Текст книги "Пэпэла (Бабочка) Часть 4"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Я тебя умоляю, Илиа, – махнул рукой Вениамин. – Ты можешь жениться и завести себе кучу любовниц. Но скрыть свое влечение к мужчинам у тебя не получится.

Илико напрягал этот разговор. Вениамин Метелкин был первым сплетником в театре. Когда его переселили в гримерку Илико, последний попытался с ним сдружиться и даже пару раз приглашал его пообедать в ближайшем ресторанчике. Но чем больше Илико общался с ним, тем глубже Вениамин запускал свой длинный нос в его дела. В итоге весь театр уже шушукался о близком знакомстве Илико с Дегтяревым и о его томных взглядах на молодого скрипача Мейермана. Поэтому Илико постоянно отказывал Дегтяреву в совместных посещениях ресторанов и других увеселительных заведений. Что касается скрипача, то Илико всего один раз встретился с Мейерманом глазами, когда тот усаживался на свое место в оркестровой яме. Мейерман остановил свой взгляд на стройной фигуре Илико, стоявшего на сцене, и улыбнулся ему дивной белозубой улыбкой. Илико не удержался и тоже улыбнулся в ответ. Вот именно этот невинный момент и послужил причиной очередной сплетни, распущенной Метелкиным по театру.

В субботу утром Илико разбудил громкий стук в дверь. Он нехотя вылез из-под мягкого одеяла и, обернув себя в махровый халат, подошел к двери.

– Илюша! – на пороге стоял Дегтярев в длинном зимнем пальто с норковым воротником и в широкополой шляпе. – Не сердись на старика, – Роман Константинович развел руки в сторону. – Не удержался, заехал вот за тобой.

– Я только встал, Ромочка, – зевнул Илико, пропуская гостя в комнату. – Мне нужно еще собраться и позавтракать.

– К черту завтрак, Илюша! – Дегтярев снял шляпу и кинул ее на кровать. – Мы едем на ипподром. А позже отправимся в финские бани. Их открыли совсем недавно. А вечером пойдем кутить в ресторацию.

– Рома, ты же знаешь, что я… – начал было Илико.

– Ничего не хочу слышать, – Дегтярев тяжело плюхнулся на стул. – Если ты боишься за свою репутацию, то скажу так: более подозрительно навещать меня, не показываясь на публике.

– Я за твою репутацию беспокоюсь, – вздохнул Илико. – Скажут, что ты завел молодого любовника.

– Моей репутации уже ничего не повредит. А слухи все равно ходят. Так чего нам прятаться? – Дегтярев широко улыбнулся Илико, и тот кивнул ему в ответ.

Действительно, провести вместе день вне дома оказалось намного лучше, чем закрывшись в четырех стенах. Илико охотно делал ставки и тем самым продул половину своего жалования. Потом были горячие финские бани и приятный массаж. После всего этого оба почувствовали страшный голод и с аппетитом съели в дорогом итальянском ресторане огромную миску пасты, запив ее дивным розовым вином.

– Ромочка, смотри, как я могу! – Илико стоял на лестнице второго этажа огромного дома Дегтярева и, оседлав перила, съехал по ним вниз точно в его объятья.

– Ты мое чудо, – улыбнулся ему Дегтярев, нежно целуя в шею.

– Почему чудо? – Илико тихо засмеялся и, откинув голову, подставил шею поцелуям.

– В тебе столько огня, но ни капли любви, – выдохнул ему в ухо Дегтярев.

– Но ведь тебе не нужна моя любовь? – чуть отстранился от него Илико.

– Нет, мой мальчик. Я себя вполне объективно оцениваю и рад, что мне достается вся твоя страсть, – Дегтярев легко оторвал Илико от пола и понес на руках в спальню.

Илико лежал на огромной кровати, вытянув длинные стройные ноги, и перебирал пальцами волосы на широкой груди Дегтярева.

– А ты любил кого-нибудь? – спросил Илико.

– Любил, – ответил ему Роман Константинович. – Ты мне очень его напоминаешь.

– Он тоже был красивым? – Илико нагнулся и поцеловал его в плечо.

– Нет. Он не был так красив, как ты, но был так же талантлив, дерзок и целеустремлен, – Дегтярев провел рукой по длинным шоколадным волосам Илико.

– И что с ним стало? – Илико прикрыл от удовольствия глаза.

– Женился, – спокойно отозвался Дегтярев. – Он умер год назад.

