Текст книги "Терпеливый муж"

Автор книги: Мара Фицчарльз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6

В последующие недели Эндрю много думал. В результате он сделал несколько открытий, касавшихся его самого и Кесси.

Он был поражен силой духа, которую его жена проявила во время родов. Увидел ее в новом свете, стал уважать как женщину. Восхищаясь, он сознавал, что неправильно судил о ней из-за ее возраста.

Эндрю благоговел перед актом рождения и совсем не был готов к тому, чтобы принять в руки младенца. Однако именно с этого мгновения он полюбил Элизабет и не мог уже отрешиться от такого сверхсильного чувства к другому человеку, как любовь. До гибели Мерфи он не верил, что люди способны испытывать чувства, подобные этому по глубине.

С первых часов жизни Элизабет он почувствовал себя отцом. Его злость по отношению к Мерфи ослабла из-за любви к дочери друга. Было смешно, но именно беспомощность принесла Эндрю одну из самых больших радостей, которые он когда-либо знал.

Раньше он слушал, как Джесс говорил о привязанности к своим детям, не осознавая, что именно тот имел в виду.

Теперь Эндрю это прекрасно понял. Каждый день открывал ему не только как воспитателю, но и как личности что-нибудь новое.

Из-за того, как он ухаживал за ней и помогал заботиться об Элизабет, Кесси все больше и больше уважала его. Он видел, как загорались любовью ее глаза, когда она держала младенца у своей груди, слышал, как нежно она ворковала над ним во время купания, и наконец-то понял, что Кесси была права, когда настаивала на том, что она уже женщина. Она легко вошла в роль матери, естественно приняв на себя всю ответственность. Эндрю пришлось согласиться, что она уже не ребенок, как это ему казалось. С дочкой на руках Кесси была воплощением женственности. Наряду с уважением в нем всколыхнулись и другие чувства. Многие из них привели его в недоумение и даже поставили в тупик. Он никак не мог объяснить вдруг появившуюся тревогу.

Когда Эндрю пытался разобраться в своих чувствах, ему становилось неприятно. В его профессии стальные нервы и жесткая беспристрастность были залогом успеха, даже способом выжить.

До этого времени он сохранял дистанцию между собой и Кесси, выполняя свои обязательства. Но каким-то образом темноглазое дитя с фотографии Мерфи подорвало его привычную беспристрастность. Ее жизнь почти случайно переплелась с его. Но что было хуже всего, так это то, что он вдруг ощутил в себе горячее желание опекать молодую женщину, заботиться о ней.

Эндрю не раз повторял себе, что она молода и любит Мерфи, что он не должен ее касаться… Ребенок был для них буфером. Эндрю мог – и с удовольствием делал это – открыто выражать свои чувства по отношению к дочери. Во всем мире не нашлось бы причины, по которой он отказался бы от своей любви к Элизабет. Он изливал ее на ребенка и получал от этого огромное удовольствие.

В глубине души Эндрю обнаружил, что нежные чувства, которые он испытывает к малышке, также подрывали его беспристрастность. Он знал, что, когда вернется к своей прежней работе, не сможет больше смотреть на все со стороны, как это делал раньше. Понимал Эндрю и то, что родительские чувства заставят его пронзительнее ощущать боль при виде незнакомых голодных детей.

Недели пролетели быстро. Эндрю убеждал себя, что находится здесь только потому, что обещал Мерфи, хотя это было не совсем так.

Поток душевных волнений, захлестнувший его с головой, продолжал мучить Эндрю, хотя он убеждал себя в том, что им троим было бы лучше, если бы он вернулся к своей работе.

Эндрю привык к размеренному существованию и удобному распорядку, но возвращаться к полной тревог жизни в небе было необходимо. И он почти обрадовался, когда отпуск подошел к концу.

Мерфи тоже не остался бы дома ради семьи.

За несколько дней до Рождества Эндрю вернулся, но дом был пуст. Довольно долго ему пришлось расхаживать, теряясь в догадках, куда могла уйти Кесси с Элизабет. Было пять часов утра, и он никуда не мог позвонить. Но и ждать спокойно было не в его характере.

В семь часов наконец пришла Кесси. Одна, без ребенка. Она была одета в один из своих ужасных нарядов.

