Текст книги "Шаг через грань"
Автор книги: Максимилиан Кравков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
М. Кравков
Шаг через грань
Неожиданно показался просвет, и Орлов побежал к нему, спотыкаясь о сгнившие шпалы, задевая торчащие в темноте столбы.
Серый туман засиял вверху настоящим светом.
Орлов остановился, поставил на землю потухшую лампочку и перевел дыхание. Кончилась тьма – и то хорошо! Правда, день смотрел в колодец шурфа и был высоко.
Орлов задумался. Из-под крыльев старой горняцкой шляпы смотрело сухое и решительное лицо. Нос прямой, губы тонкие и бритые.
Долго он путался, как слепой, заблудившись в покинутых галереях. Не знал, как выберется обратно. Но сейчас, вместе со светом, блеснула удалая затея – недаром смотрел он наверх!
Через минуту Орлов, смущенный первым знакомством с штольней, уже сделался прежним Сашкой-Орлом.
Оценил высоту, ухватился за крепь, подтянулся на метр и ощупал ногой опору. Поднялся на носке, подержался за толстую перекладину и уверенно полез в колодец.
Глаза его загорелись, и мускулы напряглись, когда он увидел сухую траву и почувствовал свежесть талого снега.
Но тут же замер, вцепившись в крепь.
– Этот шурф охранять! – пробасил наверху невидимый человек и прибавил: – Когда лава дойдет до пятнадцатой печи, здесь станет часовой.
Сердце Орлова забилось – лагерные часовые стреляли метко.
С злобной гримасой он взглянул еще раз на траву и начал спускаться. А тогда разглядел в полу галереи черный провал.
Он шел в глубину, в рабочие горизонты штольни.
– Где тебя, дьявола, носит! – кричал седоусый десятник Мухин, освещая Орлова лампой. – В трех соснах, лешак, заблудился!
– Я не лешак, – усмехнулся Орлов. – Я слесарь порта Одессы.
– Взломщик ты! – отрезал Мухин. – Бандит и лодырь!
– Какой ты сердитый! Но как-нибудь называется эта дыра?
– Не дыра, а печка! Пятнадцатая печка! Ишь, куда забрался! Соскучился крепи таскать?
– Не успел! – залихватски ответил Орлов. – Мне их таскать сегодня и завтра и еще девять лет с каким-то гаком!
– Погулял зато по большой дороге.
– Жаль мне, дядя, тебя я тогда не встретил...
– Иди-ка, иди! – обеспокоился Мухин.
Мухин был зол вдвойне: ищи тут всяких головорезов, а потом он слыхал, что новый управляющий готовит ему разнос.
* * *
На руднике штольню звали конвойной. Рядом был лагерь для заключенных. Они под охраной приходили на смену. У входа под землю конвоиры отступали, и люди свободными шли на работу.
Новый управляющий Коваль знакомился со своей штольней.
– Хотите взглянуть на самых отпетых? – спросил инженер, поворачивая в боковой ход.
– Любопытно! – загудел Коваль. Он был украинец, круглолицый, себе на уме и веселый. Бывший шахтер Донбасса.
Перед ними открылся забой и тусклые искорки ламп. По стенам ползли водяные капли, серебряные при свете: вечной капелью сочилась гора.
– Уж слишком тихо в забое, – удивился Коваль.
Лампы висели на крючьях, а под ними на груде угля растянулись два человека.
Сашка-Орел, подпираясь локтем, любопытно смотрел на подходивших. Второй лежал, укрывшись курткой.
– Это что?! – закипел инженер. – На работе... лежите!
Сашка дурашливо пригляделся к нему и серьезно ответил, показав через плечо на мокрую стенку:
– Извиняюсь, там дождь! Ждем, когда перестанет!
– Что перестанет? – завопил инженер. – Это тебе не туча!
Сашка ахнул и, толкая кашлявшего от смеха соседа, укорил:
– И я говорил, что не туча! И вот гражданин инженер подтвердил, что не туча! А он, – Сашка ткнул в компаньона отчаянным жестом, – сказал, что туча!
Потом дернул соседа за шиворот:
– Вставай, покайлим немного!
– Хор-роши? – спросил инженер, когда они вышли из забоя.
– Хо-хо! – потешался Коваль. – Вы подробно мне расскажите, кто они такие...
