Текст книги "Декабрист"

Автор книги: Максим Войлошников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 23
Совещание на Мойке

Петр въехал в столицу через Московскую заставу, лежавшую на пересечении Московского тракта и Лиговского канала. Он был верхом на каурой лошади, приобретенной на одной из ближайших станций. Ломоносов обратил внимание на то, что обычные караулы гарнизонных войск усилены и возле заставы ошиваются личности, похожие на полицейских агентов. Тем не менее проехал он беспрепятственно. Петр не знал, что великий князь Михаил опередил его на целых пять дней, прибыв третьего декабря с письмами Константина об отречении. Но он догадывался, что результат событий в Бельведере давно известен в Зимнем дворце. Предстояло решить, к кому ехать первому – к Потапову или Бистрому? К дежурному генералу Главного штаба, пожалуй, сложнее было бы попасть, чем к начальнику гвардейской пехоты, – и Петр выбрал Бистрома.

Само собой он не поехал в Гвардейский генеральный штаб – трехэтажное здание, расположенное в самом центре столицы, напротив Адмиралтейства, почти на Невском проспекте. Совершенно очевидно, что такое место находилось под пристальным наблюдением шпионов, к тому же начальник такого ранга далеко не всегда пребывает на службе. Он, разумеется, заранее позаботился узнать домашний адрес Бистрома. Карл Иванович квартировал близ казарм Преображенского полка на Кирочной. Явившись незваный, Ломоносов, к счастью, застал генерала дома, и тот принял его у себя в кабинете. Бистром был облачен в домашнее платье и не сделал замечания гостю, который подольскому мундиру, слишком заметному в Северной столице, предпочел статское. Генерал имел богатырское сложение и на Бородинском поле дрался впереди своих лейб-егерей, расшвыривая французов как щенят. Солдаты, обожавшие его, звали генерала «Быстров». Он пригласил Ломоносова присесть к столу, и тот, передав письма от Витгенштейна и Пестеля, изложил хозяину все новости. Бистром задумался, подперев рукой лобастую голову, покрытую седеющими кудрями. У него, как уже говорилось, не было причин любить Николая Павловича. Молчание затянулось. Слегка подавшись вперед, майор нарушил его прямым вопросом:

– Ваше превосходительство, что предполагается предпринять в защиту нового государя?

– Скажу вам, как тут было, – ответил Бистром. – Когда пришло роковое известие, решение военоначальников было единодушным: в пользу Константина Павловича. Ему стали присягать. Затем Михаил Павлович привез письма из Варшавы, где старший цесаревич отказывался от короны, ссылаясь на какие-то бумаги покойного государя. Это многих лишило уверенности. Потом прибыл адъютант командующего Первой армии Мусин-Пушкин, который известил, что его начальник принял сторону Николая Павловича и блокирует Константина. Наконец, проскользнувший через караулы Паскевича гонец доставил известия о происшедших в Варшаве событиях. Однако теперь мнения стали разделяться… Определенная интрига существует со стороны императрицы-матери, несмотря на ее преклонные года. К ней сильно прислушивается генерал-губернатор Милорадович. Разумеется, генерал Евгений Вюртембергский также стоит за нее. Она может поддержать и старшего цесаревича, но может склониться и к тому, чтобы договориться с тем из сыновей, который находится ближе и, как она считает, по возрасту будет более подвержен ее влиянию. Хотя лично я сомневаюсь, что на него может воздействовать такая слабая вещь, как сыновье почтение.

– А гвардия?

– Гвардия колеблется. Генерал Нейгардт явно принял сторону младшего цесаревича. Генерал Воинов фактически отстранен, Потапов мало что может… Командиры полков разделились ввиду щедрых посулов, и, думаю, не только посулов Николая Павловича. В некоторых из полков, правда, есть офицеры, которые могут заменить командиров, – но это уже почти бунт… Чтобы войти в подробности этого, могу посоветовать вам сойтись с моим адъютантом князем Евгением Оболенским. Он введет вас в курс дел и скажет, где вы сможете быть полезны. – Генерал дал ему адрес.

– Остерегайтесь шпионов – я говорил Милорадовичу, что Николай перекупил начальника тайной полиции Фогеля, но он глух к предостережениям… – Генерал махнул рукой.

– Примите почтение, Карл Иванович! – Майор поднялся.