– Ты убил его? – Илико отпрянул от Дегтярева и сделал испуганное лицо.

– Что ты, дорогой, – засмеялся тот и сгреб Илико в охапку. – Банальная чахотка.

– Скажи, а кто для тебя я? – Илико поднял на него глаза.

– Ты… Ты мой дурман. Мой наркотик, – каждое слово Роман Константинович сопровождал нежным поцелуем. – Ты дикий необъезженный скакун. Резвый, дерзкий, вольный. Я обожаю смотреть, как ты становишься мягким и податливым под моими ласками. Как твои карие глаза затуманивает страсть и ты становишься только моим…

От Дегтярева Илико вернулся ранним утром. Он принял теплый душ, наскоро перекусил и с удовольствием растянулся на своей кровати, чувствуя сладкую усталость во всем теле. Его уже начал накрывать сон, как в дверь робко постучали.

– Сонечка? – Илико удивленно поднял брови, увидев на пороге Соню. Она никогда не позволяла себе приходить в его холостятскую квартиру и оставаться с ним наедине.

– Илюша, я… – Соня покраснела и опустила глаза.

– Ты проходи, – Илико отошел в сторону, пропуская ее вперед.

Разлив в чашки ароматный китайский чай и открыв коробку печенья, Илико сел за стол напротив Сонечки и, развернув конфету, протянул ей.

– Нам нужно поговорить, Илюша, – Соня отложила конфету в сторону и решительно посмотрела Илико в глаза. – С тобой что-то происходит. Мне кажется, что ты сторонишься меня и избегаешь.

– Дорогая, – Илико ласково погладил тонкую ручку, лежащую на столе. – Я сильно устаю на репетициях. Ты не представляешь, как они меня изматывают.

– Илюша, я не про это, – Сонька убрала руку. – Раньше, когда ты меня целовал, я чувствовала… чувствовала твое желание, – она покраснела. – А сейчас ты целуешь меня, но… Ты словно не со мной.

– Моя милая Муха, – Илико улыбнулся. – Я открою тебе страшную мужскую тайну. Нам, мужчинам, очень тяжело находиться рядом с объектом любви и при этом не иметь физического контакта. А если дело доходит до поцелуев, то очень трудно сдержаться и не зайти дальше. Ты ведь сама хотела, чтобы все было правильно?

– Да, – кротко кивнула Соня.

– Вот поэтому, чтобы не переступить грань, во время поцелуев я стараюсь думать о противном, – Илико потянулся через стол и снова взял ее ручку. – Знаешь, о чем я думаю? О прыще на носу Вениамина. Или вспоминаю запах, который источает Вайнер после занятий в танцклассе, – Соня подняла на него глаза и тихо засмеялась. – Ну, вот видишь! Я все такой же, как и был. И между нами все по-прежнему.

========== Глава 10 ==========

– Виллисы! Девочки! На сцену, мои хорошие! – громко хлопал в ладоши режиссер постановки Николай Сергеевич Мельников. – Жорж, дорогой, кликните там господина Чантурию! И чаю мне горячего с лимончиком распорядитесь.

– Будет сделано, господин Мельников, – кивнул режиссеру молодой помощник и резвым шагом ушел за кулисы.

– Ну-с, все готовы? – Николай Сергеевич плюхнулся в кресло на первом ряду и, приняв из рук Жоржа чашку горячего чая, добавил: – Тогда начнем. Да, и господин Чантурия, я хочу увидеть вашу душу. Забудьте про технику, она у вас безупречна. Дайте мне страх, отчаяние, боль. Выверните себя наизнанку и докажите, что вас не зря приняли в театр. Гретта Пална, душа моя. «Смерть Ганса», пожалуйста!

Длинноносая старушка с взбитым седым пучком на голове кивнула режиссеру и бросила взгляд на сцену. Убедившись, что все артисты готовы, она ударила по клавишам, чуть подпрыгнув на стуле, и по залу разнеслась тревожная музыка.

«Мне нужно собраться! – билось в голове Илико. – Мне нужно вывернуть душу! Я докажу, что могу больше!»

Он выбежал на сцену и замер в кругу танцовщиц.

