Текст книги "Моролинги"

Автор книги: Максим Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

10

В четыре часа дня в Университете не так шумно и суетливо, как в полдень. После утренних занятий часть студентов уходит в лаборатории и на научные семинары. Студенты поленивей отправляются домой или коротают остаток дня в студенческих кафе на первых этажах университетского комплекса.

Семинар, посвященный судьбе моролингов, должен был начаться в четыре ровно. Я пришел минут за пять до начала. У дверей аудитории я наткнулся на худощавого светловолосый юноша с неприятным, птичьим лицом и наглым взглядом. Он заглядывал в аудиторию, словно кого-то выискивая.

– Бенедикт Эппель? – спросил я.

– Ну, – ответил юноша. Худые руки с рыжими волосками нервно затеребили молнию на куртке.

Я выложил ему байку про статью в «Секторе Фаониссимо» и сказал, что его мне порекомендовал профессор Цанс. Представившись, хотел пожать ему руку, но он демонстративно убрал руку за спину. Тогда я протянул ему визитную карточку.

– У меня есть такая, – сказал он.

– Бенедиктик, не будь таким невежливым, – заступилась за меня невысокая, чуть полноватая девушка с коротко стриженой, яйцеобразной головой. Она неизвестно откуда оказалась рядом с нами.

– Привет, – сказал я ей.

– Шишка, – улыбнувшись ямочками, она не то представилась, не то назвала пароль.

У нее были смешливые круглые глаза светло-карего цвета и улыбка того сорта, что никогда не спешит сойти с лица. Полные губы были болезненно-пунцовыми. Черный свитер грубой вязки вязали, вязали, да так и бросили вязать на полдороге. Темная шерстяная юбка доставала до пола и походила на гранитный постамент.

– Шишечка, он репортер, – тремя словами Бенедикт сумел выразить и пренебрежение к репортеру и с нежность к девушке.

– Спасибо, что не назвали меня репортеришкой, – огрызнулся я. – Федор, – и я протянул руку девушке.

Она ее с удовольствием пожала. Бенедикт демонстративно фыркнул и зашел в аудиторию.

Цанс и некоторые из его коллег были уже там. Они сидели в первых рядах и вели оживленную беседу. Бенедикт сначала устроился в последнем ряду, но Цанс его быстро заметил и указал на свободное место подле себя. Бенедикт послушался. Девушка-шишка спустилась следом и села позади Бенедикта.

Я сел в последнем ряду, не желая до поры до времени мозолить глаза Цансу и Бенедикту.

Аудитория наполнялась – в основном молодежью. Надеясь получить автограф, студенты и студентки принесли с собой книги Брубера. Я пригляделся к обложкам. С большим отрывом лидировали «Моролинги», другие романы были представлены одним – двумя экземплярами.

Так, а что если…

Я достал из кармана «Моролингов», взятых из кабинета Корно, открыл титульный лист. Почему я не проверил это сразу: на титульном листе стояла витиеватая роспись автора. Одна только роспись, никакого пожелания. Вероятно, они не были хорошо знакомы. С другой стороны, я с трудом мог представить Корно стоящим в очереди за автографом. Ему было впору самому раздавать автографы поклонникам виртуальных игр.

Появление Эдуарда Брубера молодая публика встретила аплодисментами. Услышав хлопки, профессорско-преподавательский состав лениво повернул головы к проходу, по которому размашистым шагом спускался пожилой, коренастый мужчина с крупным крючковатым носом. Хмурый, сосредоточенный взгляд он сохранил до самой трибуны.

– Прошу извинить меня великодушно, – Брубер пожал руки всем, кто сидел в первом ряду, взошел на кафедру и, изобразив, наконец, улыбку, раскланялся. – Мне кто-то сказал, что семинар начинается в четыре тридцать.

– Кто ж этот штрейкбрехер? – попросил уточнить Цанс.

– В любом случае, он не из моролингов, – дежурно отшутился Брубер, – поскольку моя миссия полностью отвечает их интересам. Я знаю, что интеллектуалы плохо переносят доклады и докладчиков, поэтому постараюсь сократить выступление до необходимого минимума.

