Текст книги "Дни минувшие (Исторические очерки)"

Автор книги: Манаф Сулейманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Промысловые амбары и заводские, резервуары переполнились нефтью. Некому было таскать ее, некому было грузить "черное золото" на суда. Полиция разогнала моряков, собравшихся в городском саду на митинг. Они ушли за город, стали собираться неподалеку от городской скотобойни – Саллагхана. Здесь их настигли конные казаки. Грузить нефть и прочие грузы на тортовые суда заставляли военных моряков, капитанов, механиков. Забастовка продлилась около трех недель. Под влиянием этой забастовки начались рабочие выступления во всем Закавказье и на юге России.

В тот памятный июль 1903-го года Баку напоминал военный лагерь. Правительство стягивало войска, применяло самые жестокие меры, чтобы усмирить бастующих. Но рабочее движение ширилось и разрасталось.

В самый разгар революции 1905-го года царское правительство и контрреволюционные элементы учинили кровавую армяно-мусульманскую резню, дабы повернуть вспять революционное движение. Убили губернатора Накашидзе, одного из организаторов резни. Обстановка в городе накалилась до предела. И тогда из Петербурга в срочном порядке прислали известного своей жестокостью царского чиновника фон Вана, заместителя министра внутренних дел. Когда нога высокопоставленного палача ступила на перрон бакинского вокзала, все платформы, вокзальная площадь и прилегающие к ней улицы были оцеплены жандармами и конными казаками. Посторонних и близко не подпускали. Даже на крышах домов стояли солдаты. На всем пути следования фон Вана и его свиты по улицам Баку прекратили движение и приостановили транспорт.

Охрана проводила гостя до кареты. Лошади взяли с места в карьер, понеслись, высекая копытами искры из булыжной мостовой. Карета останавливается перед трехэтажным особняком на Воронцовской улице. Вместе с фон Ваном из кареты выходят губернатор и председатель городской управы. У дома номер четыре устанавливают усиленную охрану. Всякое движение в околотке запрещается.

С приездом фон Вана начались массовые аресты. Забастовщики противопоставили силе силу. Не вышли на работу служащие электрической станции. Город остался без электрического освещения. Наутро водовозы не развозили воду, метельщики не подметали улицы. Бросили работу фаэтонщики, фургонщики, аробщики, кондукторы и кучера конки. Закрыли лавки керосинщики, торговцы свечами. Попрятались дворники, город замело мусором. На конки вместо кучеров посадили солдат, но вагоны стояли – не было пассажиров.

Каждое утро, к девяти часам, в сопровождении усиленного эскорта жандармов и казаков к губернаторству подкатывала карета фон Вана. Здесь разрабатывались планы подавления забастовок и усмирения "мятежников". Казачьими нагайками, полицейскими шашками, солдатскими штыками, петлей насилия, тюрем и каторги забастовочное движение временно удушили.

Для того, чтобы оградить себя и свой трон от повторения "беспорядков", Николай II учредил в некоторых городах (Петербург, Москва, Киев, Тифлис, Баку) особые управления – градоначальство. В октябре 1906 года царь подписал указ об учреждении Бакинского градоначальства.

Во главе его встал другой палач – Мартынов. Бесцветные глаза этого крепко сложенного, свирепого вида мужчины источали холодное презрение и равнодушие ко всему живому. Мартынов облачался в полковничий мундир, при этом кончик ножен его шашки на широкой портупее, переброшенной через плечо, волочился по земле, на сапогах позванивали шпоры, на шее сверкал эмалью и золотом орденский крест. Мартынов велел изготовить для себя экипаж необычной формы. Он был очень просторный и с низкой посадкой. На заднем сиденье можно было уместиться троим. Однако чаще всего градоначальник шагал рядом с экипажем, который катился порожняком.

