Текст книги "Дикая Охота (СИ)"

Автор книги: Mantidae Lizard

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Lizard Mantidae
Дикая Охота

Дорога шла по лесу, петляла всё дальше и дальше меж невысоких холмов, где-то на горизонте переходящих в синеватые горы. Казалось, по ней уже много лет никто не ездил – она была запущенной, кое-где заваленной камнями, заросшей колкой травой; но каким-то чудом она сохранилась, и даже была чётко видна меж кустов и деревьев, почему-то упорно не желавших на ней расти.

По дороге двигался всадник. Странное зрелище представляли он и его конь – одежда всадника и цвет коня то казались абсолютно чёрными, то вдруг отливали серебряно-белым зеркалом. Зеркальными были и волосы рыцаря – несомненно, это был рыцарь, хотя на нём сейчас не было тяжёлых доспехов, лишь меч в блестящих металлических ножнах; это делалось понятно лишь при одном взгляде на него. Волосы были длинными и развевались по ветру, как и длинный зеркально-чёрный плащ. Ртутью отливало его лицо, красивое, с высоким лбом, но абсолютно лишённое красок.

Всадник двигался медленно, шагом. Казалось, он никуда не спешит, да и никогда никуда не стремился спешить, но почему-то сразу становилось ясно, что если нужно, он может, не теряя своего абсолютного спокойствия, словно зеркально-чёрная гладь озера, стать настолько стремительным, что редкий глаз сможет за ним уследить.

Но вот беззвучно раздвинулась листва на краю дороги. Пожалуй, человеческое зрение не смогло бы поначалу даже различить этого движения, но зоркий глаз Рыцаря мгновенно уловил его. Всадник тронул поводья – и конь тут же встал, как вкопанный.

Рыцарь с интересом (насколько вообще можно было различить интерес на этом бесстрастном лице) воззрился в сторону кустов. Пожалуй, удивиться было чему – на дорогу всё так же беззвучно вытекла абсолютно чёрная тень. Чернее ночи, чернее беззвёздного неба – настолько чёрная, что, казалось, глаз тонет в этой ослепительной яркости, за которой, возможно, лежали какие-то новые, невероятно объёмные миры – стоило лишь сформировать их лёгким усилием мысли... Рыцарь потряс головой, освобождаясь от наваждения, и попытался внимательнее разглядеть очертания тени. Длинные волосы, облегающее фигуру подобие платья с лёгкими заострениями на плечах, треугольником расширяющееся книзу... Тень была явно женской.

– Кто ты? – спросил рыцарь. – Давно я не бывал в этих краях, но знаю их как свои пять пальцев, и никогда не встречал здесь подобных тебе. Я не чувствую в тебе зла, но и иные качества в тебе отсутствуют...

Тень слегка шевельнулась.

– Я – дорога в абсолютное Ничто, – голос её также оказался женским, но низким и глубоким, как бездонная река. – Я съедаю тех, кто нечист душой – но могу помочь тем, кто имеет правильную цель и нуждается в моей помощи. В этих местах я недавно. У меня много имён – в последний раз меня называли Поглотительницей Сущего, но для краткости можешь называть меня просто Чёрная. Но каков же ты, путник? И каковы твои цели?

Конь переступил с ноги на ногу – ему явно сделалось неуютно. Всадник погладил зверя по холке, и тот успокоился.

– Меня называют Зеркальным Рыцарем, – сказал он. – Я – тот, кто возвращает людям их поступки и показывает им их истинную суть. Кто-то не выдерживает такого зрелища и убегает... Но в большинстве случаев это оказывается полезным – снимая лицемерные маски с людей, показывая им их самообман в самой откровенной форме, я побуждаю их двигаться вперёд.

Чёрная снова двинулась, словно бы кивнула.

– Вижу, у нас похожие цели и задачи, – сказала она. – А мою суть ты сможешь мне показать?

Рыцарь молча кивнул и вытащил блестящий живой ртутью зеркальный щит, притороченный к левой стороне седла.

– Смотри.

