Текст книги "За сокровищами реки Тунгуски (сборник)"

Автор книги: Максимилиан Кравков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

7
ШАМАН

Оказалось, что обитатели чума ждут в этот день к себе шамана. Он, вместе с родственниками их, собирался приехать, чтобы умилостивить жертвами духов, терзавших Харалькона.

– Посмотрим, Иван Николаевич, – просил Николай, – и отдохнем тем временем?

– Это очень интересно, – согласился Иван Николаевич. – Тем более, что вера в шаманов быстро исчезает. Туземцы начинают понимать, что шаманы дурачат людей и пользуются их темнотой!

– Вроде наших попов! – добавил Петя.

– Вот, вот! Но так как шаманство быстро выводится, то обряды его следует замечать и записывать, чтобы сохранить для науки материал, по которому она будет изучать историю культуры туземных народностей…

И все трое решили остаться здесь до следующего дня.

Хозяева, которым, кстати сказать, Иван Николаевич подарил табаку и хорошую зажигалку за попорченный чум, угощали, очень гостеприимно и, казалось, были довольны, когда Николай намекнул, что им хочется посмотреть на шаманство.

К вечеру недалеко зазвенели бубенцы, и на поляну вышел красивый олень, с ветвистыми рогами.

На олене сидел верхом молодой тунгус. За ним, один за одним, вышел целый караван оленей. И на каждом звере сидел, покачиваясь, всадник.

Ребята обратили внимание на одного, широкоплечего старика, у которого за седлом висел звякавший погремушками бубен.

– Вот шаман! – толкнул Николай Петюху.

Всего приехало десять человек – и молодых и старых. Расседлывали оленей, снимали с них переметные сумы, набитые продовольствием.

Ребята очень обрадовались, когда среди гостей оказалось двое знакомых. Из числа тех тунгусов, у которых они однажды провели целую ночь, слушая песни и сказки.

И тунгусы узнали путешественников: – Здоро бае (товарищ), здорово! – весело приветствовали они.

Некоторые из приехавших, а в их числе и шаман, хорошо говорили по-русски. Слушали рассказ Иван Николаевича о их приключениях, переспрашивали и переводили своим сородичам.

– Смелые лючи (русские)! – говорили тунгусы, – они, не испугались ледяных ворот Берея-Кана и решили бороться со страшным Бумумуком! Так звали духа, завладевшего Харальконом…

А шаман неодобрительно качал головой, и Петя сразу же решил, что он окажется недругом.

В свою очередь тунгусы рассказывали о своих делах.

Говорили о хорошем русском докторе, который послан лечить оленей от ужасной «царапки».

Царапкой тунгусы зовут оленью чесотку, опустошающую целые стада и разоряющую население. При этой болезни тело несчастного животного сплошь покрывается язвами, разъедаемыми мошкой и комарами. Десятки тысяч оленей издавна погибали от чесотки, туземцы лишались животных, на которых строится все их хозяйство. Олень перевозит тунгуса, одевает своей шкурой, питает молоком и мясом…

– Русские доктора теперь убивают царапку, – фантазировал один тунгус, – высмотрит ее доктор, погонится и убьет! – И прибавлял: – Не то, что прежде, когда одну водку купцы нам возили.

Эти слова, очевидно, не нравились шаману, и он мрачно молчал.

После долго длившегося чаепития и разговора начались непонятные для ребят приготовления.

Рубили и затесывали длинные жердины. Обстругивали колья, и шаман ножом делал на них какие-то зарубки.

Потом достали новой белой материи, разорвали ее на куски, вроде больших платков, и на тоненьких перекладинах укрепили на концах жердин.

– Это готовят жертву духам, – шепнул Иван Николаевич.

– Вот материю-то зря переводят! – пожалел практичный Петя.

Под конец возле самого чума срубили лиственницу, очистили от ветвей и укрепили на колышках так, чтобы бревно, вроде мостила, лежало невысоко над землею.

