Текст книги "На войне Дунайской (Документальная повесть)"

Автор книги: Мамсур Цаллагов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Русские войска ушли с Зеленых гор. Командующий кавалерией генерал Леонтьев приказал трем сотням Владикавказского полка, под начальством войскового старшины Энгельгардта, отступать последними в том случае, если турецкие войска вздумают преследовать отходящую пехоту русских.

В этом случае, – говорил генерал Леонтьев, – Вся конница должна броситься на противника и умереть, если то будет нужно, но не выдать пехоты.

Но турки присмирели и не выходили из окопов.

Обескровленные полки и бригады правого крыла Дунайской армии отступили за Богот.

С грустью простились либавцы и владикавказцы со скобелевскими редутами Кришино, которые были добыты ценою огромных потерь – 7 тысяч убитых из 15 тысяч Зеленогорского отряда Скобелева.

На этих редутах погиб отважный русский генерал Добровольский, умер от контузии генерал Тебякин. Назначенный начальником редутов майор Готалов не отошел без приказа, защищался до последнего вздоха, и только через его тело, пронзенное штыками, турки перешагнули валы редутов.

Пал смертью храбрых и добровольный ординарец Скобелева Сережа Верещагин – младший брат знаменитого художника. Он был убит в тот момент, когда под турецкими пулями делал съемку местности, занимаемой противником.

Нам не известны потери Осетинского дивизиона в «Третьей Плевне». Но они были значительны потому, что здесь конница впервые наносила контрудар противнику перед лицом укрепленных позиций противника, а не в чистом поле.

Погибших приняла политая кровью сынов России многострадальная болгарская земля.

«НА ШИПКЕ ВСЕ СПОКОЙНО»

После августовского штурма Шипкинского рубежа, последующего взятия Ловчи и «Третьей Плевны», на фронтах установилось повсеместное затишье. Наступление русских войск приостановилось. Турки долго не могли оправиться от понесенных потерь.

Шипка и Плевна оставались решающими участками Задунайского театра военных действий. Русское командование рассчитывало на прибытие крупных стратегических резервов. Доживающий последние месяцы старый Султан Абдул-Гамид и его генералитет твердо надеялись, что защитники Шипки в течение зимы вымрут от морозов, болезней и методического огня артиллерии. С началом весенне-летней кампании войска низама намеревались перейти Балканы, активизировать рущукскую и плевненскую группировки и сбросить освободительную армию союзников-славян в Дунай.

О положении гарнизона Шипки весь мир узнал по картинам художника В. В. Верещагина. Эти потрясающие зарисовки с натуры подтверждены воспоминаниями участников событий на Балканах.

«Турки обхватывали нашу позицию полукругом и простреливали ее вдоль и поперек, – писал современник. – У нас не было ни тыла, ни фланга, почти не было и фронта, так как позиции обстреливались и продольно и затыльно».

Метели, морозы и ураганные ветры были страшнее огня турецких батарей. Только героические русские воины и их братья по оружию болгарские ополченцы могли выдержать все испытания зимней обороны Шипки.

Но нельзя было оставить этот рубеж. Командующий южным отрядом генерал Ф. Ф. Радецкий глубоко понимал это.

«…с очищением Шипки турки так приосанятся, что не только Сулейман, но и Осман и Махмед-Али перейдут в наступление, и нам придется отбиваться с юга, с востока и с запада. Пока мы держимся на Шипке – они ни за что на это не решатся».

Генерал Радецкий обращался к великому князю с просьбой выделить один корпус, чтобы обходным маневром нанести удар по осаждавшим Шипку турецким отрядам, но на эти просьбы никто не обратил внимания. Штаб армии перестал интересоваться положением Шипкинского гарнизона, считая наиболее опасным свое собственное положение.

Между тем, число заболеваний плохо одетых и обутых, полуголодных солдат на Шипке в декабрьские дни приняло характер катастрофы. Военный историк П. К. Фортунатов в своем исследовании приводит поразительные примеры: за 17 декабря в трех полках 24-й пехотной дивизии Гершельмана было ранено два человека, а заболело – 140; к 20 декабря число больных в дивизии дошло до 6200 человек; 22 декабря ранен был один солдат, а заболело уже 885.

