирку тебе в за… тылок? Какой бездны ты тут?
Замнач восставал медленно, но уверенно, и Став, грешным делом, подумал, что Гарпия стукнула-таки про близкие контакты, однако мутноватый начальственный взор огнем мщения не горел. Он вообще никаким огнем не горел, только тем, что экран отбрасывал.
– Тебе спать негде? – поинтересовался гном, краем глаза поглядывая в монитор экрана, где лесенкой выстроились вкладки отчетов по незакрытым заявкам. У всех вкладок были одинаковые индексы в кодировке.
– Есть где, – признался некромант, – и я там даже был. Но не пошел. Там у них пиргорой и радости, куда я с такой рожей на праздник? Хоть ты пойди покапай, чтоб голову разгрузить.
– Лопаты в подсобке, свободных заявок до бровей.
Холин поднялся, похрустел сочленениями и, растирая ладонями помятое о журнал лицо, шагнул к двери.
– На кладбище?
– Думаешь, там меня не найдут?
Вопрос был риторический.
Когда начальство вымелось, нагло уйдя гранью не успев как следует дверь прикрыть, Став уселся за свой стол, наново отрегулировал высоту стула и принялся поправлять сдвинутое со своих привычных мест добро. Журнал заявок он бы так и схлопнул не глядя, если б не зацепился взглядом за заметку внизу страницы, где в столбец были выписаны четыре места: угол Рыночной и Косой, Вертлюга, Старая Тьмень, Звонца. Звонца было почеркано по низу так, что на несколько страниц отпечаталось.
* * *
Дом был неполная чаша. Собственно, самому дому было нормально, Марека он снисходительно терпел, а у меня терпение поистощилось. Я ждала, что сегодня он придет пораньше, чтобы отпраздновать мой первый рабочий день, но минуты тянулись, и мне делалось все тоскливее. Потому я, чтоб не остаться с минутами наедине, не торопила засидевшихся гостей, разбежавшихся по углам и интересам. И даже детей тьмы по постелям не гнала.
Все трое мило смотрелись рядышком – два мерцающих темных пульсара с сюрпризами и искристая до рези в глазах бело-золотая колючка – Дара с Рикордом и Найниэ. Дара, как всегда упакованная в наушники, возилась на полу со стопкой бумаги и цветными мелками, Лайм, тоже на полу, конструировал очередного нежизнеспособного монстра из анатомического конструктора, Най возвышался над ними в кресле с непередаваемо царственной покровительственной миной, как могут смотреть только эльфы и подростки. Най работал за двоих. Иногда он отрывался от страниц и поглядывал на меня, тотчас вызывая улыбку. Он был вылитый Альвине, только трогательно юный и рыжий. Такой же теплый свет. Вот. Улыбнулся в ответ. Колючее солнышко.
– Угу, – сказала Дара, не поднимая головы от рисунков.
Дочь редко пользовалась словами, мастерски обходясь без них даже в школе, предпочитая писать или рисовать. У нее было очень выразительное лицо, и сейчас это лицо выражало сочувствие моей недальновидности. Думаете, такое не изобразить? Вы просто не видели Дару. А еще я почувствовала добродушно-снисходительное похлопывание ладошки по руке.
Лисия пришла, хоть я и не думала, что придет. И Альвине пришел. Этому вообще приглашения не нужны были. Он семья, даже Мар это принял, но никогда не отказывал себе в удовольствии поперебрасываться с Эфарелем колкостями. После ужина бывшие супруги остались пошептаться в столовой, а мы с детьми пошли в гостиную.
Я вздохнула, покосилась на входную дверь. В последнее время Мар повадился прятаться. Не целиком, так, будто едешь знакомой улицей и вдруг перед носом стенка и знак объезда. Поэтому мне не всегда удавалось обнаружить его самого на подходе к дому, а порой он, пользуясь начальственными привилегиями, и вовсе гранью шастал.
С кухни потянуло чем-то некондиционным, что было странно, потому что сегодня там возилась Годица. Ее вообще-то в гости позвали и за детьми присмотреть, но она была бы не она, не отправься на кухню строить нашу кухарку в три ряда под сковородками.
Я бросила на полу у кресла черновик великого опуса, опрометчиво поименованного Маром работой на соискание степени магистра темной магии, который освежала в памяти от скуки, и отправилась любопытствовать.
