Текст книги "Мы здесь эмигранты"

Автор книги: Мануэла Гретковска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

16 февраля

На семинар пригласили профессора из Ренна. Он весьма занимательно говорил об итальянском средневековом искусстве. А раз он специалист по средневековому искусству, не подлежало сомнению, что он держит в памяти каждую скульптуру, картину, фреску, созданную между закатом Римской империи и чинквеченто. Как не воспользоваться познаниями этой приглашенной сокровищницы?

– Господин профессор, существуют ли в итальянском средневековом искусстве триптихи или порталы с изображением рая и Марии Магдалины?

Минутное размышление – и профессор сообщает библиографические данные, на поиски которых я потратила бы несколько месяцев:

– Такие изображения очень редкие. В Италии, если не ошибаюсь, можно говорить о двух. Первое находится в Сиенской пинакотеке, а второе во Флоренции, в музее…

20 февраля

Я ищу дальнейшие аналогии между Артемидой и Марией Магдалиной. Если не найду ничего, один – ноль в пользу Бонне.

Я перелистала в читальном зале все альбомы по античному искусству. В одном из них обнаружила вместо репродукций рисунки, или, как раньше говорили – гравюры. Двадцать страниц об Эфесе и культе Артемиды. Богини плодородия, богини-охотницы, представленной статистически разнообразно, всегда с прямой спиной, в окружении зверей. Впечатление вертикальности фигуры подчеркивает прическа, а вернее, украшения, вплетенные в волосы.

В этот момент я еще не уверена, что то, что я вижу, не иллюзия, созданная глазами, измученными охотой за тайной башни. Медленно читаю подпись под рисунком: голову Артемиды Эфесской из Неаполитанского музея венчает башня.

Мария из Магдалы, Мария из Башни, Артемида с башней на голове – должны быть еще аналогии.

Если культ Марии Магдалины вытеснил культ Артемиды, это значит, что христианская святая приняла часть «обязанностей» языческой богини, покровительницы охоты и плодородия.

В «Золотой легенде» король и королева Марселя обращаются в христианство, когда получают от Марии Магдалины обещание, что у них будет сын. В 769 году князь и княгиня Бургундии, которые не могут дождаться потомства, отправляют доверенного монаха на юг Франции с миссией раздобыть частичку мощей этой святой.

25 февраля

Артемиду – богиню охоты, часто изображают с соколом на руке. Сокол был также птицей Иштар. В Египте он символизировал освобожденную душу, возносящуюся в мир иной. В средневековой Европе сокол представлял освобождение от греха, а особенно – от греха прелюбодеяния. Если сокол соотносился с Артемидой и символизировал душу, освобожденную от греха, то должны существовать и изображения Марии Магдалины с соколом. В «Les saints compagnons de Christ» [36]36
  «Святые спутники Христа» (фр.).


[Закрыть]Эмиля Мале есть упоминание о некоем Луке из Лейды (XVI век), изображавшем Марию Магдалину с соколом, отдыхающим у нее на ладони. В Национальной библиотеке хранится манускрипт времен Франциска I, где на нескольких иллюстрациях представлена Мария Магдалина, которая во время охоты держит сокола, а также Мария Магдалина, играющая на флейте и тамбурине. Франциск I – это, правда, уже Ренессанс, но я вычитала, что первые упоминания о Марии Магдалине с соколом идут из средневековых мистерий.

Откуда возникла мысль изображать Марию Магдалину на охоте? Ни в «Золотой легенде», ни в других известных мне текстах не упоминается охота, в которой святая принимала бы участие. Другое дело Артемида – богиня охоты. А не мог ли сокол как атрибут охотников просто сменить владелицу и из рук Артемиды перейти в руки Марии Магдалины? Весьма вероятно – ведь еще в VIII веке галлы поклонялись этой языческой богине.

Другим объяснением изображения Марии Магдалины на охоте может служить традиция придворного искусства. Марфа, Мария Магдалина и Лазарь, согласно Рабану Мавру, принадлежали к аристократическому роду, а как известно, увеселением благороднорожденных была охота.