Офицер Енисейского полка 19 декабря записал в своем дневнике; «Сильный мороз при страшной вьюге; число заболевающих озноблением рук приняло ужасающие размеры; сообщение с „Николаем“ главное укрепление на Шипке) прекращено метелью, огня нигде нельзя разводить. Одежда нижних чинов представляет толстую ледяную кору; сгибать руки почти невозможно; ходьба весьма затруднительна, свалившийся с ног человек без посторонней помощи подняться не в состоянии, в 3–4 минуты его заносит снегом. Шинели так промерзли, что полы не сгибаются, а ломаются. Люди отказываются от пищи, сбиваются в кучи и усиленным движением отогревают друг друга. От мороза и вьюги укрыться негде».

Шипкинский гарнизон погибал. И только декабрьские успехи рейдового отряда Гурко и затем капитуляция Плевны создали предпосылки для спасения героев Шипки.

* * *

Мало-помалу влияние передовой части русских генералов и офицеров одерживало верх над «корпусом» рутенеров прусской школы, и командование Дунайской армии принимало меры для подготовки к решительным действиям. Создавались крупные рейдовые отряды под руководством Гурко, Скобелева, Радецкого. Из Петербурга был вызван герой Севастопольской обороны генерал Тотлебен, которому поручили методическую осаду Плевны, предложенную Скобелевым еще в летний период.

Суровый опыт войны всей своей неумолимой логикой подсказывал царскому генералитету – не мешать перечисленным выше полководцам вести дальше кампанию, а главному штабу заниматься посильным делом – формированием и пополнением войск.

И штаб армии всю свою деятельность подчинил нуждам комплектования частей и соединений.

Русский царь находился со своей Ставкой невдалеке на правом берегу Дуная, поэтому Главнокомандующий всякие запросы о пополнении войск делал от его имени.

Из содержания некоторых документов, подписанных великим князем Николаем, видно, что на него большое влияние оказывали Скобелев и Гурко. Только по просьбе таких полководцев Главком мог послать приводимую ниже телеграмму. Содержание ее изложено в письме начальника штаба Кавказской армии командующему войсками Терской области:

«Его Высочество получил от его Императорского Высочества Главнокомандующего Дунайской армией телеграмму следующего содержания:

„С разрешения Государя пишу тебе просьбу выслать осетин сколько можно с лошадьми. Осетины – герои, каких мало, дай мне их побольше. Прошу выслать как можно скорее. Осетины так работали, что буду просить Георгиевское знамя“.

Государь великий князь Михаил Николаевич поручил мне сообщить вам вышеизложенное; предлагает вам употребить все меры к скорейшему выполнению вышеизложенной просьбы и будет ожидать от вашего превосходительства графического донесения о времени, к которому нужно выслать осетин, если возможно, больше.

Генерал-майор Павлов».

Телеграмма Главнокомандующего его брату была послана в конце сентября, когда генерал-адъютант И. В. Гурко принял от Крылова всю конницу, находящуюся под Плевной на левом берегу реки Вида. В эту подвижную группу входила и Кавказская казачья бригада до выделения из ее состава осетинских сотен в бригаду гвардейцев принца Ольденбургского. По всей вероятности, телеграмма была послана Главкомом на Кавказе по просьбе Гурко.

Причины временного разделения Кавказской бригады и назначения сотен осетинских всадников в бригаду принца Александра Ольденбургского не отражены в документах. Весьма возможно, что такие решения принимались по прихоти высокопоставленных лиц. Примеров таких немало. Одна кавалерийская дивизия, например, была без всякой выгоды для дела разбита на две самостоятельные бригады, чтобы дать генеральские должности двум племянникам царя – герцогам Лейхтенбергским.

