Текст книги "Я никогда не"

Автор книги: Малика Атей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Слухи никогда не возникают на пустом месте, – многозначительно сказала Анеля.

– У Боты есть свои недостатки, – сказала Бахти, – но я не верю, что она могла такое сделать.

– А кто тебе сказал? – Я вроде бы прозвучала невинно, Карим сдержал улыбку.

Ануар колебался, отвечать ли.

– В общем, я вам этого не говорил, но недавно они поссорились, и Айдар ночевал у меня две ночи.

– А, так ты собрался увести Айдара у законной супруги? – У меня невольно поднялось настроение. Боже, ну почему меня так радуют проблемы знакомых!

– Я думаю, они помирятся, и все будет хорошо, – сказала значительно повеселевшая Анеля.

Ну, или не помирятся.

Глава 9

Когда общее опьянение снизило уровень бдительности, Бахти зашла со мной в спальню, погасила свет, чтобы нас не было заметно, и мы выбрались на балкон – там нас никто не мог услышать, а сам балкон выходил во двор.

– Что делать? – Она нервно барабанила пальцами по белым перилам.

– Наверное, надо поговорить с Юном. – Я думала о том, как это неприятно: зависеть от противного и при том влюбленного в тебя человека.

Бахти, выстукивая на перилах мелодию из «Сейлор Мун», покачала головой:

– Нет, нельзя. Он тогда поймет, что я боюсь. Нельзя повышать важность его информации. Может, я уже и сама призналась Ануару, откуда ему знать?

– Он понимает, что ты не призналась, это же очевидно.

– Ничего не буду делать. – Бахти склонилась к привычному для себя варианту. – Юн не пойдет до конца, он струсит.

В этот момент дверь подъезда со скрипом открылась, и прямо под балконом – в тихую ночь с третьего этажа можно было различить разговор почти любой громкости – послышались голоса.

– Ты кое-что не знаешь о Бахти, – выдохнул Юн.

– После стольких игр? – спросил Ануар.

Бахти замерла от испуга, потом рванула к балконной двери, потом, видимо поняв, что она не успеет остановить Юна – пока она выйдет из квартиры и спустится вниз, Юн уже произнесет все необходимое: «Ты не знаешь, что Бахти была замужем и что у нее есть богатый любовник? Он сейчас в тюрьме, но Бахти с ним не расставалась», – села на корточки, пытаясь в просвете между балясинами увидеть лицо Ануара. Листья облетали при каждом движении ветра, и фигуры парней различались довольно четко. Бахти жестом показала мне пригнуться, я тихонько села: иначе, подними они глаза, они тоже могли бы нас увидеть.

– Это важно? – спросил Ануар настороженно, потому что Юн не продолжал.

– Ты должен знать. Ну, я так думаю. – Почти просунув голову между фигурными столбиками перил, я теперь видела, что Юн, не останавливаясь, крутит на пальце брелок с ключами.

Мы снова метнули взгляд на балконную дверь – может, она успеет? – но переглянулись и поняли, что все равно поздно: с таким вступлением Ануар захочет услышать суть сейчас или позже.

– Мы с Бахти встречались, – вдруг выпалил Юн.

– Недавно? – Голос Ануара стал недовольным.

– Нет, в школе, – поспешил ответить Юн.

– А сейчас что?

– Ничего, – с легкой обидой в голосе сказал Юн. – Ничего, я просто хотел рассказать, что раньше встречались.

– Ты ради этого меня вытащил? – Ануар прозвучал почти надменно.

Юн смотрел вниз, и Бахти взяла мою руку своей совершенно мокрой рукой.

– Ну… все-таки лучше, чтобы ты знал.

– Справедливо, – ответил Ануар.