Мне не хотелось бы ставить под сомнение честность писателя Эдуарда Брубера. Поэтому будем считать, что он действительно сократил свой доклад. Однако это еще не повод, чтобы приводить доклад целиком. Суть доклада заключалась в следующем:

Двести лет назад, в междуречье Пуруса и Куари были обнаружены залежи руды, богатой изотопами тяжелых элементов. Согласно статье 505 «Хартии ООН о туземных народах и сапиенсах, если таковые, не дай бог, будут обнаружены» вести разработку руды разрешалось только с согласия коренного населения.

(Я думаю, слова «не дай бог» Брубер вставил от себя.)

Коренным населением тех мест, где нашли руду, являлись индейцы из племени кивара, по-современному – моролинги. Моролинги ни в какую не соглашались отдать свои территории, пока кто-то не предложил им в обмен на десяток квадратных километров целую планету. Деятель, сделавший такое предложение, наверное, думал, что удачно пошутил. Неожиданно для всех моролинги сказали, что подумают, а, подумав, велели показать им несколько свободных планет, чтобы сделать окончательный выбор. Смешно сказать, но в списке свободных планет был и Фаон. На Фаоне моролинги даже не стали высаживаться. Взглянув на тот рекламный фильм, которым правительство Фаона заманивает туристов, любой здравомыслящий индеец будет обходить нашу планету за сто парсек. Кому нужна планета со среднегодовой температурой на экваторе в пять градусов тепла, – к счастью, по Цельсию. Джунгли у нас только в ботаническом саду, под тройными кварцевыми стеклами. Итак, от Фаона моролинги отказались. От Хармаса, где жарко, но мало воды, – тоже.

Оркус моролингам не предложили, поскольку двести лет назад люди думали, что Оркус – это рай в космосе и, как всякий рай, он на что-нибудь да сгодится. Остальные планеты, предложенные моролингам, были не из нашего Сектора, то есть не из Сектора Фаона. Моролинги остановились на Ауре из Сектора Кита. Причем, говорят, что вождь моролингов, отвергнув очередную планету, просто ткнул пальцем в небо и спросил, нет ли в том месте, куда он ткнул, какой-нибудь планеты. Покопались в справочниках и ответили: «Есть!». Вождь согласился на обмен практически втемную.

Между моролингами и остальным человечеством был заключен договор: моролингам в полное и вечное пользование отходит планета Аура, взамен, остальное человечество получает территорию моролингов вместе с рудой, джунглями, болотами и малыми муравьедами.

Договор скрепили кровью. Генеральному секретарю ООН вставили шприц в вену, вождь моролингов обошелся костяным наконечником копья. Кровь смешали и накапали на бумагу с текстом договора. Читать моролинги, разумеется, не умели, но они знали, что бумага – один из тотемов белого человека, поэтому отнеслись с красивым черным закорючкам на белом фоне с предельной серьезностью. Кроме того, Генеральный секретарь произнес клятву на языке кивара – это был туземный аналог бумажного договора. Через две недели после заключения договора Генеральный секретарь с ужасом узнал, что он поклялся, во-первых, жизнью всех своих потомков и, во-вторых, местом в шкале перерождений, которое займут его предки и потомки. То есть смысл таков: в случае нарушения договора потомки Генерального секретаря, буде таковые живы на момент нарушения договора, попросту сгинут, а души – и предков Генерального секретаря, и потомков, и его собственная – реинкарнируют в такую гадость, что мало не покажется. В бумажном договоре никаких таких страшных клятв Генеральный секретарь, разумеется, не давал. Текст устного договора согласовывали адвокаты и переводчики, но, видимо, моролинги их как-то обхитрили.