«Ты восхитительный ночной цветок! – услышал он в голове тихий голос Дегтярева. – Ты так прекрасен в сиянии бледной Луны. Твои лепестки медленно раскрываются навстречу моим поцелуям и дрожат. Я пью с них маленькие капельки росы, стараясь не спугнуть эту дивную красоту», – тело Илико дрогнуло и напряглось. Он изящно выгнулся, поставляя грудь под невидимые поцелуи мужчины, и тут же заметался меж балерин. Их руки изредка касались его, добавляя возбуждения. Серия легких прыжков, и Илико падает на колено перед исполнительницей партии Жизели, Моник. Его тело горит, в голове бешено бьется кровь, а сердце готово вырваться наружу. Снова серия прыжков, и прекрасные виллисы окружают его и уводят в темноту сцены.

Музыка замолкла, и над залом повисла тишина, прерываемая тихим шушуканьем танцовщиц. Илико смело вышел вперед и посмотрел в зал, щурясь от света софитов. Мельников сидел на том же месте, удивлено глядя на сцену, с чашкой чая, так и не донесенной до рта.

– Что это сейчас было? – выдавил он наконец из себя. – Господин Чантурия… вы… вы хоть понимаете своего героя?

– Кхм… – откашлялся Илико, – Николай Сергеевич, я его таким вижу, – уверенно кивнул он головой.

– То есть вы считаете, что Ганс, прежде чем умереть, решил заняться любовью со всеми виллисами, а заодно с Жизель? – ухмыльнулся режиссер. Танцовщицы, стоящие на сцене, тихо захихикали. Илико нахмурился и опустил голову. – Господин Чантурия! Вы сейчас прекрасно показали страсть. А мне нужно было от вас смятение, страх и отчаяние. Вы понимаете разницу?

– Простите, Николай Сергеевич, – поднял на него глаза Илико. – Постараюсь исправиться.

– Уж постарайтесь, батенька! До премьеры осталась пара месяцев, а у нас не Ганс, а какой-то бык-осеменитель, простите за сравнение, дамочки! – Николай Сергеевич перевел взгляд на солистку и сказал ей: – Моник, дорогая. Давайте еще раз прогоним вашу партию, потом девочки передохнут, и будем репетировать сцену на кладбище.

– Господин Мельников, а когда Огюст возвращается? – спросила Моник, разминая ножку в пуанте. – До начала сезона времени осталось всего ничего, а мы ни одной партии с ним еще не репетировали.

– Огюст вчера вернулся в Париж. Так что с понедельника вы будете танцевать дуэтом с ним, а не с господином Полонским из второго состава.

Илико не стал дослушивать этот диалог. Он быстро удалился за кулисы, протиснувшись через толпу работников сцены и кордебалета. Его грудь изнутри раздирала злость и жгла обида. Он ожидал бурю восторга, комплименты и восхищенные взгляды. Ведь он вывернул свою душу перед всеми. А что получил взамен? Обидное прозвище и смех окружающих?

– Ненавижу! – крикнул Илико в пустоту гримерки, как только за его спиной закрылась дверь. – Ненавижу вас всех! Бездарности! Тупое ничтожество! – он схватил со своего столика засохший букет и, развернувшись к двери, замахнулся, чтобы швырнуть цветы в невидимых недоброжелателей, но замер на месте.

На пороге стоял невысокий мужчина в элегантном сером пальто и небольшой шляпе-котелке на голове.

– Я вас понимаю. Господин Чантурия, если не ошибаюсь? – улыбнулся мужчина и снял шляпу. – Огюст Рапье, – коротко кивнул он Илико и, кинув взгляд на стул, добавил: – Позволите?

– Да, да… Разумеется. Я… вы… Простите за эту сцену, – Илико бросил букет в угол гримерки и, накинув на плечи халат, сел напортив гостя.

– Позвольте, я выскажу свое мнение по поводу вашего танца, – улыбнулся Огюст.

– Мне очень любопытно, – ответил Илико, внимательно разглядывая гостя. Огюст не был красавцем. Его редкие русые волосы были расчесаны на идеальный прямой пробор. Кончик короткого носа – вздернут вверх. У него были тонкие губы и небольшие широко расставленные глаза. Но взгляд этих самых глаз был чистым и открытым. В нем не было ни грамма надменности и презрения.

– Вы прекрасно танцуете. Я никогда не видел столь легкого исполнения прыжков. Создается ощущение, что на вас не действует земное притяжение и вы взлетаете над сценой, как… как… – Огюст щелкнул пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.

– Бабочка? – улыбнулся Илико.

– Точно! Рapillon, – хлопнул в ладоши Огюст.