Ануар зашел внутрь, Бахти побежала к нему, а я осталась на балконе и смотрела, как Юн стоит, чуть ссутулившись, застегнув серую толстовку до самого подбородка от осеннего холода. Я не знаю, что им двигало, почему он не стал говорить Ануару всей правды: может, он действительно любил Бахти, и страх навредить ей оказался сильнее желания избавиться от противника и снова пытать счастья, а может, наоборот, он мстил Ануару за его превосходство единственным доступным ему методом – торжественным злорадством, потому что Ануар не знал, а Юн знает, а может – и расстроенная, скорбная фигура Юна подтверждала эту простую догадку, – Юну пришло время сдаться, и он сдался.

С тех пор как мы помирились, Карим приходил ко мне в ателье почти каждый день. Утром или в обед, и тогда мы выходили вместе поесть, или вечером, а бывали дни, когда он навещал меня дважды или трижды за день. Мимо плыли, покачиваясь, пакеты из «Андера» в руках многочисленных покупательниц, я смотрела на них с легко читаемой ненавистью. В один из таких часов, когда мы сидели вместе – я за столом, Карим на софе, он взял с собой лэптоп и отвечал на рабочую почту, – я проводила тяжелым взглядом женщину с тремя фирменными пакетами, и один из них порвался. Карим показал большой палец вверх, якобы это я наделала, но оторванная ручка ничего хорошего для меня не значила.

– Сколько же новых вещей она запихнула в свой пакет, что он не выдержал. – Я наблюдала, как женщина раскладывала их по другим пакетам и в сумку.

– Ты все же воспринимаешь их как конкурентов? – спросил Карим.

– Обожаю твои формулировки. – Я стирала из ежедневника примерки и работу над большим заказом – одна девушка отменила его целиком, и ближайшие две недели у меня предвиделись неприятно пустыми. – Как будто моя конкуренция с ними – это лишь мой взгляд на предмет.

– Я к тому, – Карим поцеловал меня в щеку, – что вы ведь занимаете разные ниши, и ты сама говорила, сколько у тебя преимуществ перед такими, как этот ширпотребный магазин.

– Представь, что ты решил приготовить какое-то шикарное сложное блюдо и идешь в магазин за ингредиентами. Но тут, по пути, ты встречаешь привлекательную кулинарию – твое блюдо там продается готовым, так еще и настолько дешевле, что можно сразу же прикупить себе и готовый десерт, и не нужно тратить два часа на готовку. И может, ты будешь знать, что твое блюдо было бы сделано из куда более качественных продуктов, что ты покупаешь эрзац, но вот оно лежит перед тобой, такое манящее своей дешевизной и с тем же названием, что думал делать ты, – и ты не устоишь.

– А если я приду домой, съем его и разочаруюсь?

– Так тому и быть, – ответила я. – Ты решишь: «Я сделаю его как-нибудь потом». А потом все повторится.

– Нет, Кора, не повторится. Потом человек будет твой.

– Я не знаю, – я покачала головой, – будет ли.

Мои заказчицы исчезали. Старые не возвращались, новые не возникали – я пыталась проводить маркетинговую деятельность, стараясь не показывать, с какой паникой берусь за нее. Каждый день, уходя из своего ателье, я проведывала этот чертов магазин. Их выбор казался огромным, хотя, если разбить его на категории и исключить явную туфту, становилось очевидным, что выбор мнимый. Никто не найдет здесь ровно то, что ищет, и при том ни одна не уйдет без покупки. У стойки с корсетами и боди я столкнулась с той самой клиенткой, отменившей заказ, – она пыталась пригнуться и надеялась, что мы обе сделаем вид, будто не замечаем друг друга, но я поздоровалась с ней самым доброжелательным образом, громко и внятно.

– О, здравствуйте, Корлан. – Она изобразила удивление, якобы только теперь увидела меня. – Какими судьбами?

– Не знала, где купить хорошее белье. – Я улыбнулась. – Наконец нашла идеальный магазин.

Она рассмеялась так активно, будто это действительно была неожиданная шутка.

– Я всем своим подругам говорю: повезло Корлан, ничего не надо искать, все сама себе прекрасно сошьет.