А толстый конец его шаман топором обтесал на подобие рыбьей головы. Вершинка дерева осталась с ветвями – это был хвост таинственной рыбы!

На тихий вопрос Николая знакомый тунгус пояснял:

– Всякий шаман имеет помощниками своих тех духов, которых он получил в наследство от своих шаманов-предков. Одному помогают духи птиц, а нашему шаману – рыбьи духи. Главный из них – дух тайменя, «дели». Он, по поручению шамана, плавает к могущественным духам и просит их за людей.

– Вот это, – тунгус указал на бревно, – и есть сам «дели».

– Ну и темнота! – прошептал Петя, – книжек бы им сюда хороших!

– Ты их раньше читать научи, – поправил Николай.

С большим интересом присматривались путешественники к начинавшемуся шаманству.

Наступила ночь. Облака покрыли небо и в прогалах их искорками золотились звезды. Хвои деревьев слились в сплошной и черный мрак, из которого лишь побрякивали бубенцы щиплющих мох оленей.

В чуме прибавили огня. И хозяева и гости сидели кругом около жаркого костра. Дым багровым столбом уносился вверх, в отверстие чума.

И вдруг шаман громко зевнул и сделал вид как будто бы что-то глотает. Так повторилось до трех раз, и это означало, что шаман принял в себя души трех своих помощников-животных.

После этого он затянул заунывную песню. Как только кончал один куплет, как тотчас же все сидящие повторяли его.

Этой песней шаман рассказывал своему духу-помощнику тайменю, что несчастного тунгуса Харалькона уж давно мучает злой дух Бумумук. Что живет этот Бумумук в глубокой и страшной корчаге, куда может проплыть только таймень.

Пел шаман о том, что надо сплавать к Бумумуку и спросить, что ему нужно, чтобы он оставил в покое Харалькона.

Потом шаман замолчал и через некоторое время объявил, что таймень поплыл к злому духу.

Песня тянулась за песней, пока шаман не объявил результатов переговора.

Оказалось, что Бумумук очень сердится за то, что ему давно не приносили жертвы, И таймень никак не мог уговорить разгневанного духа!

В это время женщины принесли бубен и слегка погрели его у костра. А два сидевшие рядом с шаманом старика взяли палки с зарубками и стали тихонько подталкивать ими шамана, как бы побуждая его на дальнейшие переговоры.

Шаман встал, и Петя заметил, что весь костюм его был увешен железками и бубенчиками. Вертясь перед огнем, он звенел и брякал.

Мерно ударяя в гудящий бубен, шаман пел все громче и громче. Из костра уносились вверх огненные гривы искр, кровавым заревом освещали лица и Пете становилось жутко. Кружась в сумасшедшем танце, шаман слил и свой голос и учащенные удары в бубен в воющий грохот и, вдруг замолчав, сбросил с себя священный костюм, отшвырнул в сторону бубен и повалился в олений мех… А затем утомленным и слабым голосом возвестил, что он будет сейчас лечить Харалькона. Вслед за этим началась церемония, которая очень рассмешила ребят.

Все присутствовавшие в чуме вышли наружу, где уж был разведен огонь.

Шаман со своей колотушкой лег под бревно, изображавшее тайменя. А больной Харалькон взобрался на бревно с другой стороны, с хвоста, и пошел к шаману.

Когда Харалькон, пройдя по изображению рыбы, спрыгнул на землю, то шаман ударил вслед его по ногам колотушкой и крикнул:

– О-гок!

Этим он выгонял болезнь!

За Харальконом пошла по бревну и старая Ольгори, а за ней, один за другим, и остальные гости.

Каждому хотелось воспользоваться случаем и полечиться. И каждый получал по ногам удар колотушкой и возглас:

– О-гок!

– Шпарь, Петюха, – пошутил Николай, – твоя очередь!

Петя сердито оттолкнул товарища и буркнул:

– Вот дураки-то!