Оболенский квартировал в Аптекарском переулке, в доме Сафанова, рядом с казармами лейб-гвардии Павловского полка. Здесь Петр и нашел его. Перед собой гость увидел русоволосого молодого человека среднего роста, с высоким лбом, овальным лицом, обрамленным баками, плотно сжатыми губами и решительным выражением глаз. На нем было коричневое статское платье. Поручик Финляндского полка был лишь на пару лет моложе майора. Но друг друга они не знали. Увидев великана в статском, но с военной выправкой, Евгений Оболенский принял гостя за переодетого жандарма и напустил на себя решительный вид. Но заблуждение быстро рассеялось, ибо Петр передал ему пожелание Бистрома.

– Хорошо, – быстро среагировал молодой князь, – вы остановились где-нибудь?

– Нет еще.

– В гостиницу вам нельзя, узнают. Наверное, лучше, если вы поселитесь на квартире у знакомого.

– Боюсь, что успел растерять близких друзей в Петербурге за последние десять лет, не считая тех, которых не хотел бы подвергать риску.

– Сегодня у нас важное совещание на квартире у Рылеева. Там кого-нибудь найдем, – решил князь. Он слегка шепелявил – последствия дуэли на шпагах.

…Ввечеру Петр явился к трехэтажному дому на Мойке, номер 72, с полуколоннами на втором этаже, принадлежащему Русско-Американской компании. Компания эта, учиненная в екатерининские времена промышленниками Кусовым и Барановым, приносила акционерам и Кабинету немалые доходы от продажи аляскинских мехов. Однако с той поры, как в новом договоре с англичанами покойный государь, по сути, узаконил браконьерство сынов Альбиона из Канады и их более южных соседей-американцев, дела пошли значительно хуже. Руководство компании не могло ожидать улучшений от цесаревича Николая, которого упорный слух связывал с проанглийской партией.

Встретившись у входа в дом, Петр с Евгением Оболенским вошли в подъезд. Перед тем как войти, гвардейский поручик вкратце объяснил Ломоносову, в какую компанию они вольются:

– Это общество было создано офицерами с целью продвижения идей прогресса в Отечестве, улучшения положения в армии и флоте, отчего и называется Союзом благоденствия. Среди них были и несколько людей, идеи которых казались дельными и покойному государю; и некоторые из них, упавшие на благодатную почву, нашли свое применение… Иногда и свыше спускались мысли, которые надо было обсудить и предположить возможные последствия… Но сегодня здесь не только сочлены общества, но и своего рода делегаты…

Они постучались в квартиру Рылеева, делопроизводителя компании. Дверь открыли, и, пройдя в прихожую, они оказались в нескольких задымленных комнатах. Тут находилось около сорока человек военных и штатских, громко говоривших и споривших друг с другом. Все стулья и диваны были заняты. Длинный стол в гостиной украшали длинногорлые бутылки токайского и блюда с закусками. Это Трубецкой и Рылеев пожертвовали присланными им гостинцами.

Многие курили, отчего под потолком плавали облака сизого дыма. Военные принадлежали ко всем родам войск, по преимуществу к гвардейским частям. Кое-кого Петр знал лично или видывал когда-то. Однако генералов среди них не наблюдалось, и лишь несколько присутствующих имели хотя бы чин полковника или подполковника – среди таких явились уже знакомый Петру князь Сергей Трубецкой, известный всей армии своей храбростью Александр Булатов, какой-то полковник Преображенского полка с костромской физиономией, да еще носатый инженерный подполковник, в котором не без удивления узнал Петр аракчеевского чиновника по особым поручениям, члена совета по Военным поселениям Гавриилу Батенькова.

Зато в избытке присутствовали тут штабс-капитаны, поручики и подпоручики, флотские капитан-лейтенанты и даже мичманы. Однако, как вскоре выяснилось, малые чины не мешали многим из них состоять адъютантами видных лиц, которым, вероятно, неудобно было являться сюда самим в опасении шпионов. Собрание же малых и средних чинов у Рылеева вряд ли вызвало бы столь же пристальный интерес.