Кроме того, если в средневековье сокол символизировал освобождение от греха прелюбодеяния, то Мария Магдалина, раскаявшаяся грешница, которая держит на руке сокола, блестяще соответствовала охотничьим сценам.

Однако я не в состоянии объяснить причину, по которой средневековый художник изобразил Марию Магдалину с тамбурином и флейтой. На этих инструментах играла скорее Диана, а не христианская святая, обычным реквизитом которой была чаша с благовониями. Быть может, аккомпанирующая себе для танца Мария Магдалина – это предающаяся фривольным развлечениям грешница, которая еще не встретила Иисуса в доме Симона?

Так или иначе, но сокол и флейта прежде принадлежали Артемиде-Диане.

10 марта

Всю рабочую неделю я сидела в библиотеке за одним столиком с Жаком, заканчивающим свою диссертацию по теологии. Пыталась его убедить, что теология это просто-напросто психоанализ Господа Бога. Жак оборонялся, размахивая руками и путано что-то объясняя неслышным шепотом. Когда он наконец устал – закончил разговор угрозой, что пойдет к иезуитам и нажалуется, что у них в библиотеке угнездилась еретичка.

– Мели, Емеля, – усомнилась я. – Церковь реформировалась, и если бы я пришла сюда, таща за хвост черта, одетая под guerillos, [37]37
  партизаны (исп.).


[Закрыть]мне максимум угрожала бы нудная проповедь на тему теологии освобождения. Но если бы вдруг я заговорила по-латыни, как епископ Лефевр, тогда бы уж точно нажила себе неприятности.

Жак снова начал что-то доказывать неслышным шепотом, стуча кулаком по открытому тому проповедей святого Бернарда. Я подумала, что в этих проповедях могут обнаружиться интересные комментарии по новозаветной символике. Забрала у Жака книгу, подсунув ему под кулак пыльный, заложенный соломинками том из сочинений святого Фомы.

Святой Бернард читается прекрасно. Прозрачность стиля, объяснение каждой аллегории и то, что так отличает древние проповеди от проповедей нынешних: побуждение христиан к углублению веры, а не уговаривание их, чтобы захотели уверовать.

Замечательное описание святого Бернарда, созданное Григорием Оксеррским. Описание в платоническом стиле, опускающее индивидуальные черты, скорее показывающее некий воображаемый канон телесно-духовной красоты: средний рост, движения, исполненные достоинства, светлая кожа, румяные щеки, длинная темная борода с шестнадцатью или девятнадцатью седыми волосками. Святой Бернард этого канона имеет еще одну характерную черту: кожу, настолько прозрачную и нежную, что сквозь нее видны внутренности.

16 марта

Утром я исключительно долго вынужденно отлеживалась в постели, потому что, вставая, услышала грохот мышеловки у входных дверей. Это означало, что мышь навечно осталась в мышеловке, а я – в постели до возвращения Цезария. Если бы я встала приготовить себе завтрак или попыталась выйти из дома, мне пришлось бы любоваться захлопнувшейся мышеловкой вместе с ее содержимым. Цезарий пришел пополудни и избавил меня от кошмарной мыши. Он смеялся над моим утренним лишением свободы и пытался доказать очевидную вещь:

– У страха глаза велики.

– И потому он лучше видит, – ответила я другой очевидностью.

– Ну что тебе может сделать такая маленькая мышка? Помнишь XVIII ступень средневековой масонской инициации, испытание отваги? Надо было стойко перенести присутствие не дракона и не льва, а кролика.

– Кроликом я бы тоже позволила себя инициировать, мышью – нет, – стояла я на своем.

Мы съели завтрак-обед и пошли в Венсенский лес. Видимо, это был день любви к животным, потому что после истории с мышью я выслушала рассказы о насекомых. На нашу скамейку сели отец с сыночком. Ребенок, увидев пчел, спросил, что это такое жужжит и летает. Отец объяснил карапузу, откуда берется мед, как выглядит улей и как прекрасна пчелиная королева. Чадо, слушая объяснения, склонилось над цветком и схватило пчелу. Пчела, естественно, ужалила его в руку. Малыш завопил, а отец тем временем спокойно завершил экологическую лекцию о жизни пчел фразой:

– Видишь, Филипп, а так пчелки кусаются.