Ярко-фиолетовые брюки скрывали длинные ноги. На ней болтался огромного размера фиолетовый свитер, надетый поверх черной водолазки. Большие золотые рождественские шары раскачивались на мочках ушей. Волосы были собраны сзади большой фиолетовой заколкой, но из-за выбившихся прядей она выглядела растрепанной. Казалось, что она провела на ногах всю ночь.

– Где ты, черт побери, была? – прорычал Эндрю, не в состоянии сдержать злость, накопившуюся в нем за эти несколько часов беспокойного ожидания. – И где ребенок?

– Эндрю! – воскликнула она, явно удивленная его присутствием.

– Я жду твоего объяснения. Где ты была?

– В больнице, – ответила она упавшим голосом. – Я была в больнице. Элизабет больна.

Его негодование тут же сменилось сожалением.

– Что с ней?

– У нее бронхит. Доктор сказал, что это обострение астмы.

– Астмы? Когда это началось? Почему ты не написала об этом в письме?

Кесси расстегнула заколку на голове.

– Она заболела в День благодарения. С тех пор у нее был круп и пару раз простуда. Я не думала, что нужно, как только она чихнет, писать тебе.

– Почему бы и нет? Разве ты не знаешь, что меня это интересует? – Незнакомое чувство ярости нарастало в Эндрю.

– У меня не было времени писать пустые письма, Энди. Элизабет была очень плоха. Несколько ночей мне пришлось держать ее на руках и спать в кресле-качалке.

– И это не причина, Кесси, – вышел он из себя, – чтобы сообщить мне о болезни ребенка?

– У меня не было времени, – не сдавалась она. – Элизабет сейчас требует больше внимания, чем когда она родилась. Болезнь сделала ее капризной. Кроме того, я нашла работу…

– Ты – что? – прогремел он. Кесси с вызовом вздернула подбородок.

– Твой счет значительно уменьшился, после того как дочка заболела.

– Уже две причины, Кесси! – закричал он, размахивая руками.

– Ребенок болен. Мне нужно больше денег.

– Это мои проблемы.

– И мои! – Глаза Кесси сверкнули. – Когда тебя здесь нет, вся ответственность ложится на меня. Мне ничего не мешало заработать немного денег. Я нашла работу. Я способна…

Не в состоянии сдерживаться, он оборвал ее:

– Что делать?

– Я работаю по пятницам вечером и в субботу. Развожу продукты.

– А ребенок?

– Мама присматривает за ней. Она рада мне помочь.

От Эндрю не ускользнул вызов, прозвучавший в ее объяснении, но он почувствовал, что за бравадой скрывалась многодневная усталость.

Он старался контролировать свои противоречивые чувства, хотя это было нелегко. Постепенно его злость сменилась сочувствием.

– Ты выглядишь неважно, – заметил он уже спокойным тоном.

Она равнодушно отнеслась к его замечанию.

– Это была длинная ночь.

– Она поправляется?

– Думаю, да.

– Черт, Кесси. Похоже, я всегда кричу на тебя. Пока тебя не было, я предполагал худшее.

– Ты долго ждал?

– Да. Два часа. У меня в голове роились самые ужасные мысли. – Как бы извиняясь, он пожал плечами и продолжил: – Когда ты вошла в дверь без ребенка… – он остановился, вспомнив, какие у нее с Мерфи были отношения, – я подумал, что ты была с кем-то.

С минуту в комнате стояла тишина. Затем он увидел, что самообладание изменило Кесси. Она повернулась к нему и с яростью загнанной в угол тигрицы прокричала:

– Я замужняя женщина! С ребенком! Я всю ночь провела на ногах около нее! Я совсем не спала!

– Ты измучена, – сказал он спокойно.

Ему хотелось поддержать ее, стереть беспокойство с ее лица, снять напряжение.

– Прости меня, Кесси. Тебе нужна поддержка, а не нападки.

Протянув руку, он хотел обнять ее, но она уперлась ладонями в его грудь и отстранилась.

– Кесси, не надо, – попросил он, прилагая все усилия, чтобы задобрить ее. – Прости…

Когда их глаза встретились, он увидел сомнение и замешательство в ее пристальном взгляде.

– Считай, что виноват мой характер.