Мартынов был грозой бакинских гочу. Одно имя градоначальника наводило на бандитов страх. Они старались держаться от него подальше. Если же, паче чаяния, приходилось сталкиваться с ним лицом к лицу, гочу смирели, кланялись чуть ли не до земли, а потом вытягивались в струнку. Гочу имели привычку носить высокие, вроде генеральских, папахи из бухарской каракульчи. Мартынов принялся их укорачивать. Завидев гочу, делал знак своему адъютанту, тот срывал с гочу папаху, рассекал ее клинком надвое, нижнюю часть нахлобучивал владельцу на голову, а верхнюю швырял в него, либо бросал на землю.

Градоначальник подчинялся не губернатору, а непосредственно Петербургу. Полномочия имел неограниченные. И всю свою ненависть направлял на подавление революционных настроений. При одном упоминании о стачках и стачечниках он приходил в неистовство. Непокорных подручные Мартынова забивали плетьми до бесчувствия, заковывали в кандалы и засылали в невозвратную даль – на муки и верную смерть.

Иногда Мартынов садился в экипаж и сам, стоя, правил лошадьми. Прохожие в ужасе жались по обочинам. Градоначальство помещалось на углу Михайловской набережной и Садовой, где сейчас расположился республиканский Дом медработников. Одним балконом здание обращено к морю, другим выходит в сторону Губернаторского сада. Жил Мартынов в этом же здании. Днем и ночью у подъезда дежурили городовые. Над парадным входом и на углу перед домом висели большие газовые фонари, и вечерами весь квартал освещался ярким светом...

Для прекращения стачек и подавления "мятежей" крупные нефтепромышленники выделяли через "Совет съезда" на полицейские нужды ежегодно 535000 рублей. При первом же подозрении на "смуту" градоначальство принимало срочные меры. Были, к примеру, такие случаи: в сентябре 1908-го года в бакинское градоначальство поступило из Тифлиса письмо, где сообщалось, что, судя по сведениям, поступившим в канцелярию наместника Кавказа, бакинский житель Гаджи Зейналабдин Тагиев посылает денежные средства в Иран сторонникам революционного движения Саттар-хана и что надобно принять соответствующие меры пресечения. В октябре того же года градоначальство получило еще одно предписание от начальника Канцелярии наместника: "Ряд мусульман на Кавказе, потворствующих революции, помогает иранским революционерам деньгами и оружием. В их числе – бакинские жители Мухтаров и Тагиев, личности весьма состоятельные. Считая для себя честью довести до вашего сведения пожелание господина наместника, прошу Вас установить за вышеназванными лицами негласный надзор".

Градоначальник пригласил к себе Тагиева и Мухтарова, напомнил им о том, что Российская империя связана узами дружбы с персидским монархом. Не следует помогать иранским смутьянам и тем вызывать законное недовольство шаха. Сие может бросить тень на взаимоотношения двух держав.

Тагиев ответил градоначальнику: мы, мол, не оказываем никакой поддержки революционерам. В результате столкновений и междоусобиц погибло много людей. Остались сироты, вдовы, старики. Они погибают от голода, болезней. Мы помогаем несчастным. По шариату, долг каждого правоверного мусульманина поддерживать обездоленных. Иначе нас назовут кафирами.

...Баку развивался стремительно. В 1906 году на смену керосиновым фонарям пришли электрические светильники. Гаджибаба Ашуров получил в городской управе разрешение на постройку электростанции по Каспийской улице и на установку вдоль улиц столбов для электропроводов. В 1907-м году управа издает специальное постановление о порядке автомобильного движения в городе.

Город, его промысла и заводы напоминали собой гигантскую строительную площадку. Повсюду возводили здания, сколачивали вышки, поднимались заводские и фабричные корпуса. А это, в свою очередь, требовало большого количества древесины – балок, столбов, пиломатериалов. Безостановочным потоком по Волге и Каспию шел из России в Баку лес.

В городе обосновались фирмы, торгующие лесным материалом: "братья Адамовы", "Александр Гаджиев и К°", фирма Мирзоева, и т. п. В 1900 году в Баку имелось 10 огромных дровяных складов, 106 нефтяных компаний, 16 нефтепроводов, 56 механических мастерских.