7 апреля

Я закончила писать пятую главу – очень приятная тема: любовь, поцелуи, брак.

Марию Магдалину очень часто выдавали замуж. Якобы она обвенчалась со святым Иоанном, и Христос был среди гостей, приглашенных на их свадьбу в Кане Галилейской. Когда закончился свадебный пир, Иоанн пошел за Учителем, оставив жену, с которой только что обвенчался. Брошенная Мария Магдалина вступила на дурной путь, но Христос, зная, что Он является косвенной причиной ее падения, не позволил ей умереть во грехе. Обращенная, как и ее муж, Мария осознала, насколько вечное блаженство на небесах дороже преходящих радостей брака. Всего лишь легенда.

Катары выдали святую Марию Магдалину замуж за Христа. Это был не брак, но скорее внебрачное сожительство, поскольку катары считали брак дьявольской пародией единения душ и не понимали, почему плотская любовь в браке должна чем-то отличаться от распутства вне брака. Взгляды достаточно радикальные, хотя и последовательные в своем манихействе. Согласно этой концепции, Христос, будучи человеком, не отличался в земной жизни от других людей. Вся тайна спасения, воскресения и жертвы должна разыгрываться в сфере духа. О том, что Христос и Мария Магдалина были «супругами», известно из актов инквизиции, но правдивость показаний, данных под принуждением, бывает сомнительной.

Почему для гностиков было так важно выдать Марию Магдалину замуж? Быть может, потому, что союз души (Мария Магдалина символизировала душу) с духом праздновался во время мистической брачной ночи. В гностицизме валентиниан мистический брачный чертог представлял собой символ полноты человека (Плеромы). Слияние воедино, полнота были символом обновления его природы, или же, помимо всего прочего, возвращением к андрогинности. Для манихеев символом этого возрождения был равносторонний крест, катарский солярный крест Христа воскресшего. Соединение противоположностей (мистический брак) представляло собой условие достижения состояния полноты, возрождения.

Евангелие от Филиппа:

 
Таинство брака – великое таинство
Без него не было бы мира
Сущность мира – люди
Сущность людей – брак
 

В Евангелии от Филиппа Мария Магдалина не является ничьей женой, зато она – та, которую «Христос любил больше всех учеников Своих и часто лобзал в уста…».

Комментарий Оригена к Песне Песней: «Возлюбленная не довольствовалась дружеским обществом Возлюбленного. Она жаждет услышать его голос и получить поцелуй с его уст: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»

Святой Бернард различает в Песне Песней два вида поцелуев: поцелуй, скажем так, обычный, являющийся participatio, и поцелуй уст, предназначенный только для Сына и определяемый как plentitudo (полнота). В «Зогаре», являющемся гностическим комментарием Библии, символика поцелуя из Песни Песней означает восстановление гармонии, соединение того, что разделено: «Слова «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» имеют следующее значение: «Царь Соломон жаждал единения мира горнего с миром дольним. Единение двух духов достигается в поцелуе. Если два человека целуют друг друга в губы, их дух сливается воедино».

Чтобы процитировать этот отрывок, мне пришлось сослаться на Кульмана, утверждавшего, что христианство в своих истоках развивалось не как ответвление ортодоксального иудаизма, но как его гностицизм.

Мужскую природу символизирует огонь, противоположностью мужественности является женственность, символизируемая водой. Душа и дух, соединяясь, уничтожают разделяющую их противоположность. Цитата из Евангелия от Филиппа: «Душа и дух родились из воды и огня».

В еврейском женское начало, נקדח nikwa(связанное с водой), и мужское, ובד zeker(связанное с огнем), после соединения ובדנקדח имеют численное значение 390. Такое же значение имеет слово «небо» שםים szamaim,являющееся на письме объединением огня, אש esz,и воды םים maim.Седьмое небо Абарот (снова семь), по «Зогару», сотворено из огня и воды.

И так далее в том же духе.