По поверхности щита пробежала рябь. Но вскоре она разгладилась, и загадочная новая знакомая Рыцаря вгляделась вглубь. Сначала она не увидела ничего. Но вот из глубины выплыл образ... Он очень быстро менялся, словно показывая все возможные формы богов, людей, даже животных – в основном, хищных; но был там и образ с длинными рогами, похожий на изящную небесную корову... Образы стали замедляться, и вот, постепенно, начал закрепляться один, делая бледными и стирая все остальные, проявляясь всё ярче в своей незыблемости.

Это был образ высокой девушки в свободных золотистых одеждах. Золотистые же волосы её свободно спадали на плечи, на прекрасном лице было выражение спокойствия, умиротворения, почти святости, как изображают лики на иконах. Тень удивлённо вздрогнула и отпрянула. Казалось, она была потрясена...

– Посмотри в глаза своему страху, – тихо сказал Рыцарь.

Чёрная была не из робких существ... Поразившись лишь на мгновение, она мгновенно взяла себя в руки и стала смотреть дальше, прямо в глаза светлому образу.

Глаза были огромными, серыми. Вначале казавшиеся выражающими умиротворение, теперь они словно затягивали внутрь. В чёрных зрачках всё ярче разгоралось то всепожирающее пламя, которое она так долго считала единственной основой своей сущности... Тут же она увидела, как изменились и сами черты образа – волосы вздыбились, словно от распирающего изнутри электричества, потемнели и стали колючими; выражение лица стало жёстким и диким, пропал золотистый цвет, сменившись то ли серым, то ли голубоватым – лишь угли глаз теперь горели ярко-красным сиянием пожара. Но не успела она что-либо подумать по поводу этого, более привычного образа, как картина снова изменилась – теперь золотистая святая и дикая красноглазая фурия сплавились в одно, рождая из себя нечто третье – потрясающей силы создание, истекающее одновременно величайшей любовью к миру и убийственной страстью охоты...

Она подняла голову на Рыцаря. Взгляд того оставался бесстрастным, словно унесясь поверх качающихся макушек деревьев куда-то далеко-далеко...

– То, что ты видела – только твоё, – голос его был столь же бесстрастен, словно сметающий серые листья осенний ветер. – И что с этим делать – решать только тебе.

– Спасибо тебе, – сказала Чёрная, но на сей раз в её голосе появились неожиданные нотки теплоты. – Долгие годы я убегала от того, что считала своей слабостью, воплощая в себе лишь огонь... Очищая других, сама я оставалась лишь тенью без чувств и эмоций. Но теперь я поняла, я знаю – те чувства, от которых я бежала, вернут мне полноту, сделают меня намного сильнее. И это будет началом нового.

– Я рад... – сказал Рыцарь, и голос его неожиданно дрогнул. – Но показывая другим их суть, сам я не могу разглядеть в своём щите ничего – лишь пустую гладь. Я долгие годы искал того, кто мне поможет... И, кажется, я прибыл по назначению.

– Я могу, – ответила она. – Но, думаю, ты уже понял мои методы. Тебе предстоит пройти через пустоту, чтобы полностью очиститься от наносного и разглядеть Себя.

Рыцарь сжал губы.

– Я предвидел это, – сказал он. – Я готов.

Он спрыгнул с коня и медленно двинулся в сторону Чёрной. Преданное, понимающее животное проводило его тревожным взглядом, но, зная, что выбор хозяина – это выбор хозяина, осталось стоять на месте в ожидании мига, когда он вернётся – или погибнет.

Она стояла совершенно неподвижно. Рыцарь приблизился к ней вплотную – она оказалась не двумерной, как обычные тени, а вполне объёмной границей... чего? Он не мог бы точно это описать, хотя где-то в глубине, в самой сущности своей, догадывался... Он сделал ещё шаг вперёд – и тут же вязкая, хищная чернота вцепилась в него и потащила к себе, не давая сделать движения, пресекая любую попытку сопротивляться... Он ещё чувствовал, как его выкинуло в абсолютно чёрную пустоту, где, казалось, не было ни времени, ни пространства, а потом...