В начале века заработала хлопчатобумажная фабрика Гаджи Зеналабдина Тагиева. Хозяин построил для рабочих мечеть, а для их детей – школу, из различных мест пригласил учителей, установил для них приличное жалованье, организовал для рабочих вечерние курсы самообразования, открыл аптеку и медпункт. Построил мельницу.

Пустить в ход фабрику оказалось делом нелегким. На это ушло шесть лет неустанных трудов, 5 миллионов золотых рублей. На возведение фабричных корпусов было затрачено миллион 600 тысяч рублей, на технику и оборудование, привезенные из Европы, – миллион 800 тысяч, на строительство мечети, школы, жилья для рабочих, на прокладку дороги ушел не один мешок денег. А сколько средств понадобилось только для того, чтобы "умаслить" царских чиновников в Москве и Петербурге. Если присовокупить сюда все подарки и взятки, выйдет много более пяти миллионов.

Труднее всего оказалось добиться разрешения на постройку фабрики. Завязалась ожесточенная борьба с 28 крупнейшими фабрикантами во главе с "королем русского текстиля" Саввой Морозовым. Их тревожила близость к Баку хлопковых плантаций, в результате чего себестоимость продукции будет намного ниже. Они опасались выпустить из рук рынки сбыта в Иране и Турции, в русском Туркестане. Да и в самом Закавказье бязь неминуемо упадет в цене. Та же самая угроза нависла над рынками сбыта на Ближнем Востоке и в Средней Азии, во всем мусульманском мире.

О сложившейся ситуации проведал бухарский эмир. Он предложил Тагиеву построить фабрику либо в самой Бухаре, либо в Самарканде или Хиве, обещая, что обеспечит производство дешевым и добротным сырьем. Тагиев отклонил его предложение, заявив, что фабрика нужна Баку. Следует отметить, что в конце XIX века, прежде чем строить фабрику, Гаджи Зейналабдин приобрел в Джеванширском уезде 26 тысяч десятин территории, именуемой "Эльдар мюлькю" "Эльдаров надел". (В сущности, он взял землю в аренду. Но тогда в Азербайджане это выражение было не в ходу, говорили о "купле-продаже"). В первый же год он расширил здесь посевы хлопка с 40 до 250 десятин, урожайность хлопчатника выросла в шесть раз. В деле получения разрешения на строительство фабрики положительную роль сыграл высокопоставленный чиновник из Петербурга по фамилии Ермолов. Как бы там ни было, фабрика была отстроена и пущена в ход. Однако разозленные конкуренты устроили ночью пожар на фабрике. Рабочие своими силами потушили пожар, однако урон оказался значительным. Сгорели склады с готовой продукцией, вышла из строя часть оборудования.

Фабрика Тагиева стала в России одним из предприятий, оснащенных самой современной для того времени техникой. Сюда завезли из Европы две с половиной тысячи различных механизмов. Ткацкие станки закупили в Англии. Предприятие должно было выпускать тридцать миллионов аршин бязи в год. По тем временам это означало миллион 700 тысяч рублей золотом. Бакинская текстильная фабрика, двадцать девятая по счету в России, стала новой отраслью производства в Азербайджане. Она была первым и единственным предприятием подобного рода на всем Кавказе.

К сожалению, этой фабрике разрешили выпускать только бязь. Фабриканты центра России воспрепятствовали выпуску на окраине ситца и других тканей. Продукция фабрики на первых порах продавалась в Закавказье, Туркестане и Персии. Спустя несколько лет бязь с тагиевской фабрики пошла во все мусульманские страны. Ее покупали для погребения покойников, из нее делали покаянное одеяние те, кто совершал паломничество к святым местам – в Мекку, Кербелу, Хорасан. Ведь эта бязь была выткана на фабрике мусульманина руками правоверных рабочих и мастеров.