Поручик Оболенский и слегка одутловатый подпоручик Ростовцев были адъютанты начальника гвардейской пехоты Бистрома;

штабс-капитан Александр Бестужев – адъютантом командующего Вторым корпусом Евгения Вюртембергского;

мичман Петр Бестужев – адъютантом военного губернатора Кронштадта, адмирала Антона Васильевича Моллера, брата начальника штаба Флота;

о капитане Александре Якубовиче, кавказском герое и бывшем гвардейце, известно было, что он крайне дружен с Милорадовичем, генерал-губернатором столицы, и является его доверенным лицом;

подполковник Батеньков, будучи в фаворе у Аракчеева, имел влияние больше генеральского и еще недавно соперничал с генералом Клейнмихелем. Правда, с отстранением своего патрона от дел он потерял в весе;

отставной подполковник Владимир Штейнгель явно представлял лукавого царедворца Сперанского;

бывший же поручик Кондратий Рылеев, энергичный двигатель многих мероприятий, направленных на пользу мощной Российско-Американской компании, был человеком адмирала и сенатора Николая Семеновича Мордвинова, а в определенной мере – и вдовствующей матери-императрицы Марии Федоровны, главной акционерки. Вся его квартира, стены которой были увешаны картами отдаленных российских окраин, а шкафы и бюро были забиты торчащими оттуда бумагами, казалось, была средоточием деятельной мысли, направленной на упрочение и развитие сил России на дальних рубежах.

Глава 24
Счет полкам

Сейчас именно невысокий большеглазый и романтически красивый поэт Рылеев взял слово:

– Господа, собрались мы в этот трудный для Отечества час не сами по себе, но как представители сил и войск государства Российского! Нашей необъятной стране угрожает распря, и столичная гвардия должна дать пример верности законному государю-наследнику Константину Павловичу! Между тем есть достоверные сведения, что на послезавтра, на четырнадцатое декабря, назначена переприсяга Николаю Павловичу. Если мы не предпримем действий, столица покроет себя позором предательства по отношению к законному наследнику престола!

– Господа, но какими силами мы располагаем? И насколько мы получим поддержку по России? – раздался трезвый голос преображенского полковника.

В это время князь Оболенский громко представил своего спутника:

– Майор Ломоносов, от государя Константина и от командующего Второй армии.

Все присутствующие повернулись как по команде и горячо приветствовали вновь прибывшего. Его появление было точно ободряющий глоток свежего морозного воздуха.

– Господа! – возвысил тут голос Трубецкой. – Майор привез известие о том, что Вторая армия выступает за государя Константина! Под Киевом за нас еще два пехотных корпуса! (От этого заявления Петра покоробило, ибо он знал, что наверное за них выступит со своим корпусом лишь князь Щербатов, и то – лишь при подходе войск Второй армии.) Мы обязаны своим выступлением подать общий сигнал всей России!

– Но если командующие решатся прямо действовать в пользу Константина Павловича, вопреки золоченой придворщине, будут ли послушны этой команде гвардейские войска? – спросил носатый Батенков, поправляя очки. – Ведь младшие великие князья – командиры пехотных дивизий, а кавалерией командуют их клевреты, Бенкендорф и Чернышев. Может быть, лучше, подняв части, какие удастся, выйти из города на Пулковские высоты и ждать подхода поселенных войск?

– Вы совершенно правы в своих сомнениях, батенька! – заговорил обладатель костромской физиономии, невысокий желчный полковник Иван Шипов, батальонный командир Преображенского полка (брат его, генерал-майор Сергей Павлович Шипов, был полковым командиром семеновцев и бригадным начальником). – Известно ли вам, господа, что Николай обработал всех бригадных и полковых командиров гвардии? Наобещал всем с три короба, если он возьмет верх, – но все ведь исполнит, и это знают! Гвардейская конница вся за него, тут и говорить нечего, – если выйдем за город, они нас на капусту порубят! Артиллерийские начальники – тоже за Николая, да и пехотные – через одного. Пока подойдет хоть одна поселенная дивизия, от нас ничего не станет! Что же до подхода частей с юга – трудно сказать, через сколько недель они до нас доберутся. Но на самого Константина Павловича нам рассчитывать не приходится – польскую границу корпуса Первой армии блокировали надежно – это не мне вам объяснять!

– Здесь есть представители полков, и они могли бы разъяснить, смогут ли поднять свои части вопреки воле командиров и привести туда, где над ними возьмет главенство старший начальник, – сказал Трубецкой. – Поскольку ясно, что действие ограничится городом, я полагаю, что это только пехота?

– Хорошо, давайте приступим к рассчету сил, – тут же предложил Рылеев. – Итак, какова численность гвардейской пехоты, на которую можно положиться? Первая дивизия. Господин Шипов, Сергей Павлович дает нам свою бригаду? – повернулся он к преображенскому полковнику.