– Когда бывает время, – уточнила я. – Обычно оно занято другими заказами.

– Да, конечно. – Она поправила на плече доверху набитый шопер. – Я вам хоть немного время освободила, часто ли от клиента такого дождешься!

Теперь был мой черед оценить ее юмор, но я смотрела на нее взглядом завуча, под которым она оробела и уменьшилась.

– Корлан, я правда мечтала о корсетах – еще начиная с «Унесенных ветром», хотя сейчас-то анатомические корсеты не так, что не продохнуть. Но я вчера купила тут боди за восемь тысяч, – она показала мне его на вешалке, – надевать не вполне удобно, но в талии и спинке сидит прекрасно.

– А оно не врезается вам в попу? – спросила я у нее в лоб.

Она смущенно прихохотнула.

– Ну, врезается слегка, но я же примеряла поверх белья, там все мешало, к тому же кололи все эти этикетки – потом будет совсем по-другому.

– Не хочу вас расстраивать, – я как раз-таки хотела ее расстроить хотя бы на часть того, как она расстроила меня, – но голой попе будет еще больнее.

– Люди же как-то носят, – неуверенно сказала она, представив ощущение, с которым жесткая синтетическая ткань вопьется между ее мягких ягодиц.

– Люди совершают и не такие оплошности, – сказала я и откланялась.

Я не надеялась, что она возобновит свой заказ, но одно я знала точно: она не сможет носить свое боди ни поверх белья, ни без такового.

Больше мне нечего было делать в магазине, я и без того прекрасно знала весь их ассортимент, и я пошла домой. Я могла пойти сразу к светофору, но я решила снова пройти мимо ателье, попытаться взглянуть на него другими глазами. Возле двери меня поджидали.

– Рано ты заканчиваешь работу, – сказала Бота без приветствия. – Можешь себе позволить или заказов нет?

– Здравствуй, Бота. – Я удивилась, что она все еще беременна, наверное, мы не совсем правильно прикинули срок на свадьбе.

– Я смотрю, ты вообще многое себе позволяешь. – Бота смерила мою полуобнаженную фигуру на снимке неприятным взглядом. – Например, лезешь в чужую жизнь. – Она уставилась на меня вопросительно.

Мне захотелось сбить с нее эту важность.

– Бота, не нервничай. Тебе не тяжело стоять – может, тебе надо сесть внутри?

– Нет, блядь, не тяжело, – ответила круглая Бота в мягком спортивном костюме и плюшевом дутом жилете.

Должно быть, ей стало жарко: она зло расстегнула молнию жилета.

– Думаешь, так трудно понять, кто это сделал? Вы все, кто шлындает по клубам до тридцатника и после, – да вы просто завидуете нам, нормальным. Ты, – она ткнула в меня пальцем, – ты мне завидуешь. На тебе никто не женится. Да после такого, – она развернулась всем тяжелым от ее положения корпусом к моему снимку, – кто на тебе вообще женится? Ты, – сказала она, сделав ко мне шаг, – во всем виновата, и ты за это поплатишься.

– Тебе понадобилось три месяца, чтобы выяснить, кто мог сказать о тебе плохо, – ответила я, мое чувство вины отступило, стоило мне вспомнить, как она на ровном месте стыдила Бахти. – Три месяца: как же много у тебя было вариантов, как много людей в твоем близком окружении могут тебя не любить, и за все это время тебе не пришло в голову, чем ты заслужила эту нелюбовь? Но пройдет гораздо больше, прежде чем ты наконец поймешь еще одну, более важную вещь: вынуждать людей делать тебя счастливой разрушительно.

Бота вроде бы рассуждала верно: нас часто ведет зависть. И она считала, у нее есть то, чему я могу завидовать – деньги и муж. Но кому нужны такие деньги, которые не дают свободы, и кому нужен мужчина, которого надо удерживать документами и детьми? Я не стала объяснять ей следующее, потому что она бы не поняла: я не стремлюсь замуж не потому, что отвергаю эту идею, и не потому, что не чувствую себя готовой. Совсем наоборот, мне нравится думать о семье. Но я хочу встретить такого человека, в котором я не буду сомневаться, даже если мы никогда не поженимся. От которого я не буду нервно ждать предложения, потому что я буду счастлива.