Моролинги тоже не смогли учесть всех нюансов. Например, они не знали, что по поверью, бытующему среди белых людей, бумага все стерпит. Не прошло и ста лет, как Ауру стал заселять всякий образованный люд: ученые-планетологи, инженеры – строители научно-исследовательских станций, биологи и врачи. Потом, по мере удешевления межпланетных перелетов, на Ауре появились любители экстремального плането-ведения и плането-лазания, и просто туристы. Туристам понадобились гостиницы, и воротилы гостиничного бизнеса обратили свои взоры на Ауру.

Наконец, Ауру облюбовали лица, скрывающиеся от правосудия. Из-за них возникла необходимость создать местное правительство и полицию. Во главе правительства поставили губернатора, которого выбрали (и по сею пору регулярно выбирают) без участия моролингов.

Моролинги, вообще, вели себя довольно странно. Никто даже не мог сказать толком, как именно они себя вели, поскольку моролингов не было ни слышно, ни видно. Одну треть территории Ауры занимают высокогорья, а моролинги не терпят гор – они живут во влажных низинах. Второе заселение Ауры велось сверху вниз – с высокогорных районов в долины, и до поры до времени новые переселенцы в принципе не могли столкнуться с моролингами. Однако время от времени новые переселенцы исчезали, что, впрочем, легко было списать на несчастные случаи, отнюдь не редкие на новых планетах. Например, на Оркусе переселенцы исчезали только потому, что их никогда и не было. То есть я хочу сказать, что переселенцы не исчезали, а, в каком-то смысле, наоборот: у переселенцев возникали ложные воспоминания о других переселенцах, которые будто бы жили рядом, но потом исчезли.

На Ауре переселенцы действительно пропадали, и это строго доказано. В романе Эдуарда Брубера «Моролинги» все более-менее подробно описано, – не без мистики, конечно.

Всегалактическое сообщество раскололось. Комитет «В защиту договора» выступал за точное соблюдение условий договора с моролингами: вся Аура принадлежит им и точка. Комитет «2000» выступал за внесение в договор поправки: территории, расположенные ниже двух тысяч метров над уровнем моря принадлежат моролингам, остальное – остальным. Ряд праворадикальных группировок требовали выселить моролингов с Ауры куда подальше. Имеет ли отношение к проблеме Ауры террорист Евклид, всегалактическая общественность не знала, поскольку его требования держались в строжайшей тайне. Про Евклида я добавляю от себя, Брубер о нем даже не заикнулся.

Писатель принадлежал к умеренному крылу комитета «В защиту договора». На следующей неделе его ждали в фаонском законодательном собрании, где он планировал выступить с речью в защиту моролингов. Выступление перед законодателями Брубер решил предварить докладом в университете, и Казимир Цанс организовал ему семинар. Однако консервативная университетская публика сторонилась политики. Ученых пришло гораздо меньше, чем ожидалось, зато поклонники Брубера-писателя присутствовали в избытке. Но последним до политики было еще меньше дела, чем ученым.

В конце речи Брубер призвал присутствующих выступить в поддержку комитета «В защиту договора», – мол, это наш общечеловеческий долг, а долги надо отдавать.

Цанс поблагодарил Брубера от имени преподавателей и студентов и предложил всем высказаться «по существу затронутого вопроса». Первое замечание «по существу» прозвучало от Бенедикта. Он громко заявил, что ни один договор дольше одного поколения не держится, что уж тогда говорить о пяти-шести поколениях. Заявление Бенедикта заставило аудиторию мгновенно забыть о моролингах. Перебивая и перекрикивая друг друга, преподаватели и аспиранты стали приводить примеры, опровергающие заявление Бенедикта. Бенедикт так просто не сдавался, аргументы расчетливо тратил на преподавателей, в отношении аспирантов не смущаясь переходил на личности. Бруберу не удалось вставить и слова. Впрочем, он и не пытался. По-моему у него не было настроения спорить с каким-то студентом. Писатель одиноко стоял на кафедре и озабоченно посматривал на первые ряды.