Она глубоко вздохнула, и он почувствовал, что под его руками она обмякла. Поддавшись порыву, он приблизился к ней и дотронулся до ее щеки. Его пальцы ощутили ее тепло, и неожиданно для себя он нежно коснулся своими губами ее губ…

Кесси кормила Элизабет, наблюдая, как Эндрю возится с елкой. Было так приятно, что ребенок снова дома. И приезд Эндрю ее обрадовал, хотя не все шло так ровно, как бы ей хотелось. Его противоречивое отношение к ней заставляло ее быть постоянно настороже.

В большинстве случаев он держался на почтительном расстоянии. Но бывало, когда она удивлялась его нежному прикосновению или взгляду, полному беспокойства.

Его присутствие в доме время от времени создавало неловкие ситуации. Она не могла представить, что когда-нибудь их совместное проживание будет ей удобно. Ей приходилось приспосабливать свой ежедневный распорядок и личные привычки к его. За то короткое время, которое они провели вместе после рождения ребенка, Кесси успела привыкнуть к его помощи и была за это очень благодарна Эндрю. Когда он уехал, она начала устраиваться сама, организуя свой день с большим удобством для себя и дочки.

Теперь же, когда во время кормления Элизабет ерзала и дергала на ней одежду, Кесси чувствовала себя в собственном доме как на показе. Ей было интересно, что думает Эндрю, когда видит ее с обнаженной во время кормления грудью. Она ведь с интересом разглядывала его, когда заставала не совсем одетым.

Кесси услышала, как он тихо выругался, и взглянула в его сторону. Он был наполовину погружен в ветки ели. Видны были только его ноги в джинсах и голые пятки.

– Проблемы? – спросила она.

– Проблема, как ты это называешь, – в его голосе слышался сарказм, – что все живые деревья несимметричны. Задуманные приспособления не обеспечивают стопроцентного успеха. О черт!

Кесси уставилась на джинсы, плотно обтягивающие его бедра.

– Что случилось?

– Прищемил палец.

– Ты, может быть, не будешь выражаться, когда рядом ребенок? – проворчала она.

– Хорошо. Трехмесячные малышки не в состоянии повторять все глупые слова, которые они слышат.

– Ты понимаешь, что я имею в виду…

– Елка прямая? – спросил он.

– Клонится к окну.

– Ствол кривой, Кесси. Что бы я ни делал, она все равно клонится.

– Ты спросил, прямая ли елка.

– Черт, Кесси, я имел в виду, в потолок ли смотрит макушка.

– Отчасти.

– Я здесь уже заболел, наглотавшись иголок, – пожаловался он. – Сделал все, что смог. Как это проклятое дерево выглядит?

– Ш-ш! Элизабет уснула. Ты ее разбудишь.

– Положи ее в кровать, – посоветовал он. – Но скажи, как смотрится это зеленое чудовище?

– Прекрасно, – прошептала Кесси через плечо, выходя из комнаты.

Эндрю вылез из-под елки и растянулся на ковре, положив руки под голову и уставившись в потолок. Украшение елки к Рождеству всегда приносило радость в дом. Они всей семьей, прежде чем выбрать елку, обходили не один акр посадок. Особой гордостью для отца было спилить ее. Ему вспомнилось какао, которым они согревались, вернувшись домой, вкусное печенье, что они грызли, наряжая елку, и рождественские гимны, распевавшиеся в это время.

Еще всплыло в памяти какое-то особенное веселье.

Эндрю поднялся и подошел к плейеру. Этан дал ему в прошлом году несколько компакт-дисков с записями рождественской музыки. Традиционные гимны исполнялись на подлинных инструментах Новой Англии. Он нажал несколько кнопок, и звук заполнил комнату.

– Что это такое? – поинтересовалась Кесси.

– Музыка, – проворчал он в ответ. – Я думал, что это поможет. Мы явно не сходимся во взглядах на музыку.

– Это необычно, – пожала плечами Кесси, направляясь на кухню. – Хочешь эгног?

– Эгног? – переспросил он.

– Моя мама всегда подавала его, когда мы ставили елку… – Она осеклась. – Почему ты хмуришься?

– Она подавала детям эгног?

Кесси засмеялась, затем быстро прикрыла рот ладонью.