Раз уж речь зашла об эмире Бухары, коротко расскажем о его дружбе с бакинским миллионером. Еще в девяностых годах прошлого столетия правитель Бухары Эмир Сеид Мир Абдул Ахад-хан ежегодно ездил лечиться на Кавказские минеральные воды. Путь его, естественно, пролегал через Баку, и всякий раз, по дороге на курорт или домой, он со своей свитой на несколько дней останавливался в нашем городе. Он бывал на промыслах, ездил на заводы, на фабрику, интересовался Мардакянской школой садоводства, присутствовал на молениях в Биби-Эйбатской мечети, посещал театр и другие зрелища. Своей резиденцией эмир неизменно избирал городской дворец Тагиева или его мардакянскую дачу.

Эмира, прибывшего из Туркестана, на пристани пароходного общества "Кавказ и Меркурий" встречали местные власти – губернатор и вице-губернатор, начальник порта и военный комендант, командир военного гарнизона, градоначальник, полицмейстер. Причал устилался коврами, развевались флаги; произносились приветственные речи. Эмир усаживался в коляску, выписанную Тагиевым из Европы, – с надувными колесами на мягком резиновом ходу, и в сопровождении эскорта казаков направлялся в резиденцию. Церемония с той же торжественностью повторялась при проводах эмира с бакинского вокзала (особый скорый состав вез его на Северный Кавказ) и при его возвращении в Баку. Иногда для встречи и проводов эмира из Тифлиса приезжал тамошний комендант. В поездке эмира сопровождали русский генерал, русский медик, переводчик по фамилии Шихалибеков, а также десятка два приближенных из Бухары. Во всех торжествах, связанных с пребыванием Абдул Ахад-хана в Баку, участвовал консул Ирана Мирза Мехти-хан.

Приезжая в Баку, эмир завел обыкновение вручать высокопоставленным чиновникам, миллионерам и даже простолюдинам золотые, серебряные ордена и прочие награды Бухарского эмирата. Гаджи Зейналабдин Тагиев, к примеру, и его тесть генерал-майор Араблинский получили золотой орден "Восходящей звезды" первой степени. Гаджи получил в подарок от эмира золотые часы большой ценности с теплым посвящением, выгравированным на внутренней крышке. Эмиру пришлась по вкусу тагиевская коляска на бесшумном резиновом ходу. Тагиев подарил ее правителю вместе с парой дорогих рысаков и кучером в придачу. Правда, кучер заскучал в Бухаре и вскоре вернулся в родной Баку...

Пустив в ход фабрику, Тагиев решил расширить ткацкое дело в Закавказье и отправил в Тифлис Алескер-бека Махмудбекова, поручив тому арендовать землю. Вскоре по улице Михайловской выросло здание еще одной тагиевской фабрики, выпускающей бязь. Сырьем ее снабжали западные районы Азербайджана, занимающиеся хлопководством. Транспортные расходы были минимальными, а себестоимость продукций низкой

В начале XX века в Баку насчитывалось уже двести с лишним крупных и мелких заводов, фабрик, всевозможных мастерских. Однако этот крупный промышленный город все еще освещался керосиновыми фонарями. Электрическое освещение имелось на нескольких центральных улицах: Николаевской, Великокняжеской, Ольгинской, Торговой, Телефонной, да еще на набережной. Когда к стачечникам присоединялись рабочие электростанции и уличные фонарщики, продавцы свечей и владельцы керосиновых лавок ликовали: их товар расхватывали с ходу.

Бывший главный архитектор городской управы Зивер-бек Ахмедбеков говорил, что по темпам развития Баку представлял в то время уникальное явление. Он расцветал и хорошел буквально на глазах.

Государственный сенат утвердил герб города. В мае 1900-го года состоялась закладка фундамента Бакинской городской думы (ныне здание исполнительной власти города Баку). Это красивое, величественное здание стало достопримечательностью города. Автор проекта – архитектор Гославский щедро проявил свой талант, а городская управа не поскупилась на средства. Наместник Кавказа утвердил проект. Строительство здания обошлось в 400 тысяч рублей. Чтобы украсить фасад, из Италии доставили красный декоративный кирпич, цветной мрамор. Городская управа, учрежденная в 1870-м году и с тех самых пор помещавшаяся в двухэтажном доме у Двойных крепостных ворот, в 1904-м году переехала в свое новое здание – особняк у Ширванских ворот.

