Текст книги "На войне Дунайской (Документальная повесть)"

Автор книги: Мамсур Цаллагов

– Слушаюсь! – Келлер сам помчался на коне к линии батарей, собранных у юго-западной окраины деревни.

Первые залпы четырнадцати орудий сотрясали все вокруг. Турецкие гранаты не рвались больше у наблюдательной высоты Скобелева. Он смахнул с фуражки упавший с деревьев снег и приказал:

– Коня!

Над полем боя поднялось знамя 16-й дивизии Скобелева.

С паническими возгласами: «Ак-паша! Ак-паша!»[19]19
  Ак-паша! – белый генерал. Так называли турки Скобелева еще с летней кампании, когда видели его на ноле боя в белом кавалерийском мундире.


[Закрыть] турки бросали ружья, убегая в глубь села.

На Шипкинских высотах гремело сражение. Генерал Радецкий сковывал находящиеся там войска низама, чтобы они не обрушились на голову Иметлийского отряда.

Михаил Дмитриевич придержал коня, протянул руку. Хоранов подал ему тяжелый полевой бинокль.

– Вижу белый флаг на кургане Весселя!

– И я вижу, ваше превосходительство! Лопнул Вессель-паша!

В тот момент, когда Вессель-паша, оказавшись в безвыходном положении, окруженный со всех сторон в своем лагере Шейново, выкинул белый флаг, Радецкий продолжал сражаться на высотах. Шипкинский отряд оказался в крайне тяжелом положении. Турки напирали на атакующие цепи Подольского полка.

Перевал заволокло дымом орудийной канонады.

Скобелев позвал ординарца.

– Марш на Орлиное гнездо, передай Радецкому, что Вессель-паша сдался, и скажи там турецкому коменданту, чтобы он тоже сложил оружие. Передай ему, что если я через два с половиной часа не получу ответа, так все они у Магомеда в раю будут.

«Я повернулся и поскакал исполнять приказание, – говорится в воспоминаниях урядника из Осетинского дивизиона. – Передо мной высились от самой подошвы покрытые снегом Балканы, голова Святого Николая была закутана облаком. Не успел еще я доехать до Шипки, как за мной скачет адъютант и передает мне записку Весселя-паши с приказанием сдаться для паши – коменданта шипкинских высот. Я спрятал записку и поскакал через Шипку, по дороге вверх. Вскоре так стало круто, что я слез с коня и повел его в поводу. Я горец, но скажу, что идти было нелегко. На половине горы меня остановили. Один взял коня, другой схватил меня. Я потребовал, чтобы меня вели к паше. Мы стали подниматься вверх, миновали цепь, шли мимо войск, которые мало обращали внимания на меня, одетого в бурку и шапку-папаху. Наконец привели меня к землянке. Один вошел в нее, потом вышел и толкнул меня в дверь. Посередине, стоял громадного роста паша. В углу сидел человек, оказавшийся потом переводчиком. Я дословно передал слова Скобелева и записку.

Этот громадный человек, прочтя записку, опустился на скамью, положил перед собой эту записку и, опершись на локти, горько заплакал.

Потом он встал, оправился и, пригласив меня следовать за собой, пошел из палатки. Не помню, как это вышло, но я схватил его рукой за шашку. Паша остановился, отстегнул шашку от пояса. Я хорошо помню только одно, что он был подпоясан и отдал мне шашку, которую я взял в правую руку. Мы вышли. Паша подошел к брустверу, мы вошли в него. Под бруствером сидели и лежали солдаты и офицеры. Он им начал говорить, что приказано сдаться. Внизу, под нами, слышался страшный гул голосов. Из-за бруствера высунулся до половины тела офицер с горящими глазами и начал что-то дерзко возражать паше. Снизу ему вторили и гудели. Жутко стало.

Паша сверкнул глазами, его за минуту грустное лицо блеснуло гневом, он быстро обернулся ко мне, и не успел я ничего сообразить, как он выхватил эту мою шашку из ножен, взмахнул ею, и дерзивший офицер покатился за бруствер с разрубленным черепом.

Сразу все смолкло.

Паша далеко отбросил мою шашку на снег, где она проложила кровавую полосу, и энергично отдал приказание.