Бота переводила гневный взгляд с меня на мою фотографию и обратно.

– Молодец, что посчитала, – наконец, сказала она, снимая сигнализацию с припаркованного в двух шагах от нас внедорожника. – Три месяца, да? Надеюсь, ты хорошо их провела, потому что это были последние благополучные дни в твоей жизни.

Глава 10

Мама с Ермеком Куштаевичем принимали сегодня важных гостей – бывшего директора музея, который теперь был главой одного большого фонда, и его жену. Мама уговорила меня присоединиться – вернее, не столько уговорила логически, чтобы я действительно захотела прийти, а давила, пока я не сдалась.

Мама настаивала на своем не так, как это делала миссис Беннетт[22]22
  Миссис Беннетт – персонаж классического романа Джейн Остин «Гордость и предубеждение» 1813 г., мать пятерых дочерей, на начало книги – незамужних и без приданого.


[Закрыть]. Она не использовала очень женские конструкции, одновременно уклончивые и бестактные, она не заговаривала количеством сказанного, когда бы ты временно отключался и не замечал, в какой момент и на что согласился, не находила контрольных доводов. Нет, она просто нудела грубым низким голосом, таким громким и хриплым, что у меня через пятнадцать минут начинала болеть голова, снова и снова повторяя одно и то же и произнося тяжелые фразы, с которыми на первый взгляд не поспоришь и правильные возражения на которые раньше приходили мне через год, а теперь приходят в лучшем случае на следующий день.

Дело еще и в том, что иногда у меня возникают нелепые надежды – я представляю, что люди, которых я встречу, окажутся блестящими, что вечер будет приятным, настолько приятным, что я пожалела бы, если бы не пошла.

Я пришла минут за двадцать до назначенного времени – по-моему, более чем заранее.

– Что-то ты поздно, да? – встретила меня мама.

Теоретически мама выглядела прекрасно: дорогой брючный костюм из темно-серой шерсти, кремовый пуловер, шейный платок «Эрмес», туфли на небольшом широком каблуке, и ведь мама все еще оставалась стройной женщиной, но в этом году она стала носить вещи, которые творили что-то невообразимое с ее фигурой. Пиджак узил плечи и ширил бедра, одновременно сплющивая грудь. Брюки полнили и укорачивали ноги, оранжево-синий платок лишил маму последнего намека на шею, и эти ресницы – к ним вообще привыкнуть невозможно, не говоря о том, что сегодня было довольно тепло, и с вполне нормальными ступнями она могла позволить себе не надевать такие плотные капроновые носки.

Я не могла понять, почему в последнее время маму так отчаянно колбасило, но чем больше она соответствовала стандартам общества, в котором вполне законно находилась, тем менее соответствующей считала себя. По всей видимости, ей все больше казалось, что ее можно осудить – за голые ноги и существование вен, за наличие ложбинки в вырезе, за еще не совсем утерянную привлекательность.

– Прям совсем поздно пришла, – услышала я мамин голос, когда она скрылась на кухне. – Ты принесла салфетки?

Я сняла слайдеры, надела домашние балетки и принесла ей на кухню две пачки салфеток.

– Конечно, неудачные салфетки, – сказала мама. – Ты решила такие выбрать?

Я купила ей однотонные сливовые салфетки и салфетки в розово-сливовую полоску – я не представляю, чем они могут не угодить.

– Это очень красивые салфетки.

– Нет, ну надо же было постараться и выбрать подходящие. – Мама смотрела на салфетки с тем же недоумением, с каким большую часть времени смотрела на меня.