После лечения принесли в жертву оленя и материю. Первого попросту убили и стали варить его мясо. А куски материи укрепили на длинных жердях и воткнули жерди в землю.

Вареная оленина очень понравилась проголодавшемуся Пете. А насчет материи он шепнул Николаю, что при первом же случае стащит это жертвоприношение и сделает себе из него носовые платки…

– Тащи сейчас! – подбивал Николай.

– Нет, – отказался Петя, – сейчас, пожалуй, отлупят!

Откуда-то появилась грубо сделанная из дерева кукла, и знакомый тунгус объяснил Николаю, что это и есть бог.

Шаман отрезал от вареной оленины самый жирный и вкусный кусок и привязал его к идолу. А лотом объявил, что это мясо будет съедено к утру богом.

– Чтобы деревяшка мясо поела! Это – чепуха! – не выдержав, громко заявил Петя.

Шаман посмотрел на него недобрым взглядом и сказал:

– Съест. Мяса не будет!

Двое тунгусов взяли идола, отошли в темноту от чума, привязали его к вершинке молодой березы, а сами вернулись к огню.

А Иван Николаевич тем временем расспрашивал о дороге, узнавал, как скорей и удобней вернуться им на илимку. Тунгусы говорили, что ближе всего пройти берегом речки, но что вчера они видели у нее дым начинавшегося лесного пожара.

Другая дорога шла хребтами и раньше трех дней ею нельзя было выбраться к Тунгуске.

У костра продолжались разговоры, а Петя отошел в сторонку и завалился спать.

Шаман выколотил трубку; зевнул и встал. Как раз в это время Петюха приоткрыл глаза!

Шаман шагнул от костра и направился в лес. Тихонько поднялся и Петя и незаметно отошел к кустам. Всмотрелся в темноту и разобрал, что шаман направлялся к березе с подвешенным идолом.

Петя, шаг за шагом, двигался за ним, опасаясь хрустнуть веткой.

Шаман подошел к деревцу. Подпрыгнув, достал идола и сорвал с него мясо… Петя был тут же, за самой его спиной, и увидел, как, присевши на корточках, принялся уплетать оленину!

– Вот какой бог мясо-то жрет! – заорал, захохотавши, Петя.

Шаман в испуге вскочил, отпихнул Петюху так, что тот покатился в куст, а сам исчез.

Когда же Петя добрался до костра, то шаман, как ни в чем ни бывало, сидел у огня и покуривал свою трубку.

– Обманщик он, – горячился парнишка, – сам оленину слопал, а вам очки втирает! Никаких богов нет, ни деревянных, ни других! Поповский обман только есть!

Тунгусы молчали. Суеверные старики смотрели почти враждебно, а молодежь тихонько посмеивалась. Они уже потеряли веру в шаманов.

Чтобы не уронить своего достоинства, шаман показал на петину голову и объявил:

– Совсем кружалый (сумасшедший) парень!

Потом начал петь и под конец, рассказал, что русские очень разгневали Бумумука и что он собирается послать на них духа огня, чтобы наказать за безбожие.

Только под утро уснули наши путешественники.

8
ПОЖАР В ТАЙГЕ

Обратной дорогой шли легко и весело. Столько, было у них рассказать остававшимся на илимке!

Петя шагал с ружьем, поощряя шныряющего кустами Хорьку тунгусским охотничьем позывом:

– Тпр-ук! Тпр-ук!

Но дичи не было и только кедровки, с обеспокоенным криком, перелетали с дерева на дерево.

Уже далеко осталось становище тунгусов, уже давно брели путешественники чахлой лиственничной тайгой.

Из-под ног вылетела куропатка. Петя повел ей вслед ружьем, промахнулся первым выстрелом и вторым догнал улетавшую птицу.

Куропатка была покрыта рыжеватыми перьями.

– Вот, – сказал Петя, – а еще называется белая куропатка!