“Плотность задымления помещения измеряется количеством топоров, развешанных в одном кубическом метре воздуха”, – споро перевел мой мозг фразу “хоть топор вешай” на исключительно умный язык, коим полагалось изъясняться в магистерской.
В сизых клубах, вяло тянущихся к вытяжке, нашлась озадаченная Годица. Полуорка вертела в руках погрызенный регулятор температуры от духовки, внутри которой дотлевали остатки чего-то, наверное, вкусного.
– Мощно, – прокомментировала я.
– Отож! – изумлялась Годица. – Сколько помню, тут ничего не водилось, откуда крысы? Да еще ушибленные, чтоб вместо харчей магпласт грызть.
Я задумалась. Сильно сомневаюсь, что мы с Маром недостаточно отвратительные круги в систему охраны дома встроили. Если бы я сама чертила, одно, но Марек лично с мелками бегал, глазами блестел и шутки неприличные шутил про окружности, дуги и вписанные фигуры. Вот, кстати, где его собственную фигуру носит? И магфон молчит.
Задумавшись, прошла мимо двери в столовую и замерла. В гостиной говорили интересное. Я моментально почувствовала себя неловко, но все равно осталась стоять и слушала.
– Най все время здесь, будто своего дома нет. Неужели ты не видишь, что с ним что-то происходит? – беспокоилась Лисия.
– Вижу, – спокойно и тепло отзывался Альвине, – и даже знаю, что. Это нормально, Лис. И потом, тьма так притягательна, устоять невозможно, тебе ли не знать?
Он непременно сейчас улыбается, а Лисия краснеет. Лис вообще легко краснеет и становится очень милой.
– Но… но она совсем дитя, как такое вообще возможно?
– А чего ты взяла, что это Элена? – он всегда так говорил, с ударением на последний слог, протягивая “л” неуловимым музыкальным тоном.
– О… О… И… И что теперь с этим делать?
Действительно, что мне теперь с этим делать?
– Зачем с этим что-то делать? Разве в любви есть что-то дурное? Люди… Упрекаете нас за холодность и тысячелетние правила, а сами стыдитесь чувств и прячете сердце там, где его нужно открыть. Я думал, ты поняла это, пока мы были вместе, пусть и недолго.
Мои плечи обнял теплый свет, и я точно знала, все, сказанное Альвине для Лисии, было сказано и для меня тоже.
– Но мальчик переживает! – волновалась мать, и я ее даже понимала.
– У него возраст сейчас такой, он переживает по любому поводу. Уже поздно, Лис. И… нам, кажется, пора.
Теплой ночи, свет мой, – бледным золотом отозвался внутри меня голос, и я одновременно была потрясена, восхищена и немного обижена. Как тогда, когда я родила и тут же едва не потеряла Дару. Альвине своим светом позвал обратно в мир ускользающую за грань душу моей дочери, которую Мар, не успев подержать в руках, держал на пороге. Ушастые пройдохи… Вечно утаивают свои возможности, чтоб выбрать момент и ошарашить до глубины души. Оказывается, Альвине может говорить со мной так же, как мы с Маром. Почему?
Потому что, сердце мое. Потому что. Свет на двоих – это навсегда.
– А попрощаться? – забеспокоилась Лисия.
– Я уже попрощался. А ты уже сказала Дантеру о ребенке? Зря. Поторопись, а то у некоторых, и у меня в том числе, уже кончик языка зудит его обрадовать. Оставь магфон, я сам тебя отвезу. Найниэ…
Три разных оттенка голоса: один для меня, один для Лисии, для сына – третий.
Ощущение светлых объятий пропало, и я покинула укрытие. Най, значительно прибавивший в росте и оттого кажущийся тощим, бесшумно вышел из столовой и отправился следом за родителями, бросив на меня с порога теплый взгляд сквозь упавшую на лоб длинную огненно рыжую челку. Не ответить улыбкой было невозможно.
А вот и четвертый оттенок голоса тьена Эфар.
Как именно приветствовали друг друга, старательно от этой дружбы открещивающиеся эльф и некромант, я точно не расслышала, просто ждала у порога.
– Я ему уши откручу, – угрожающе, но беззлобно, рокотала вошедшая в дом тьма, тиская мои ребра, пока я, отчего-то расчувствовашись, хлюпала носом в форменный пиджак, – за то, что довел тебя до слез.
– Это слезы радости, – сладко вздыхала я и вдыхала запах неизменных лимонных леденцов и оставленной где-то там тревоги.