В некрологе, который был посвящен Гославскому, скончавшемуся в том же году, подчеркивалось, что здание городской думы – плод неистощимого вдохновения и блестящего таланта. Маститый зодчий – автор проекта здания мусульманской женской школы в Баку, ряда других представительных бакинских построек конца XIX – начала XX века.

Бакинская управа считалась одной из самых богатых городских управ России. Городской голова в Тифлисе – административном центре Кавказа, где находилась резиденция наместника, – получал ежегодно 4 тысячи рублей жалованья. В то время как бакинские миллионеры из хвастовства перетянули к себе из Курска в качестве городского головы Раева, прельстив его жалованьем в 20 тысяч рублей. Для сравнения заметим, что в Петербурге – столице империи – даже чиновники самого высокого ранга получали не более 15 тысяч рублей. Кичливая щедрость "отцов города" служила неистощимым объектом насмешек фельетонистов.

Раев потянул за собой земляков из Курска, устанавливая для них высокие оклады. Все, что требовалось городскому хозяйству, заказывалось курским заводам. Однажды на заседании городской думы зашла речь о санитарном состоянии общественных туалетов. Решили установить в них традиционные на Востоке кувшины для подмывания – афтафа. Слово взял гласный думы Кербелай Исрафиль Гаджиев, по прозвищу Энгюштер ("Колечко"). "Господин Раев, – сказал он, – хорошо было бы заказать афтафа на одном из заводов в Курске. И кстати, вот уже четыре месяца, как скончался шейх-уль-ислам, мусульмане остались без духовного пастыря, может, вы выпишете из Курска нового шейха?..".

Дом Кербелай Исрафила на Шемахинской дороге, в котором сейчас помещается орган исполнительной власти Ясамальского района, – подлинный памятник архитектуры. Насколько лаконичен и выразителен внешний вид здания, настолько же изящно его внутреннее оформление. Особняк выстроен в стиле модерн.

А прозвище свое Кербелай Исрафиль "заработал" после того, как преподнес супруге губернатора бриллиантовое кольцо. В газетном фельетоне о выборах в Бакинскую думу ему посвятили следующие строки:

В думу выборы идут,

Новый гласный тут как тут.

Получил местечко

Исрафиль Колечко...

Лицом к лицу со зданием думы, на противоположной стороне Николаевской улицы стояла русская женская школа святой Нины. Перед Губернаторским садом возвышалось семиэтажное владение Мирзабекова. Он отстроил его всего за несколько лет. Ранее здесь лепились друг к другу полуразвалившиеся лачуги. Их владельцам щедро заплатили, переселив на новое место. Лишь один – Гаджи Зульфугар Манафов, наследник Гаджи Гарабалы, наотрез отказался продавать свой отцовский дом. Мирзабековы пустили в ход уловки, стали подыскивать посредников, сулили немалые деньги. Все оказалось тщетным: домовладелец заявил, что настоящий мужчина никогда не продаст пришлому люду дедовский очаг. Деньги – грязь. А на этом месте я мол, построю такой дом, который затмит ваши семь этажей. Он действительно выстроил вместо старого дома трехэтажный особняк, который смотрелся лучше мирзабековской громадины. С улицы особняк кажется узеньким, зато он широк и просторен со стороны двора. Там, где сейчас двор, стояла баня Гаджи Зульфугара. В растворе на первом этаже, выходящем на улицу он держал небольшую лавку, предлагая покупателям самые свежие ягоды и фрукты – яблоки, груши, лимоны, апельсины, чарджойские дыни, виноград.

Многоподъездное владение Мирзабековых, развернувшееся по фасаду почти на целый квартал, – построено в ренессансном стиле с широким использованием элементов классицизма. Фундамент дома был заложен в 1911 году, а строительство завершено в 1915-м. Увидев, что первая мировая война затягивается и обстановка становится все более сложной, непредсказуемой, хозяева продали дом Мусе Нагиеву за миллион двести тысяч рублей золотом, деньги перевели в американские банки, а вскоре и сами перебрались в Нью-Йорк.