– К зиме и станет белой, – ответил Иван Николаевич, – так же, как заяц, как горностай, как многие другие звери и птицы. Такая перемена называется сезонной окраской: животное изменяет свой цвет, приспособляясь к изменяющейся окраске местности. Такая защита помогает животному укрываться от врагов.

– Верно, – согласился, подумав Петя, – попробуй-ка рассмотреть рябка, когда он к дереву прижмется!

В это время дохнул порыв ветерка и остро запахла гарью.

– Должно быть пожар недалеко, о котором тунгусы говорили… – сказал Николай.

И вправду, тропа спускалась в обширную котловину, курившуюся по верху леса желтоватым дымом. С пожарищем было так же, как вчера с харальконовым чумом: никак обойти невозможно!

– Не вся же падь здесь горит, – рассудил Николай, – всегда мы сумеем негорелым участком пробраться…

Вероятно, давно стояло сухая погода, и толстый слой прошлогодней травы и хвои хрустел под ногами, издавая смолистый запах.

– Это трунда. – пояснил Николай, – она-то и загорается скорее всего! Бросят костер где-нибудь не потушив, а то и просто спичку – и пойдет пластать!

– А подумайте, ребята, – добавил Иван Николаевич, – какая беда пожар в промысловом районе! Таежные хребты – это главное пристанище белки, которая питается лиственничной шишкой. А пройдет такой пал, и на многие годы местность станет бесплодной пустыней. Охотник останется без промысла, а следовательно и без пищи…

Спустившись в котловину, путешественники попали в волну едучего дыма. Где-то курили и дымились еще невидимые костры пожара, а уж ветер гнал туманный чад, затягивавший небо.

– Глядите-ка, солнце-то какое стлало! – встревоженно сказал Петя.

И верно, солнце словно потеряло блеск своих лучей и покрасневшим диском висело в мутном небе. Вдруг, шедший впереди Николай остановился и крикнул:

– Огонь!

Впереди, по кустам и деревьям поигрывали пламенные язычки, цепью рассыпались по высохшему мху. Змейками ползли по ветвям, алыми платочками трепетали со стволов деревьев. Синий дым тянулся низом, слепил глаза и не давал дышать…

Было жарко и в тишине тайги слышался шумный, безостановочный, треск огня.

Наши путники круто свернули назад и, спеша, зашагали вдоль линии пала. Дошли до участка, еще не захваченного пожаром, и бросились вперед, торопясь прорваться за огненный фронт.

Опять очутились в нетронутой тайге. Пал остался сзади. Вначале здесь все было свежо и зелено. Но вот реже и обнаженней сделались кусты, между ними пошли седые дорожки пепла – следы обгоревшего мха. Почерневшие деревья еще дымились. На иных сгорела вся листва, и они стояли голые, точно зимою. У других были повреждены, видимо, корни и деревья низко нагнулись к земле. Петя попробовал пепел рукой и обжег себе палец:

– Бежим скорей, а не то сапоги сгорят!

Но спешить приходилось с оглядкой, потому что на каждом шагу можно было нырнуть в глубокую яму от вывернутого корня. В яму, полную дотлевающих углей!

Выгоревшую полосу миновали и опять свободно дышали в уцелевшей тайге.

Но опасность еще далеко не миновала! Немного пройдя, опять увидели перед собой мельканье огней…

– Чорт возьми! – выругался Иван Николаевич, – никакой системы в этом пожаре нет! Бросает ветер огонь, вот и вспыхивает тайга кострами…

Возвращаться назад было поздно. И они бежали, стараясь подальше держаться от пламени, прикрывая лицо руками и сетками.

Неожиданно добрались до большого холма, заросшего крупными елями. Холм бугром возвышался над тайгой.