Все успокоилось. Войска молча стали складывать оружие. Не знаю, как это вышло, но я взял в ножны мою шашку, снова подошел к паше и снова передал приказание Скобелева, прибавив, что я должен еще сообщить о сдаче Радецкому.

Паша молча показал мне рукой на верх горы, и я отправился пешком по дороге. Через несколько минут я был у Радецкого. Он сидел в землянке. Я передал ему о взятии Весселя-паши. Он сначала не верил, а потом спросил: „Где начальник штаба?“

Я выскочил из палатки и закричал начальнику штаба. Собрались офицеры. Вышел Радецкий. Радость была неописуемая. „Ура“ грянуло кругом. Я рассказал происшествие с пашой, а потом подал его шашку.

– Вот оружие паши!

Радецкий взял у меня эту шашку, подержал в руках, осмотрел и потом, возвратив ее мне, сказал:

– Молодой человек (и купил меня Радецкий этим словом на всю жизнь; как отец, дорог он мне), – возьмите эту шашку себе, навряд ли повторится в жизни вашей такой случай, чтобы паша при таких условиях отдал свою шашку.

Я, не помня себя, оставив шашку в чьих-то руках, бросился вниз уведомлять Скобелева. В турецких ложементах уже сложили оружие. Я разыскал в их лагере свою лошадь и поехал вниз. Навстречу мне поднимались с уведомлением к Радецкому Столетов и Хоранов.

– Раньше нас попал! – выругались мне вслед.

Я вернулся к Скобелеву, когда уже стемнело.

Внизу шло ликованье. А наверху, на заоблачных позициях крутила метель, но сквозь свист и вой урагана слышалось радостное могучее „ура“ победителей.

Они знали, что теперь на Шипке все спокойно!»

* * *

Вессель-паша сдал Скобелеву 22 тысячи солдат и офицеров и 93 орудия.

Падение Плевны, Шипка-Шейновская победа и успехи генерал-адъютанта И. В. Гурко на Западных Балканах коренным образом изменили обстановку на войне.

Началось крушение турецкой армии.

РЕЙД НА СОФИЮ

Боевой путь вновь сформированного отряда И. В. Гурко начался с форсирования реки Вид и выхода в тыл плевненской группировки. Осман-паша построил несколько маленьких крепостей вдоль шоссе Плевна– София: Горный Дубняк, Дольний Дубняк, Телиш, Орхание и другие. Эти укрепления были созданы для прикрытия западной коммуникации армии Османа.

13 октября ротмистр Есиев с сотней осетинских всадников подошел к Телишу и завязал перестрелку с подразделением спешенной турецкой кавалерии.

Выполняя приказ командира бригады полковника Черевина, Есиев выслал вперед группу всадников под командой урядника Иналука Гайтова для уничтожения телеграфной линии турок из Телиша в Софию.

На столб полез ловкий, как пантера, Татаркан Томаев. После гибели Гуда Бекузарова Татаркан стал самым близким человеком для Гайтова и постоянно находился при нем.

Взбираясь на столб, Татаркан держал в зубах кривой турецкий кинжал, и когда Гайтов спросил, что видит Томаев, тот только промычал.

Отрезав провод, Томаев приложил его к уху – нет ли каких-либо телеграфных сигналов от турок, но, не услышав ничего, кроме гудения ветра, отрубил второй провод.

– Кругом осмотрись, Татаркан! – приказал урядник.

Томаев взглянул вперед и моментально скатился вниз.

– Турки за перелеском, – тихо доложил он Гайтову.

Друзья посовещались и всем звеном в десять всадников спустились в лощину.

Через полчаса они атаковали засевших в кустах у шоссе башибузуков. Эта атака на первый взгляд не дала ничего – бандиты обратились в бегство, оставив одного раненного в ногу аскера.

Томаев был одним из немногих в сотне, кто знал дюжины две слов по-турецки. Он приставил кривой кинжал к горлу башибузука и потребовал выложить «все». К удивлению разведчиков, пленный ответил на ломаном русском языке:

– Телиш стоит три табыр Шевкет-паша. Ты менэ понималь? Ешо две табыр конны – башибузук называется…

– Сколько пушек? – перебил Гайтов.