– Без алкоголя, Эндрю. Тот, что продается в бакалее. Если ты хочешь, я добавлю немного рома, он станет более пикантным.

Эндрю подрегулировал громкость плейера.

– Конечно, почему бы нет? Поддержим вашу семейную традицию.

Она остановилась в дверях, глядя на него удивленно:

– Ты сердишься?

– Нет, – ответил он, мотнув головой. – Нет, Кесси. Не на тебя.

Эндрю проводил ее взглядом, затем потянулся за гирляндой лампочек. “Новые традиции. Все худшее в прошлом. Тогда откуда такая неловкость? Выбор музыки Этана не так уж плох. И эгног я люблю больше, чем какао. Возможно, все дело в компромиссе, ведь я не один, Кесси тоже приходится приспосабливаться. Черт, прошлая ночь – прекрасный тому пример”, – размышлял он.

Ища старый спортивный свитер, Эндрю вошел в спальню и застал там Кесси, кормящую ребенка. Ее рубашка была расстегнута, обнажая грудь. На мгновение он застыл на месте, но, заметив смущение жены, поспешил извиниться. Позже он ощутил растущее чувство неловкости.

Вид Кесси с младенцем у груди взволновал его. Это было красиво и естественно. Его взгляду явились простота и совершенство материнства, и он не мог оторвать глаз от этого зрелища, во всяком случае, до тех пор, пока он не заметил, как заалели щеки молодой женщины.

Эндрю поспешил уйти, хотя предпочел бы понаблюдать за мерным покачиванием головки Элизабет у груди матери.

Даже сейчас, когда он вспоминал эту картину, у него перехватывало дыхание. Его желание никак не вязалось с реальностью ситуации.

Эндрю повесил гирлянду лампочек на елку и из-за спины услышал голос Кесси:

– Ты совсем не купил белых огней?

Он издал протяжный утомленный вздох, понимая, что она не собиралась раздражать его. Вероятно, на свете не существует ни одной вещи, которая бы нравилась им обоим.

– Нет, – ответил он, стараясь сдержать растущее раздражение. – Я купил разноцветные мигающие. Мне нравятся такие и…

– Я только спросила.

– Правильно, – огрызнулся он.

– Твой эгног на кофейном столике.

– Спасибо.

– Тебе помочь? У меня освободились руки. Эндрю повернулся к ней. Ее взгляд был полон надежды.

– Хотя я ценю твое предложение, Кесси, но не рассчитывал, что мы будем делать это вместе.

– Почему? Он задумался.

– Потому что мы не пришли к согласию ни по поводу музыки, ни по поводу огней. Я уверен, что это только маленькая верхушка айсберга, так сказать.

– И ты даже не хочешь попробовать, так? – обвинила она его.

– Не хочу, – согласился Эндрю. – Это не такая уж хорошая идея. – “Не в теперешнем моем расположении духа”, – подумал он. – Позволь мне закончить с огнями, если тебе очень хочется, ты можешь повесить украшения.

– Что ты купил? – Кесси развернулась в поисках места для коробки.

– Шары и мишуру.

– И все?

– Да. Я люблю вещи простые, – ответил Эндрю, повышая голос.

– Потише! – попросила его Кесси. – Ребенок спит. У тебя действительно все просто.

– Кесси, – в его голосе звучала угроза, – кончай.

Она опустилась на диван и взяла в руки бокал. Интересно, он всегда такой неуживчивый? Или это из-за того, что она рядом.

Иногда, особенно когда он держал на руках ребенка, Кесси видела теплоту в его глазах, но чаще всего было просто невозможно ужиться с ним.

– Ты сердишься? – неожиданно спросил он.

– Нет.

Эндрю выразительно пожал плечами и продолжал возиться с елкой.

– Ты такая тихая, что я невольно подумал, что ты размышляешь над моим ужасным вкусом.

– Я наслаждаюсь эгногом… И музыкой, – добавила она, чувствуя себя достаточно уверенно, чтобы дразнить его.

– Музыка овладевает тобой, – заметил он. – Знаешь, Кесси, ты же не сказала, что хочешь видеть два миллиона белых огней на елке…

Кесси поставила свой бокал на столик.

– Знаешь, Эндрю, – парировала она, – ты не спросил меня, что я люблю.