Мама попросила меня принести ей телефон – она не помнила, где оставила его заряжаться. Я позвонила, звук донесся из спальни, и в дверях спальни я столкнулась с Ермеком Куштаевичем. Мы жили в одной квартире больше десяти лет, а мне все еще казалось, что он чужой человек, которого я увидела один раз на чьей-то свадьбе и никогда больше не увижу, а если увижу – не узнаю, и нас снова будут представлять друг другу. Когда мы съехались, я была уже подростком, но все еще играла и любила играть вслух. Я брала, например, пустой журнал и заполняла его, делая вид, что провожу собеседование, но Ермек как-то застал меня за этим занятием и прокомментировал его, и я больше не решалась играть, разговаривая сама с собой.

Теперь Ермек без лишней необходимости напомнил мне, какой председатель фонда – звали его не Хасен, но пусть будет Хасен – важный человек.

– У него семь пейзажей Шарденова![23]23
  Жанатай Шарденов (4 апреля 1927—1992) – знаменитый казахский живописец.


[Закрыть] – опять воскликнул Ермек.

Ермек Куштаевич возглавлял музей уже после Хасена, и ему из запасников досталось что попроще. Впрочем, благодаря перламутровым комодам и завиткам на диванах все картины в этом доме казались привезенными одним фургоном из Урумчи[24]24
  Урумчи – городской округ в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР. Популярное шопинг-направление среди казахстанцев.


[Закрыть].

Мне то и дело приходится напоминать себе, что жизнь невозможно прожить, не совершая мелких ошибок, что я не могу быть совершенством, но как же я была зла на себя за этот обед. Я не должна была приходить, я должна была пропустить его. Начиналось все умеренно хреново – было натянуто и скучно, Ермек произнес длинную вступительную речь, по которой выходило, что они с Хасеном – тот исчезающий вид руководителей, без которых искусство в стране загнется. Мало того что он использовал преувеличенно большие слова для нестоящих вещей, он еще и использовал каждый раз одни и те же слова. Они все пользуются одними и теми же словами изо дня в день: несколько цитат из фильмов, несколько затертых пословиц, несколько детских словечек. Они не думают заново, они вообще не думают: когда думаешь, подбираешь новые слова. Потом он дал слово Хасену, и Хасен даже превзошел Ермека в пышнословии. Потом настал черед приятной жены Хасена, и не успела она набрать в легкие воздуха, как Хасен, тяжело вздохнув, отвернулся к окну. Жена Хасена говорила грамотно и неглупо, но он ее едва терпел. Он отворачивался или перебивал ее всякий раз, когда она начинала что-то рассказывать. Просто удивительно, как хасеноподобные мужики раздражаются на своих жен, считая их многословными и суетливыми, сами будучи адскими занудами. С его женой хотя бы можно было легко переходить с темы на тему и что-то обсуждать, и она говорила милые вещи, в то время как он был способен нудеть только о себе и ему казалось, очевидно, что он – невозмутимый Каа, а она – стая обезьян.

Но я недолго была независимым наблюдателем. В какой-то момент Ермек Куштаевич подмигнул мне старым глазом и сказал, показывая на меня и обращаясь к Хасену:

– Так что вот она, наша Корлаша. Магистратуры у нее, к сожалению, нет, хотя мы с Айной Аскаровной еще тогда говорили, что надо бы, но, как говорится, моя жизнь – мои университеты, она у вас быстро обучится.

Хасен покивал:

– Я считаю, для молодежи это хорошая зарплата.

– Конечно-конечно, – подхватила мама.

– У нас филонить нельзя. – Хасен посмотрел на меня сверху вниз. – У нас строго, но у нас порядок. Кто-то там говорит, что, мол, за такую зарплату столько работы, но большие деньги в молодости развращают, это ни к чему вообще.

– Главное же опыт! – сказала мама.

Я думала, отобрать квартиру – это дно, которого мама могла достигнуть по отношению к единственной дочери, но она теперь копала в этом дне большой лопатой.