– Два длинны пушка. Болша нет. Два маленький пушка. Болша нет.

– Не врешь, башибузукская морда?

– Нэт. Я ваша земляк есть, вират не будэм.

Пленный оказался родом из Черкесии. Когда-то Батал-паша угнал в Турцию десятки тысяч черкесов, в том числе и отца башибузука.

Возиться с «языком» было некогда, убивать жалко – все же земляк…

– Моя отец русски милиция служиль, у Емола-паша служиль.

Пленного отпустили. Томаев даже перевязал ему рану на ноге. – Уж отпускать, так с добром.

– Второй раз не попадайся, ухо резать буду, – добродушно пригрозил Томаев.

Охотники поскакали по шоссе и вскоре встретились с разъездом кубанских охотников под командой есаула Пархоменко. Гайтов доложил о порче телеграфа и добытых сведениях о противнике.

– Скачи, урядник, к князю Кирканову! – распорядился есаул. – Вот тропа, видишь? Передай: я держу шоссе до его подхода.

Не прошло и часа, как Кирканов (новый офицер в Осетинском дивизионе) мчался с двумя сотнями осетинских всадников, чтобы прочно «оседлать» софийскую дорогу и тем самым изолировать крепость Телиш от Софии.

Гайтов стоял перед полковником Черевиным, с трудом понимая все то, что тот показывал ему на карте-двухверстке.

– Привыкай, урядник, к карте, офицером будешь. Значит, здесь полоснули телеграф?

– Здесь, ваше высокоблагородие. Томаев резал.

– Четыре пушки, говоришь? Хорошо. А в какую сторону они стреляют?

– По дороге – туда и сюда.

– Вас не обстреляли?

– Мы оврагом шли, как кошка, ползли…

– Молодцы. Пленного рановато отпустили. Ну да бог с ним. Ранен – пусть Шевкет-паша лечит его, басурмана, сам. У нас своих раненых полно. Едем, урядник!

Черевин в сопровождении охотника Гайтова прибыл в Ставку Гурко. Это было кстати, генерал-адъютант ждал донесения от Кавказской бригады. Выслушав полковника, Гурко сказал:

– Горный Дубняк достался нам дорого. Ахмед-Хивзи и его гарнизон не стоят того. Господа офицеры, (эти слова относились к офицерам штаба отряда) – отныне все маленькие крепости брать только артиллерией. Никаких штурмов и приступов, много чести для них.

Гурко приказал сосредоточить против Телиша 66 орудий и немедленно начать бомбардировку.

Через три часа адского огня этой артиллерийской группы, с дистанцией 400 метров, гарнизон крепости сдался. Эта победа стоила отряду Гурко одного убитого и 15 раненых, тогда как при штурме Горного Дубняка потери гвардейского Измайловского полка составили 3500 человек.

После Телиша Кавказская казачья бригада, при поддержке артиллерии, начала, «как орехи щелкать», маленькие крепости турок.

Тотлебен телеграфировал Главнокомандующему: «В Радомерцах Шевкет-паша с 12 таборами бежал при виде конно-гренадерского разъезда. Мост цел и в наших руках, кавалерия преследует».

Быстрый захват крепостей на линии Софийского шоссе: Правец, Этрополь, Врачеш, Орхание и др. не только послужил полному окружению Плевны и ускорил ее падение, но и явился началом общего наступления отряда Гурко.

Решительными действиями этого отряда, а также румынского корпуса, северо-западная Болгария была почти вся освобождена, население ее избавлено от разбоя и грабежей, так называемого, турецкого ополчения – наемных башибузуков и «самодеятельных» банд, вооружаемых Англией.

Знаменательным событием этого периода войны было появление в западной и центральной Болгарии крупных партизанских отрядов, которые взаимодействовали с русской армией, доставляли ей ценные сведения о противнике, часто сами очищали от турок населенные пункты и даже небольшие крепости.