...Она всё так же недвижно стояла и ждала. Долгое время не происходило вообще ничего, а потом она ощутила внутри себя вспышку света, словно раздался центр груди, выталкивая из себя нечто... Ещё мгновение – и Рыцарь лежал пред ней на земле, а белый свет в груди побледнел и погас, уступая место всегдашней непроглядной тьме.

Несколько секунд Рыцарь не двигался вообще. Потом зашевелился и поднялся. Внешне он изменился мало; но теперь изнутри него шла такая мощная, жаркая сила, что Чёрная невольно удивилась. Он вскинул на неё глаза. Ранее спокойные и тускло-зеркальные, теперь они полыхали красным.

– Кажется, я слишком долго был мёртв, – сказал он, и сила эта великая вылилась даже через его голос. – Грядёт начало нового. Грядёт Охота.

– Кажется, я тебя понимаю, – медленно проговорила она и вспыхнула по краям белым светом. Несколько мгновений – и из ослепительного белого пламени проявилась Та, что только недавно отражалась в щите. Святая, но дикая, порождающая, пестующая и убивающая одновременно. Будто бы в первые секунды она не могла подобрать точный образ, и очертания плавали, сменяясь и размываясь – но вот она решилась, и облик в длинном голубом платье, не стесняющем движения и перепоясанном широким чёрным кожаным поясом, с длинными ярко-медными волосами, светлой кожей и чёрными провалами зрачков, предстал пред Рыцарем.

– Тебе не нужно оружие? – спросил он.

– Оно здесь, – она открыла рот, и знакомая беззвёздная бездна предстала в открывшемся за острыми зубами провале. – Но если тебе нужно что-то более привычное...

Она вытянула руку, и рука словно выросла, материализовав в себе оружие, чем-то похожее на серп с вытянутым в длину основанием.

– Я знал, – улыбнулся он.

– Оставишь себе меч?

– Пожалуй.

Рыцарь прикрыл глаза – и тоже начал меняться. Стёрлась зеркально-чёрная одежда, оставив лишь кожаные штаны до колен; на теле набухли жилистые звериные мускулы, не делая его широким, лишь придавая обладателю грацию крадущегося тигра; волосы взметнулись – и часть их застыла сзади чем-то, похожим на два отброшенных назад рога... Глаза Рыцаря – теперь уже Охотника – по-прежнему горели ярко-красным, черты худого лица сделались жёсткими, кожа приобрела вместо ртутного неопределённый темноватый оттенок. В руке его был меч, но тоже изменившийся – не прямой, рыцарский, а расширяющийся к концу, чем-то похожий на длинное мачете.

– Неплохо, – кивнула Чёрная.

Миг, растянувшийся в вечность, они смотрели в глаза друг другу – всепожирающая бездна и неистовый красный огонь. Потом, не говоря ни слова, взялись за руки и зашагали в чащу.

Конь трансформировался в медведя и последовал за ними...

...Вой. Неистовый вой, пробирающий до костей. Ветер, сдирающий плоть. Страшный ветер.

Непроглядная тьма. Впрочем, она казалась таковой лишь на первый взгляд. Вскоре оказалось, что её будто бы нет, да и не тьма это вовсе... Словно из старых, полустёртых воспоминаний стали выступать образы, которые мог бы помнить только ребёнок – белый свет, высокий накрытый стол, мячик, красный с двумя крестообразно сходящимися зелёными полосками... Далёкий, эхом разносящийся детский смех... Он переживал всё вновь, переживал ярко и живо – и как он мог забыть?..

Потом пришло время Отчаяния... Ломающийся бурелом... Чёрные ветви на сером небе. Вороны.

Именно тогда он и принял решение отказаться от живых эмоций, заменив их зеркалом... Так легче переносились мучения; так он хотя бы знал, что сможет делать своё дело, не поддаваясь никому и ничему. Зеркало было частью его сути, но не всей сутью...

Словно бы острые зубы поймали его за грудь, изнутри – они задерживали его в этом моменте, выгрызая неверное решение, безапелляционно пожирая все нити, что связывали его на этом распутье.