– Пэпэла… Так это звучит по-грузински, – сказал Илико, и его сердце вдруг сжалось. Он так давно не произносил этого слова. Он так далеко от родины. Он так давно не слышал родного языка. Он забыл про свою жизнь там, в старом городе, залитом солнечным светом. Он так давно не видел Нану и…

– Красивое слово, – прервал его размышления Огюст. – В общем, я думаю, у вас прекрасное будущее и вы безумно талантливы. И Николя не прав, что отругал вас. Вы открыли свою душу, как он и просил. Просто сейчас вы пылаете страстью, и именно она вырвалась на свободу. Попробуйте в следующий раз вспомнить что-то другое. Что-то или кого-то, кого вы потеряли. Откройте свою душу грусти. Вспомните, что потеряли безвозвратно, и вы почувствуете то, что от вас требуется. Безнадежность и боль, – Огюст поднялся со стула и надел на голову шляпу. – А теперь прошу меня простить, господин Чантурия, мне пора идти, – и уже у двери он обернулся и сказал: – У вас все получится, Пэпэля́… – и с этими словами вышел из гримерки.

Тем же вечером Илико сидел с Дегтяревым в уютном ресторанчике и, с аппетитом поедая мясо, рассказывал Роману Константиновичу все, что случилось с ним сегодня.

– …и знаешь, Ромочка, мне он показался очень милым и открытым человеком, – сделал свое заключение о Рапье Илико.

– Огюст прекрасный человек. И по-моему, даже слишком открытый и доверчивый, – Роман Константинович кивнул официанту, и тот подлил в его бокал вина. – Это может сыграть нам на пользу.

– Думаешь, мне стоит с ним подружиться? – Илико усмехнулся и сделал глоток из своего бокала.

– А почему бы и нет? – приподнял бровь Дегтярев. – Врагов нужно держать близко.

– А ты не думаешь, что Рапье так же думает про меня? – ответил Илико.

– Ты пока для него никто. Но возможно, он почувствовал в тебе конкурента, – Дегтярев оглянулся на звук колокольчика на двери ресторана и подпрыгнул на месте. – Рабинович! Друг мой! – неожиданно гаркнул он и кинулся к выходу.

На пороге стоял горбатый плотный еврей в камзоле, который был явно не в моде, и в черной широкополой шляпе, из-под которой свисали длинные завитки пейсов. Еврей хитро сощурил черные глаза и развел руки в стороны.

– Гоман Константиныч! – сказал он, сильно грассируя. – Таки я не ожидал увидеть в этом Пагиже годную физиономию!

– Азриэль, дорогой мой, какими судьбами? – Дегтярев принял друга в объятия и хлопнул рукой по горбу.

– Таки гасшигяю свое семейное дело. Вот лавку собгался тут откгывать. Сына обучил своему гемеслу. Ского он меня на гынке и сменит, – Рабинович отстранился от Романа Константиновича и обернулся к двери. – Кстати, ты моего Мойшу помнишь ли?

За спиной Рабиновича стоял уродливый карлик. Именно это сравнение сразу пришло в голову Илико. Мойша был низкого роста, на его узких сутулых плечах мешком висел пиджак, короткие рукава которого открывали поросшие рыжими волосами длинные запястья. Такие же рыжие волосы были на голове юноши. Огромный огненный шар спускался по лицу баками. Само лицо было бледным и заканчивалось квадратным широким подбородком. Над двумя толстыми лепешками губ нависал острый длинный нос.

– Каким же ты взрослым стал, Мишенька! – похлопал по плечу уродца Дегтярев. – Господа. Не разделите с нами трапезу? Я познакомлю вас с моим близким другом, – он подвел Рабиновичей к столу. – Прошу любить и жаловать. Илиа Чантурия. Будущий солист Гранд Опера. А это мой друг, Азриэль Абрамович, и его сын Мойша.

– Мне очень приятно, – улыбнулся Илико и, привстав, пожал сухую, как старая бумага, руку Рабиновича-старшего.

– Мойша, – тихо сказал Илико рыжий карлик и поднял на него глаза.

Сердце Илико дрогнуло и начало медленно таять, роняя прохладные капли на его душу. Глаза Мойши были прозрачно-голубыми и светились такими теплом и чистотой, что Илико не удержался и улыбнулся юноше.

========== Глава 11 ==========

Смирнов легко выпрыгнул из открытого авто, перешел дорогу и вошел в небольшое кафе. Он окинул взглядом зал, и тут же заметил сидящую за столиком в углу Соню.