Между тем Цанс выразил сомнение по поводу содержания клятвы Генерального секретаря. В мифологии моролингов нет ни слова об реинкарнации, говорил он, следовательно, они не стали бы требовать клятвы, затрагивающей реинкарнацию: зачем требовать то, во что сам не веришь. Брубер возразил, что мифология моролингов касалась только самих моролингов. О других племенах моролинги судили по не по своим обычаям, а по обычаям, принятым у соседей. Ближайшие соседи моролингов – кивара-муравьеды верили в переселение душ, поэтому, с точки зрения моролингов, вполне логично потребовать от чужаков клятвы, затрагивающей интересы чужака, так сказать, в полном объеме. В ответ, Цанс неявно (гость, все-таки) обвинил Брубера в некомпетентности. Бенедикт с его историческими прецедентами сначала ушел в тень, затем вынырнул на стороне Брубера. Цанс сперва пришел в замешательство от такого предательства, но потом, заручившись поддержкой коллег, перешел в наступление…

Слушать их дальше не имело смысла. Под шумок я незаметно удалился.

Найдя пожарную лестницу – единственное тихое место во всем университете, я позвонил Яне.

– Проверь, пожалуйста, не был ли Корно потомком того Генерального секретаря ООН, который подписал договор с моролингами, – попросил я ее.

Прежде чем сказать такое, я некоторое время размышлял, какой тон мне следует выдержать – серьезный, чтобы Яна приняла мою просьбу за шутку, или шутливый, чтобы Яна подумала, что у меня не все в порядке с головой. Но вышло ни так, ни эдак.

– Во что ты вляпался на этот раз? – спросила она.

– В вендетту по-моролингски. В кого переселилась душа Корно, я тебя не спрашиваю, но если, паче чаяния, ты в курсе, у кого это можно выяснить, то, ради бога, намекни…

Она отключила связь.

Я вернулся в аудиторию. За время моего отсутствия, там кое-что изменилось. Брубер сидел в первом ряду и раздавал автографы. Перегородив проход, к нему выстроилась очередь. Группка преподавателей и студентов заняла противоположную часть первого ряда и вела сугубо научную дискуссию о моролингах. Бенедикт спорил больше всех. Его спутница Шишка стояла в стороне и внимательно слушала ученых. Она улыбалась улыбкой ребенка, наблюдающего за еще меньшими детьми.

Растолкав студентов, я подал Бруберу «Моролингов», раскрытых на следующей странице после титульной. Не поднимая глаз, он расписался, затем, видимо, случайно перелистнул страницу и увидел старую подпись. Вопросительно и слегка насмешливо посмотрел на меня. Заметив мое затруднение, помог:

– На остальных расписаться?

– Они будут против, – кивнул я на студентов, пихавших меня со всех сторон.

Не ответив, он вернул книгу.

Я пошел послушать, о чем спорят ученые.

– То, что вы говорите никем не подтверждено, – сказал Бенедикту молодой бородач с въедливыми глазами. – Я уверен, источники, на которые вы ссылаетесь, крайне сомнительны.

– Это Спенсер по-вашему сомнителен?! – возмутился Бенедикт.

– Спенсер переписчик и интерпретатор, – ответил бородач. – Сам он с кивара дела никогда не имел.

– Простите, с кем он не имел дела? – задал вопрос веселый круглолицый старичок с коротенькой седой бородкой. Черная академическая шапочка была лихо сдвинута на затылок.

– Кто эти двое? – шепотом спросил я Шишку.

– С большой бородой – доцент Семин, антрополог. Страшно не любит, когда кто-то вторгается в его область. В шапочке – академик Чигур, светило планетологии. Он может позволить себе проявлять неосведомленность в чем угодно, вплоть до таблицы умножения. Кажется, он проспал весь доклад…

Тем временем Семин просвещал академика:

– До переселения на Ауру, моролинги являлись одним из кланов племени кивара. Собственно моролингами их стали называть позднее, уже после переселения.

Бенедикт возразил:

– Они были кастой. Я бы предпочел термин «каста», а не «клан». Эндогамия в сочетании со строго очерченным кругом занятий намекают на кастовую систему у кивара, а не на клановую.