Сашка долго трудился, но высек кайлом на стене:
«Будь проклят тот отныне и до века,
Кто думает работою исправить человека!»
* * *
– Управляющий вас приглашает, – поклонился Мухин Сашке... – на теплые слова!
– Брань на вороту не виснет! – отбрехнулся Орлов, но пошел.
– Дофыркался? – приговаривал Мухин. – Получишь свою аттестацию, порадуешь лагерное начальство!
Сашка мигнул на ходок, спускавшийся в глубину.
– Нас двое. А вдруг ты, дядя, сюда угодишь? Двадцать метров лететь не шутка!
После этого Мухин молчал до самого кабинета.
– Карцер так карцер! – сказал Орлов и открыл дверь.
Коваль сидел один и писал. Сашка встал перед столом и, как бык, налился яростным упорством. Только ждал – за какое место укусит?
Коваль кончил писать и, взяв пресс, придавил бумагу. Потом зевнул, потянулся и сказал серьезно и устало:
– Так, так. Ты, Орлов, говорят, хороший слесарь. Я хочу тебя бригадиром поставить!
Сашка испуганно посмотрел на него, переступил и ничего не понял.
– Хотим механизмы на штольне вводить, – продолжал Коваль. – Будет интересно!
Тут Сашка, заслуженный вор и бандит, глупо и по-ребячьи улыбнулся. Первый раз в жизни он был поражен! Глаза его забегали тоскливо и тревожно. Но он справился, еще раз переступил, пожал плечом и ответил глухо:
– Смотрите...
Коваль протянул ему бумажку.
– Получишь аванс, спецовку и отдых. Хочешь – на пять дней, хочешь – больше. О выходе на работу скажешь.
Сашка взял двумя пальцами бумагу и стоял, не шевелясь.
– А теперь иди! – сказал Коваль и начал опять писать.
Сашка помедлил еще у косяка, потом задумчиво вышел из кабинета и тихо притворил за собой дверь.
Погруженный в раздумье, он подошел к окошку и прижался горячим лбом к стеклу.
– Вот это попало! – возликовал дожидавшийся тут же Мухин.
Через полчаса и он вышел из кабинета. Красный, растерянный, утирая пот.
* * *
Орлов у своих был головка, главарь, и с ним считались.
– Что за лава должна подойти к пятнадцатой печи? – спросил он соседа по нарам. Тот ответил.
– А как, слесаря работают в лавах?
– Работают, коль назначат!
В этот же день Орлов заявил, что отдых его окончен.
Ему поручили ремонтную бригаду.
Когда он пришел в слесарню, там было двое: бородатый кулак и хулиган Митрошка.
Орлов посмотрел на новое свое хозяйство – на полки с инструментами и на верстак с привинченными тисками. Запнулся о брошенный под столом мотор и сказал Митрошке:
– Подними!
Митрошка готовно поднял и хитро мигнул кулаку: уж этот состряпает, дескать, штуку!
Митрошка был худ, вертляв, а лицом походил на хитрую и забавную обезьяну.
Кулак опасливо посмотрел на Орлова – как бы тут с ним не влипнуть... Но в общем остался доволен.
– Пустили козла в огород!
Орлов же начал работать.
Нужно было прочистить отбойные молотки для целой смены.. Сашка знал молоток и руки у него были цепкие.
Сразу воскресли забытые навыки. Он заработал шутя, пошвыривая. Бородатый кулак копался, сопел, свертывал закурить. Орлов же сразу, натиском ворвался в работу и прочно встал у верстака. Будто и не отходил от него для своей бандитской жизни!
Время шло. Митрошка соскучился. Орлов работал и вовсе не думал выкидывать штуку. Митрошка еще подождал, потом обиделся и сбросил поднятый моторчик обратно под стол. Железо загрохотало.
Орлов оторвался на миг и коротко приказал:
– Поднять!
Митрошка откровенно захохотал и сел на табурет. Орлов побелел, как бумага, подскочил и рванул Митрошку за грудь. На пол посыпались пуговицы. Митрошка подавился и выпучил глаза. Орлов поднес ему палец к носу и раздельно сказал:
– Я тебе не десятник! Знаешь меня?
Тогда и Митрошка побелел, и руки его обвисли.
Он встал с табурета, шмыгнул носом и, подняв моторчик, стал собирать раскатившиеся по асфальту пуговицы.
Кулак угрюмо и неодобрительно молчал.