И вскоре он почувствовал, что зубы эти доставляют не боль, но даже, скорее, удовольствие... Узлы старых связей теперь развязывались просто и легко, выскальзывая друг из друга сами. И давно истощившаяся грудь вдруг наполнилась жарким, живым огнём. Он начал вспоминать. Он знал, кто Он...

Он – великий огненный столб, пронзающий Бездну, дополняющий её, так, что ничто сущее не сможет родиться, если не будет этого союза...

И в момент, когда он это осознал, он полыхнул белым светом – в двух бесконечных направлениях... Великий Центральный Поток по праву занял своё место. Но что-то ещё нужно было сделать... Он только не мог припомнить – что.

Наконец, картинка прояснилась. Лес... Чёрная тень... Верный конь, всё ещё ожидающий его...

Он почувствовал, как его завертело и швырнуло о землю. Оглушённый, он некоторое время пытался понять, что происходит, потом вскочил, и – проснулся...

– Фух, – выдохнул он, оглядывая уютную комнату с округлыми стенами, выдолбленную в стволе огромного засохшего дерева, мягкую лежанку из трав и – Её, всё ещё спящую, в том же чёрном поясе и голубом платье. – Сколько же раз мне теперь будет это сниться...

Ещё раз взглянув на безмятежное лицо жены (ей явно снилось что-то приятное), он тихо встал и, чтобы её не разбудить, вышел наружу. Вчера жизнь сделала резкий скачок, и ему нужно было время, чтобы всё осмыслить. Он сел на ровный пень недалеко от входа и обхватил голову руками. Вчерашний вечер, как живой, встал у него перед глазами.

На лесную свадьбу собрались все лесные духи, звери и прочие причудливые создания, которых только сумели собрать те, кто жил в этой части леса. Пришёл и давний друг Рыцаря-Охотника, Финдгрин, полубог низенького роста и с курчавой головой. Он выразил сожаление, что не смог собрать остальных – все были очень далеко, и занимались своими делами по устройству Вселенной.

Костра не разожгли – хоть на лес стремительно опускалась ночь, всё было прекрасно видно, словно поляну залил какой-то почти невидимый зеленоватый свет. Впрочем, огня хватало в тех двоих, что стояли пред всеми, разбрасывая из себя тот немыслимый жар, что накопился в них за долгие годы их теневого существования. Охотник поднял руку, и на поляне воцарилась тишина.

– На правах Того, кто имеет Слово, – заговорил он, – я, по обоюдному согласию, нарекаю нас мужем и женой.

Словно бы зазвенели колокольчики жемчужно-белых цветов – и правда, весь лес зазвенел неземной красоты музыкой, в то же время простой и понятной, как журчанье ручья поутру. Гости вскинули руки и лапы, и стали выкрикивать поздравления, и вскоре в гомоне их голосов утонуло всё.

Пара смотрела друг на друга влюблёнными глазами, и на какое-то время лес залил этот весёлый шум. Но вот Охотник снова поднял руку вверх, и снова воцарилась тишина.

– Супруга моя, – обратился он к жене. – Отныне я нарекаю тебя Индатрис – Та, что перешагнула через свой страх.

– И обрела новую силу, – словно эхо, отозвалась она.

На поляне начался праздник – все веселились и угощались плодами, мясом и родниковой водой. Но вот, наконец, шум начал стихать, головы – клониться вниз. Супруги удалились в своё укромное жилище; гости начали растекаться с поляны, и вскоре снова наступила тишина – спокойная, предрассветная тишина...

...Он вздрогнул, возвращаясь к действительности. В низеньком проёме, похожем на большое дупло, показалась фигура в голубом – она щурилась на дневной свет, и, казалось, вся дышала каким-то неземным спокойствием.

– За столько лет, – сказала она, – мне впервые наконец-то стало действительно хорошо... Будто бы я обрела целостность вдвойне – приняла ранее отрицаемые стороны себя, и тебя, как вторую мою половину.

– То же самое, – кивнул он. – Только меня ещё тревожит во сне... То, что я пережил внутри тебя.

– О, это так просто не стирается, – краем рта улыбнулась она и села рядом. – Должно пройти время.

– Не стирается, говоришь? – он пытливо взглянул на неё.