– Сонечка, извини, – он чуть нагнулся и поцеловал нежную теплую ручку.

– Нет, нет, Сашенька! Ты не опоздал! – Соня грустно улыбнулась ему. – Это я рано пришла.

Смирнов кивнул официанту и, бросив беглый взгляд на меню, заказал два кофе и круассаны. Он с аппетитом съел нежный рогалик и, глотнув кофе, достал из кармана портсигар.

– Разрешишь? – спросил он у Сони.

– Конечно, – кивнула та. За все это время она не притронулась ни к кофе, ни к булочке. Ее тонкие пальчики нервно теребили салфетку, и она постоянно отводила взгляд в сторону.

– Итак… – Смирнов затянулся дымом. – О чем ты хотела со мной поговорить?

– Понимаешь… Мне очень нужен мужской совет… – мялась Соня. – А у меня из близких мужчин только папа́ и ты. Но с папа́ я… Сашенька, я хочу спросить… Вот сколько может держаться мужчина рядом с любимым человеком без… без физической близости? – наконец выдавила она из себя, и ее щеки вспыхнули ярким пламенем.

– Эм… – Смирнов удивленно открыл рот и рассеяно стряхнул пепел в чашку с кофе. – Если ты любишь и уважаешь человека, то столько, сколько будет нужно. А собственно… в чем проблема?

– Понимаешь, Сашенька… Мне кажется, что у Илюши кто-то есть. И этот кто-то держит его именно этим, – Соня вздохнула. – Я очень боюсь его потерять, поэтому я… – она бросила салфетку на середину стола и в сердцах воскликнула: – Он горячий и страстный! Он грузин, Сашенька, и ему это нужно. И я не знаю, что мне делать.

– Сонечка, понимаешь, – Смирнов погладил ее по руке. – Если он тебя любит, то будет ждать.

– А если не любит? – спросила Сонька и вздрогнула, словно сама испугалась своих слов.

– Почему ты так решила? – удивленно поднял брови Смирнов.

– Мне иногда кажется, что он просто боится меня обидеть. По будням он занят репетициями, а выходные проводит с друзьями из труппы. Он весь в балете, и мне кажется, что он принадлежит ему, а не мне, – вздохнула Соня.

– У них удивительно дружная труппа, – нахмурился Сашка.

– И еще в последнее время он какой-то странный и рассеянный. Отвечает невпопад, будто он где-то далеко, а не со мной, – продолжала она. – Вот я и решила, что у него кто-то есть.

Соня, сама того не зная, была права. Всю неделю мысли Илико были о Мойше. Сидя в ресторане, он украдкой разглядывал молодого Рабиновича, и тот уже не казался ему уродливым карликом. Этот взгляд, которым юноша одарил Илико, преобразил его некрасивое лицо, и оно стало милым и нежным. Длинный нос придавал ему аристократизма, а полные чувственные губы красила легкая улыбка. Пышная шевелюра блестела в ярком свете люстр, как маленькое солнышко, а длинные рыжие ресницы трепетали, словно крылья мотылька.

После нескольких глотков вина Мойша немного осмелел, и Илико почувствовал на себе его взгляд.

– Простите, – Мойша опустил глаза, встретившись взглядом с Илико. – Я не должен был вас так явно разглядывать, господин Чантурия, – пробормотал он.

– Называй меня Илико. Я всего на пару лет старше тебя, – улыбнулся ему тот.

– Мойша у меня художник, – улыбнулся Азриэль. – Учился в Лондоне в художественной академии. Я очень боялся, что он нахватается там либегализма и еще какой-нибудь дгяни. Ты ведь знаешь нынешнюю молодежь, Гома. Ничего святого. Никаких автогитетов. А для меня очень важны стагые устои и тгадиции.

– Азриэль, ты забыл, какими мы были в их возрасте? – засмеялся Дегтярев. – И где были твои устои и традиции, когда после кутежа мы ехали к цыганам?

– Но одну тгадицию я всегда чтил, – улыбнулся Азриэль, обнажая редкие длинные зубы. – Ты тогда не замечал этого, но гуляли мы только на твои деньги.

– Ах ты старый плут! – Роман Константинович хлопнул Рабиновича по горбу. – Я знал, просто у меня свои традиции. Русская душа широкая и щедрая. Так чем ты сейчас занимаешься, Миша? – обратился он к младшему Рабиновичу.