* * *
Железная дисциплина установилась в ремонтной бригаде.
А солнце все ярче и ярче горело на синем небе. Все тоньше и рассыпчатее становился снег. Пришла настоящая весна.
Все мрачней и угрюмее делался Орлов.
Окончив смену, он вместе с другими вставал в ряды, чтобы возвращаться в лагерь. Вставал и пьяным от воздуха взглядом смотрел на синеющие просторы...
Мухин был старый горняк. Лодырей и прогульщиков ненавидел смертельно.
– Чудеса! – разводил он руками. – Откуда вы власть над Орловым взяли? Сто тридцать процентов дала бригада!
Брови его поднимались округло, кожа на лбу собиралась в складки, а белые когти усов висели недоуменно.
Коваль, прищурившись, улыбался.
– Не зря я ругал тебя, Мухин?
– Выходит, за дело! – озадаченно говорил десятник.
Орлов решился. Увидел на дворе Коваля и пошел к нему.
Коваль помог ему сам:
– Как раз тебя-то и нужно! Давай, Александр Никитич, конвейер наладим? Никто за это не брался, а мы наладим!
Орлов чуть-чуть посветлел.
– Конвейер поставим в нижнюю лаву. Знаешь, между четырнадцатой и пятнадцатой печью?
– Пятнадцатой печью! – повторил Орлов, покраснел и ответил:
– Берусь!
* * *
Приснился Орлову сон – будто лезет он по пятнадцатой печи. Выше и выше, и вот над головой уже вольное небо. Руку еще протянуть – и схватится он за край шурфа и вылезет совсем.
Но тут тяжелеют ноги, виснут, как гири, и тянут вниз.
Глянул Орлов – это держит его Митрошка и другие ребята из бригады. Вся слесарная мастерская!
Держат и смеются. По-хорошему так, шутя.
Вот и думает Орлов – оттолкнуться ему или нет?
Глянет вверх – хорошо! Вниз посмотрит – и там чудесно. Светлая сделалась штольня – будто вся из стекла. Ребята веселые, инструменты блестят, разложены в порядке. Но здесь замечает Орлов, что к шурфу подходят. Часовые! Еле видны вдали, но идут все ближе и ближе. Уж бежать, так сейчас!
Сердце стучит – прямо грудь разрывает, а он висит на ниточке и не может решиться! Мучился, мучился и проснулся.
Встал, как с похмелья, тряхнул головой.
– Не хворать ли ты, парень, собрался?
Поднялось беспокойство: захотелось скорее. Очертил бы голову и рискнул... Нет, не надо! Втемную не играем!
* * *
Конвейер собирали из частей. Два года лежали части на шахтном складе.
Рос соседний завод. Требовал угля все больше и больше. Для кокса – отборного угля. А на здешнем руднике такая нашлась марка, как нигде в Кузбассе. Даже Урал заинтересовался!
Взялись вплотную за рудник. Заложили гигантскую шахту, слали машины и лучших людей. Тогда и приехал Коваль.
На штольне вспомнили о конвейере.
Нужно было вначале проверить части, испробовать механизмы, все собрать, а потом уж тащить под землю. Так и начали.
Орлов налетел на работу с разбегу, расставил бригаду.
– Ты – сюда! Митрошка, вытаскивай ящики! Вымести пол! Сюда, ко мне подавай!
Шахтный амбар загудел в грохоте и звоне.
Через час Орлов уже сбросил куртку. Весь перепачканный маслом, метался вдоль вытащенных частей. Бил молотком, подвертывал, составлял. Наладив немного, толкал подручного.
– Доделывай!
А сам хватал другое. Искоса поглядел – в дверях инженер, Коваль и Мухин. Тогда крикнул громко:
– Даешь конвейер!
Инженер присмотрелся к работе, нагнулся, потрогал.
– Неплохо, неплохо!
Потом отошел. Глаза его отвлеклись и строгая мысль подтянула лицо. Инженер рассчитал, словно взглянул себе внутрь, и решил:
– Совсем хорошо!
Коваль и инженер ушли. А работа закрутилась еще стремительнее. Кончить тут да скорее в лаву. Под землю, в лаву!
Заданный темп увлекал. Неуклюжий кулак Никифор теперь не ходил, а бегал трусцой, колыхая отвислым животом. Митрошка во всем подражал Орлову. Куртку долой! Перемазался пуще Орлова. Скакал по трубам и ящикам.