– Брат уже говорил вам, что выйдет на позиции во главе своих семеновцев, но решительные действия зависят от вас, – ответил слегка раздраженно Иван Шипов. – Нынешние семеновцы – не те, которых раскассировали четыре года назад по дальним гарнизонам после шварцевского бунта, это бывшие армейские гренадеры. Командиры же Лейб-гренадерского полка и Гвардейского экипажа преданы Николаю, и от них должно сразу избавиться, когда будем поднимать их полки. Каперанг Качалов, начальник экипажа, вообще бывший флагманский капитан Николая Павловича.

– Хорошо, тогда перейдем к полкам. Кто от лейб-гренадер?

– Мы, – поднялись два поручика, сидевшие поодаль друг от друга: невысокого роста, с холеными бакенбардами батальонный адъютант (Ломоносов с ухмылкой подумал, что, должно быть, выпускник пажеского корпуса). И второй, ротный командир – с умным открытым лицом, русоволосый, с торчавшими в стороны усами.

– Мы ручаемся, что полк будет поднят, – продолжил первый из них. – Но должен явиться человек, который поведет его. Присутствующий тут полковник Булатов, бывший наш батальонный, будет встречен солдатами с преданостью.

– Благодарю, господа Панов и Сутгоф. Полковник Двенадцатого егерского Булатов станет во главе гренадер.

– Гвардейский экипаж?

Встали братья Бестужевы – Николай, худощавый капитан-лейтенант с симпатичным лицом, и Петр, юный мичман.

– Поднимем, и все младшие офицеры нас поддержат.

– Хорошо. Теперь первая бригада дивизии? Господин Шипов?

– Исленьев, наш преображенский командир, сомнителен, – вынув трубку изо рта, ответил полковник. – Могу ручаться только за свой второй батальон, и то – пойдем вслед за остальными, не иначе. Впрочем, князь Трубецкой как наш полковник мог бы стать на челе полка… – Трубецкой, однако, промолчал.

– Московский полк?

– Генерал-майор Фредерикс – бывший адъютант Николая, и будет за него, но полк мы поднимем, – подал голос смугловатый подпоручик в форме Московского полка, лицом похожий на моряков Бестужевых.

– Хорошо сказано, брат Михаил, – заметил штабс-капитан Александр Бестужев, четвертый из братьев [14]14
  Впоследствии он прославится как батальный писатель под именем Бестужева-Марлинского и двенадцать лет спустя погибнет в деле у мыса Адлер.


[Закрыть].

– Да, мы ручаемся! – Рядом с Михаилом Бестужевым стоял щеголеватый штабс-капитан в форме московского полка, с упрямым высоколобым лицом честолюбца. – Князь Щепин-Ростовский, если кто меня не знает!

Эти двое были в полку ротными.

– А что вторая дивизия?

Поднялся красивый штабс-капитан с романтическим смугловатым лицом, мундир которого украшали аксельбанты штаба Гвардии:

– В третьей бригаде Измайловский и Павловский полки, командиры заменены Николаем с получением им дивизии, новые полковники, Симанский и Арбузов, лично ему преданы, – доложил он.

– Вам, Муравьев, как квартирмейстеру дивизии, виднее, – заметил неугомонный Шипов (поднявшийся был Никита Муравьев, сын сенатора).

Муравьев продолжил:

– По моему мнению, Павловский полк, которым недавно командовал покойный брат генерала Бистрома, можно будет отнять у командира. Возможно, и Измайовский полк. Но Саперный батальон – николаевская личная гвардия, верен только ему.

– Измайловским полком когда-то лично командовал сам Николай, и солдаты могут охотно ему поддаться, – опять заметил Шипов. – Всю бывшую николаевскую бригаду не следует рассматривать в активе.

– Ерунда! – размахивая руками, вскочил смуглолицый капитан в темно-зеленом мундире Нижегородского драгунского – единственного регулярного кавалерийского полка на Кавказе. Его голову перебинтовывал черный платок – это был знаменитый бретер и кваказец капитан Якубович. – Они меня знают! Я выступлю перед ними и поведу их именем генерал-губернатора Милорадовича!

– Отлично, согласны! – раздались голоса, не желавшие выслушивать его очередную патетическую речь. Успокоенный поддержкой, Якубович сел.

– Четвертая бригада? – продолжился опрос.