Жилой дом по другую сторону переулка возведен в течение одного года 1893-1894. В этом трехэтажном особняке останавливался иранский шахиншах Музафереддин, посетивший Баку по пути в Европу. Дом выстроен в стиле классицизма с элементами модерна. А замыкает этот квартал каменное чудо, подлинный памятник архитектуры начала XX века. Это дом братьев Садыховых, возвышающийся у крутого спуска к морю по Садовой улице. Дом находился перед старым кладбищем, и, говорят, многие недоумевали: "Ай Кербелай, что за неудачное место ты выбрал, швырнул на ветер целое состояние". Садыхов отвечал друзьям: "Не мелите чепухи, место преотличное, вон губернатор разбил для меня сад под окнами дома". В архитектуре дома органично использованы восточные и азербайджанские национальные традиции.

Немного выше, на скалах Чемберекенда, построил свой трехэтажный особняк, похожий на корабль, Казиев. На следующий день после переезда слуга сообщил хозяину, что кто-то открыл ночью ворота, забрался во двор и унес колеса с фаэтона. Услышав об этом, Казиев заспешил на биржу, нашел маклера и в тот же день продал особняк... Его спросили: "Не жалко дома? С таким старанием строил". Тот ответил: "Хотелось привести околоток в божеский вид, убрать отсюда скотные дворы, открыть лавки, мастерские. Занять людей ремеслом, дать им кусок хлеба. Но уж коли в махалле* воруют колеса, которые ничего не стоят, то и жить там не стоит".

______________

* околоток, квартал.

Неподалеку от особняка Казнева возвышалось одноэтажное, с высоким бельэтажем и террасой, здание школы "Сафа" ("Благодать"). Здесь, в Чемберекенде, сосредотачивалась едва ли не треть всех двухколесных арб, на которых развозили по городу грузы. В любом дворе было по две, по три, а то и по пять таких телег. Они выстраивались под вечер бок о бок, нескончаемыми рядами. Не успевали сгребать навоз. Здесь же держали крупный рогатый скот, коз и овец. На склонах за Чемберекендом колосились пшеница, ячмень.

Там, где начиналась Большая Чемберекендская улица, возвышался трехэтажный доходный дом и баня Ага Гадирова. Нижний этаж дома занял под лечебницу доктор Мамед-Рза Векилов. По четвергам он принимал бесплатно, с бедняков денег не брал, выписывал им лекарства за свой счет. В прилепившемся к этому особняку двухэтажном доме находилась школа "Саадет" ("Счастье"), потом ее перевели в другое помещение. В этом районе выделялись две улицы, имеющие жизненно важное значение для всего города, – Водовозная и Колодезная. Отсюда из колодцев, пробитых в скальном чемберекендском грунте, брали питьевую воду и развозили ее в бочках по городу. В непосредственной близости от этих улиц привлекают внимание два известных строения: дом Абдулхалыга Ахундова на пересечении улиц Мехти Гусейна и Буньят Сардарова и особняк Миронова, выходящий в сад Мирзы Фатали Ахундова. Оба дома великолепные архитектурные образцы.

Для развлечения "сливок" бакинского общества построили павильон из дерева. Его оштукатурили, выбелили и назвали "Белым клубом". Помещался он близ Ширванских крепостных ворот. Как-то ночью, когда дул сильный "хазри", знаменитый бакинский норд, случился пожар и павильон сгорел дотла. Подозревали, что "Белый клуб" подожгли нарочно. Здесь собирались заядлые картежники. Богатей, щеголи, гочу, шулера всех мастей собирались под крышей клуба и развлекались тут до утра. Конечно, не обходилось дело без потасовок.