– Даешь!
Подносили, складывали, пригоняли. Громоздкие тяжести получили подвижность, стали послушны. Где-нибудь упиралась, выползала мудреная сложность. Сашка бил себя по лбу, прикрывал вдохновенно глаза.
– Пугаешь? А ну-ка, сюда!
И как не было затруднения.
– Ну, и чортова голова! – под конец восхитился и сам Мухин. – Вот золотые руки!
Звенья огромного механизма сплетались в красивую, хитроумную цепь.
Смена окончилась. Взмокший Сашка отбросил ключ, шатнулся от усталости и удовлетворенно сказал:
– Даешь конвейер!
* * *
Лава все ближе и ближе подходила к пятнадцатой печи. Орлов следил за ней напряженно. Сам под землю попасть не мог. Как он пойдет без дела? Может вспугнуть завоеванное доверие и разрушить весь план!
Поэтому он выспрашивал у других. Но ловко, мимоходом, отводя глаза. По этим рассказам знал все.
Конвейер готовили спешно. Но и лава не стояла на месте. Она двигалась так: с пологим наклоном из глубин поднимался угольный пласт. Снизу вверх был просечен ходком – узким туннелем печи. Звалась эта печь номер четырнадцать.
Бригада добытчиков растянулась цепью вдоль стенки хода. Издырявила ее сверлами, зарядила каналы и в грохоте динамита рухнула полоса угля. Его убрали, спустили вниз. Коридор прирос в ширину, раздвинулся влево.
Новый нажим опять отпихнул стенку. Еще и еще. Туннель превратился в широкую щель. Низкое подземелье росло в горе. Груз потолка подкрепляли стойками. Излишнюю и опасную пустоту обваливали. И снова врубались в уголь.
Гнали забой все влево и влево, ко второму ходку, к роковой для Орлова пятнадцатой печи. Тут решится его судьба. А лава пойдет все дальше, к шестнадцатой печи, очищая от угля полянки, нарезанные в пласту.
Наконец, и конвейер попал под землю.
Желанный момент наступил, Сашка – монтер и слесарь – получил возможность ходить по штольням. Но и это не все!
В печь забраться нетрудно. Она выходила в тот же откаточный штрек, из которого поднимались в лаву. Но удобный момент не подвертывался. Для побега нужна была ночь. И достаточно темная, чтобы не заметили часовые с соседних вышек. Главное дело – попасть на ночную смену.
А конвейер работал отлично.
– Сумел же наладить варнак! – все еще удивлялся Мухин.
Никак не мог помириться, что Сашка, бывший бандит и взломщик, и – на тебе! Пользу какую принес! Но волей-неволей верил.
Орлов приходил теперь в лаву хозяином. И хозяином, и желанным гостем.
– Хорошенечко погляди, Александр Никитич, – упрашивал бригадир. – Задание, знаешь, срочное, так чтобы не было заминки...
– Которая часть шалит? – осведомлялся Орлов. – Ага! Будь покоен...
Садился у ерзавших над землей железных корыт-рештаков, слушал ритмичный их лязг, улавливал шум перебоя, подвинчивал, исправлял и уходил из лавы, довольно блестя глазами.
Так пропустил один подходящий случай. И ночь насупилась облаками, и он работал в ночную смену! Но вызвали его в кабинет инженера.
Давно когда-то рассказывал Ковалю инженер об усовершенствованных моторах. Их ставили на конвейер в лучших шахтах.
– Добуду такой мотор! – обрадовался тогда Коваль. – Неужели мы от других отстанем?
И вот вошел в кабинет Орлов и видит, что стол обступили люди. Коваль прищурился на вошедшего и узнал.
– Иди-ка скорей, Орлов! Чудо смотреть!
Орлов почтительно, но с достоинством подошел и невольно заулыбался. Из ящика только что вынули мотор. Никогда он не видел такого. Мотор хорош, да и упаковка на диво! Видно, что дорогой.
Провощенной бумагой обмотаны части. Все с нумерами, смазаны и блестят.
Орлову бы поглядеть, похвалить да выйти. И скорее к пятнадцатой печи! А он – слово за словом, винтик за винтиком и увлекся. Спорил с электриком, вместе догадывались и собирали. Не было Сашки-бандита, а был механик штольни.