Теперь подал голос Оболенский, так и оставшийся стоять за неимением сиденья:

– Егерский, свой старый полк возглавит лично Карл Иванович.

Опершийся на спинку стула Ростовцев сильно вздрогнул, но никто не обратил на это внимания.

– Финляндцы? Полковник Моллер берет на себя финляндцев? – нетерпеливо спросил стоявший доселе молча Трубецкой.

Поднялся светловолосый поручик с русыми бакенбардами и ответил с небольшим немецким акцентом:

– Ротный барон Розен. Александр Федорович со своим вторым батальоном будет дежурным по караулам Зимнего и по первому отделению – у Адмиралтейства. В кордегардии дворца будет находиться одна из его рот, но сам он, по его словам, сможет содействовать нам лишь, когда наши силы подойдут к Зимнему. Он в нашем успехе не уверен. Но я говорил со своим командиром, полковником первого батальона Тулубьевым, и ручаюсь, что батальон будет поднят.

– Благодарю, – Трубецкой кивнул и прошелся вдоль стола, как бы переняв председательство у Рылеева. Как военный теоретик, полковник был среди присутствующих наивысшим авторитетом.

– …Значит, ставку делаем на действия в городе, – заметил он. – Здесь конница не так страшна, а о том, чтобы у неприятельских пушек не оказалось зарядов, должны позаботиться наши артиллеристы и моряки…

– За своих – ручаюсь! – вскочил молодой штабс-капитан в гвардейском конно-артиллерийском мундире.

– Хорошо сказано, господин Пущин!

– Итак, господа, обобщим. Как я понимаю, точно нам можно рассчитывать на шесть полков и два отдельных батальона, то есть шесть целых полков и экипаж, и один полк под вопросом. Тогда у нас более десяти тысяч солдат. Что же, этого может хватить. Вопрос в том, сколько войск будет у противника и сможем ли мы действовать так, чтобы опередить его?

Глава 25
Диспозиция

– Итак, господа, теперь я предложу план, составленный штабною крысой в моем лице. – Трубецкой шутовски наклонил голову.

– Прежде всего, можно ли твердо рассчитывать на обещание Михаила Андреевича возглавить войско? – обернулся он к Якубовичу, известному приятелю генерала Милорадовича.

– Так точно, он выедет к войскам, когда они будут находиться в сборе.

– Кроме того, опальный предшественник генерала Потапова, генерал Меншиков, согласен возглавить мобилизованные поселенные войска. И наместник Финляндии генерал Закревский также поддержит нас своим войском в случае успеха, – быстро сказал Рылеев.

Трубецкой едко усмехнулся:

– Как же-с… О политической храбрости Арсения Андреевича Закревского все наслышаны…

Затем он продолжил:

– До вступления генерала Милорадовича в командование войском, я предлагаю создать временный штаб. На себя возложу обязанности начальника штаба. Вы согласны?

Единодушное «да» прозвучало в ответ.

– Тогда я назначаю помощников – полковник Булатов как военный начальник…

Эти слова были встречены одобрительными возгласами: полковник Булатов был известен своей храбростью еще с 1812 года, когда под градом вражеской картечи брал со своей ротой вражеские батареи, все время впереди своих людей, увлекая их за собой.

– …Капитан Якубович как представитель генерал-губернатора. – Недавние подвиги Якубовича на Кавказе также были на слуху.

…поручик Оболенский – как представитель командира Гвардейской пехоты.

Предлагаемая диспозиция такова:

– во-первых, полковник Булатов, как бывший гренадерский офицер, поднимает лейб-гренадерский полк и берет Петропавловку. Его заместитель – Панов. Комендант крепости Сукин не сможет оказать серьезного сопротивления, если не будет заранее оповещен. Однако если одного полка для плотного занятия крепости будет мало, к нему присоединяется с Васильевского острова Финляндский полк или хотя бы та его часть, что поднимет барон Розен. Это необходимо совершить в первую очередь;

– во-вторых, капитан Якубович, коль он гарантирует успех, возглавит Измайловский полк и идет брать Зимний дворец. При этом следует категорически ограничиться плотной внешней блокадой дворца и ни в коем случае не пытаться брать его штурмом, чтобы не пострадало царское семейство. Надеюсь, рота финляндцев под началом Моллера окажет вам посильную помощь;