– Я тоже буду радоваться. Как раз в процессе откручивания, может даже всплакну, – и носом повел. – Ужин весь сожгли или что-то осталось?
– Холин, ты невозможный.
– Возможный, но невозможно голодный.
– Мог бы и поесть там, где спал, – я потянулась, добыла у него из волос скрепку и заверила, что сама ее Ставу верну с почестями и извинениями за нечаянный ущерб.
Помимо скрепки Мар украсился гномьей напутственной руной в зеркальном отображении, у Става такая на костяной закладке в журнале заявок была. Ругательная.
– Теперь я понимаю, к чему были слова Эфареля про добрый путь. Еще и лыбился, – вздохнул Мар, когда я ему про руну сообщила, и дернул бровью на появившихся в гостиной детей. Те быстро похватали свое добро и рванули наверх по спальням.
– В кого у нее такие глаза, – задумчиво протянула я, глядя в след умчавшейся дочери.
– Ты сейчас в своей порядочности сомневаешься или в моей родословной? – ерничал Холин, подталкивая меня в сторону кухни.
– Ой, вот только не надо… Молчал бы уже, дитя межвидового скрещивания.
– Чьи бы ящерки ревели.
– А если серьезно?
– А если серьезно, то у моей бабушки Эленар, первой жены деда, настоящего деда, не Севера, и матери моего отца, были точно такие же очень темные синие глаза. Посидишь со мной пока я поем?
– Я лучше полежу.
– Договорились.
5. Лэмпэ́
Марек вздрогнул, но проснулась я не от этого. Меня окатило ужасом таким глубоким, что в первое мгновение я забыла, где нахожусь, а в следующее меня уже сжимали в объятиях и дышать вот-вот станет нечем. Ребра заныли. Со спины и боков меня сдавило, а в грудь било набатом.
– Мар… Мар…
Я кое-как выпутала руки, гладя его по напряженному лицу и убирая упавшие на лоб отросшие волосы. Марека дергало на две ипостаси в такт бешеным ударам сердца, глаза, подсвеченные синим, были безумные.
Я чувствовала, как над домом один за другим разворачиваются щиты, как такой же купол накрывает постель, а над ним еще несколько.
– Мар!
Теперь я уже боялась сама, а не просто отражала. Дернула его голову на себя и впилась в губы, прикусывая до крови. Когти с огненной кромкой, отросшие от резонанса бьющей сквозь меня тьмы, вонзились в кожу.
Мар…
Ответил. Губами, телом и сутью.
– Мика… ты здесь… – обмяк и отпустил меня, наверняка насадив на бока синяков, потрогал языком прокушенную губу.
Щиты полопались, как стая мыльных пузырей, у меня в ушах зачесалось. Дом выдохнул, расчехлил спешно забранные ставнями окна и впустил в комнату блеклый лунный свет.
– Где мне еще быть? – шипела я вне себя от облегчения, я понятия не имею, что делать с внезапно идущим в разнос даром, хотя с самой случалось не единожды. – Что за фокусы с эффектом апокалипсиса?
– Просто дурной сон, – совершенно спокойно ответил Мар. – Можно было и… не кусаться. Так сильно.
Поерзал, устраиваясь на спине, и закрыл глаза, умиротворенный, будто не он сейчас за порог чуть не нырнул в полубессознательном состоянии, активировав вокруг дома охранку по приоритету высшей защиты. Я приподнялась, скрипя помятыми ребрами, и потрогала его лоб.
– Что? – спросил он, приоткрыв один глаз.
– Пытаюсь понять, ты просто на голову ушибленный или у тебя жар.
– Просто сон. Спокойной ночи, – закрыл глаз, не глядя похлопал меня по руке и морду отвернул.
Пару минут было тихо. Я прислушивалась к его дыханию и начала задремывать сама, когда на грани слышимости раздался ЭТОТ ЗВУК.
Началось все примерно недели две назад, может, чуть раньше, незадолго до того, как мы укрепляли защиту дома согласно свежайшему дополнению к постановлению “Об охране жилых помещений”. Будто маленькие увесистые лапки. Топ-топ-топ. Топ-топ-топ.
У меня дернулось веко.
– Мар, – заунывно зашептала я, – ты спишь?
– Угу. И ты спи.
– Я не могу, – заныла я, – опять эти звуки мне мешают.