– Я ювелир, – улыбнулся ему тот, бросив быстрый взгляд на Илико.

– И хочу заметить, пгекгасный ювелиг, – многозначительно поднял кривой палец вверх Азриэль. – Он даже меня уже пегеплюнул в мастегстве.

– Но ювелирное дело – это моя работа, – продолжил Мойша. – А живопись – для души.

– И что ты рисуешь? – включился в разговор Илико.

– Пишу, – поправил его Мойша. – Мне нравится писать красивую натуру… Портреты… – добавил он и снова обдал Илико лучистым и теплым взглядом.

Приближался день премьеры. Илико начал немного нервничать, но с этим ему помог справиться Огюст. Он часто приглашал Илико отобедать с ним, и это время они проводили в небольшом ресторанчике недалеко от театра.

– Знаешь, а Огюст очень мил, – рассказывал Илико Дегтяреву за ужином. – Мне даже кажется, что он искренен и честен со мной.

– И о чем вы беседуете? – улыбнулся Роман Константинович, принимая из рук Илико блюдо с тушеным мясом.

– Он советует мне, как лучше вести себя на сцене. Как входить в образ. И еще много всего, – ответил ему Илико.

– Знаешь, я тебе никогда и ничего не дарил, – вдруг оживился Дегтярев. – И в честь твоего дебюта мне хотелось бы сделать тебе подарок. Выбери, чего ты хочешь.

– Хочу булавку на галстук от молодого Рабиновича! – тут же выпалил Илико.

– Хм… что ж… Хороший выбор! – похлопал его по плечу Дегтярев и тут же мягко провел ладонью по его щеке. – А сейчас… Хочу увидеть, как ты млеешь от ласк.

На следующий день Дегтярев распахнул перед Илико двери ювелирной лавки «Рабинович и сын». Небольшое помещение, уставленное тумбами со стеклянными витринами, пахло свежей краской. На черных бархатных подушках в лучах ярких ламп поблескивали золотые серьги с изумрудами и рубинами, колье, усыпанные мелкими бриллиантами, золотые мужские запонки с изящными вензелями. Тонкими змейками струились цепочки и браслеты.

– Какие люди! – на тихий звон колокольчика на двери в зал вышел Рабинович-старший. На нем был все тот же старый сюртук, широкие штаны, заправленные в вязаные краги, и стоптанные кожаные тапки. На его затылке чудом держалась черная кипа. Азриэль развел руки в стороны и по очереди обнял обоих гостей.

– Очень рад тебя видеть, Азриэль, – похлопал его по плечу Дегтярев. – Вот решил Илюше подарок сделать, в честь будущей премьеры.

– Таки у меня есть чем вас удивить, – Рабинович жестом показал на одну из витрин. – Чудесные запонки из белого золота с чегным топазом. Есть кагманные часы, инкгустигованные губином и чистейшей воды бгиллиантами. Золотые кгесты с финифтью. Цепочки газных газмегов. Выбигайте!

– Мы хотим заказать булавку для галстука у вашего сына, – ответил ему Илико.

– Очень хогоший выбог, – оскалился в улыбке Рабинович. – Он сейчас в своей студии на втогом этаже. Пгойдите к нему, юноша. А мы пока с моим стагым дгугом Дегтягевым выпьем кофию. Или может, водочки? – подмигнул Азриэль Роману Константиновичу.

– Побойся бога, жид! – захохотал Дегтярев. – Утром водку пить! Кофию давай. Да с закуской не жмоться. А ты, Илюша, пойди к Мойше. Нужно немного встряхнуть парня, а то он в своих Лондонах совсем захирел.

Илико оставил старых друзей вспоминать молодость, а сам вошел в дверь подсобного помещения и поднялся по лестнице на второй этаж…

========== Глава 12 ==========

Илико остановился на темной лестнице возле закрытой двери, из щелей в которой пробивался яркий солнечный свет. Немного подумав, он стукнул три раза и в ответ услышал громкий голос Мойши:

– Папа вы снова отвлекаете! Я же просил меня не беспокоить!

Илико улыбнулся и, тихо отворив дверь, вошел в комнату.

Ему показалось, что яркий солнечный свет, заливающий небольшую мастерскую, исходит от рыжих волос Мойши. Огненный шар, пронизанный лучами, как бы светился изнутри, образуя над головой Мойши маленькое солнце. Он сидел спиной к двери и рисовал, старательно вымешивая краски на деревянной палитре. На небольшом холсте перед ним был виден контур лица с узким носом с горбинкой, большими глазами и очень пухлыми губами. Видимо, художнику никак не удавалось подобрать нужный цвет для волос. Он снова и снова делал мазки, стараясь получить нужный шоколадный оттенок.