Как бы там ни было, но в конце сентября и в октябре Осетинский дивизион участвовал в боях в составе своей бригады, на западе от Плевны у Гурко, в ноябре он очутился в отряде Ольденбургского, под самой Шипкой, а потом вновь вернулся на Софийское направление.

В этот период генерал Скобелев уже готовился к переходу Балкан через Иметлийский перевал, и 27 октября переслал в Главную квартиру последний трофей – турецкое знамя.

Несколько отвлекаясь от новых боевых походов Осетинского дивизиона, приведем письмо М. Д. Скобелева адъютанту Главнокомандующего Д. А. Скало-ну: «Препровождаю к вам турецкое знамя, взятое еще при Ловче, как мы условились с Вами. Сделайте так, чтобы его высочество не остался бы недоволен такою позднею присылкою.

Хорунжий Хоранов, который Вам передаст знамя, с начала дел при Ловче состоит при мне; это образцовый, по деловитости и храбрости, боевой офицер.

За все дела, в которых он со мной участвовал, я даже решился представить его к Владимиру; представление уже удостоилось утверждения начальника Западного отряда.

Не найдете ли возможным удостоить этого разумного молодца вниманием августейшего Главнокомандующего.

Казаки так же все представлены к именным крестам мною и их заслуживают.

Вас уважающий М. Скобелев».

В журнале «Русская старина» (август 1907 г.) к записке Скобелева дано примечание: «Письмо это отчетливо выясняет, как энергично ходатайствует Скобелев о награждении боевых заслуг своих подчиненных. Эти постоянные и настойчивые ходатайства имели большое влияние на популярность Скобелева среди войск. Каждый из его подчиненных знал и несокрушимо верил, что его действительные заслуги никогда не пройдут бесследно».

После того, как Кавказская бригада перешла в правофланговый отряд Гурко, в распоряжении Скобелева осталось несколько всадников и офицеров из осетинского дивизиона, в том числе Созрыко Хоранов. Все они находились при Скобелеве и выполняли его поручения во время боя.

В период пребывания осетинских сотен при гвардейской бригаде Ольденбургского, которая взаимодействовала с войсками Скобелева, на Шипкинском рубеже произошло важное событие. Неожиданно для его защитников была очищена от турок высота «Орлиное гнездо» (гора Острома).

Дело началось с того, что корнет Абисалов пришел с десятью охотниками-осетинами к новому командиру Кавказской бригады Черевину и доложил о своем желании захватить «Орлиное гнездо». Черевин немедленно донес об этом герцогу Ольденбургскому. Почин кавказцев был поддержан. И вот, отряд смельчаков численностью в 110 человек, под командой штабс-капитана Рейтерна, выступил ночью в путь.

Под покровом густого утреннего тумана охотники зашли на сильно укрепленную высоту с тыла. Турки беспечно спали.

Дружный ружейный залп отряда привел в полное смятение аскеров. Побросав оружие, они побежали. Это паническое бегство навело страх и на соседей, занимающих позиции на других высотах перевала. Ближайшие соседи также бросили оборону, но спохватились, видя перед собой не более, как горсть людей, и успели увезти брошенное орудие.

Перевал остался за храбрецами-охотниками.

«С боязливым трепетом ожидали главные силы герцога Ольденбургского развязки дела своих товарищей, – писал современник. – Недоступной казалась им Острома и сулила упорный бой за обладание ею. Поэтому легко представить себе могучее „ура“, которым отряд приветствовал охотников, когда они показались ему из своего уже „Орлиного гнезда“».

В этом, дерзком по замыслу и исполнению, ночном налете на сильно укрепленную высоту противника участвовало всего 11 охотников-осетин: корнет Абисалов и всадники: Татаркан Томаев, Гакка Цомаев, Хадзибатр Бутаев, Дзба Цаллагов, Тего Едзеев, Сахаи Цогоев, Асламурза Тамаев, Фома Елбаев, Дзаххот Муртазов, Биаслан Гагулаев. Совсем маленькая группа. Но дивизиону и не разрешили выставить больше – в ноябре 1877 года от осетинских сотен оставалась почти четвертая часть их полного состава.