1 июля

Кажется, я нашла аргумент, благодаря которому моя работа «Le personnage de Saint Marie-Magdale ine dans la gnose judéo-chrétienne» [38]38
  «Образ святой Марии Магдалины в иудео-христианском гностицизме» (фр.).


[Закрыть]будет иметь право на существование на факультете средневековой антропологии. Не думаю, что эту изящную гипотезу можно доказать, но и опровергнуть ее тоже не удастся. Итак, все останется в сфере предположений, интуиции и прямо-таки невероятных совпадений. Эта сенсационная гипотеза будет помещена в последней главе, венчающей труд и придающей логичность предыдущим выводам.

Я притащила домой все тома «Зогара» и сунула в шкаф на место рюкзака, необходимого в путешествии, куда мы решили отправиться. Июльская жара в Париже невыносима.

Цезарий выбрал трассу на юг, через Тулузу, до Барселоны. По дороге мы должны повторить путь катаров. Очарование катарами прошло у меня несколько лет назад, но Цезарий хотел бы облечь то, что читал в книгах, в реальность пейзажа – как он поэтически обосновал необходимость посещения Монсегюр.

– Ну ладно, знаю, что мы едем осматривать руины культуры, разрушенной цивилизацией, наследниками которой мы являемся, и это неправильно, – начал он объяснять, склонившись над картой. – Но неизвестно, чем бы кончили эти еретики, не займись ими инквизиция. Возможно – как в Италии, где их никто не преследовал, – умерли бы собственной смертью, не ускоренной кинетической энергией, излучаемой раскаленной древесиной. Кроме того, даже если бы им удалось продержаться и выиграть у католицизма, не думаю, чтобы их цивилизация была интереснее нашей. Совершенные совершенными, но не все были так уж совершенны. Общество, живущее во грехе (а грехом было все, что касалось материальной сферы), управляемое просвещенной элитой, – неинтересная модель культуры. Не верю в способность развития цивилизации, которая не отводит главную роль семье. О семье это я повторяю за Гаеком, но, пожалуй, имею право как европеец ссылаться на фразу другого разумного европейца и вдобавок австрияка.

После этой речи мой домашний наследник европейской культуры пошел покупать консервы в дорогу для собственной семьи, то есть для себя и для меня.

2 июля

ВТулузе началось наше медленное умирание. Зной стоял… (описать невозможно). Мы кружили между душем, кондиционированными кинозалами и помещениями отеля. К десяти вечера температура не опускалась ниже тридцати градусов. В кофейнях жужжали вентиляторы, подавали холодные напитки, толченый лед, но ничто не могло смягчить впечатления, будто тебя поглощает вязкая жара. Я сочувствовала героям фильмов в Касабланке или в Новом Орлеане, только сейчас поняв, что запотевший стакан в их руках – не живописный реквизит, но последнее спасение от испарения сознания. Дома в Тулузе – цвета обожженного кирпича – словно пережили бесчисленные нашествия зноя, напоминающего скорее пожар, нежели летнюю жару.

3 июля

Самый большой романский собор в Европе был самым удивительным архитектурным чудом. Не потому, что своей легкостью разительно отличался от сермяжных романских кафедральных соборов, но потому, что казался незаметным переходом между изысканной античностью и романским искусством. Глядя на резьбу капители, можно подумать, что находишься в античном святилище, в котором по воле судьбы или случая языческие боги превратились в христианских святых.

В первый раз ночью подул в Тулузе теплый ветер, и мы отважились на более длительную прогулку. Медленно кружа по лабиринтам тихих улочек, мы внезапно оказались в кофейне. Сотни столиков, освещенных лампами и свечами, установлены на площади размером с краковский Старый рынок. Толпы людей, музыка, кельнеры, объясняющие, что этот столик относится к их кофейне, а вон тот, рядом, – уже другая кофейня, и в конце концов в три часа утра немного освежающего холода. Поглощая поздний обед, мы решили изменить маршрут и вместо Барселоны ехать прямо к морю.