Илико на цыпочках подкрался к Мойше и тронул пальцем огненный ручеек волос, стекающий по его длинной шее. Мойша вздрогнул, чуть приподнял плечи и обернулся.

– Господин Чантурия… – пролепетал он и, подскочив со стула, уронил палитру на пол. – Вы? Я не ожидал вас… увидеть… – Мойша сделал два шага назад, пытаясь загородить картину спиной, но не рассчитал расстояние, и мольберт рухнул на пол.

– Мойша, – Илико поднял с пола палитру и положил ее на стул. – Мы же договорились, – он нагнулся и стал помогать Мойше поднимать мольберт. – Для тебя я Илико, и мы на «ты».

– Да, да… Конечно… Илико, – поставив мольберт на место, Мойша выпрямился и, бросив испуганный взгляд на Илико, опустил глаза.

– Это ведь мой портрет? – Илико с интересом разглядывал картину. – Нос мой, губы мои. А вот глаза почему-то размыты.

– Когда художник рисует портрет, он пытается передать душу человека. А глаза – зеркало души. Вот только… – Мойша внимательно посмотрел на Илико. – Глаза у вас… у тебя какие-то…

– Бездушные? – усмехнулся Илико.

– Не совсем. Скорее холодные, как у каменного изваяния. Ты и сам напоминаешь мне античную статую. Безукоризненную, идеальную, изящную. Но холодную… Надеюсь, тебя не обидело такое сравнение. – Мойша нахмурился.

– Не обидело, – Илико почти не слышал, что говорит ему Мойша. Он снова с любопытством разглядывал его лицо и замечал, как нервно подрагивают его ноздри, когда он взволнован. Как вспыхивают чуть оттопыренные уши, когда он смущен. Как его взгляд теплеет, когда он смотрит на Илико. – А я ведь к тебе по делу, – вспомнил вдруг цель своего визита Илико. – У меня скоро дебют на сцене Гранд Опера, и Роман Константинович решил мне подарок сделать. Вот я и подумал: а не заказать ли мне у тебя булавку для галстука?

– Почему у меня, а не у папы? – удивился Мойша.

– Мне кажется, что именно ты сможешь угодить моему вкусу, – Илико взглянул на альбом в коричневом переплете, лежащий на рабочем столе. – Это ведь твои наброски? Могу я полюбопытствовать?

– Нет! – Мойша вдруг резко метнулся к столу и убрал альбом в ящик. – Наброски для украшений у меня в рабочей тетради. Я сейчас тебе покажу.

Они уселись на небольшой диван, стоящий у стены, и стали разглядывать рисунки. Илико быстро нашел то, что хотел.

– Вот оно! – сказал он, тыкая пальцем в лист. – Именно то, что я хочу от тебя!

– Бабочка? – удивленно вскинул рыжие брови Мойша. – Хм… странный выбор.

– Пэпэла! Так меня называли в детстве. Это по-грузински бабочка, – пояснил ему Илико. – Это, я так понимаю, камень? – он показал на тельце бабочки. Оно действительно напоминало капельку из камня. Крылышки бабочки были резными, и каждое украшал небольшой камушек.

– Верно, – кивнул Мойша. – Какой камень хочешь?

– Хочу светло-голубой, – ответил ему Илико и тихо добавил: – Чтобы искрился, как твои глаза.

Щеки Мойши вспыхнули, и его губы тронула легкая улыбка.

В среду Дегтярев объявил Илико, что уезжает на неделю в Болонью, но к премьере непременно вернется. Первой мыслью, пришедшей в голову Илико в преддверии выходных, было провести время с Соней, но, вспомнив их недавний разговор, который состоялся в небольшом ресторане за ужином, Илико передумал.

– Что с тобой происходит, Илюша? – Соня серьезно посмотрела на Илико, помешивая ложечкой мороженое. – Ты стал каким-то чужим.

– Что ты выдумываешь, Муха? Я все тот же, просто наши отношения стали серьезными, и я… – но Соня прервала его.

– Нет, Илюша. Ты стал холодным. Мне иногда кажется, что ты избегаешь меня. Скажи мне честно: у тебя кто-то есть? – ложечка замерла в воздухе, и с нее в пиалу капнула большая капля мороженого.