Только перед тем, как отряд Гурко начал переход Западных Балкан, дивизион получил прибывшее из Осетии пополнение. Уместно заметить, что до самого конца кампании генерал Гурко держал осетинские сотни при себе и направлял их в сражение только в тех случаях, когда сам шел с ними рядом – в боевых цепях.

Точно также поступал М. Д. Скобелев, имея в своем распоряжении горстку прославленных всадников Осетинского дивизиона.

Их имена мы встретили в летописи Шейновского сражения, которое принесло спасение гарнизону героических защитников Шипки.

Ординарец генерала Скобелева Созрыко Хоранов привозил в любую сторону – в «верх» или в «низ», только хорошие новости. В штабе отряда этого молодого горца называли «добрым вестником» или «веселым гостем». Когда он появлялся в Ставке Главнокомандующего, камердинеры спешили открыть перед ним все двери, зная по опыту, что этот горец прибыл или с турецким знаменем за пазухой черкески, или с донесением об очередном разгроме турок. И каждый раз дело кончалось или угощением из «августейших» рук или даже вручением ордена.

Из штаба Дунайской армии в императорскую квартиру доходили легенды о том, что у Скобелева есть ординарец-осетин, которого пуля не берет. Газетные репортеры доносили эти слухи до Петербурга, жаждущего новых победных новостей из-за Дуная. Так Хоранов и многие другие приближенные к генералу Скобелеву офицеры становились как бы лучами восходящей боевой славы молодого талантливого полководца.

Старые генералы: Зотов, Криденер, Крылов, Циммерман брюзжали, что Скобелеву просто везет в жизни, что судьба помогает ему «схватить победу за хвост», что он всплыл на поверхность в результате слабости противника и т. д.

Но теперь это брюзжание не могло сколько-нибудь повредить Скобелеву; даже такой заплесневелый бюрократ, как Нипокойчицкий, признал новые авторитеты в лицо Гурко, Радецкого, Скобелева, Тотлебена, а Главкому Николаю ничего не оставалось, как приписывать часть их лавров себе.

Звено младших офицеров всегда было недосягаемо для интриг высшего командования. Хоранов, Шанаев, Дударов и Есиев знали цену себе и своим солдатам – они высекали искры военной славы собственной шашкой. Никто не мог заменить их на поле сражения – ни Главком, ни Нипокойчицкий. В то время, как придворные генералы, вроде барона Криденера, не держались даже в седле и их возили на колясках с мягкими рессорами.

Хоранов уже собирался «домой», когда адъютант Главкома Скалон окликнул его – Хорунжий, ко мне! – И вновь ординарец Скобелева предстал перед «гипсовой маской» Нипокойчицкого. Начальник штаба объяснил на словах суть дела; времени для письменной информации в «низ» не было. Штаб гудел, как улей. Составлялось длинное послание государю; просто адъютанты и флигель-адъютанты строчили пространные телеграммы монархам союзных государств, августейшему Главкому Кавказской армии Михаилу, всем, всем…

Телеграф стучал непрерывно, часто повторяя одно слово: Плевна, Плевна, Плевна…

«Добрый вестник» мчался в Брестовец. На пороге дома его встретил Михаил Дмитриевич Скобелев:

– Слушаю, хорунжий…

– Ваше превосходительство: Осман-паша сдал армию в плен! – Хоранов спрыгнул с коня у самых ног генерала.

– Это мне известно, – спокойно ответил Михаил Дмитриевич, помахивая листком телеграммы. – Говори подробности, молодец!

– Говорю, ваше превосходительство: Осман рвался через реку Вид, чтобы выйти на шоссе и уйти в Софию. Девятый гренадерский полк повел лошадей поить. Осман почти прорвался. Но дедушка Тотлебен прислал резервы, и взятые турками позиции были отбиты. Армия Османа потеряла шесть тысяч убитыми и ранеными.

– Дальше.