Он взглянул через плечо, нахмурился, резко повернулся к ней лицом, явное раздражение сквозило и в его взгляде, и в позе.

– Ты права, – согласился он. – Я не учел твоего вкуса, потому что привык сам принимать решения. Я считал, что помогаю тебе.

– Хорошо, – ответила она. – Ты помогаешь. Я не думала, что у меня будет время…

– У тебя нет времени что-нибудь делать, – подчеркнул он.

– Мы спорим об украшении елки? Как глупо! Это радостное событие. Меня никогда не заботил цвет лампочек.

– Ты закончила?

Кесси поняла с полуслова. Его терпение было на исходе. Она положила руки на колени и встретила его грозный взгляд.

– Прекрасно. В следующем году ты купишь украшения сама. Я закончил.

– Прекрасно, – эхом ответила она, положив ноги повыше, – упакую подарки для Элизабет.

– Что ты приготовила?

– Почти все подарки – одежда: пара пижамок, свитер. Не могла устоять против рождественского платья. Медвежонок…

– Медвежонок? Я тоже купил медвежонка.

– Почему ты сначала не спросил меня?

– Почему, черт побери, я должен это делать? У каждого ребенка должен быть медвежонок.

– Хорошо! Мы хоть в чем-то согласны друг с другом, – саркастически заметила она.

– Прекрасная основа для брака, – проворчал он себе под нос.

К счастью, ближайшие дни были заполнены встречами с Макларенами: обмен гостинцами, пение рождественских гимнов, обед у Макларенов дома. Джесс и Брайана устроили прием для родных и друзей, как Люк и Мэнди.

Кесси восхищалась легкостью и фантазией, с которыми каждая хозяйка устраивала прием, завидовала им, вспоминая, каких трудов стоило им с Эндрю просто украсить елку.

Ее семья тоже отмечала Рождество, но не так широко, как Макларены. Да и стоит ли сравнивать? Любая семья вносит в праздник что-то свое, присущее только ей. Это не зависит от финансовых возможностей, а только от силы любви.

Когда Эндрю уехал после Нового года, Кесси почувствовала его отсутствие острее, чем прежде. Она так много времени провела с Макларенами, что теперь скучала по шуму и сутолоке. За исключением традиционных воскресных обедов у них, она нигде не бывала, и ее ожидало одиночество бесконечно однообразных зимних дней.

Когда она не была занята с ребенком, ее мысли возвращались к Эндрю и их прощанию.

Она чувствовала, что ему не хочется уезжать. За несколько дней до отъезда он замкнулся в себе, стал особенно раздражительным, менее шумным, чем обычно, и без конца нянчился с Элизабет.

Кесси радовалась каждый раз, когда видела их вместе. Она догадывалась, что муж старается отвлечься от грядущего отъезда.

Эндрю уезжал поздно вечером, когда дочка уже спала. Кесси не знала, что сказать, когда увидела его за сборами. Они пришли к безмолвному пониманию за эти две недели, что он был дома.

Собравшись, Эндрю отнес багаж в джип. Затем вернулся, зашел в детскую и встал возле колыбели, чтобы попрощаться с ребенком.

Кесси оставила их одних. Когда он вышел и они спустились вниз, Эндрю попросил ее хриплым от волнения голосом:

– Держи меня в курсе ее успехов. И побольше фотографируй.

– Хорошо, – согласилась она.

Чтобы он не видел неожиданно навернувшихся слез, Кесси отвернулась.

Но он заметил и, проведя ладонью по ее щекам, чтобы вытереть их следы, сказал:

– Ты сможешь с этим справиться, Кесси.

Борясь с волнением, которое вызвала нежность его голоса, она ответила с наигранной бравадой:

– Знаю, что смогу.

– Мне лучше уехать… – (Его голос действительно дрогнул?) – Береги себя.

Уже на пороге он обернулся и поцеловал ее. В этот раз поцелуй не был для него неожиданностью.

Их взаимное недовольство мгновенно исчезло, и она не колеблясь ответила на поцелуй.

Тепло его губ глубоко взволновало Кесси. Когда бы она об этом ни вспоминала, это чувство возвращалось к ней. Она ответила на его поцелуй естественно, без мысли о Мерфи, под натиском губ мужа и непривычного чувства собственного желания.