Иосиф Владимирович Гурко был одним из тех военачальников русской армии, которые глубоко понимали значение национально-освободительной борьбы болгарского народа и видели в ней надежную опору в войне с Турцией. Гурко неоднократно доносил Главкому о необходимости вооружать болгарское население, но эти просьбы не находили поддержки. Пользуясь своей отдаленностью от императорской Ставки, Гурко многие вопросы решал своей властью, передавал трофейное оружие местным органам болгарского самоуправления, а в отдельных случаях брал под свое командование большие партизанские отряды болгар. Так, отряд в 400–500 человек, под командованием национального героя Болгарии Петко-воеводы (Петко Кирякова), находился при Кавказской казачьей бригаде и действовал по приказаниям командира Кубанского полка Кухаренко.

Во всех успехах Западного отряда имела важное значение проводимая генералом Гурко резкая перестройка военной тактики. Приученную к парадам гвардию он превратил в боеспособное современное войско. После урока Горного Дубняка гвардейцы поняли новый принцип: «Чтобы уберечься от шальных пуль, нужно учиться наступать не колоннами, а цепями; передвигаться с места на место не шагом, а бегом. Все это мы ежедневно проделывали, – писал один офицер, – около оставленных (турками – М. Ц.) редутов. Наступали, бросались в штыки, карабкались на насыпи и вообще проделывали все то, что может встретиться в действительном бою».

Гурко широко применял глубокий маневр войск, совершал обходы и охваты группировок противника и в этом деле ведущее место занимала русская конница, в частности, закаленная в боях Кавказская казачья бригада.

23 ноября Кавказская бригада была воссоединена и сосредоточилась под Этрополем. На следующий день Владикавказско-Осетинский и Кубанский полки обошли Этрополь с фланга, и гарнизон этого укрепленного лагеря обратился в паническое бегство.

Командование турецких войск на Западных Балканах, после захвата русскими Этрополя, отказалось от активных действий для спасения осажденной Плевны, и это предрешило ее участь: Осман-паша сдал свою армию. Последовал переход отряда Радецкого тремя колоннами через Центральные Балканы и снятие осады Шипкинского гарнизона, о чем читателю уже известно.

Гурко продвигался в глубь гор в общем направлении на Софию.

Накануне перехода через Западные Балканы, Кавказская казачья бригада вошла в передовую группу отряда. Эту группу возглавил генерал Раух.

Осетинский дивизион получил долгожданное пополнение с Кавказа. Преодоление Западных Балкан войсками генерала Гурко было не менее трудным, чем переход Скобелева через Иметлийский перевал. Достаточно сказать, что захваченный ночью снежной бурей отряд генерала Дандевиля потерял около 900 человек обмороженными, отступил в долину Этрополя и только со второго раза преодолел хребет. Невероятные трудности вынес отряд генерала Карцова в рейде через Троянский перевал. Переход здесь казался невозможным. Солдаты проваливались по пояс в ямы, занесенные снегом; скатывались по оголенным каменным плитам, потом вновь взбирались на скалистые гребни и, преодолев их, катились вниз, как снежная лавина. Но не только в этом дело: группировка Карцова была перехвачена сильным укреплением турок, но мужественный и талантливый генерал разведал обходной путь и вывел войска в Софийскую долину.

16 декабря, вместе с передовыми войсками Западного отряда, Владикавказско-осетинский и Кубанский кавалерийские полки неожиданно для противника спустились с гор на Софийскую дорогу.

1 января 1878 года завязался бой С колонной турецких войск на шоссе под Горным Бугаровым. Колонна, состоящая из многочисленных таборов низама и конницы мустахфиза, представляла собой часть гарнизона Софии. Она вышла для защиты города на более удобных позициях.

Густой перелесок скрывал развернутый для боя Владикавказско-осетинский полк, выполнявший задачу «наблюдения» за шоссе. Но роль пассивных наблюдателей никогда не устраивала удалых терских казаков и осетинских всадников. Полковник Левис послал донесение генералу Черевину о начале «дела», и боевая спутница бригады – 8-я Донская батарея открыла огонь по коннице.

Не дожидаясь, пока турки развернутся в боевой порядок, Левис повел свои сотни в атаку. «Ни единый всадник русской конницы не появлялся прежде в Софийской долине», – говорит летописец Кавказской бригады И. Тутолмин.