6 июля

Монсегюр – деревня необычная. Из сотни домов – большая часть отели, магазины, торгующие талисманами и символическими украшениями, книжные лавки по эзотерике. В одну такую лавку, называвшуюся «Переулок времён», мы зашли. Где-то с час рылись по полкам, зная, что после столь тщательного изучения множества книг придется что-то купить, не столько для себя, сколько для приличия. Мы выбрали недорогого, красиво изданного «Гермеса Трисмегиста». Хозяин магазина, которому явно хотелось поговорить, задал бессмертный вопрос:

– Простите, а какой вы национальности?

– Les Polonais, [39]39
  Поляки (фр.).


[Закрыть]– произнесли мы волшебное слово, всегда вызывающее подъем духа у французских эзотериков и французских клириков. Духовенство – это понятно, Папа – поляк, но кто обеспечил нам такую репутацию в теософических и спиритуалистических обществах и всяких прочих братствах нелицензированного ускоренного духовного развития? Может, Товяньский [40]40
  Товьяньский Анджей Томаш (1799–1878) – польский философ, мистик, основатель религиозно-мистического течения (товянизм), оказавший сильное влияние на польский романтизм, в частности – на творчество Адама Мицкевича. В 1841 г., будучи в эмиграции в Париже, провозгласил начало новой, высшей эпохи христианства и основал кружок своих последователей. – Примеч. пер.


[Закрыть](Нервал считал его гением), а может, обладатель лицензии на Абсолют – Хёне-Вроньский. [41]41
  Хёне-Вроньский Юзеф Мария (1778–1853) – польский философ, математик и мистик, основатель польского мессианизма. С 1800 г. жил во Франции, где разработал свою философскую систему. Бытие и познание выводил из Абсолюта, который понимал либо как Бога, либо как дух, разум, вещь в себе. На работы Хёне-Вроньского ссылался в своих книгах известный французский мистик Жерар Анкосс (Папюс). – Примеч. пер.


[Закрыть]

И на этот раз польские чары подействовали, хозяин книжной лавки обрадовался:

– Поляки – это хорошо, очень хорошо. Выпейте кофе со льдом, единственное лекарство от сегодняшней жары.

Мы поднялись на второй этаж, где жена хозяина в длинном голубом платье приготовила нам кофе. Мы говорили на разные темы – естественно, эзотерические. Я рассказала, что ищу что-нибудь о святой Марии Магдалине, но меня не интересует книга о Пистис Софии, которую я видела внизу, в лавке.

– Не о Пистис Софии… – Хозяин магазина задумался. – А вы видели акты инквизиции в деле о катарах? Сейчас принесу.

Через пару минут он вернулся с томом по-латыни и по-французски. Открыл французское издание, нашел страницу с показаниями, где как раз говорилось о Марии Магдалине.

– Это должно вас заинтересовать.

Меня скорее заинтересовала эрудиция книжника.

– Никакой я не эрудит. Если целый день сидишь в книжном магазине, что еще делать, как не читать? К нам тут разные люди заходят, от каждого услышишь что-нибудь любопытное. Двадцать первого июня понаехали толпы туристов смотреть восход солнца в руинах замка. Французские и английские друиды утверждают, что замок был солярной святыней, и, пожалуй, они правы, потому что в день летнего солнцестояния на стенах часовни видны светлые окружности. От катаров остались одни руины, иначе и быть не могло, слишком хороши они были для этого мира. Через много лет после взятия Монсегюра, неподалеку отсюда, в Фуа, в руки инквизиции попал один из последних совершенных. И тут же все окрестные катары поспешили добровольно заявить о себе в инквизицию, поскольку было известно, что совершенный не имеет права лгать и раскроет всех законспирированных собратьев.

После книжной лавки мы пошли осматривать руины замка. На месте, называемом Полем костров, в Средние века был установлен камень, увековечивший гибель защитников Монсегюра. Около этого камня стоял улыбающийся молодой человек и продавал туристам декоративные спичечные коробки с надписью «Сувенир из Монсегюра».