После того, как "Белый клуб" сгорел, местные толстосумы выпросили у городской управы часть Губернаторского сада для постройки летнего клуба. Проект поручили архитектору Тер-Микелову. Его даже откомандировали на Лазурный берег – в Монте-Карло, чтобы он присмотрелся к тамошней филармонии, ознакомился с ее проектом. И соорудил нечто подобное здесь, в Баку. Считалось, что филармония в Монте-Карло по своей красоте занимает одно из первых мест в Европе. От здания к морю вереницей спускаются девять площадок – террас. Тер-Микелов вернулся из Монте-Карло, переполненный впечатлениями и замыслами. Летний клуб построен на пересечении Николаевской и Садовой улиц. Фасадом он обращен на дом братьев Садыховых, в профиль смотрит на здание Мариинской русской женской гимназии, построенной Тагиевым, а также на дворец Дебура, управляющего делами бакинской конторы Ротшильда. (Впоследствии он продал этот дворец нефтяной компании "Кавказское товарищество"). Сейчас здесь находится Музей изобразительных искусств имени Р. Мустафаева.

Рассказывают, что глава этого акционерного общества, миллионер Гукасов, упросил архитектора сделать так, чтобы из дворца, где он проживал с семьей, было не только слышно, но и видно все, что происходит в летнем клубе. К тому же, ему не хотелось, сидя на балконе, "любоваться" немой стеной. Просьбу миллионера уважили и поступили довольно оригинально. Обычно сцена в зрительном зале "смотрит" на главный вход. В филармонии, то есть в летнем клубе, вход в зрительный зал находится сбоку от сцены, а сам зал повернут задом к глухой стене на Садовой улице. Так что из окон и с балкона бывшего дворца Дебура, как на ладони, видна сцена летнего клуба.

Правда с этого балкона нефтяным магнатам приходилось наблюдать и другие сцены. Однажды во время многодневной стачки бакинского пролетариата сюда стеклись тысячные толпы забастовщиков, и капиталистам не оставалось ничего иного, как подписать договор с рабочими, удовлетворив большинство их справедливых требований.

Стараясь досадить друг другу, миллионеры возводили в городе дворцы роскошные, величественные чертоги. Все они разительно отличаются один от другого и каждый по-своему прекрасен.

За короткое время в Баку воздвигли несколько культовых сооружений храмы, мечети, соборы: Тазапирскую и Голубую, или Аждарбековскую, мечети, Будаговскую церковь, лютеранскую кирху, православный собор.

Храм Александра Невского, или, как его называли, "Гызыллы килсеси" ("Золоченая церковь"), поднялся на высоком холме в центре города. Золотые купола ослепительно сверкали под солнцем. Они были видны за десятки верст. Капитаны кораблей определяли в море направление по главному куполу, венчавшему храм.

Александр III, отпустивший ассигнования на сооружение в Баку монументального кафедрального собора, поставил условие, чтобы собор был исключительным по роскоши и красоте. Посовещавшись, зодчие решили строить храм, похожий на церковь в Новом Афоне, но во всем превосходящий ее. Сам академик Марфельд был назначен главным архитекторов. Из Нового Афона привезли чертежи, рисунки. Когда проект был почти готов, выяснилось, что средств отпущенных царем, маловато. Начался сбор пожертвований. Из двухсот тысяч рублей, собранных в Баку, сто пятьдесят тысяч рублей пожертвовали мусульмане.

В начале октября 1883-го года Александр III с женой и двумя сыновьями, в сопровождении огромной свиты, прибыл из Тифлиса в Баку. Вокзал был подготовлен к торжественной церемонии: всюду ковры, море цветов, стены расцвечены флагами, на заборах, на плоских крышах одноэтажных привокзальных строений пылали светильники, расставленные в нескольких аршинах друг от друга. По одну сторону выстроились миллионеры, дворяне, купцы, по другую высокие гражданские и военные чины. Сплошной стеной стояли солдаты с оружием наизготове. От населения города приветствовать царя уполномочили Гаджи Зейналабдина Тагиева.

Царский поезд остановился у перрона. Немного погодя в дверях вагона показался император в военном мундире. Все обнажили головы. Кроме Тагиева. Губернатор настойчиво прошептал ему что-то на ухо, но он не обратил внимания. В окружении губернатора, городского головы, "отцов города" Тагиев подошел приветствовать царя. Тот недовольно уставился на его папаху и спросил:

– Ты чей подданный?