На нем то, вроде как в крепости, и укрылись путешественники. Но совсем ненадолго. До тех пор, пока Николай, влезший на дерево осмотреться, не спустился с тревожной вестью, что холм, окружается огненным палом…

Вот уж видно, как лоскутками пламени подбирается к ним пожар, как струйками золотистыми сползает по склонам, грызя иссохшую тундру!

Неожиданно Иван Николаевич, устало сидевший на кочке, обратил внимание на журчащее бульканье ручейка.

– Ребята, – крикнул он, – раз ручей, стало быть у него есть и сток. Авось пролезем его руслом? Не унывай!

Пробежали холм по пути ручейка. Он спускался вниз и под горкой слился с другим ручейком, образуя узкую таежную речку.

По руслу ее и бросились наши путники. Мешали бежать скользкие и крупные камни и перевалившиеся с берега на берег стволы деревьев. Были тут и ушибленные колена, и ободранные руки, и расцарапанная щека!

Вода была мелкая, редко доходила до пояса. Кругом дымили и тлели опаленные берега, и в них текла спасительная речка.

Сзади послышался треск и пахнуло жгучим жаром. Холм, на котором пятнадцать минут назад сидели беглецы, теперь полыхал гигантским, пламенным букетом!

Николай бросился в воду ничком. За ним и другие. Жаркий порыв пронесся, дышать стало легче, а мокрая одежда предохраняла от обжогов.

Вот, поворотом, речка входит в широкий, заболоченный спуск, к совсем уже близким, зеленым берегам Тунгуски.

Здесь все свежо и сыро, сюда не пробраться пожару.

– Ура, – кричит обрадованный Николай, – выскочили!

– Не сладил с нами шаманов бог, – смеется Петя, – пускай теперь огонь раздувает!

– Эге, – спокойно закуривая, – говорит Иван Николаевич, – а вон и наша илимка.

Действительно, около берега виднелась знакомая мачта с красным флажком.

Путники были дома!

9
КУЛЬТБАЗА

Почти на девятьсот километров продвинулась экспедиция и была недалеко от большого притока Тунгуски, реки Кочечумо.

На устье этой реки недавно был построен поселок – тунгусская культурная база и всем хотелось увидеть ее.

– Культурная база, – объяснил Иван Николаевич, – это место, где тунгус получает медицинскую помощь, где лечат его оленей, учат ребятишек, где ведется просветительная работа.

Там имеются больницы, школы, кооператив. Там тунгусское население наглядно знакомится с культурными мероприятиями советской власти, постепенно привыкает к ним и отстает от диких и невежественных обычаев тайги.

Таких культбаз построено на севере несколько. Они ставятся в самых глухих местах тайги и тундры, среди кочевий туземцев.

Профессору тоже хотелось поскорей добраться до этого места. Но уже не из простого любопытства, а по делу.

– Нам очень интересно, – говорил он – испытать найденный уголь. Посмотреть, как он горит и много ли в нем посторонних, засоряющих его примесей. Ведь, чем чище уголь, т.-е. чем меньше дает он золы при сгорании, тем он ценится выше. Так вот, на культбазе есть хорошая кузница, и мы в горне ее и попробуем уголь!

А кроме этого культбаза – последний пункт нашего движения на восток. От нее мы повернем обратно и поплывем вниз, еще раз просматривая пройденные участки.

Двигались не спеша, занятые работой, пока печальный случай не заставил поторопиться.

Произошло это в один ненастный и серый день. Остановились однажды около лесистого берега, а Петя с коллектором, пользуясь стихшим дождем, вышли а тайгу поохотиться за рябчиками.

Войдя под деревья, Петя нагнулся и, рассмотревши мох под ногами, указал:

– Сохатиная тропка!

Действительно, вдоль берега извивалась тропа, протоптанная копытами могучего обитателя тайги – сохатого или лося.

– Должно быть часто зверь тут ходит, – догадывался Петюха, – ишь, какую дорогу пробил!

В это время из кустов выскочил рябчик, и Петя, свернув с тропы, отправился разыскивать птицу. А коллектор пошел по тропке. Тем более, что Идти по ней было легко и немокро.