– Ха, – ответила она, понимая, к чему он клонит. – Я, конечно, могу стереть всё, что угодно. Но на это наслоится твой новый опыт, и ты не сможешь забыть уже его. Если, конечно, ты не решишь отринуть эту Землю в принципе...

– Понятно, – криво ухмыльнулся он, опуская голову к земле. – Придётся смириться.

– Угу... – только и ответила она.

Супружеский долг стал для Охотника ещё одним испытанием. Бездна оказалась у неё не только во рту, и ему пришлось раскрыть всю силу своего внутреннего светового луча, ревущего и вздымающегося по обе стороны Бесконечности, чтобы заполнить эту ощерившуюся острыми зубами пустоту. Жене, судя по её лицу, это доставляло великое удовольствие, будто бы наконец-то был удовлетворён её копившийся все эти годы голод. Ему тоже было хорошо – наконец-то он смог отпустить на волю всю ту силу, что столь долгое время была скрыта в нём, и что, может быть, сожгла бы другую... Но не её.

– Ты об этом не пожалеешь... – только и сказала она, приоткрывая длинные веки.

Вскоре у Индатрис родилось десятеро детей-богов – пять мальчиков и пять девочек. Росли они в буквальном смысле не по дням, а по часам: через неделю они были уже вполне разумными и сформировавшимися детьми, по человеческим меркам схожими с восьмилетними, а через месяц достигли взрослого возраста, превратившись в статных юношей и девушек. Родители обучили их охоте, и долго не могли налюбоваться, как их лёгкие и быстрые дети скачут по лесу, с невероятной скоростью преследуя быстроногих оленей.

– Вот, мама, – юноша в лёгкой развевающейся тунике свалил под ноги матери тяжёлую тушу ярко-охристого, с белыми пятнами, оленя.

– Это я поймала, – подскочила его сестра – в точно такой же одежде.

– А я помог повалить, – парировал мальчик.

– Молодцы, – кивнула мать. – Разделите его на одиннадцать частей, отцу отдайте ту часть, которую он захочет... Мне же достаточно этого.

Она наклонилась, схватила рукой морду оленя, одним рывком оторвала ему голову и засунула себе в рот.

– Идите.

Дети взглянули на истекающую кровью безголовую тушу, переглянулись – и, схватив добычу за задние и передние ноги, лёгким бегом скрылись за деревьями.

Она лишь тяжело посмотрела им вслед.

"Кажется, они готовы, – подумала она. – Какие странные повороты судьбы – я получаю шанс осуществить то, что дремало в глубине моих желаний столько времени, но пробуждается это каким-то очень уж необычным образом"...

– Что думаешь? – Охотник вышел из-за деревьев; губы его были в оленьей крови.

– Думаю... Что хватит нам таиться в лесу и охотиться на зверьё. Наши дети выросли. Приближается срок...

Охотник таинственно улыбнулся; в глубине его глаз полыхнул огонь. Сел рядом с ней, обняв за плечи.

– Ты-то готова?

– Более чем, – широко, оскалив зубы, улыбнулась она.

Наступил вечер, и вся семья собралась у костра, глядя в огонь таинственно мерцающими глазами.

– Сегодня я хотел бы рассказать вам, дети мои, – начал Охотник, – историю своей жизни. Она полна горестей и несправедливостей; но именно поэтому я хочу, чтобы вы внимательно всё прослушали от начала до конца.

Родился я в семье благородной, но бедной. Родовые владения моих родителей были отобраны влиятельными, но нечестными людьми по ложному обвинению, и долгое время мы были вынуждены зарабатывать на жизнь лишь резьбой по дереву.

Но тем людям этого оказалось мало. Как я увидел своим зрением истины впоследствии, власть имущие решили, что таящаяся во мне сила представляет слишком большую опасность для них и их тёмных планов на подвластную им часть человечества; но поскольку они не решались уничтожить меня, страшась выпустить на волю мою настоящую сущность, они решили меня ослабить. В одну прекрасную ночь мои родители не вернулись домой. Потом их нашли на опушке леса с перерезанным горлом. Свалив всю вину на несуществующих разбойников, дело закрыли. Но к тому моменту я уже всё мог увидеть и узнать...