Турецкая кавалерия не приняла сабельного боя и ускакала. Прибывший к месту сражения генерал Черевин приказал двум осетинским сотням преследовать конницу башибузуков.

– Тохма! Разма! – раздавались возгласы офицеров и рядовых всадников. Осетинского дивизиона.

Здесь вновь повторилась атака с резким поворотом вправо и влево, куда устремились в своем бегстве башибузуки.

Группа всадников во главе с Иналуком Кайтовым и Татарканом Томаевым врубилась в охрану огромного турецкого обоза. Если в чистом поле аскеры не выдерживали сабельного удара, то у вереницы повозок они стояли крепко, как за ложементами или крепостной стеной.

Заметив, что горстка храбрецов бьется с целым табором турок и может погибнуть в неравном бою, Левис послал терскую сотню есаула Пархоменко на выручку. Но пока казаки прискакали и вступили в бой, на шоссе произошел случай, который спустя несколько дней нашел отражение в Дунайской песне осетин.

Всадник Гаппо Датиев перепрыгнул на коне через «редут» повозок и начал рубить направо и налево оголтелых турок, беспрерывно кричащих «алла-лла» и стреляющих по цепям казаков. Татаркан Томаев поспешил на помощь другу, набросился на группу аскеров, уже окруживших бесстрашного воина.

Турки сбили Датиева с коня, ранив его штыком в левую руку. Татаркан разогнал шашкой скопище аскеров, поднял раненого товарища и положил на седло своего коня. В этот момент какой-то шальной снаряд, выпущенный турецкой батареей, взорвался в самой середине обоза. Конь Томаева рванулся в сторону и понес на себе Датиева к цепям казаков.

Татаркан махал шапкой казакам, чтобы вывезли раненого из огня. Но не заметил Томаев, как подкрались к нему аскеры, как наставили свои штыки.

– Эй, Татаркан, оглянись! – кричал Гайтов и мчался на выручку.

Эх, Татаркан, Татаркан! Не увидишь ты никогда синего неба любимой Осетии, не встретят тебя отец-мать у порога родного хадзара[20]20
  Хадзар (осет.) – дом.


[Закрыть] в ауле Рук. Эх, Татаркан! Ты спас своего друга Гаппо Датиева, но сам не оглянулся вовремя…

С возгласами «алла-лла» турки подняли на штыках легкое тело джигита. Он еще держал шапку в руке, как будто прощаясь с друзьями.

Началась сеча, подобная той, у Ловчи, когда перестало биться прекрасное сердце Гуда Бекузарова. Место Гуда занял Томаев из аула Рук. Теперь и он лежит на снегу, окруженный трупами тех, кто убил его. Жестоко мстят друзья за гибель Татаркана, ведь он не пожалел своей жизни, чтобы спасти раненого Гаппо. И он спас товарища, а сам угас, как свеча на ветру.

Опомнился раненый Гаппо Датиев, узнал об участи Томаева и попросил казаков, чтобы помогли сесть на коня. Перевязали терцы горячую рану, подвели коня – садись, крепче держись в седле, мсти за гибель друга. И помчался Датиев туда, где рубились осетины с табором аскеров.

Когда кончился бой, полковой ординарец Индрис Шанаев докладывал генералу Черевину от имени Левиса:

– Отбито 300 подвод с имуществом и 600 голов скота. Количество зарубленных аскеров уточняется. – Многих занесло снегом. Пленных нет.

– Куда делись пленные? – недоуменно спросил генерал.

– Пленных не брали, ваше превосходительство: мстили за гибель разведчика Томаева…

Генерал промолчал. Что он мог сказать Шанаеву или Есиеву, да и самому Левису? Стрела святой мести рванулась от звонкой тетивы горского сердца – кто остановит ее?

На ночном привале горели костры. Тихо играл фандыр[21]21
  Фандыр – осетинский музыкальный инструмент.