– А мне нет, потому что никаких звуков нет, – буркнул супруг и зарылся носом в подушку поглубже. Я обиженно засопела. Холин повернулся, придвинулся, обнял и почти уснул. Рука, лежащая поперек меня, обмякла. Мне не засыпалось и не лежалось. Я слышала мерзкий топоток так, словно топотали у меня под черепом, и принялась возиться, пытаясь натянуть одеяло на уши.
Хм... – муркнул Марек, рука активировалась и поползла по животу. – А теперь мешает.
– Отвернись и мешать не будет.
– Лучше ты повернись и точно не будет. Хотя, можешь не поворачиваться. Со спины подкрадываться интереснее.
– Мар... Нам на работу.
– Точно, – заурчала тьма, горячо дыша мне в затылок, и продолжила поползновения, – но раз мы все равно проснулись.
– Мар…
– Ну что опять? – шепотом возмутился Холин, остановленный в лучших побуждениях.
По коридору зашлепали. Дверь бесшумно открылась и в щели вспыхнули синевато-зеленые огоньки. Две штуки комплектом.
– Ма, па, а у мертвеньких ёжиков детки бывают?
Я уткнулась в подушку, чтоб не расхохотаться в голос, а Мар, как настоящий темный и отец, держал лицо кирпичом. И молчал. Потом встал и пошел к топчущемуся в дверях Лайму. Направляясь к спальне сына, он занудным голосом принялся читать лекцию о репродуктивной системе не-мертвых, а вернее, о ее полной несостоятельности.
Даже мне сразу спать захотелось. Я, может, и уснула, но Холин вернулся, сопя полез под одеяло и принялся совать на мои теплые сонные бока свои холодные руки.
– Уложил? – чисто для проформы муркнула я.
– Уложил. – Некромантские руки согрелись как-то очень быстро и быстро вернулись к тому, на чем прервались перед вопросом о размножении мертвых ежиков. – Зато сам окончательно проснулся и теперь жаждю возмездий.
– Ладно, уговорил, одно маленькое возмездие.
– Уже не маленькое.
– Холин, с твоим языком никаких возмездий не нужно…
– Сама напросилась…
* * *
Жестокое утро пришло внезапно и неумолимо.
– Копать! – разорялся магфон, а на до мной впору было формулу поднятия читать, потому что иначе бренное тело восставать не желало.
– Холин, ты же некромант, сделай что-нибудь.
– Я уже много чего сделал, ночью, как приличный некромант.
– А…
– И как неприличный тоже. Меня бы кто восстал…
Но неявка на работу по причине смерти в УМН уважительной не считается. Шутка с долей шутки. А похожий на несвежего зомби некромант за столом в кабинете и вовсе явление рядовое. Но к утреннему принятию пищи, после водных процедур, мы слегка ожили. Как ни странно, оба дитяти тьмы уже сидели за столом и изображали поедание завтрака. Дара чахла над порцией, уткнувшись носом в монитор магфона, Рикард, вооружившись двумя вилками, вел в тарелке раскопки.
– Отбери у ребёнка магфон её там плохому научат, – пробубнел Мар сам утыкаясь в планшет, точно так же сутуля плечи.
– Её и без него научат.
– Тебя где научили?
– Я ведьмомаг, мы испорченные с рождения, ответила я и решила начать с кофе.
Немного ныли ребра от ночных волнений разного рода, но в целом настроение было радужное, несмотря на катастрофический недосып, чего со мной уже давненько не случалось. Думаю, Став быстро мне напомнит, что такое ночные смены. А для чего еще стажеры нужны?
Отломила кусочек омлета и почти поднесла ко рту, как с удивлением обнаружила в еде серую с темным основанием иголку.
– Я в школу, – проговорил Лайм, боком сполз со стула и чуть не вприпрыжку двинулся на выход. Совершенно случайно забытый ограничитель остался лежать на столе под салфеткой.
– Браслет, – хором сказали мы с Мареком.
Сын, нога за ногу, вернулся, нахлобучил ободок и протянул руку, чтобы Мар добавил от себя блок от снятия. Чтобы не было потом “он как-то сам нечаянно расстегнулся ну и вот”. Дара хихикнула, шумно допила какао и направилась следом, забрав с соседнего стула старый портфель Марека, с которым повадилась ходить в школу, хотя на прошлой неделе полдня таскалась за мной со щенячьими глазами, выклянчивая рюкзак с магографией обожаемых ею “Черепков”. Я ностальгически вздохнула, вспоминая их сначалакарьерный хит про кентавра и русалку.