Взглянул Орлов на стенные часы и вздрогнул – рассвет! Пропустил свое время. Но все же отправился под землю.
Особой досады не чувствовал – завтра возьмет свое. Погода установилась пасмурная – завтра возьмет верняком!
Сейчас ходил по штрекам и словно прощался со штольней.
Отправился в дальний забой. В нем когда-то в первый раз увидел Коваля.
Пришел и, поднимая лампу, начал оглядывать черные стенки. Свет озарил блатные стихи. Когда-то Орлов вырезал их на угле. Теперь он повесил лампу на крепь, внимательно прочитал и вынул из-за голенища нож. Хороший, отточенный нож был приготовлен для побега. И начал ножом сколупывать строки. Надпись исчезла и Орлов произнес:
– Убежать – убегу, а пакостить штольню не стану!
* * *
Тучи, надутые ветром, плыли, как пена. Разливали весеннюю теплоту и дождь. Кустарники гнулись в порывах бури. Перелетные гуси шли низко, ныряя по ветру над самой штольней.
Наступил день, и окончивший смену Орлов уходил в лагерь.
Шахтный двор был тоже похож на лагерь. Обширная площадь с эстакадами, с грудами угля, электрической станцией и другими постройками находилась в петле изгороди. Горб горы, серо-зеленый от свежей травы, замыкал горизонт.
В недрах горы висели пласты угля. Внутри работала штольня с ее квершлагами, штреками и печами.
Редкие дыры шурфов пробуравили склон. Через эти отдушины снизу машины сосали воздух.
Над каждой дырой вышка – вроде скворешника на высоких ногах. Вышки, серые от ненастья, были известны Орлову наперечет. Они сторожили ненужные для него места.
Вдруг он моргнул беспокойно и нахмурился.
На стриженом склоне горы появились обструганные бревна. Ставили вышку над пятнадцатой печью!
Сердце Орлова забилось.
Успеет он или нет? Оставалась последняя ночь...
– Не управятся к вечеру! – ободрял себя Орлов. – Вечером посмотрю, если три огонька, значит – старые вышки. Засветит четвертый – и лопнул мой банк!
Сумерки опустились на душу Орлова. Он шагал по грязи и все ему было противно. И шахта, и лагерь, и весь белый свет. Нет на нем места для Сашки-Орла! А недавно было...
И вот передвинулась жизнь и смазала ясные его мысли, как непросохшие чернила. Передвижка была большая.
В лагере числился он еще недавно в «филонском взводе». Филон – это лодырь, отказчик, стопроцентный блатяк. А сейчас у Орлова отдельная койка в доме отличников.
– Дожил! – ворчал он. – Был лагерь, как лагерь. Попал в него и сиди. А не хочешь – беги. Только не нюнь! А теперь? А теперь до того, сукин сын, дотянул, – ругал он себя, – и бежать неудобно!
Морщился: как придет в лагерь, станут хвалить за конвейер. Ставить в пример и даже поздравлять...
Вспомнилась шахта.
– Была местечком! И в картишки сыграть, и десятника облаять, да мало ли что! Взять хоть бы шурф!
А сейчас? Смутила шахта. Эти – Коваль, инженер, даже Мухин.
– Милые они все до первого раза! – внушал себе Сашка. – Работаешь и хорош. А случись с тобой что-нибудь, и хана. Очень ты нужен!
Но все-таки чувствовал шахту, как проходные сени.
А труднее всего со свободой. Сашка шагал и мрачно думал:
– Убежал я, положим. Готово! А кто меня ждет? Жена и приятели? Чорта! Много их было... таких! Или, скажем, занятия? Пожалуйте, Александр Никитич, спасибо, что не забыли
– Нет! Ничего решительно нет. Пустой ему свет, бездельный! Ловкие руки, двадцать шесть лет и... вроде калеки! Червонцы опять сшибать по шкапам? И хлопотно, и скучно... Но срок в десять лет – это да-а!
И Орлов чесал затылок.
А потом еще: дал зарок – убегу! Его крепкое слово еще не пошатнулось. А если сломается и оно, что тогда будет с Сашкой-Орлом?
– Навсегда я, должно быть, бандит! – решил Орлов и, опустив голову, подошел к лагерным воротам.
* * *
Настала глухая и бурная ночь. Темь сотрясалась порывами ветра. Хлестал дождь. Раскачивались фонари у штольни, и лужи мерцали в бегающих тенях.