– в-третьих, Гвардейский экипаж под командой братьев Бестужевых должен занять позицию, господствующую над Исаакиевской площадью: новый собор. Он берет под контроль Сенат. Сенат – верховный орган в отсутствие государя, он должен освятить наши действия. Сенаторы должны призвать законного государя-наследника немедленно явиться в Санкт-Петербург и взять власть, ему предназначенную. Этим я прошу заняться господ Рылеева, Муравьева и Пущина, как вхожих в эти круги. Вам окажет содействие в переговорах с сенаторами обер-прокурор Краснокутский;

– в-четвертых, Московский полк под командой Бестужева и Щепина-Ростовского должен идти в конно-артиллерийские казармы на Литейную и забрать с собой конную артиллерию. Возможно, удастся присоединить к себе и пешую артиллерию. После этого полк движется на Сенатскую площадь. Здесь вы ожидаете главнокомандующего Милорадовича. Семеновскому и Егерскому полкам надлежит подтянуться туда же, но расположиться на внешнем периметре, чтобы не допустить охвата наших войск неприятелем. Семеновцы, чьи казармы ближе расположены, должны сыграть в случае необходимости роль резерва при блокаде Зимнего дворца.

– Я, как бывший кавалергард, предлагаю поговорить с кавалергардами – может быть, их удастся задержать в казармах? – предложил Ломоносов.

– Я поддерживаю! – вскочил русоволосый кавалергардский поручик, едва ли не единственный представитель кавалеристов – этой гвардейской аристократии.

– Отличное предложение, майор, – ответил Трубецкой. – Поручик Анненков, раз поддерживаете, так окажите майору возможное содействие. Затем Трубецкой продолжил:

– в-пятых, капитан-лейтенант Торсон, прошу вас организовать поддержку со стороны экипажей Кронштадта.

Светлоголовый потомок викингов, поднявшись, кивает головой.

– Граф Коновницын назначается связным.

Поднялся красивый юноша в мундире подпоручика со знаками Училища колонновожатых [15]15
  Созданная Н. Н. Муравьевым кузница армейских кадров позднее превратилась в Академию Генштаба.


[Закрыть]. Петр Коновницын был старшим сыном покойного военного министра, героя 12-го года. Юношеская красота его, казалось, предвещает раннюю смерть (он дожил лишь до двадцати семи лет и умер, служа на Кавказе).

– Теперь о печальной предосторожности. – Здесь Трубецкой заставил всех насторожиться. – В случае военной неудачи все отступаем в направлении на новгородские военные поселения. Там Гаврила Степанович гарантирует нам поддержку поселенных войск. С его слов, отстраненный Аракчеев дал на это добро.

Носатый Гавриил Батеньков согласно кивнул.

– Главным образом – Третья гренадерская дивизия, как это было предусмотрено еще мобилизационным планом, составленным по приказу покойного Александра Павловича на случай беспорядков в столице.

Кроме того, должен вас немного подбодрить, – добавил князь Трубецкой. – С нами генерал-майор Павел Петрович Лопухин, командир первой бригады Первой уланской дивизии, приписанной к Гвардейскому корпусу. Таким образом, за городом у нас будет и кавалерия, господа!

Последнее замечание было встречено одобрительными возгласами.

– Итак, выступаем четырнадцатого декабря, послезавтра, в восемь утра. Помните, ситуация такова, что вы можете после воцарения государя Константина стать командирами тех полков, или, по крайности, батальонов, которые поведете в бой! С богом, господа! – подытожил он.

Ломоносова во всем происходящем не очень приятно поразила одна вещь. Здесь планировали действия с гвардейской уверенностью, что они всегда застрельщики и армейские части будут за ними. Между тем в Санкт-Петербурге находились и гарнизонные части, такие старые пехотные полки, как Ништадский или Белозерский. Смена их в гарнизоне происходила раз в год, и можно было привлечь людей оттуда: это ведь вам не поселенные войска, где в полку боевые только первые два батальона. Но об этом никто не задумался.

Заключительное слово взял Рылеев:

– Братья! На нас будет смотреть вся страна! Сможет ли правление на Руси передаваться законным образом, или несчастный император Павел был трагическим исключением в цепи переворотов, на которые от века обречена матушка Россия? Пусть успешных, но беззаконных и подающих пример беззакония и самоуправства всей толпе невежественных чиновников и самодурственных бар, коим выдан на расправу безмолвствующий русский народ! Мы должны подать нашей России пример! Законный царь даст добрые законы нашему Отечеству!