– Соня, мне никто не нужен кроме тебя, – раздраженно бросил Илико. Эти разговоры, которые Соня заводила вот уже не первый раз, напрягали и злили его.

– А как же физическое влечение? Раньше я чувствовала твое желание, когда ты меня целовал, а теперь… – Соня вздохнула. – Теперь ты целуешь меня как друга. Скажи, ты все еще любишь меня, Илюша? – ее тонкие ручки сжались в кулаки, и на глаза навернулись слезы.

– Люблю, – вздохнул Илико и отвел взгляд.

Шла последняя неделя перед премьерой, и всех участников постановки начинала бить нервная дрожь. Даже Огюст признался Илико, что, выходя на сцену, каждый раз волнуется. После репетиций Рапье давал Илико несколько нужных советов и делал замечания. В основном они касались актерской части танца, которая Илико все никак не удавалась.

В пятницу после репетиции Илико забежал в лавку, прикупил немного овощей, хлеба и геменской колбасы. Он решил устроить себе небольшой праздник, наесться от пуза и поваляться в постели. В субботу он был намерен навестить Мойшу, благо теперь у него был вполне уместный повод для визита. Но его планы изменил громкий стук в дверь.

– Открывай, Чантурия! Я знаю, что ты дома! – услышал он знакомый голос.

На пороге квартиры стоял Смирнов. Вид у него был странный. Котелок на голове был помят, пуговица на пальто висела на одной ниточке, а рукава были испачканы чем-то белым. Сашка рассеяно смотрел на Илико и глупо улыбался.

– Вот… Шел мимо, дай, думаю, зайду, – сказал Смирнов, вынимая из карманов пальто две бутылки коньяка.

– И где ты так успел надраться? – засмеялся Илико, помогая Сашке раздеться.

– Сначала мы с Жаном посидели в ресторации, потом он пошел домой, а я вот к тебе. Решил навестить старого врага, – Смирнов оскалил белые зубы в улыбке и попытался пригладить рукой светлые баки. – Ну, приглашай, Чантурия! – и не дожидаясь ответа, Смирнов шагнул в комнату.

Бутылка коньяка ушла за полчаса. Илико, не привыкший к крепким напиткам, быстро захмелел. Его речь стала многословной и плавной, он с трудом соображал и зачастую даже не думал, о чем говорит.

– Понимаешь. Сашка… Он такой… Такой… Он добрый, светлый, чистый. Мне всегда хотелось укрыть его от всех бед и несчастий. И что получилось? Я сам принес ему несчастье, – Илико смахнул с глаз пьяную слезу.

– Минуточку! – Сашка положил подбородок на согнутую руку и поставил локоть на стол. – Ты сейчас про кого мне рассказываешь?

– Я не могу забыть его, Сашка! – продолжал Илико, не слушая. – Во всех мужчинах, которые у меня были, я искал частичку его.

– У тебя были мужчины? – громко икнул Сашка. – А как же Соня?

– Вообще, знаешь… у меня и мужчины были только потому, что я хотел быть с ним. У одного турка была его улыбка. У банщика – телосложение, как у него, а у Мойши – его взгляд. Глаза, правда, голубые, но смотрит он ими на меня как он, – продолжал Илико, допивая вторую бутылку коньяка.

– Да про кого ты говоришь, я никак не пойму, – Смирнов хлопнул рукой по столу.

– Про Изю. Я люблю его, – ответил Илико и, упав на стол лицом, громко захрапел.

– Про Шнипперсона? – взгляд Смирнова стал совершенно трезвым. Он нахмурил брови, залпом выпил налитую рюмку и, уложив Илико на кровать, вышел из квартиры.

Оказавшись на улице, он ткнул кулаком в шляпу, выпрямляя вмятину, отряхнул рукава пальто и уверенной походкой пошел к себе домой.

========== Глава 13 ==========

Все выходные Илико провел в кровати, пытаясь вылечить сильное похмелье и вспомнить, чем же закончился разговор со Смирновым. В голове всплыл образ пьяного Смирнова с бутылкой в руке на пороге квартиры. Потом они вспоминали свое детство и учебу в школе. После этого был разговор о танцах, а потом воспоминания Илико резко обрывались. Он удивлялся, как это его так сильно развезло и каким образом Смирнову удалось уйти домой. Ведь он пришел уже изрядно пьяным.