– Дальше, ваше превосходительство: в два часа дня Осман приказал своей армии положить знамена в ноги дедушке Эдуарду Ивановичу Тотлебену. 34 тысячи пленных и 77 орудий сдал Осман. Наши потери 1700 человек. Плевна наша!

– Спасибо, Созрыко. – Скобелев не мог сдерживать нахлынувшее волнение, он знал: настало время всеобщего наступления. Вот, подойдут только резервы.

Хоранов понял, о чем думает командующий.

– Туда надо идти, ваше превосходительство! – и хорунжий махнул рукой в сторону Балкан.

– Ты помнишь Иметлийский перевал?

– Помню, ваше превосходительство! Пройдем Иметли! Я первый пойду. Авангард сзади пойдет. За два дня весь отряд пройдет перевал, ваше превосходительство…

– Ты уверен в этом?

– Вполне! У нас в горах есть Мамисонский перевал, не лучше Иметли. А Гебский – хуже, страшней. Но мы и там прошли бы, честью клянусь!

* * *

Наступление русских войск на Центральную Болгарию (в общем направлении на Константинополь) началось от Шипкинского Балкана и соседних с ним перевалов. Несколько раньше выступил через Западные Балканы, от Плевны на Софию, отряд Гурко.

Шипкинский отряд генерала Радецкого был разбит на три колонны. Правая колонна, под командованием М. Д. Скобелева, насчитывала 15 500 человек при 14 орудиях. Ее путь лежал через Иметлийский перевал. Командование левой колонны (19 тысяч человек при 24 орудиях) было поручено князю Святополку-Мирскому; эта колонна должна была преодолеть Травненский перевал. Центральную колонну (от Шипки – на юг), в составе 10 тысяч при 48 орудиях, возглавил сам Радецкий.

По замыслу командования, эти три колонны должны были в один и тот же срок совершить труднейший переход через Балканский хребет, напасть на турецкие войска, противостоящие Шипке, разгромить их и в дальнейшем продвигаться к Константинополю.

Одновременно 60-тысячный отряд Гурко выполнял задачу уничтожения остатков армии Османа-паши вдоль Софийского шоссе и, с переходом Западных Балкан, освобождения территории страны от Софии до Родопских гор и далее на восток. На берегах Марицы Гурко должен был соединиться с войсками Скобелева для победного завершения войны.

Итак, три колонны Шипкинского отряда выступили через Балканы по разным перевалам, при различных условиях проходимости маршрута, без какой-либо связи друг с другом. А противник у них один, и силы его численно превосходили каждую из русских колонн в отдельности. В этом заключалась сложность осуществления задуманного плана.

Но пока на первом плане стояли невероятные трудности самого перехода через горы. Местные жители, болгары, в зимнюю пору никогда не отважились переезжать горы по Иметлийскому и Травненскому перевалам. И этот путь должны были преодолеть войска с тяжелыми орудиями и обозами.

Путь отряда Скобелева к долине Тунджи был почти в три раза короче маршрута левой колонны. Но короткий путь значительно круче и опасней.

Генерал Скобелев начал готовиться к походу еще до падения Плевны. Солдатам были выданы телогрейки и рукавицы, портянки из теплого болгарского сукна: суточный рацион мяса был увеличен в три раза. Все эти меры принесли неоценимую пользу в походе.

Болгарское население сделало все возможное, чтобы потеплее одеть и получше накормить солдат генерала Скобелева. Офицеры интендантской службы закупали за наличный расчет золотой валютой скот и фураж у мирных жителей. Но кроме этого, болгары сами привозили целыми обозами продовольствие и предметы зимней одежды в дар русским войскам и дружинам Болгарского ополчения, вошедшим в отряд Скобелева.

Десятки старожилов Балканских гор предложили свои услуги в качестве проводников через перевал.

Скобелев в своем приказе от 24 декабря открыто говорил солдатам о предстоящих испытаниях похода: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный испытанной славы русских знамен – сегодня мы начнем переходить через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь на виду у неприятеля через глубокие снежные сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия Ахмед-Эюба-паши; она дерзает преграждать нам путь. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь отечества. От нас ждут победы. Да не смутят вас ни многочисленность, ни стойкость, ни злоба врагов. Наше дело святое».