– Не стану спорить, хотя, неявно, вы опять ссылаетесь на Спенсера. Другие источники говорят о клане «шелеста листвы» у кивара. Вы учтите, что информаторы Спенсера были не из числа моролингов.

– Разумеется, я об этом знаю! – воскликнул Бенедикт. – Среди моролингов не было ни одного информатора. Все, что нам известно о предках нынешних моролингов, нам известно от их соседей. Индейцев-кивара изучали на протяжении ста лет. За это время сменилось три поколения исследователей. Информаторы, чьи сведения использовали исследователи, ни в чем друг другу не противоречат. Поэтому нет никаких оснований утверждать, что информаторы из соседних племен лгали.

– Эта непротиворечивость и подозрительна! – уцепился Семин. – Меня не покидает мысль, что исследователи внутренних областей бассейна Амазонки просто перепевали друг друга. Спенсер частично скомпилировал работы предшественников, а частично, действительно, использовал сведения, полученные от информаторов. Но я не уверен, что мы должны всерьез воспринимать исследования двухсотлетней давности. Труды Спенсера читаются, как вторичный фольклор. Я имею в виду, что научный подход Спенсера – уже фольклор, только нашего, «цивилизованного» образца, с неизбежным стремлением найти в случайном и алогичном первые и вторые гомологии, excuse moi за любимую вами математическую терминологию, но я в данном случае повторяю не вас, а Спенсера.

– Ей богу, слышу, как Спенсер перевернулся в гробу, – радостно зааплодировал Чигур и задумчиво добавил: – Шелест листвы, какой странный тотем.

– А что вы думаете по поводу таких тотемов, как смех или болезнь? – добавил ему задумчивости Семин.

– С ним бесполезно что-либо всерьез обсуждать, – обращаясь к Цансу, буркнул Бенедикт.

– Отчего же? – Семин услышал реплику Бенедикта. – Давайте обсуждать серьезно. Если вы считаете, что Спенсер – это серьезно.

Еле скрывая раздражение, Бенедикт заговорил:

– Выводы, сделанные Спенсером, можно не принимать в расчет, но я доверяю его сравнительному анализу моролингов и их соседей. Взять хотя бы клан малого муравьеда. Кивара из этого клана ведут свой род от муравьеда, похитившего двух девушек из деревни на берегу Пуруса. Девушки жили вместе с престарелой матерью, мужчин в доме не было и защитить их было некому. Обе девушки стали женами муравьеда. Одна родила муравьеду девочку, другая – мальчика. От этих детей кивара-муравьеды и ведут свой род. История происхождения на протяжении веков передается из уст в уста с множеством подробностей. Я не буду на них останавливаться, потому что главное не это – главное, что у моролингов нет ничего похожего. Я имею в виду, что у них нет вообще никакой родословной! Кивара-муравьеды называли моролингов «подкидышами» или «найденышами». Как видно – неспроста. Перед смертью, кивара-муравьед указывает своим соплеменникам, в какое растение или животное переселится его душа. С этого момента потомкам умершего кивара запрещено употреблять в пищу указанное растение или животное. Напротив, они приносят жертвы «духу предка». У моролингов культ предков отсутствует полностью. Имя, которое носил при жизни кивара-муравьед, выходит из употребления на три поколения. Моролинги не накладывают никакого табу на имена умерших, но на имя живого моролинга существует табу: никто не имеет права звать его по имени, но называть имя можно. Для повседневного обращения использовалось второе, малое имя. Вместо предков моролинги почитали так называемого «вОрчу» – или «так называемое», ибо кто это или что это – никто, даже, Спенсер не знает.

– Что и требовалось доказать, – вставил Семин. – О культе ворчу у моролингов Спенсер слышал от жителей городка Лабриа, те – от кивара-муравьедов. Сведения из третьих рук не заслуживают доверия. Спенсер говорит, что у кивара шелеста листвы не было культа предков. Выходит, моролингам не снились сны, ведь души умерших посещают нас во сне. Я не могу поверить, что моролингам не снились умершие сородичи, а если они все же снились, то должен быть и культ предков.