Кесси продолжала заботиться о ребенке, что не составляло для нее труда. Гораздо труднее было разобраться в собственных чувствах к Эндрю и понять, как теперь вести себя с ним.

Глава 7

Эндрю шагнул в палату, игнорируя попытку Кесси показать кровать Элизабет. Ребенок неподвижно лежал в кислородном боксе, борясь за каждый вздох. Глаза девочки были закрыты, хотя, похоже, она не спала, крошечная грудь без конца вздымалась, лицо было бледным, прелестные белокурые волосы прилипли к головке.

У Эндрю все внутри сжалось в мрачном предчувствии беды. Внезапно возникло неясное, но такое знакомое чувство мучительной беспомощности, которое он уже испытывал несколько лет назад, когда его брат лежал в этом же госпитале, подключенный к аппаратуре, поддерживавшей его жизнь. Это же чувство преследовало его, когда муж Сары был застрелен. Оно было таким же мучительным, когда погиб Мерфи.

Сейчас, борясь с волнением, Эндрю смотрел на малышку и, хотя это было непросто, старался отогнать от себя неприятное чувство.

Наконец оторвав взгляд от больничной койки, он ощутил за своей спиной присутствие Кесси и повернулся к ней. Как только их глаза встретились, ярость, которую он подавлял, неожиданно вспыхнула в нем.

Эндрю пробыл в пути пятнадцать часов, любезно вел себя с персоналом госпиталя, торопясь найти Элизабет, но он очень устал, был голоден, обеспокоен и взбешен. Поэтому всю свою сдерживаемую до того момента злобу выплеснул на жену.

Он приблизился к ней, словно тигр, готовый наброситься на добычу.

– Почему ты не сообщила мне раньше? Я бы приехал домой тотчас же. Что заставило тебя так долго ждать?

Ее губы беззвучно двигались в оправдание, но у него не хватило терпения дождаться ее ответа.

– Черт, Кесси! У нее пневмония. Ты же знаешь, что я беспокоюсь за нее. Почему не поспешила сообщить мне?

– Это произошло так неожиданно, Энди, – ответила она. – Кроме того, я… я думала, что справлюсь сама.

– Ха! – громко усмехнулся он.

– Пожалуйста, – начала умолять она, – потише.

Он посмотрел на ребенка.

– Ты права. Сейчас не время и не место, но когда мы будем одни, обязательно это обсудим.

– Тебе будет легче, если я извинюсь? Ты этого хочешь?

– Мне нужны не извинения, а объяснения.

Кесси отвернулась от него. Сжав кулаки, она старалась вернуть самообладание.

За последние четыре месяца она научилась обходиться без посторонней помощи. Это был ее выбор. Она должна была показать другим, что может справиться со сложившейся ситуацией.

Теперь он вернулся и ведет себя так, словно она непослушный ребенок, а не взрослая женщина, мать. Ничего не изменилось.

Кесси с трудом сдерживала негодование. Здесь нельзя было спорить, а Эндрю Макларен не способен обсуждать что-либо спокойно.

– Элизабет ужасно выглядит. – От волнения слова застревали у Эндрю в горле.

– Она еще очень слаба. – Кесси повернулась к нему и, увидев необычайную усталость у него на лице, сделала шаг навстречу. Он не был похож на человека, за которого так недавно она выходила замуж. Небритые щеки и неопрятный вид, более длинные, чем обычно, волосы подчеркивали его мужественность. Ее досада неожиданно испарилась, а в душе возникла нежность к этому уставшему и взволнованному человеку.

– Ты сам неважно выглядишь, Энди.

Он уставился на нее. Зеленые огоньки вспыхивали в его глазах, челюсти были яростно сжаты. Кесси показалось, что он сверлит ее взглядом.

– Как давно она в госпитале?

– Я думала, что у нее опять простуда, – ответила она. – Она столько болела, что я не придала этому особого значения.

– Как давно? – настаивал он на ответе. Кесси колебалась.

– Три дня. – Она попыталась объяснить: – У нее были сильные хрипы…

– Что сказал доктор? Сколько это еще будет продолжаться?

– Они хотят держать ее в кислороде до тех пор, пока не наладится дыхание.