8 июля

С Пиренеев мы спустились к Средиземному морю, в Каталонию. В деревне, где мы остановились, по вечерам вся жизнь переносилась на улицу. Стирка, игра в карты, ужин, сплетни – все это происходило перед домами. Как-то вечером мы увидели на опустевшей улице старушку, которая сидела на стуле перед закрытым окном, спиной к улице, и разговаривала сама с собой. Мы подошли поближе, исполненные сочувствия к больной женщине. И увидели, что бабушка – просто-напросто болельщица и смотрит матч через москитную сетку, которую мы издали приняли за закрытое окно.

Старые каталонцы рассказывали нам какие-то поразительные истории, переходя, очевидно, с каталонского на французский, но у них был столь необычный акцент, что понять их занимательные рассказы было невозможно. Когда мы в отместку хотели что-нибудь рассказать в ответ, нам кивали, улыбались, но мы видели, что говорим на непонятном для них языке. Кроме акцента, Каталония отличается от остальной Франции номерами машин, мужскими прическами а-ля Яносик [42]42
  Яносик – главарь шайки разбойников, главный герой популярной кинокомедии, действие которой происходит в XVIII в. – Примеч. пер.


[Закрыть]и убеждением, что иностранное господство над этим регионом является временным и вскоре Каталония, пережившая за последние восемьсот лет едва ли полвека относительной суверенности, снова будет Независимой Каталонией.

9 июля

Возвращение в Париж и твердое решение, что это – последний отпуск летом. Единственный разумный сезон для отдыха – зима.

Михал, которому мы оставили на попечение квартиру, удивился нашему скорому возвращению. Он сидел весь в синяках и ссадинах, с головой, обмотанной бинтом, но довольный.

– Жизнь прекрасна, – принялся он убеждать нас, не имея сил подняться с дивана для приветствия. – Я чувствую себя так, словно заново родился.

– Ты и впрямь выглядишь как после акушерских щипцов, – прокомментировал это заявление Цезарий, показывая пальцем на белый тюрбан на голове Михала.

– А, это… Это ерунда. Главное – что со вчерашнего дня я больше не поляк. Перерезал пуповину. Прощай, прежнее отечество, раны на голове – это пустяки.

– Ты что, был в Сите и уже получил французский паспорт? – удивилась я, зная нелюбовь Михала ко всяческой бюрократии.

– Я – и француз? – возмутился он. – Да у меня «Марсельеза» в горле застревает!

– Женился на Ан или еще какой-нибудь голландке, – попробовала угадать я.

– А что, я уже так подурнел и запаршивел, что жениться пора? – усомнился Михал. – Ни то, ни другое. Просто перестал ощущать себя поляком – и точка. Будь у меня до сих пор польский паспорт, спустил бы его в Сену. Я всегда подозревал, что между мной и Польшей что-то не так, но вчера мера переполнилась. Я гулял с поляками, которые приехали в Париж заработать на ремонте, строительстве и на всем, что подвернется. Пили долго и нудно, пели бодрые песни. В полночь три мужика, вытянувшись во фрунт, заорали, как перед завершением передач на польском телевидении: «Еще Польша не поги-и-ибла». Я – ничего, зубы стиснул и жду, когда закончат. Все, кроме меня, стоят и голосят дальше.

Наконец допели и спрашивают, почему я с ними гимн не пел. Я, вместо того чтобы промолчать, начал доказывать, что наш гимн – неудачный. За двести лет с Польшей ничего хорошего не произошло, потому что не могло произойти, раз пример, как надо побеждать, нам дал Бонапарт. При Ватерлоо, у Березины или на Эльбе, спрашиваю я, ну где этот пример? И что это за гимн такой, который начинается с отчаянного: «Еще Польша не погибла»? Гибнет, гибнет и ни погибнуть, ни выжить не может. Надо гимн сменить, не то плохо кончим.