Хасен предлагал мне работу ассистентом младшего администратора в своем фонде. Вернее, хуже: Ермек Куштаевич просил за меня, чтобы Хасен нашел мне работу, и хотя я была недостаточно квалифицированна для нее, Хасен милостиво согласился взять меня на испытательный срок.

Я отказалась вежливо. Должно быть, нелепость предложения умерила мое возмущение, потому что я ничего им не сказала – ни то, как я отношусь к их организации, не стала я и шокировать Хасена своим ателье. Я сказала, что не вижу себя на административной позиции и предпочитаю гибкий график. Хасен развел руками, Ермек и мама смерили меня тяжелым взглядом, как будто я совершила предательство, сравнимое с тем, которое привело к гибели Отрара.

Я сбежала, не дожидаясь десерта, и написала Бахти. Мы договорились пойти в кино, я шла в ее направлении, чтобы не стоять у маминого дома и не рисковать повторной встречей с Хасеном, а Бахти ехала мне навстречу.

Спустя полчаса, сев к Бахти в машину, я увидела на ее лице извиняющееся выражение.

– Ничего, если мы сегодня в кино не пойдем?

Я посмотрела на нее вопросительно – она только что ужасно хотела попасть на последний показ неплохой комедии.

– Понимаешь, – Бахти смотрела прямо перед собой, – мне сейчас Баке позвонил, мы с ним виделись позавчера.

– Его выпустили? – Я думала, что Баке поймали на хищении огромной суммы и что выйдет он не скоро, не в этом сезоне.

Бахти вздохнула.

– Я не знаю, как это, но его теперь выпускают гулять. Он скентовался со своим следователем – да он с кем угодно скентуется. Короче, – она тронулась с места, – мне надо к «Интерконту»[25]25
  Сокращенное название отеля Intercontinental Almaty.


[Закрыть] подъехать к нему, ничего?

Я кивнула.

– Это ненадолго, ладно? – добавила Бахти.

Бахти ловко припарковалась напротив «Гелендвагена». Возле него стоял молодой человек, задняя дверь справа была открыта. Мы подошли поближе, и из «гелена» показался мелкий дядька в красной бейсболке.

Такие дядьки калымят в «дэу», у которых не открывается пятьдесят процентов дверей и окон и от стекла отстает коричневая пленочная тонировка.

Баке, быстро чмокнув Бахти в щеку, поздоровался со мной.

– Була, это моя подруга Корлан.

Баке пожал мне руку.

– Баке, я поеду, – сказал молодой мужчина, стоявший позади Бахти, это и был следователь. – На месте увидимся.

– Даник, бывай. Ты как? – спросил Баке у Бахти.

Незнакомая, кроткая Бахти, не глядя Баке в глаза, тихо ответила, что ничего.

– Все наладится, Бахтиша, все наладится. Даник хороший парень, месяца два, и… – Баке изобразил взлетающий самолет.

Баке выглядел одновременно худым и толстым, как будто в перьевой подушке все наполнение скатилось в одну сторону.

– Такие дела, Корлан. – Баке улыбнулся мне мелкими зубами.

Встреча продлилась недолго – пока я зашла в туалет отеля, Баке успел распрощаться с Бахти и уехать.

– Честно, – Бахти завела машину, – я не удивляюсь, что Баке не из бедных. У него интуиция, он просто почувствовал, что у меня кто-то есть. Полтора года я ходила одна, он мне ни разу оттуда не позвонил, даже Мехмета ко мне не отправлял, только в самом начале, чтобы объяснить, что случилось. И как только мы начинаем встречаться с Ануаром – появился. Я в шоке. Хорошо еще мне мозгов хватило быстро все с телефона перекачать на комп и удалить – все чаты с Ануаркой, все фотки. И он первым делом стал спрашивать меня… ждала ли я его, есть ли у меня кто.

– И ты ничего ему не сказала?

Бахти покачала головой, мгновенно замкнувшись.

Нет, я знала о ней не все.