Я смог пробраться к одному из судей и задушить его обрывком верёвки. Но за ним стояли куда более влиятельные люди, и мне пришлось скрываться. Я сменил имя и внешность, раздобыл себе коня, уехал в другой город, и с тех пор стал именоваться Зеркальным Рыцарем. Многим людям я помог увидеть собственную их суть, ибо служил зеркалом их истинных лиц и поступков – к тому времени у меня стали раскрываться мои внутренние, магические силы. Не скрою, кому-то это сломало жизнь, кто-то даже после этого покончил жизнь самоубийством, не в силах вынести зрелища настоящего себя, без той лжи и лести, что он внушал себе и слушал от других многие годы. Но многие и исправились к лучшему, и в конце концов стали сильными и выдающимися людьми.

Однако, как вы понимаете, желание отомстить убийцам моих родителей и восстановить справедливость осталось где-то глубоко внутри меня. И вот теперь, наконец, я чувствую, что мой час пробил.

– Наш час, – тихо поправила его Индатрис.

– Наш... – согласился Охотник. – Мать, теперь твоя очередь рассказывать.

Она немного помолчала.

– Наверное, вы не знаете, – начала она, – что ваш отец был у меня не совсем первым... Тогда я была ещё совсем юной девушкой, и не знала своих настоящих сил. Мы жили в деревне с родителями. Жили небогато, но и не бедствовали – продавали молоко, яйца, занимались кое-каким ремеслом.

Но вот однажды в наш тихий уголок нагрянули гости из города. Надо сказать, вели себя они очень нагло – вламывались в дома, забирали понравившиеся вещи, портили остальные, издевались над хозяевами... Казалось, делали они это для развлечения – они явно были богаты и считали, что им позволено всё.

И вот один из них – молодой, наглый парень с большими чёрными усами – поймал меня в сарае. Тогда я была слишком физически слаба, чтобы сопротивляться. Я не могла и кричать – он зажал мне рот рукой.

Он повалил меня на сено и... всё произошло как-то неожиданно быстро. Я, вне себя от отчаяния, вдруг почувствовала внутри себя какую-то разрушительную, всасывающую мощь. Словно чёрные щупальца вытянулись из моего тела и крепко обхватили негодяя, буквально вжимая его в меня. Ещё несколько безмолвных, будто растянувшихся мгновений – и он утонул во мне, словно в трясине, и поверхность моего тела сомкнулась над ним. Я растворила его до конца, до самого последнего атома... прежде, чем поняла, что случилось.

Но он оказался сыном каких-то очень знатных родителей, которые знали, куда он пошёл. Я же вновь была слабой девушкой, разрушительная сила которой как возникла – так и скрылась вновь, затаилась в ожидании своего часа. Моих родителей также убили в отместку за исчезновение сына, убили в открытую, и я не смогла ничем им помочь. Мне удалось сбежать. Я скрылась в лесу, где при помощи долгих практик и настойчивого желания вновь извлекла из себя ту силу; с тех пор я бежала от всего, что напоминало мне о моей былой слабости – именно потому я так долго не могла принять себя полностью... Я не знала, откуда приехали те, городские; я караулила на обочинах дорог нечистых душой и поглощала их, в надежде, что среди них окажутся и убийцы. Но время шло, а те лица, что навек отпечатались в моей памяти, всё не появлялись – видимо, боялись ходить лесной тропой, а может быть, и вовсе больше не бывали в этих местах. Но теперь, наконец, мы с вашим отцом вместе вычислили их местоположение – и обзавелись достаточной армией для того, чтобы отомстить.

...Дети переглянулись. Ясно было, что "армия" – это именно они; неуязвимые для человеческого оружия, они, как и их родители, обладали силой, способной стереть с лица земли сотни врагов.

– И вот теперь, – снова заговорил отец, – пробил час поохотиться на тех, кто, может быть, разрушил сотни жизней, и так уверен в своей безопасности, что даже и не думает никуда убегать.