«Болгары-дружинники! – говорилось далее в приказе. – Вам известно, зачем русские войска вступили в Болгарию. Вы с первых дней формирования болгарского ополчения показали себя достойными участия русского народа. В сражениях в июле и в августе вы заслужили любовь и доверие ваших ратных товарищей – русских солдат. Пусть будет так же и в предстоящих боях!

Вы сражаетесь за освобождение вашего отечества, за неприкосновенность родного очага, за честь ваших матерей, сестер, жен – словом, за все, что на земле есть ценного, святого».

Отряд выступил по маршруту, разведанному терскими казаками и осетинскими всадниками еще в период первых сражений на Шипке.

Авангард был сформирован из отборных частей русской армии и дружин Болгарского ополчения под общим командованием генерала Столетова.

Неожиданные препятствия затянули рейд через Иметлийский Балкан. Проходы оказались занесенными снегом, часто приходилось пробиваться вперед гуськом по одному. Снег обледенел, и зияющая пропасть могла в любую минуту поглотить бойца.

За первые 20 часов отряд продвинулся всего на 10 верст.

Этот поход в снежную метель по узким, покатым карнизам ущелий представлял собой упорную борьбу за жизнь каждого солдата. В некоторых местах, особенно на гребне перевала, засады башибузуков Ахмеда-Эюба открывали неожиданный огонь по колонне войск. Так был ранен начальник штаба отряда полковник А. Н. Куропаткин. Его сменил граф Келлер.

Русские солдаты и ополченцы отстреливались на ходу, продолжая упорно продвигаться вперед. За гребнем перевала оказался крутой 200-метровый спуск. Бойцы катились вниз на «естественных салазках». Невероятные трудности представлял спуск орудий, лошадей и повозок.

На преодоление гор ушло более 90 часов, зато весь отряд, не считая выбывших из строя одиночных солдат, спустился в долину, не утратив своей боеспособности.

Авангард отряда с ходу овладел деревней Иметли, которая стала местом сосредоточения всех войск правой колонны.

Отряд князя Святополка-Мирского вышел в долину примерно на сутки раньше. Самонадеянный князь решил атаковать противника, не дожидаясь подхода Скобелева. Как бы в подражание Криденеру и прочим горе-полководцам Мирский повел тысячи людей на наиболее укрепленные северо-восточные позиции турок, причем без необходимой огневой подготовки. После нескольких неудачных атак отряд Мирского отошел на исходное положение, понеся немалые потери.

Генерал Скобелев подтянул авангард, дал людям отдохнуть.

В 8 часов утра 28 декабря началось наступление на главную группировку армии Весселя-паши, расположенную в Шейновском укрепленном лагере, южнее Шипки.

* * *

С вечера 27 декабря Столетов выслал группу охотников-ополченцов, под командой Ангела Жишева, для разведки южных укреплений Шейново. Под покровом ночного тумана охотники должны были приблизиться к Шейново и, по возможности, рассмотреть есть ли там артиллерийские батареи. Ставя такую задачу, Столетов исходил из предположения, что турки сконцентрировали артиллерию на север – в сторону Шипки и по флангам, а тыл оставили открытым. Это предположение нужно было подтвердить данными разведки, чтобы воспользоваться в ходе боя слабым местом турецкой обороны.

Войник Ангел Жишев благополучно вернулся в деревню Иметли и доложил генералу Столетову далеко не утешительные результаты разведки:

– Ничего не видно, ваше превосходительство: туман белый, снег белый, окопы белые.

– Батарей не видно?

– Не видно ничего. У жителей спросить надо.

Генерал вопросительно посмотрел на потемневшее от морозов и ветров лицо Ангела. Глаза охотника таили какое-то озорное лукавство.

– Что скрываешь, Ангел? Докладывай все.

– Двоих поймали, ваше превосходительство, жителей. Они как раз бежали в нашу сторону.