– Кислород дают только тяжелобольным. – Его слова звучали как обвинение, хотя он и контролировал свой голос. – Когда же, черт побери, ты повзрослеешь? Что может заставить тебя осознать серьезность положения?

– Я уже знаю, я принесла ее сюда, Энди.

– Почему не раньше? – повысил он голос.

– Ш-ш! Ты разбудишь ее.

– Прости. – Эндрю воздел руки в извинении, затем устало начал разминать шею, мотая головой из стороны в сторону. Неожиданно он объявил: – Я бы перехватил что-нибудь. Может быть, к тому времени, как я вернусь, она проснется и будет рада меня увидеть.

– Вряд ли она узнает тебя. Ты так долго отсутствовал.

– Возможно, ты права. – Он повернулся и, широко шагая, вышел из палаты, казалось, менее злым, чем пришел.

Изнуренная и опустошенная, Кесси рухнула на ближайший стул. Она думала, что будет рада возвращению мужа. Какая-то часть ее и была рада. Все это время ей приходилось трудиться не покладая рук. И вот теперь у нее явно не было шанса на его одобрение. Ей казалось, что они больше не будут так много спорить, но, оказывается, она ошибалась.

Кесси чувствовала себя дурочкой.

“Энди ждет объяснений. Как я объясню? Каким образом смогу заставить выслушать себя? Он насмехался надо мной, назвал меня ребенком. Но это не так, и надо будет убедить его, что на мне тоже лежит ответственность. Нельзя винить меня в болезни Элизабет. Я хорошо заботилась о малышке, и Энди должен понять это”, – размышляла Кесси.

Эндрю укачал Элизабет, осторожно уложил ее в колыбель и на цыпочках вышел из комнаты. Увидев, что Кесси все еще в ванной, он выбрал одну из книг, рекомендованных братом, и спустился почитать.

Но сосредоточиться он не мог. Книга лежала открытой на коленях, в то время как мысли его блуждали далеко от нее.

Весь день Эндрю украдкой наблюдал за Кесси. Она соблюдала дистанцию. Это было понятно, ведь, когда они забирали дочку домой, он напомнил ей об отложенном разговоре.

Ее поведение озадачило Эндрю. Насколько он мог судить, Кесси была искренне преданна Элизабет, так же любила ее и заботилась о ней, как любая мать. В то же время он не понимал, как могла она оставить больного ребенка и выйти на работу и почему работа для нее оказалась важнее здоровья дочери?

“Удастся ли мне прояснить все, прежде чем я уеду? Я дал ей кров. Обеспечил материально, предложил помощь, когда ей понадобится. Если она не обращается ко мне, что еще я могу сделать? Лишь периодически приезжать в Бостон”, – думал Эндрю.

Роль отца, весьма редко видящего ребенка, не очень его устраивала. Замечание Кесси, что Элизабет вряд ли узнает его, глубоко задело Эндрю. У него перекашивалось лицо, как только он вспоминал об этом. “Почему, черт побери, должно быть так сложно? Осталось ли еще что-нибудь простое? ” – Эндрю откинул голову на подушку и закрыл глаза.

“Это не годится, Макларен, – упрекнул он сам себя. – Ты что-то упустил. Ты самонадеянно думал, что будет легко нести бремя ответственности за жену и ребенка. Подумай еще…”

Приглушенный звук шагов на лестнице заставил его открыть глаза и обернуться. Он увидел, как Кесси приостановилась, потом вновь стала подниматься вверх.

– Кесси, – окликнул он, стараясь скрыть свое разочарование, – нам надо поговорить.

Эндрю наблюдал, как она спустилась по ступеням, прошла по ковру гостиной и опустилась в кресло, не произнеся ни слова, затем уставилась в пол, словно школьница, готовая получить нагоняй от учителя.

Был ли он не прав, ожидая объяснений? Ему только хотелось понять… В молчании ощущалась напряженность. Не в состоянии выносить это дольше, Эндрю захлопнул книгу, откинул ее в сторону и, стараясь сдерживать эмоции, поднялся со своего места. Оказавшись на ногах, он тотчас начал расхаживать взад и вперед, как загнанный в клетку зверь.

Этим он добился контроля над волнением. Эндрю ненавидел свои чувства, свою беспомощность, считая возможным опираться только на разум и логику.