Он вскочил с места и поднял над головой незаметно материализовавшийся в его руке широкий меч, похожий на мачете.

– Я объявляю начало Дикой Охоты!

Его огненная мощь передалась и остальным – Индатрис и дети тоже вскочили с места, и с диким воем заплясали вокруг костра.

– В путь! в путь! – выкрикивала мать, размахивая своим серпообразным оружием. – Ветер зовёт!

– В путь! – вторил ей отец.

– В путь! – подхватили их клич дети. Мгновенно из воздуха материализовались одиннадцать коней – чёрный для Индатрис и белые – для детей. Охотник подозвал своего медведя, и тот обратно стал зеркальной масти конём, только теперь в бликах на его шерсти плясали ещё и красно-рыжие отсветы – непонятно, от костра ли, или самостоятельно, как отражение внутренней сути зверя и его хозяина.

Все вскочили на коней. Мать, понимая, что ей будет неудобно сидеть на коне в платье, вновь сменила обличье – теперь её обтягивал чёрный кожаный верх со множеством пряжек, и такие же, как у мужа, чёрные штаны до колен.

– Вперёд! – проревели родители, и дети подхватили их клич.

– Вперёд и ввысь!..

Город спал. Город лениво дремал в тусклом свете фонарей, последние поздние экипажи со стуком довозили своих разморённых вином и развлечениями хозяев до дома, и лишь вооружённые алебардами стражники с туповатым видом стояли или ходили взад-вперёд, охраняя улицы и уже закрывшиеся на ночь городские ворота.

– Чёрт бы подрал это внеурочное дежурство, – прорычал один из стражников, дюжий детина лет сорока с пышными чёрными усами, круто завитыми наверх. – Сейчас бы посидеть в таверне, выпить пивка, соблазнить пару-тройку красоток – так нет же, приходится охранять эти чёртовы ворота, будто бы сам чёрт угрожает на них напасть. Всем же известно, что за последние пять лет происшествий у нас не было вообще, не считая мелких краж да пьяных драк...

Напарник не ответил. Стражник круто повернулся, но не увидел в той стороне вообще ничего, словно ночь внезапно сделалась такой густой, что покрыла собой и тускло освещённые доски забора, и огни фонарей, начисто поглотив сущее... Почему-то стражник не мог отвести от этой тьмы глаз; лишь смотрел, как заворожённый, как из черноты вдруг возникли два огня – нет, глаза, полыхающих холодным, беспощадным пламенем. И не успел солдат осесть на землю и вымолвить пересохшими губами беззвучное слово "мама", как чернота надвинулась окончательно и проглотила его, разрывая и растворяя его тело и ум на мельчайшие частицы, невероятно болезненно выкорчёвывая из него всю душевную грязь, что он успел понабраться и понатворить за всю свою нелёгкую жизнь, по которой он всегда шёл с девизом – "не я такой, жизнь такая". Теперь жизнь возвращала ему долг за его безответственность. Ещё несколько сильнейших, ярчайших вспышек воспоминаний о тех ключевых моментах, где он мог бы исправиться, но не сделал этого – и он окончательно провалился в вязкую пустоту, а потом...

– Вперёд, – шепнула Индатрис, и в одно мгновение воздух наполнился диким шумом, воем, кличами. Больше не имея намерения скрываться, Дикая Охота одним ударом снесла ворота и помчалась по онемевшим в ужасе и недоумении улицам, словно сметающий всё на своём пути вихрь, вихрь безжалостной и справедливой мести.

Они не трогали детей и стариков, щадили чистых сердцем. Но негодяев они уничтожали всех до единого, врываясь в дома, срывая замки, вышибая двери и окна. До самой рукояти покрылся свежей кровью острый меч Охотника, в крови был и серп его жены, столь удобный для того, чтобы выпускать кишки и срубать головы. Многие в отчаянии бежали, взглянув в невыносимые глаза бывшему Рыцарю Зеркала, и их уже на улице добивали стрелы и мечи десятерых лёгких белых фигур, носящихся повсюду, словно призраки. Многие нашли своё пристанище в бездонной пасти Индатрис. И лишь дикий, нечеловеческий вой перекрывал весь шум вокруг, разрезая барабанные перепонки, сливаясь в одно с жуткой, всепоглощающей инфразвуковой вибрацией, которую ни с чем невозможно спутать; которая служит верным знаком приближения Бездны, имя которой – Конец.