– Ты опаздываешь, – сообщил Мар, наливая себе еще кофе.
– Ты тоже, – заметила я.
– Я начальство, мне за это ничего не будет. – Хмыкнул. Не понять, мне или тому, что в планшете.
– Можно мне выходной?
Бровь чуть вздернулась, и лицо приобрело начальственный оттенок.
– В первый рабочий день? Основания?
– Я спать хочу. Ты в этом тоже виноват, между прочим. И не один раз.
Холин самодовольно ухмыльнулся и обжег черными глазами. Я боком, как до этого Лайм, сползла со стула, от греха подальше. Махнула рукой и забежала на кухню за приготовленной Годицей откупной с кексами для Восточного и лично мастера Става.
Через заднюю дверь в гараж было ближе. Вымытый и блестящий монструозный раритетный магмобиль в черепки наконец дождался звездного часа. Лопата, как кубок славы, заняла почетное место в багажнике еще вчера. Я призадумалась, куда ловчее пристроить пакет, как скрежетнула, открываясь дверь гаража и внутрь вошел Холин, очень серьезный и деловой. Шагнул ближе, качнулся с мысков на пятки, пряча руки за спину.
– Зачем тебе на работу столько булочек? – начал он будто бы издалека.
– Это не булочки, это кексы, Став о них все талдычит, да и вообще так принято…
Когда темные маги вне категорий и к тому же некроманты начинают вести себя странно, от них лучше держаться подальше, сама такая, поэтому я, скрывая бегство за пакетом, отступила на полшажочка, но тьма уже пошла в наступление.
– На работу с кексами? – зажигая синие звезды в глазах и придвигаясь ближе зарокотал некромант, будто его еще ночное игривое настроение не отпустило. Хотя за завтраком, вроде, приличный был.
Я хихикнула, развернулась к соблазну задом, приоткрыла дверцу и плюхнула пакет на заднее сиденье.
Стремительный бросок, захват…
Я уперлась животом и верхним дорогим в раритет, а некромантские ручонки полезли под куртку и рубашку щекочась и задевая синяки.
– Мар, что ты творишь?
– Я тоже хочу кекс, – задышал в затылок супруг и прижался к нижнему дорогому.
– Пойди и возьми, – покрываясь мурашками, зашептала я. Тело живо помнило ночные игрища и радостно отозвалось.
– Пришел… и собираюсь взять, – покусывая за ухо, проговорил Мар.
– О… основания, магистр Хоолин.
– Оочень веские основания, стажер, – руки, освоившись под рубашкой, уверенно легли на основания, – и практически абсолютные полномочия. – А полномочия я почувствовала еще до разговора о них.
– Мика… Ты такая… В этой новой форме… Столько всяких… пуговок… карманов… Ммм… – разворачивая меня к себе лицом, бормотал Мар, жадно целуя и торопливо расстегивая новенькую форменную рубашку. Куртка, уже стянутая с моих плеч, лежала на крыше магмобиля.
– Холин, ты маньяк, – хихикала я, вздрагивая от предвкушения, когда супруг шкрябнув пару раз мимо, ругнулся и все же, открыв дверцу, запихал меня на заднее сиденье и полез следом, пламенея глазами, распуская тьму и руки.
В конце концов, раз у него полномочия, а у меня основания…
– Тебе нужен магмобиль попросторнее, – заявил муж некоторое время спустя, когда мы возились, приводя в порядок одежду.
– Мар, я опоздала в первый рабочий день.
– Хочешь, справку дам? – он посмотрел пристально, пригладил мои торчащие волосы, притянул к себе и шумно вздохнул. – Обещай, что не станешь рисковать собой. Мика… Обещай. Что бы ни случилось. Ты. Не станешь. Собой. Рисковать.
– Марек Холин, ты странно себя ведешь, – проговорила я, обнимая его в ответ, прижимаясь носом к шее, пахнущей цитрусовым лосьоном и карамелью. – Очень странно.
– Ты не сказала.
– Хорошо. Обещаю. Не стану.
Он поцеловал мои волосы и выбрался наружу. Я тоже вышла, чтобы пересесть вперед. Со странной немотой внутри, будто слова, что он не сказал, все так и остались у меня, активировала артефакт хода и выехала за ворота. Нестерпимо тянуло обернуться, хотя я и так знала, что он, немного взъерошенный, в расстегнутом пиджаке, стоит у дома и смотрит вслед.