Сашка шел в ночную смену. Глаз коли – не видать!
Гора и небо слились в темноте. Только светятся огоньки на постах. Сашка считает – один, два, три... Нет четвертого фонаря!
– Н-но, парень, не дрейфить!
План простой. Побудет в лаве. Выждет миг, спустится в штрек, а оттуда в соседнюю печь и – наверх.
– Душа винтом! Казак не без счастья!
Зашел в слесарку.
– Здравствуй, товарищ бригадир! – гаркнул смешливый Митрошка. – О вас тоскуют!
– Кто? – испугался Орлов.
– Все начальство! Завтра новый мотор на конвейер ставить.
Орлов глядел настороженно.
– Мотор уже в лаве! – с удовольствием рапортовал Митрошка. – Мы постарались! – и шлепнул себя по груди. – А Мухин ругался: подождите Орла, еще обидится, дьявол. Но мы перетащили!
Митрошка был весел. Еще вчера его освободили от конвоя.
– Ладно, – успокоился Орлов и вынул из шкафа свою аккумуляторную лампу.
Лампа в руке, нож за голенищем, денег маленько в кармане – что еще надо?
В последний раз Сашка вошел в лаву. Подземелье гудело. Под низкими сводами слышался шорох лопат, восклицания и железный лязг механизмов. В дымке летучей пыли как звезды желтели лампы.
Орлов нагнулся и стал пробираться вдоль стенки забоя.
Шахтеры кидали лопатами уголь в ходившие желоба конвейера. Сгибались и разгибались. Желоба блестели тускло и лязгали, а угольные глыбы медленно ехали в штрек по стальной дороге. Все было так, как нужно.
Орлов дошел до случайного углубления – ниши в стене. И наткнулся на ящик с новым мотором. На самой дороге!
– Не могли лучше места найти! – рассердился Орлов, поднял ящик и занес его в нишу под своды.
Побрел дальше, останавливаясь и постукивая ключом по звонким корытам.
По лаве расхаживал Мухин и осматривал потолок.
– Отлично! – подумал Сашка. – Отметят, что я на работе.
Но Мухин был крепко занят. Он рассматривал пустоту, из которой пришла лава. Пустоту эту надо было обрушить. Площадь висевшего потолка сделалась слишком обширной и стала давить на стойки.
Частоколы столбов неясно виднелись в темноте, а конца подземелью не было видно.
Орлов оглянулся. Все были заняты, работа кипела.
– Ну! – побледнел он. – Теперь пора!
Но в этот момент скрежещущий гул прокатился вверху, и с треском переломилась стойка. Лава смолкла, как по сигналу. Люди разом подняли к потолку испуганные лица, тревожная тишина охватила пещеру, и только конвейер продолжал стучать, как стальное сердце.
Мухин взглянул в темноту, вскинул лампу и закричал:
– Ребята, выбегайте! Лава садится!
Бросились все. Замелькали черные тени. Шарахались, натыкаясь на крепи. Толкая друг друга, сбились у выхода в штрек и один за другим выпрыгивали из печи.
Сашка выскакивал предпоследним и слышал, как сзади начали ломаться столбы креплений.
Люди разошлись по штреку. Мухин исчез – побежал к телефону.
Орлов очутился один перед двумя печами. Дорога к шурфу открылась.
И вдруг вспыхнула мысль:
– Да в лаве-то ящик остался! С мотором ящик!
Сашка метнулся туда и сюда и бросился в черный проход, из которого только что вылез...
В мертвом молчании пронеслись секунды, и ужасный удар потряс галерею. Черная пыль столбами вылетела из печей. Лава села.
* * *
Телефонный звонок перебил доклад.
– Минуточку! – попросил Коваль, беря докладную записку, и снял трубку. Лицо его исказилось, а пальцы смяли бумагу.
– Где?
Сидевший инженер вздрогнул.
– Громче, не слышу! Кто остался?
Инженер вскочил, бледный.
– Убило человека! – сказал Коваль и бросил трубку.
Оба, схватив фуражки, выбежали из кабинета.
Лицо у Мухина посерело. Он стоял перед рухнувшей лавой, показывая пальцем, и твердил:
– Там... там!
Стена молчала.
Быстро развернулись спасательные работы. Подтащили рукав, подававший сжатый воздух. Кончали прикрутку шланга к отбойному молотку.