– А если это турецкие лазутчики?

– Не может быть того потому, что они бегом бежали, а лазутчики шли бы украдкой.

– Так где же они?

– Отвели в роту погреться. Один из них требует хорошую одежду и свидания с вами. Говорит, что он ваш старый друг. А сам оборванный такой.

– Вот как! – Столетов усмехнулся. – Как имя этого «друга»?

– Дудар, ваше превосходительство. По-болгарски говорит не чисто. В Сербии воевал, говорит.

– Дудар… в Сербии… – Столетов задумался. – Вот что, войник Жишев, беги, передай ротному, чтобы одел поприличней этих людей и направил их к графу Келлеру. Я буду у графа через полчаса. Все.

Особо важных пленных и перебежчиков новый начальник штаба Келлер приказал направлять лично к нему. Столетову показалось, что это не простые перебежчики. Дудар… Сербия… – эти два слова смутили генерала. Как будто бы он слышал эти два слова, но где и когда – вспомнить не мог. Направляясь в домик, занимаемый графом, Столетов захватил с собой майора Беслемесова, непременного участника всех допросов и знатока многих европейских и восточных языков.

– Мало толку от этих беглых людей, – говорил майор, шагая рядом. – Что они смыслят в фортификации? Ровным счетом ничего. Турки хитрее нас. Они посылают лазутчиками офицеров в нищенском одеянии. Раскуси поди-ка его, а он все, мерзавец, раскусит.

– Вы правы, господин майор. С разведкой лазутчиками у нас дело хуже, чем у них. Поэтому в трех Плевнах столько народу уложили. Да и Эски-Загра поглотила тысячи. Не зная броду, шли в воду.

– В огонь, ваше превосходительство, осмелюсь доложить.

Столетов невесело усмехнулся.

Граф Келлер почивал, добросовестно выполняя приказ Скобелева – спать перед сражением.

В накуренной комнате бодрствовали казаки Донского полка и дружинники-болгары – охрана штаба. Человек в ватной тужурке и высокой трофейной папахе башибузука о чем-то вел рассказ, перемежая свою речь русскими и болгарскими фразами.

Кто-то подал команду: «Караул – в ружо!» Столетов замахал обеими руками – «не надо, отставить». Человек в папахе вспрыгнул и доложил генералу:

– Ваше превосходительство, охотник Караев прибыл в ваше распоряжение!

Столетов с трудом признал худого и заросшего Дудара.

– Ты же был в госпитале, фельдфебель.

– Был, ваше превосходительство. Теперь здоров вполне.

– Как попал в лагерь Весселя-паши?

– По приказанию его высочества принца Ольденбургского. Вот съемка укреплений лагеря. – Дудар подал генералу листок пергамента.

Опытный глаз Столетова задержался на южной стороне Шейново, где стояло всего два легких орудия.

Караев без лишних слов доложил о своем поиске.

Прибыл из Гарбовского госпиталя в пехотную бригаду герцога Ольденбургского. По дороге встретил старого друга Христо Бошкова – ополченца. Оказывается, лечились вместе, но лежали в разных комнатах. В штабе бригады встретился знакомый по Шипке офицер. Он и доложил герцогу о делах Караева в шестидневных боях на Шипке. Дудара зачислили в личный конвой принца Ольденбургского дежурным ординарцем. Христо Бошков стал коноводом.

Пролежав в госпитале почти четыре месяца, оба рвались в бой, напросились в дальнюю разведку – за перевал. Герцог мало верил в успех этого дела, но награды Караева помогли. Друзья были посланы по Западному Шипкинскому ущелью, через турецкие сторожевые посты. Шли в крестьянской одежде, под видом «болгарских мусульман», разыскивающих свои семьи. Всю дорогу Христо, на всякий случай, обучал Дудара турецким молитвам. С горем пополам добрались до Шейново.

– Как вам удалось осмотреть укрепления? – с любопытством спросил Беслемесов.