Он слыхал, что звери, пробираясь на водопой или на кормовые места, из года в год ходят одной дорогой и протаптывают торные пути в таежных дебрях.

Коллектор задумался, забыл о рябчиках и вдруг увидал серую нитку, перегородившую ему дорогу. Но заметил ее лишь тогда, когда плечами и грудью, коснулся нитки, не смог удержать занесенной для шага ноги и, движением вперед, натянул и оборвал преграду…

Что-то щелкнуло, свистнуло, и горячая боль обожгла плечо!

Коллектор запнулся, но в этот миг боль стала невыносимо острой.

Он громко вскрикнул, упал на мох и застонал. Теплые струйки крови побежали у него под рубашкой, закапали из рукава…

Бродивший рядом Петя услышал крик, несколькими прыжками выскочил на тропу и наклонился над лежавшим товарищем.

Сквозь разорванную куртку, на спине, под левым плечом виднелся кровавый разрез широкой раны…

Было не до расспросов! Петя помог коллектору подняться, зажал платком хлеставшую кровь и повел раненого на илимку, громко крича о помощи.

Быстро сбежались люди и увели перевязывать пострадавшего. А Петя и Иван Николаевич кинулись к месту происшествия и сразу поняли, в чем дело.

По одной стороне тропы, в дереве, глубоко сидела стрела, торчащая оперенным древком. По другую сторону, привязанный к пню, еще покачивался спущенный лук.

– На самострел попал! – с ужасом воскликнул Петя.

Действительно, неизвестный охотник поставил заряженный лук на лосиной тропке.

Коллектор подвергся смертельной опасности, и лишь случайно стрела едва коснулась его спины, острием своим, все же разрезав тело.

– Видишь, насколько опасен этот способ охоты, – волновался Иван Николаевич, – а он до сих пор еще практикуется у промышленников. Настораживают луки, ставят на тропах заряженные ружья, маскируют ямы. И, вместо зверя, жертвой нередко становится человек.

Рана коллектора оказалась легкой. Тем не менее, острие стрелы, вероятно, заржавленное и грязное, вызвало воспаление. К вечеру у больного поднялся сильный жар, и началась лихорадка. Профессор серьезно встревожился, опасаясь заражения крови, и распорядился с утра спешить к культбазе.

Помог попутный сильный ветер. Живо пробежала илимка на вздутом парусе шестьдесят километров и остановилась против построек культбазы.

Несколько домиков, торчащая мачта радиостанции и обступившие поселок таежные горы, – такова была база, заброшенная в глушь, за тысячу километров от города Туруханска.

Не успел с илимки бухнуться якорь, как уже все небольшое население базы было на берегу и криками и приветствиям и встречало гостей.

Для них новые люди были тем же, что свежие газеты или же свежие вести о культурном мире, от которого они были оторваны так далеко.

Экспедиция встретила самый радушный прием. Раненого коллектора тотчас же отправили в больницу, а с ним пошли и ребята.

Заведующий базой показывал свое хозяйство и путешественники приятно удивлялись, осматривая лабораторию с микроскопами и другими ценными и точными приборами, стоявшими в колпаках из стекла. Тут же были и книги и химические реактивы[6]. Одна комнатка была занята музеем.

В ней занималась тунгусская девушка, учительница, окончившая курсы и вернувшаяся к своему народу.

Проходя по берегу, ребята увидели домик необычной постройки, к которому тунгусы вели оленей.

– Это – газовая камера, – объяснил один из культбазовцев, – здесь лечат оленей от чесотки.

Домик был разделен на две половины. В одной был устроен прибор, вырабатывавший серный газ и впускавший его во вторую половину. Во втором отделении было устроено восемь стойл, по четыре на каждую сторону домика. Животное ставилось так, что его голова, через особое отверстие, просовывалась наружу, а войлочные занавески на подобие хомута, обтягивались вокруг шеи оленя и мешали вредному серному газу выходить из камеры и попадать в ноздри животного.