Раздался приказ:
– Просечку по борту обвала. Гони!
Лучший забойщик тронул за спуск. Молоток затрещал, прошивая заостренным стержнем уголь. Взлетела пыль, посыпались куски.
– Наконец-то! – облегченно вздохнули люди.
За спиною забойщика ждали в очереди. Чтобы перенять молоток из уставших рук. Еще не рассеялось первое ужаснувшее впечатление. Кто-то вспоминал:
– Крикнул «мотор пропадает!» и в печь! Точно в омут канул...
Прошел час. Говорили мало. Иногда раздавались короткие деловые слова. Молоток стучал неумолчно, и звякали топорами плотники, укрепляли своды просечки. Появился вызванный врач.
– Где пострадавший?
– Сядьте и ждите...
Врач содрогнулся и долго протирал вспотевшие очки. В штрек забегали из соседних лав. Постоят и, не спрашивая, уйдут обратно. Минуты длились томительные и страшные.
– Стой! – завопил Мухин. – Обожди!
Поднял руку и ухом припал к стене. В глухой тишине из глубин доносились звуки. Иногда они гасли, иногда разгорались слышнее.
–Тук-тук-тук! – стучало тогда из земли. Призывно и жутко.
– Жив! – не выдержал Коваль.
– Жив! – в несказанном восторге вскрикнул весь штрек, и пущенный молоток загрохотал оглушительно.
– Иду-иду-иду! – выбивало его стальное шило.
– Держись, товарищ! – выкрикивал Мухин. – Мы идем, идем!
Все нервно смеялись. Взглядывали друг на друга и смеялись. Послали за теплой одеждой, за коньяком. Это тоже порадовало – значит, старались для живого.
Прошло четыре часа. Ответные стуки смокли. Но молоток гремел. Один за другим сменялись забойщики. Просечка все глубже врубалась в уголь.
Никто уже не радовался. Все понимали, что трудно. Пробиться трудно, а там, в завале, дожидаться еще трудней.
Лица сделались жесткими и упрямыми. Вырвать товарища у горы! В каком бы он виде ни был, а вырвать! Это – закон горняка...
Через девять часов инженер пожевал бутерброд и бросил.
– Не хочется есть!
Мухин пристроился на полу. Усы его висели, как тряпки. Он зажал ладонью щеки, и словно окаменел. Но каждые четверть часа вскакивал и бежал к забою.
– От начала – десять! – сказал Коваль и щелкнул крышкой часов.
Прозябший врач ушел на-гора. Его заменил дежурный хирург. Сидел у стенки на ящике с красным крестом. Возле стояли носилки. На них избегали смотреть.
В просечке загомонили.
– Стучит! Стучит! – передавали один другому. Опять загорелись глаза. Люди удвоили силы. Бросались на уголь, как львы.
– Стучите в ответ! – настаивал врач. – Не давайте заснуть!
Митрошка с товарищем заглянули в штрек. Митрошка помялся и подошел к десятнику. И вдруг громко и неудержимо всхлипнул. Товарищ испугался и потянул его за рукав...
* * *
Начав задыхаться, Орлов очнулся.
В горло и ноздри густо набилась пыль. Он фыркнул, откашлялся и рванулся встать. Его удержали нога и низко висевшая глыба. Тогда он начал соображать.
Лежал он на животе, в угольной нише. Впереди, но так, что рукой не достать, валялась электрическая лампочка и свет ее был радостней всего другого. Другое было мрачно и страшно.
Вверху висело. Вроде клубка сцепившихся камней. Сбоку чернела плита. Огромная. Она привалилась к стенке забоя и навесом прикрыла Орлова. Что было там, за плитой, он не видел.
Сзади был мрак. Орлов дернул ногами. Одна была живая и двигалась свободно. Другую зажало в тиски и щемило болью.
Орлов испугался, закричал, забил головою и стих.
За плитою опять проснулся грохочущий гул. На спину и на лампу посыпались крошки. В темноте скрежетали невидимые тяжести и переворачивались с хрустом. А потом умолкли.
От мокрого угля остро пахло сыростью. Подбородок и нос Орлова уткнулись в уголь. Сознание заработало ярко и неправдоподобно.
Образно вспомнилось море. Знакомая крымская солнечная вода, мухинские усы и шурф, глядевший в небо. Орлов затрепетал, заметался и опять потерял сознание.