– А лично вам часто снятся предки? – с ехидцей спросил Цанс, пришедший на помощь Бенедикту.

– Лично мне – ни разу, но мои родители, слава богу, еще живы.

– А бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки?

Семин задумался.

– Вроде нет, – нехотя признал он. – Они остались жить на Земле, и я их практически не помню.

– Как бы то ни было, – подытожил Цанс, – культа предков вы не исповедуете. Это заметно хотя бы по тому, как резко вы высказываетесь о ваших научных предшественниках. Но от моролингов вы требуете безоговорочного почитания предков. Вы попались на стереотип: раз отсталые туземцы, значит пляски полуголыми вокруг костра, жертвоприношения душам предков, наркотический транс, галлюциногены вместо аспирина и так далее, и тому подобное. Все совсем не так. И сведения Спенсер получал не из третьих рук…

– Конечно не из третьих! – подхватил Бенедикт. В помощи учителя он больше не нуждался. – После посещения Лабрии, Спенсер лично встретился с кем-то из кивара, и индеец рассказал ему о культе ворчу. По словам информатора, культ ворчу справляется каждым моролингом строго индивидуально. Зато нет ни строго регламентированного времени для ворчу, ни определенного места. Часто моролингам приходилось прерывать охоту, поскольку одному из охотников вдруг срочно понадобилось свершить ворчу . Тогда другие охотники отходили на некоторое расстояние, чтобы не видеть и не слышать свершавшего ворчу . Информатор рассказал, будто однажды он случайно увидел моролинга, свершавшего ворчу. Сам Спенсер прекрасно отдавал себе отчет в том, что свидетельство информатора может быть обыкновенной выдумкой, ибо кивара-муравьеды славятся своим умением сочинять небылицы. Мало правдоподобно, что бы моролинг не почувствовал присутствия постороннего…

Тут произошло нечто для меня неожиданное: сказав последнюю фразу, Бенедикт резко повернул голову в мою сторону и посмотрел мне прямо в глаза. Я улыбнулся и покивал. Наверное, Бенедикт давно меня заметил и долго выбирал (а может – подготавливал) момент, чтобы дать мне знать, что я замечен.

Бенедикт снова повернулся к коллегам. Те тоже крутанули головами, но на кого посмотрел Бенедикт, они не уловили. Бенедикт продолжил:

– … впрочем, кивара славятся не только выдумкой, но и любопытством. Любопытство могло пересилить страх перед смертью, ведь всякого, кто увидит свершающего ворчу, ждет неминуемая расправа.

– Вы говорите об этом ужасающем ритуале, когда с пойманного врага живьем сдирают кожу, из которой потом изготавливают ритуальную одежду? – перебил Бенедикта Чигур. Бенедикт возразил:

– Во-первых, не следует верить всему, что пишет Брубер. Кивара шелеста листвы снимают кожу с мертвого врага, а не с живого. Сначала врага убивают. После переселения на Ауру, у кивара-моролингов врагов не стало, поэтому Брубер, так сказать, экстраполировал… Вы не согласны? – обратился он к ухмылявшемуся доценту Семину.

Тот встрепенулся:

– Скорее, хочу добавить. Но фактически вы сами уже все сказали. Раз информатор остался жив, то либо он ничего не видел, либо видел очень немногое: столкнувшись с моролингом он попросту убежал. А на бегу сочинил историю для заезжих исследователей, ведь Спенсер и его предшественники за информацию платили, и платили немало.

– Ваш сарказм мне понятен. Чтобы его немного поубавилось, скажу, что сразу после беседы со Спенсером информатор исчез. А через день Спенсер обнаружил в своем фургоне плетеный мешочек, куда информатор спрятал полученную от Спенсера плату. Совершенно очевидно, что информатор исчез благодаря моролингам, а те зря людей не убивают. Поэтому информатору стоит верить…

– Так что же он сказал? – поторопил Чигур призадумавшегося о чем-то Бенедикта. Но Бенедикт никуда не спешил и продолжил только после двадцатисекундной паузы.