При ребятах тунгусы загнали упиравшихся оленей в камеру, и из стенок ее повысунулнсь рогатые, испуганные морды.

Фельдшер, в белом халате, впустил в камеру газ и объяснил:

– Чесотка происходит от особых паразитов, называемых клещами. Клещи не выносят действия серы. Поэтому заболевших оленей окуривают парами серы…

Операция длилась недолго, и освобожденные олени, фыркая и чихая, весело выбегали из камеры.

Медицинский и ветеринарный персонал культбазы был в постоянных разъездах.

– Особенно часто и далеко приходится ездить, – говорил доктор, – во время массовых заболеваний, эпидемий. Самые неопасные для русских болезни, вроде кори или гриппа, уносят в могилу десятки непривычных к ним туземцев. И тунгусы так боятся заразы, что бросают свой стан и уходят на новые места, оставляя без помощи заболевших. Часто больные попросту замерзают, будучи не в силах принести себе нужное топливо.

Эта паника перед эпидемией объясняется полным бессилием туземцев в борьбе с ней. И худшее у тунгусов слово – это «хворость», т.-е. болезнь, зараза.

Посетили наши ребята и тунгусскую школу. Постоянных занятий, по случаю лета, в ней не было, но ребятишки не расходились по чумам, а жили в большой палатке, вместе с русским учителем, образовав промысловую артель.

Артель ловила рыбу, сдавая ее в местный кооператив, и перекочевывала с места на место.

Тунгусята учились говорить по-русски и чувствовали себя на приволье прекрасно.

Николай, как умел, провел с ними беседу о своей экспедиции, рассказал о рудах и каменном угле.

И тунгусские ребята сейчас же стали показывать ему разные, найденные ими камешки, и Коля объяснял их с таким же ученым видом, с каким профессор рассказывал об ископаемых своим сотрудникам.

А после принялись тунгусята за любимую свою забаву – борьбу.

Петюха, парень крепкий, утиравший нос не одному сопернику, сразу же полетел вверх ногами, едва лишь схватился с тунгусским борцом.

И неудивительно, Петя рассчитывал на свою силу, а тунгусята – на врожденную изворотливость и ловкость!

И едва лишь Петюха, облапивши противника, собирался его подломить, как тунгусенок, вывертываясь, ловкой подножкой опрокидывал его наземь.

Все хохотали и всем было очень весело.

Перед отъездом Николаю поручили достать в кооперативе лодочных гвоздей.

Гвозди были дефицитным товаром, нужным для базы, и, обычно, не продавались. Поэтому просьбу экспедиции рассматривало правление кооператива.

Оно все состояло из тунгусов, только секретарь был русский. Николай рассказал, в чем дело, объяснил, что лодки их дали течь и что их необходимо чинить.

Тунгусы долго разговаривали между собой, потом один встал и сказал:

– Русский ученый железо ищет. Всякий нужный камень ищет. Это дело полезное и гвозди надо дать.

И все сказали:

– Гвозди надо дать!

Так по согласию правления тунгусского кооператива экспедиция получила нужные материалы.

На следующий день здоровье коллектора сразу улучшилось. Помогла хорошая промывка раны и тщательная перевязка. Профессор закончил свои опыты с каменным углем. Уголь горел прекрасно и давал совсем небольшое количество несгоравшей золы.

– Из него получится хорошее энергетическое топливо, – радовался профессор, – как раз такое, какое нужно сейчас для морских пароходов!

Больше оставаться на культбазе было незачем. Участники экспедиции дружески простились с ее обитателями. И отплыли в обратный путь, увозя с собой огромную пачку писем, которые посылали культбазовцы своим знакомым и родным.

Плыли вниз не спеша, подолгу останавливаясь на интересных местах, и тщательно изучали горные породы.