"Подданный вашего величества", – зашептал Тагиеву губернатор. Но Гаджи Зейналабдин ответил по своему разумению:

– Я подданный Российской империи.

Александр III спустился на привокзальную площадь и сел в царскую карету.

Бакинский плотник Муталлиб-киши– очевидец описываемых событий – с интересом рассказывал:

За три дня до приезда царя глашатаи обошли все кварталы города с вестью о том, что его величество император всероссийский изволят пожаловать в Баку. В объявленный день народ с раннего утра заполнил Балаханскую, Базарную улицы и Кубинскую площадь, по которым должен был проследовать царский экипаж. В то время по обе стороны этих улиц тянулись невзрачные одноэтажные домишки. От вокзала и до старого мусульманского кладбища по улицам разостлали ковры, паласы. На крыши водрузили факелы. Они полыхали вовсю. Вдоль проезжей части выстроились солдаты!. Народ прижимался к стенам, толпился за спинами солдат. Впереди стояли русские, за русскими – инородцы. Все с нетерпением ожидали появления царя.

Вдалеке показалась сияющая золотом и серебром карета императора. Она направлялась к Кубинской площади. Позади кареты ехали казаки, по бокам ее окружали жандармы. Прочие следовали на расстоянии. Вдруг сквозь строк-солдат прорвался старик-мусульманин с пылающим факелом в руке. Он бросился бежать впереди кареты. Казаки, пришпорив коней, мгновенно взяли его в кольцо.

Увидев это, царь велел остановить карету и приказал подвести старика. Старик бросился на колени, подал августейшей особе челобитную. Переводчик, просмотрев ее, доложил суть дела. Император милостиво улыбнулся и что-то поручил своему адъютанту. Старика отпустили. Позже выяснилось, что он подал жалобу на собственного сына. который вышел из-под отцовского повиновения, отказывает в помощи престарелым родителям. Парень служил чиновником в городской управе. Позже сочинили легенду, будто император пожаловал старику чин, на класс выше, чем чин его сына, дабы тот впредь слушался родителя, не смея нарушить табель о рангах.

Карета приближалась к месту старого мусульманского кладбища. Здесь уже – был вырыт огромный котлован под фундамент собора. Крыши близлежащих домишек были усыпаны людьми. Карету встретили рукоплесканиями и криками "Ура!". Царь в сопровождении двух священников спустился в котлован. Царю поднесли золотой слиток в виде небольшого кирпича. Тотчас начался молебен. Царь обтер кирпич полой своего мундира и заложил его в кладку собора. Туда же рукой императора были заложены подношения бакинских миллионеров – ларцы с драгоценностями, дубовые ящики с империалами, бронзовые сосуды с золотом и серебром. Царь поместил в тайник слиток, где обозначалась дата строительства храма. Напутствуемые молитвами "святых отцов", каменщики заделали тайник.

Наутро гонцы – кто пешим, кто верхом на осле или верблюде – разнесли по улицам и базарам новую весть: эй, люди, слушайте и расскажите тем, кто не слышал. Царь-батюшка, явив высочайшее милосердие, помиловал арестантов. Завтра он сам выпустит их из тюрьмы. Каждый, кто хочет, может посмотреть на это.

Уже с рассвета вокруг центральной городской тюрьмы, что находилась между Губа-мейданы и Кемюрчю-мейданы, началось столпотворение. Муталлибу он был тогда совсем мальчишкой – удалось пробраться поближе. Царская карета, окруженная эскортом казаков, остановилась у чугунных ворот тюрьмы. Из кареты вышел император. Это был грузный, внушительного вида мужчина с рыжей бородой. Глаза у него сверкали. Он сделал знак. С лязгом отворились огромные железные ворота. Заключенных по одному стали выводить на Ганлы-тепе Кровавую горку. Они шли, согнувшись, и все старались прижаться к стене. Видно, уж очень грозным показался им облик "милосердного" царя-батюшки.