Сплетя пальцы рук за спиной, он развернулся лицом к жене.

– Почему ты не сообщила мне, как только Элизабет заболела?

Она подняла голову, ее и без того темные глаза стали еще темнее.

– Я говорила тебе: она часто простужалась. Я никак не думала, что это что-то серьезное…

– Почему ты не заметила, что ей становится хуже? Черт, Кесси! Я никак не могу понять, как такое случилось!

– Она всегда больна! – воскликнула Кесси. – Не было никаких необычных признаков, когда я в пятницу пошла на работу. В субботу утром она казалась слегка разгоряченной. Я оставила ее с мамой.

– Вот! – перебил ее муж. – Ты оставила ее и ушла на работу.

– Моя мама подменяла меня. Я могу доверить ей ребенка!

– Но ребенок заболел, Кесси, – напомнил он. – Как, черт возьми, ты могла оставить ее, когда она была больна?

– Ну и что, – огрызнулась она. – Элизабет всегда больна! Кроме того, я быстро доставила ее в госпиталь, как только обнаружила, что это серьезно.

– Может быть, ей был необходим осмотр врача раньше, но ты не знала, потому что была на работе.

В тоне Эндрю отразился его характер: он почти кричал. Кесси закричала в ответ:

– Я доверяю своей маме!

– Я – нет! Если бы у нее была хоть капля чувства, она бы показала ее доктору сама!

– Ты нерассудителен…

– Нерассудителен? – Он повторил это слово, будто оно было иностранным. – Я говорю о здоровье Элизабет. Разумно было показать девочку врачу. Больной ребенок должен быть на первом месте. Перед работой, Кесси, – подчеркнул он. – Перед работой!

– Хорошо! – уступила она, взмахнув руками. – Может быть, я приняла неверное решение…

– Может быть? Неверное решение? На самом деле ты приняла несколько неверных решений. Ты забыла, что не сообщила мне немедленно?

– Я считала, что делаю все правильно!

– Ты вовсе ничего не считала! Черт, Кесси! Я думал, что у тебя больше здравого смысла, допускал, что тебе можно доверить заботу о Элизабет. Как, ты думаешь, отнесся бы к этому Мерфи? По-моему, он был бы разочарован!

Нервы Кесси и без того были измотаны болезнью Элизабет. Его слова оказались последней каплей. Ярость поднялась в ней, требуя выхода. Она вскочила со стула, замахала руками перед его носом.

– Послушай, Эндрю Макларен, – заявила она. – Мерфи мертв. Но если бы был здесь, то не орал бы. Он никогда не повышал на меня голоса. Мерфи понял бы, что я сделала все, что могла, для нашего ребенка. Он доверял мне. Он был бы разочарован? Это ты разочарован, потому что я не подхожу под твои придуманные стандарты.

– Ты позвонила бы Мерфи, чтобы сообщить о болезни дочери? – допытывался Эндрю.

– Да, – ответила она, вздернув подбородок. – Да, конечно.

– А мне – нет?

– Ты ей не отец! – ответила она тут же. Мрачная, неподвижная тишина, заполнившая комнату, была гораздо тяжелее, чем злобные слова, которые ей предшествовали. С трудом набрав в легкие воздух, он стоял, глядя сквозь нее. Его захлестнула такая волна боли, какую он еще никогда не испытывал.

Он был отцом Элизабет, чувствовал себя отцом с того момента, как ощутил ее толчки под своей ладонью. Он держал ее в своих руках, когда она родилась, провел часы, нянчась с ней, заботясь о ней, любя ее. Она была его дочерью. Даже имя ей дал. Она была его! Его, черт побери! Не Мерфи. Мерфи только дал ей жизнь. Эндрю принял на себя всю ответственность за нее, все заботы… И получил ее любовь.

Он отвернулся, его страдание было невыносимо. Не зная, как с ним справиться, Эндрю покачал головой, как бы опровергая утверждение Кесси. Наконец он глубоко вздохнул.

– Ты не права, Кесси, – возразил он, стараясь сдержать дрожащий от волнения голос. – Я ее отец. Я дал ей свое имя. – Взглянув в ее глаза, он вновь увидел, что они потемнели. – Мерфи никогда не собирался стать отцом Элизабет, а я готовился.