– Информатор видел, как моролинг, оставшись один, остановился и стал искать кого-то глазами, но не так, как охотник всматривается в джунгли, ища добычу. А так, будто кто-то – может быть сам ворча – был прямо перед ним, оставаясь при этом невидимым. Затем моролинг стал звать, называя какое-то странное слово, никак не переводимое.

– Простите, – снова перебил его Чигур. – Откуда куда непереводимое?

– По словам информатора, он слышал набор звуков, вполне членораздельный, но ничего не значащий ни на одном из известных информатору языков. Информатор предположил, что моролинг произносил имя. Слово «ворчу» моролинг не произносил. Повторив несколько раз это странное слово, моролинг замолчал и стал, наоборот, внимательно слушать. Именно слушать, а не вслушиваться. А выслушав, вежливо поблагодарил невидимого собеседника и удалился к своим соплеменникам.

– И это все? – разочарованно протянул Чигур.

– Нет, не все. Через неделю, Спенсер, уже от другого информатора, узнал имя одного из моролингов. Спенсер клянется всем своим ученым авторитетом, что имя моролинга и то слово, которое произносил моролинг во время ворчу, одинаковы с точностью до прочтения наоборот.

– Сатанинская месса, да и только, – пробормотал Семин. По интонации я понял, что он уже слышал эту историю.

Чигур предположил:

– Спенсер намекает, что моролинг во время свершения ворчи произносил свое собственное имя, но шиворот-навыворот?

– Он был вынужден сделать такой вывод, – подтвердил Бенедикт.

– А доказательства?

– Он их не нашел. Тот, кто свершал ворчу и тот, чье имя впоследствии узнал Спенсер, могли оказаться разными людьми. Но я так не думаю.

– Вы говорили, что моролинги выделялись среди остальных индейцев-кивара некой специализацией. О какой специализации шла речь? – спросил академик.

– В двух словах не скажешь. У кивара, вообще, довольно сложная система всевозможных табу. Например, клан шелеста листвы имел право охотиться только на полосатую дичь. Взамен, другие кланы не имели права по собственному желанию устраивать солнечные затмения. Даже вызывать или прекращать дождь они не имели права.

– Хм, как в анекдоте… – раздался смешок со стороны слушателей, не принимавших участия в споре.

– В каком анекдоте? – живо обернулся Чигур.

Студент, вспомнивший анекдот, был чрезвычайно польщен тем, что привлек внимание самого академика. Немного краснея и путаясь он стал пересказывать:

– Старый анекдот про распределение обязанностей между мужем и женой. Муж решает глобальные вопросы, а жена – мелкие, например… – он запнулся, – например такие как…

– А, слышал, – оборвав студента на полуслове, отмахнулся Чигур. Академик не улыбнулся даже из вежливости. – Сейчас нам предстоит решить действительно глобальный вопрос: ждать, когда у господина писателя закончатся автографы, или идти по домам.

Бенедикт громко сказал:

– Пусть катится к моролингам!

Участники дискуссии ничего другого от него не ожидали.

– Бенедикт, лично вам я разрешаю охотиться на неполосатую дичь, – благодушно сказал Чигур. – Но к солнечным затмениям не прикасайтесь.

– Слушаюсь! – радостно согласился Бенедикт.

– Пойду узнаю… – пробормотал Цанс и направился к Бруберу.

– Не понимаю, – сказал Семин, – в романе он изобразил моролингов сущими исчадьями ада, а теперь требует, чтобы им отдали всю планету.

– Комплекс вины, – уверенно ответил Бенедикт, – совесть замучила. – Да бог с ним, – отмахнулся Чигур, – но, признаюсь, вы меня заинтриговали. Откуда вы так много знаете о моролингах?

– Они – тема одной из глав моей магистерской диссертации, – ответил Бенедикт, – весной я собираюсь ее представить.

– Любопытно… И каково же ваше объяснение этим их ворчу и словам наоборот?