Вторично очнулся от холода. Все было так же, только лампочку наполовину засыпало угольной пылью. Мертвая тишина пропитала камни. Но откуда-то снизу дробно и твердо стучал молоток.
Орлов отер с лица налипший уголь, уперся локтями и дико слушал.
Издали властно стучались в каменный гроб. Орлов безумно расширил глаза и заплакал.
– Не забыли! – все более удивлялся он и плакал все жарче, все неистовее.
Слезы были горячие и капали на остывшие пальцы.
– Не один! Не один! – убеждал он себя, и эти слова переворачивали душу. Он схватил попавшийся ключ и застучал им в ответ.
Безмерная благодарность вспыхнула к людям, которые разбивали сейчас двери тюрьмы. Неслыханно бились сейчас люди за его спасение. За спасение Сашки-Орла, взломщика и бандита!
От этого и перевернулась его душа...
Сашка сладил с собой, утер рукавом глаза и тут же торжественно поклялся:
– Будь я лягавый, а я отплачу! Сердцем своим, рукой, правдой и кровью. Всем!
Осознал, что для этого нужно жить. А поэтому деловито подергал прижатой ногой и испугался.
– Раздавило! – решил он. – А холодно оттого, что уходит кровь...
За поясом он нашарил проволоку, обернул ей ногу выше колена и туго закрутил ключом. Потом лег и принялся стучать.
Клонило в сон. Было холодно, неудобно и болела перетянутая нога. Дальше эти чувства стали слабеть. Его охватила усталость, ключ выпал из пальцев и он заснул.
Проснулся Орлов в темноте от потрясающего озноба. Вытаращил глаза и все припомнил.
Отбойный молоток гремел теперь, казалось, над самым ухом. Даже слышались голоса!
Но лампочка догорала. Красно светилась только петелька волосков.
Орлов ужаснулся, обрадовался и успокоился. Очень отупел. Придавленная нога перестала болеть. Совсем онемела. А болеть начала другая от долгого, неудобного положения.
– Эй! – донеслось из-за стенки. – Отзовись!
Точно колокол грянул над головой.
– Здесь! У забоя! – задохнулся от счастья Орлов. – Слышите?
– Слышим! Держись, товарищ!
Орлов укусил себя за руку – больно. Значит, не спит, значит, на самом деле. Твердость вернулась к нему.
Лампа потухла, и тьма охватила его. Теперь голоса заменили свет.
Впереди посыпался уголь. С треском сломался камень, и красной звездой загорелся просвет. Орлов рванулся.
Когда же в отверстие показалось лицо и ослепила яркая лампа, он закрыл глаза и уткнулся в уголь.
Работа шла нестерпимо тихо. Теперь разбирали руками каждый кусок. Боялись неловким движением вызвать обвал.
Первым к нему протискался Мухин. Гладил по голове и тыкал в стучавшие зубы горлышко бутылки. Коньяк согрел и обжег. Орлов притих и благодарно посмотрел на десятника.
Прошел еще час и его вынесли. Он был бел, как бумага, очень серьезен и молчал...
* * *
– Удивительный случай! – делился доктор. – Вы представьте, даже нога уцелела! Но я не даю ему много говорить...
Коваль не слушал. Вместе с Мухиным он вошел в палату.
Орлов сидел на койке в белой одежде, помолодевший и чистенький. Сидел, стругал ножом карандаш и был похож на стриженого школьника.
Он оглянулся и радостно засиял. В ответ ему засмеялись и веселый управляющий, и жесткий десятник.
Коваль поставил на тумбочку сверток с провизией. Мухин достал из кармана папиросы «Борцы» и положил их Орлову на колени. Потом, помолчав, сказал:
– А мотор мы тоже спасли!
– Да что ты! – крикнул Орлов. Вдруг покраснел до волос, всунул нож между койкой и стенкой, и нож переломился со звоном
Орлов протянул изумленному Ковалю рукоять.
– С этим пером я собрался вчера убежать через шурф...
Сказал и лег на подушку.
– Покури, парень, покури, – уговаривал его Мухин, – и засни. Это тебе на пользу!
А уходя, подмигнул Ковалю:
– Он маленечко не в себе. Но это пройдет!
В тот же вечер рудничные организации телеграфно просили о сокращении срока наказания Александру Орлову, бывшему бандиту.