Мужики головами покивали, насупились и говорят, что я не поляк, потому что гимн оскорбил. Я им объяснил, что «Богородица Дева, Богом славна Мария» была прекрасная песня, полная силы и достоинства, она связывала нас со всей рыцарской Европой и христианским Западом. Традиция, господа! Наконец, наилучший довод, что я прав: они с пеленок поют «Еще Польша…» и что хорошего они видели? Из Польши, которая еще не погибла, приехали сюда, чтобы заработать себе на хлеб черной работой, господа журналисты, народные депутаты, инженеры. Вот этого я мог бы и не говорить. Они на меня набросились: мол, Польша в беде, мол, коммунистов победила, и Папа, мол, поляк, а я не поляк. Вышвырнули меня за дверь. Дальнейшее помню плохо, потому как выскочил на лестницу с почти полной бутылкой водки. Утром обнаружил, что я здесь. С Польшей покончено. В любом готическом храме я чувствую себя, как дома. Мое отечество – готика и барокко.

– А мое – барак, – констатировал Цезарий, обводя взглядом грязные стены.

– А кто тебя так красиво забинтовал и обделил пластырем, ренегат ты мой? – спросила я.

– Только не ренегат! Вы для тех вчерашних мужиков тоже не были бы поляками. В Польше б недели не выдержали. Вы только почитайте тамошние газеты – сплошное лицемерие и благородный вздор под псевдокапиталистическим соусом. Там все убеждены, что должны жить в нищете, потому что таковы законы экономики. Если бы этот народ не был настолько оглуплен и не жил в постоянном страхе – а что на это скажет Запад, которому на Польшу глубоко плевать, – если бы этот народ не боялся вечно, что матушка Россия даст ему по рукам… Они перестали думать. За них – но не для них – думает газета, псевдополитик, тип-всезнайка и… – Михал перебил себя: – Да о чем тут говорить… А раны мне перевязала ваша подруга Сабина.

– Что-то не припомню ни одной Сабины, может, это твоя подруга? – Я подозрительно глянула на Цезария.

– Сабина? Не знаю, – заверил мой благородный муж.

– Приехала сюда пара, Сабина и Корд. Изъяснялись на том же языке, что и капитан Клосс: «Ich ne parle pas deutsch», [43]43
  «Я не говорю по-немецки» – смесь французского и немецкого языков. – Примеч. пер.


[Закрыть]и даже по-английски не говорили. Французского они не знают тоже, но люди замечательные. Только у них пунктик на тему здоровой пищи. Всю неделю ели всякую «здоровую» дрянь и заваривали травяные настойки на родниковой воде. Привезли с собой пятьдесят кило «здоровой» морковки и кукурузы. Когда я ел мясо, смотрели на меня, как на варвара. Достали они меня этой диетстоловой! Я их здоровой пищи так нахлебался, что на следующий день они у меня за милую душу рубали фасоль по-бретонски с бараниной, причем купленной не в «здоровом» магазине, а у араба напротив. Жальче всего мне было их немецкую овчарку, которой, понятное дело, тоже пришлось сесть на вегетарианскую диету, чтобы не выглядеть менее аристократичной, чем хозяева. Я ее втихаря колбасой подкармливал, так псина не отходила от меня ни на шаг. Когда они уезжали, за два часа до вашего возвращения, собачка выла с тоски. Они спрашивали, как там ваша овчарка, потому что их – это вроде как мамаша вашей.

– У нас никогда не было ни собаки, ни знакомых Сабины и Корда. – Я все меньше и меньше понимала, о чем говорит Михал.

Цезарий бросил распаковывать рюкзак, поразмыслил с минуту и прояснил тайну пребывания тевтонцев в нашей студии:

– У нас собаки нет, но у предыдущих жильцов была молодая эльзасская овчарка. Скорее всего Сабина и Корд ничего об их переезде не знали и заглянули их навестить.

Михал остался у нас на послеобеденный чай, плавно перешедший в вечерний кофе. Поглумился над томиком стихов, присланным из Польши:

– О, очередной христианский поэт! Знаю такого, метафизическая пустота. В стихах, оно конечно, красиво смотрятся молитва, крест, аллюзии на мистический опыт, но чтобы так вот сразу – и христианский поэт? Удобно быть христианским поэтом, будучи вообще неверующим, особенно в Польше, где слезливая сентиментальность прочно въелась в религиозные переживания. Но не мне судить с бревном в глазу, – одернул себя Михал в третьем часу ночи.