– Очень просто, ваше высокоблагородие. Вместе с жителями нас погнали на окопные работы в одно место, в другое, в третье – так и обошли все. Христо выручил.

Войник Бошков выступил вперед и, глядя на одного только генерала, выпалил по-болгарски:

– Старались, ваше превосходительство! Работали на совесть, как истинные мусульмане. Как только подходило время, бросали лопаты и становились на четвереньки лицом к кыбылле[18]18
  Кыбылла – юго-восточная сторона, где находится «Святая Мекка».


[Закрыть]. Один раз только я попался…

Какой-то аскер вздумал проверить, действительно ли Христо из болгар, принявших мусульманскую веру: расстегнул ворот его рубахи и обнаружил крест. Офицер приказал тут же высечь плеткой обманщика, но в это время турки всполошились, потому что заговорили пушки Святополка-Мирского. Это спасло Христо.

Столетов поблагодарил охотников за отличную разведку и приказал быть им, впредь до подхода бригады Ольденбургского, в составе охраны штаба ополчения.

Графа Келлера, а тем более Скобелева, Столетов беспокоить не стал. Съемка укреплений, сделанная Караевым, совпадала с имевшимися данными в Иметлийском отряде. О том, что южная сторона Шейново менее укреплена, командующему будет доложено утром, и он поднимет в обходную атаку донских казаков с большей уверенностью в успех дела.

Дудар и Христо не спали почти до самого утра. Получив разрешение от начальника охраны ополченского штаба, они ходили от одной коновязи к другой, будили обозных ездовых, выбирая для себя коней, оружие и все необходимое для жизни и боя – из трофейного добра, захваченного на перевале и при взятии Иметли.

– Везет нам в делах, Христо, – говорил Караев, рассматривая зубы беспокойного коня при свете сальной коптилки. – А в жизни не везет. Скажи, где мой Тохдзу? В Осетинском дивизионе. А где дивизион, скажи? Были две сотни у герцога, а потом их опять вернули к Гурко. Так мы и не встретились с Тохдзу. Да и жив ли он?

– Конечно, жив, ваше благородие! – весело отвечал Бошков, выводя из сарая облюбованную лошадь.

– Опять «благородие». Ты это брось, Христо. Не до шуток. Тоску ношу в душе по своему верному Тохдзу.

– Найдешь коня своего, не скорби, Дудар. А офицером будешь. Помнишь, твой земляк говорил: есть примета.

– Помню. В госпиталь уезжал с Шипки, Гуда назвал благородием, Гайтов сказал «примета». А знаешь, Христо, кавалер Гуда убит.

– Царство ему небесное! – перекрестился войник.

До сигнала построения они проспали в сене, у самых ног своих новых коней.

* * *

Шипка-Шейновское сражение вошло в историю, как одно из крупных достижений русского военного искусства.

Полководческий талант Скобелева подсказал ему новые тактические приемы: скрытное сближение с противником под покровом утреннего тумана, концентрация артиллерийского огня на главном направлении, короткие перебежки рассредоточенных цепей к укреплениям турок и, наконец, смелый обходный маневр конницы, замкнувший тактическое окружение лагеря армии Весселя-паши.

Скобелев стоял на высоком кургане, вокруг которого рвались артиллерийские гранаты, и говорил своим ординарцам:

– Если меня убьют, слушайтесь графа Келлера, он знает все!

Туман рассеивался. Командующий видел в бинокль, как стрелки Углицкого полка и дружинники-болгары залегли под ураганным огнем турок. К полю боя подходили Казанский, Владимирский и Суздальский полки, только что спустившиеся с перевала.

– Хоранов! Скачи: казанцев – в огонь.

И ординарец помчался к вытянувшейся колонне полка.

Через несколько минут до наблюдательного кургана командующего донеслось раскатистое «ура», а на южной окраине Шейново блеснула саблями лавина донских казаков.

– Граф, – обратился генерал к Келлеру. – Съемка ночных охотников у вас?

– У меня, ваше высокопревосходительство.

– Весь огонь горных батарей – по кургану Весселя-паши!