Многие пытались наглухо запереть двери и окна, но кто-то в панике выскакивал и на улицу, где и попадал под горячую руку двенадцати жестоких всадников, которые носились так быстро, что невозможно было рассмотреть их лиц... Но окраины города были лишь началом. Пробежавшись кругом и зачистив от грешников сравнительно бедные кварталы, они кольцом начали смыкаться вокруг центра. На лицах родителей застыли страшные улыбки, обнажившие их зубы до самых дёсен; радостное возбуждение плясало на лицах детей, ещё не переживших той боли, что приносит порой жизнь, но уже понявших и принявших свою сущность и предназначение.

Охота врывалась в разукрашенные бальные залы, обитатели которых всё ещё продолжали кружиться в танце, пытаясь не обращать внимания на "глупый шум снаружи, с которым должна разбираться стража". Чрезмерно расфуфыренные дамы, белые парики мужчин, пудра, яркие ленты и чулки – всё это словно было призвано скрыть под собой гниль и разложение душ своих носителей; но даже самые изысканные духи не могли забить своим ароматом смрада этой гнили, выражавшейся в косых завистливых взглядах, поджатых губах, чудовищном высокомерии, стремлении понравиться или обогатиться любой ценой, даже посредством самой низкой и гнусной лжи, и сквозь всё это – абсолютном презрении и пренебрежении к другим, особенно тем, кто не обладал достаточным количеством золотых монет в карманах и сундуках. Охота врывалась, впуская свежий ветер, мгновенно сдувающий фальшь и напыщенность, оставляя лишь смертный страх на оплывающих лицах за мгновение до того, как зала превращалась в кровавую мясорубку. Никто не мог противостоять им; стража ломалась или исчезала под их натиском так же легко, как сдуваются с земли сухие листья внезапным порывом урагана.

Тех же, кто выбегал из домов, пытаясь выбраться из города, всадники настигали и добивали в пути, что превращало их предприятие в самую настоящую, всамделишную охоту...

Впрочем, как мы уже сказали, не все люди удостаивались такой участи. Были там люди и смелые, и благородные – кто-то из них, увидев и поняв, что происходит, и вняв приглашению охотников, вливался в стаю, отныне становясь её частью и обретая то безошибочное зрение, которое позволяло отделить достойных людей от недостойных. Были люди робкие, но не причинившие никому никакого зла – тех охотники отпускали с миром, даже иногда награждая наиболее достойных из них. Ворвавшись в одну из часовен, они остановились – странное зрелище: с ног до головы измазанные кровью фигуры с острым оружием и горящими глазами посреди этой мирной благости, золотых огоньков свечей и светлых ликов, смотрящих с икон.

– Ч-что вам угодно? – немного запинаясь (нечасто такое увидишь), но держась на удивление достойно, спросил их тридцатилетний, с каким-то необыкновенным мягким светом в глазах, служитель в тёмной рясе до пола.

– Мир тебе, – поздоровался Охотник. – Тебя мы не тронем, ты честен и чист. Но где остальные?

– Они... Да вы что же, собрались их убить?

– Только негодяев, – заверил Охотник. – Где?

– Проверь-ка верх, – скомандовала Индатрис сыну.

Один из юношей стремительной молнией метнулся за алтарь, и вскоре уже выволок откуда-то с верхнего этажа за шкирку двух слабо сопротивляющихся толстяков.

– Было трое, – сказал мальчик. – Один чист. Но эти...

– Свиньи, – взглянув им в глаза, докончила мать. – Наверняка наживаются на своих прихожанах и толкают им искажённые ценности, если не хуже... Тащи их вон, негоже святое место их поганой кровью марать.

– Мы найдём остальных, – мягко улыбнувшись, сказал на прощанье Охотник. – Уверяю вас, завтра ваш храм превратится в действительно достойное пристанище Бога.