Семин довольно потирал руки. Чигур вынуждал Бенедикта сказать что-то содержательное, а оппонента, говорящего содержательные вещи, легче критиковать. Цанса, всегда готового заступиться за ученика, поблизости не было.

– Пока это только гипотеза… – начал тянуть время Бенедикт. – Она опирается на существование вселенной с обратной стрелой времени…

– Ах, ну конечно! – влез раньше времени Семин. – Конечно господин Эппель задействует теоретическую физику, в которой антропологи не смыслят не бельмеса!

– Я – смыслю, – твердо сказал Чигур.

– …следовательно, существую, – буквально одними губами дополнил Бенедикт.

Академик то ли не расслышал, то ли сделал вид, что не расслышал.

– Хорошо, продолжайте, – сказал Бенедикту Семин.

Студента выручило появление Цанса и Брубера.

– Ну-с, пойдемте, – сказал Цанс, – я попросил накрыть нам столик внизу. Вы проголодались? – спросил он Брубера.

– Пожалуй…

– Это к лучшему. В нашу столовую надо ходить голодным.

Как я понял, кроме Брубера, приглашение относилось к Чигуру, Семину и еще двум преподавателям. Вшестером они пошли на выход. Впереди шел Брубер. У выхода из аудитории какая-то поклонница открыла Бруберу дверь и встала сбоку, почтительно придерживая створку. Бенедикт, шедший до этого позади всех, обогнал Брубера и проскочил в дверь перед его носом. Поклонницу студент поблагодарил быстрым кивком.

– Ну и тип, – сказал я Шишке, которой не удалось повторить маневр Бенедикта из-за широкой спины Семина.

Она невинно похлопала ресницами.

Выйдя из аудитории, я натолкнулся на ту же компанию: Цанс и четверо преподавателей стояли на балюстраде и нетерпеливо переминались с ноги на ногу. В метрах десяти от них, облокотившись о перила, беседовали Брубер и Бенедикт. Не похоже, что бы Бенедикт просил у Брубера автограф.

– Они знакомы? – спросил я неизвестно у кого, потому что Шишка, секунду назад стоявшая позади меня, исчезла так же внезапно, как и появилась.

Я подошел к Цансу.

– Профессор, пока вы не ушли, разрешите один вопрос…

– Я слушаю.

– Вы не знаете человека по фамилии Рунд?

– Рунд? – удивленно переспросил Цанс. – Какой Рунд?

– Возможно, он и Корно были знакомы.

Цанс стал задумчиво приглаживать брови.

– Да, – сказал он, – был такой физик…

– Был?

– Я лет пять о нем ничего не слышал. Вы говорите, он и Корно…

– Это не точно. Всего лишь слухи. А чем занимался этот физик?

– Субквантовыми вычислениями, кажется… Да, он несколько раз пытался найти ошибку в моей теореме об аттракторах. В те времена многие пытались меня опровергнуть. Потом он куда-то пропал. Наверное понял, что доказательство безупречно и занялся чем-нибудь другим, более полезным… – Цанс самодовольно усмехнулся, – … для науки. Или, как Корно, ушел в бизнес.

– Может быть… А где он жил?

– По-моему, он был с Ауры. Так он что, снова объявился?

– Пока нет, я думал, вы мне подскажете, как его найти.

Пора было сменить тему. Я заметил:

– Бенедикт и Брубер что-то долго болтают.

– Наверное, о моролингах, – предположил Цанс.

– До сегодняшнего дня они общались?

– Бенедикт собирал материал о моролингах. Возможно, что и общались. Но он мне никогда не рассказывал.

– Скрытный студент!

– Это точно, – согласился Цанс. – Ну наконец-то! Кажется, наговорились…

Брубер возвращался к преподавателям. Бенедикт перескочил через перила на «кошмар Мебиуса» и поехал вниз.

Ну вот, думал я, не хватало еще мне за студентами бегать.

На обед меня не пригласили, и я полетел домой переваривать накопленную информацию.