[Закрыть], и чей-то молодой голос то выводил мелодию, то скороговоркой речитатива бросал россыпь непонятных русскому человеку слов, а заключительное «ой» сливалось с торжественно-печальной октавой героической песни:

 
Я из этой битвы не выйду,
Ой, не выйду, отважные…
Пуля врага меня сразила
Прямо в сердце, ой, тох.
О, ой, вон дровосек
Одним ударом по два дерева валит,
По два он подсекает, ой, тох.
Ой…
Ой, это Гаппо Датиев
За смерть друга, Татаркана,
Каждым выстрелом в битве
Ой, двоих убивает, ой, тох.
Ой…
 

Горят ночные костры. Искры вздымаются к высоким балканским звездам. Звучит протяжная осетинская песня у белокаменных стен Софии.

Бой под Горным Бугаровым на Софийском шоссе окончился блестящей победой русских войск. Солдаты Пензенского и Тамбовского полков, терцы, кубанцы и дивизион осетинских всадников в сражении под Горным Бугаровым открыли ворота столицы Болгарии. 3 января русские войска вошли в Софию.

Это был большой праздник болгарского народа. Жители города устилали коврами путь победителей. И, хотя стоял зимний морозный день, звучали весенние песни, потому что началась весна новой эры в истории многострадальной Болгарии.

Брошенные турками склады были открыты, на улицах и площадях стояли огромные бочки с вином и яствами. Народ ликовал.

– Здравствуйте, братушки! Пятьсот лет мы ждали вас! – раздавались возгласы горожан.

Но не было времени для пира у русского солдата. Отряд генерала Гурко рвался на юго-восток для соединения с войсками Скобелева. В этом теперь состоял весь смысл военных действий: Сулейман-паша стягивал корпуса низама к берегам Марицы, чтобы задержать дальнейшее продвижение русской армии на юг.

Недаром Гурко так торопил свои войска при переходе Западных Балкан, требовал, «чтобы хоть зубами втащили бы орудия и лезли вперед».

К 6 января был преодолен Троянский перевал, и командующий Западным отрядом Гурко обратился к солдатам с приказом, в котором говорилось: «Окончился переход через Балканы. Не знаешь, чему удивляться больше: храбрости ли и мужеству вашему в боях с неприятелем или же стойкости и терпению в перенесении тяжелых трудов в борьбе с горами, морозами и глубоким снегом. Пройдут годы, и потомки наши, посетив эти дикие горы, с гордостью и торжеством скажут: „Здесь прошли русские войска и воскресили славу суворовских и румянцевских чудо-богатырей“».

Но впереди еще были невероятные трудности – форсированный марш с боями, преодоление вброд рек с ледяной водой, поход без сна и отдыха. Начался период «второго дыхания» войск, после которого могла последовать гибель армии из-за холода и голода. Царское интендантство по-прежнему срывало снабжение, а страну опустошили турки.

Чтобы спасти армию, нужно было кончать войну, а это зависело только от темпов наступления. Сулейман-паша с лихорадочной спешкой приступил к созданию стратегической «Плевны» на берегах Тунджи и Марицы. Если ему удастся задержать на этом рубеже армии союзных славянских государств и затянуть войну, значит можно рассчитывать на вооруженную поддержку Англии и резкий поворот в войне.

Русская армия должна была любой ценой сорвать план Сулеймана-паши, разбить его войска в местах сосредоточения до того, как они успеют укрепиться и пополниться за счет резервов из метрополии.

Борьба за время и пространство решала исход войны. Создалось такое положение на фронтах, когда победа близка, но любой подсчет или неуспех могли резко изменить обстановку. Турецкий султан готов был пожертвовать чем угодно на Кавказском театре военных действий[22]22
  Одновременно шла война и на юге Кавказа.


[Закрыть] (Ардаган, Карс, Батум), лишь бы спасти свою «раздутую» империю.

Итак, время и пространство… Генерал Гурко дорожил каждым часом, чтобы завладеть как можно большим пространством от Софии до Филиппополя, куда уже шли с боями отряды Радецкого и Скобелева.

Гурко сам шел впереди войск и лично производил рекогносцировку крупных населенных пунктов.

Боевым прикрытием командующего во всех рекогносцировках служили сотни осетинских всадников. Их же посылал Гурко и для преследования противника, как передовой разведывательный отряд в составе прославленной Кавказской бригады.