Ответив усталой овацией поэту, присутствующие начали расходиться. Завтра предстояло еще многое подготовить к выступлению.

Мало кто обратил внимание, как романтически красивый поэт Рылеев отозвал в сторону отставного артиллерийского поручика Петра Каховского, игравшего при нем роль адъютанта.

– Петр, я хочу спросить вас, – мы все готовимся встать за нового русского императора, а готовы ли вы на жертву для него?

– Какую? – спросил худой, остролицый, измотанный невзгодами Каховский.

– Его противник должен пасть – это освободит Россию от междуусобия. Повторите подвиг немца Занда.

– Нет, я не возьмусь за это, – покачал головой Каховский. – Если только столкнемся в бою, тогда это будет не бесчестно.

– Вряд ли, мой друг, вы столкнетесь с принцем, который двигает дивизиями, – заметил несколько раздосадованный поэт.

Ломоносов этого разговора не слышал. Однако в большой квартире делопроизводителя Русско-Американской компании нашелся лишний диван, на котором его разместили новые друзья, прежде чем распрощаться. Он спал как убитый.

На следующий день было ясно и холодно, под ногами весело похрустывал снег, и не верилось, что через день наступит время возможного кровопролития на улицах города.

Часам к десяти подтянутый, красивый, в парадном мундире, Михаил Андреевич Милорадович появился на квартире своего знакомого, директора Театральной школы Аполлона Майкова, где его уже ждал Якубович. В этом же доме, этажом выше, на третьем, жила любовница генерала, танцовщица Екатерина Телешова, и Милорадович был в отличном настроении после встречи с ней.

Когда Якубович отчитался перед ним о совещании, Милорадович задумался на минуту:

– Вот что, Саша – Измайловский полк под начало не бери.

– Но я же слово офицера давал! – воскликнул Якубович.

– А ничего. Не надо Зимний брать, не дай бог пострадает кто. Проще поступим. Матушка-императрица обещала договориться. Войска выстроим, я выеду к ним – он и слова не скажет.

– А крепость?

– А вот ее пускай берут. На всякий случай… – генерал Милорадович, черногорец, был весел и добродушен, отважный до безумия, он не был искушен в том деле, которое, с редкой осведомленностью, описывал флорентиец Николо Макиавелли…

Веселая компания уселась за стол, а вскоре к утренней попойке присоединился и драматург князь Александр Шаховской, частый собутыльник Майкова и Милорадовича…

Между тем накануне вечером, после того как закончилось совещание, в кабинет цесаревича Николая постучался подпоручик Яков Ростовцев якобы с пакетом от Бистрома. Его впустил адъютант Адлерберг. Прочитав письмо, в котором сообщалось, что против цесаревича готовится выступление утром четырнадцатого декабря, Николай приказал Ростовцеву подойти и, вперяясь в него взглядом, спросил:

– Вы говорите правду?

– Так точно. – Глаза Ростовцева излучали преданность и затаенный страх.

– Я вам верю! – Николай привлек предателя к себе и предложил ему присесть на стул напротив. – Теперь рассказывайте подробнее…

Подпоручик изложил в общих чертах план выступления, однако, как уверял позднее тех, кого предал, не назвал ни одной фамилии. Впрочем, одну, вероятно, назвал. Ибо, когда он упомянул планируемый захват Петропавловской крепости, чьи пушки смотрели на дворец, цесаревич впился в его лицо огненным взором и задал вопрос:

– Кто?!

И полковник Булатов был принесен в жертву.

Ростовцев также оказался в курсе тайных переговоров с императрицей-матерью и того, что в этом лагере стремятся уладить дело миром… Он не сделал, конечно, предположения, что одна рука в этом лагере управляла Рылеевым, а другая – им, Ростовцевым…

– Благодарю вас, подпоручик! – Николай обнял Ростовцева. – Вы – спаситель Отечества! Думаю, когда дело свершится в нашу пользу, вам надобно поменять место: вы будете назначены адьютантом к брату.

– Благодарю, ваше величество! – Сын директора училищ столичной губернии преданно припал устами к сиятельной длани.

– Теперь ступайте! – Николай отправил изменника восвояси. Он немедленно вызвал генерала Бенкендорфа, и они стали обсуждать план контрудара. Николай Павлович был уже осведомлен о том, что происходит на юге, и понимал, что, если не взять под контроль ситуацию в столице, он может потерпеть фиаско. А оно только в лучшем исходе кончится бессрочным домашним арестом.