Текст книги "Однолюб (СИ)"
Автор книги: Максим Колпачёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Кто-то дернулся, кто-то нет. Но через три секунды, следуя приказанию начавшего говорить комиссара, все «красные», как один, снова взяли прицел.
А ещё мгновение спустя священники упали...
Лишь огромным усилием воли Роман не закричал. Душу рвало так, будто там, на городском пустыре, расстреливали не безымянных, никогда доселе не видимых им людей, а его родственников, друзей, родных... Будто это происходило не много десятилетий назад, а непосредственно в этот миг, прямо сейчас!
И надо же было так выйти, что именно тогда в стекло, за которым сидел пристав, требовательно постучали!
– Паспорт, – с трудом сказал Роман, пытаясь взять себя в руки. Видения-то пропали, но то, что творилось внутри...
– Дык нету паспорта, друг, – склонившись к окошку, доверительно сообщил какой-то мужик, – забыл я, понимаешь. Может, пропустишь так? Мне в шестнадцатый кабинет, на секунду всего. К Любовь Ивановне, она в курсе. Что не вру сможешь сам посмотреть, отсюда ведь дверь шестнадцатого хорошо видна...
Роман молча ткнул пальцем в табличку, оповещавшую, что вход в здание Суда строго по паспортам. Честно говоря, приставы частенько пускали, конечно, и так – если видели, что человек адекватный – но сейчас подобного желания не возникало...
Мужчина покосился на табличку, как-то невнятно качнул головой, и снова склонился к Роману.
– Ну слушай, действительно забыл документ. Будь человеком, а? Отсюда же всё видно прекрасно. Вон шестнадцатый кабинет, вот он я... Я раз пятнадцать уже здесь бывал – куда я денусь-то, а?
– Нет, – кратко ответил Роман.
– Блин! Ну позвони в шестнадцатый тогда! Скажи про меня. Любовь Ивановна подтвердит! Если надо то даже встретит, полагаю...
– БЛ...ДЬ!!! – Роман сам не понял, как оказался на ногах, – ТЫ ЧТО, ТУПОРЫЛЫЙ, А?! ВАЛИ НАХЕР ОТСЮДА, МУДАК!!! Здесь, – парень ткнул кулаком в уже упоминавшуюся табличку, – написано, что вход только по паспортам!!! Здесь НЕ написано, что, если кто-то забыл свой долбанный паспорт, то пристав должен звонить туда, куда ему скажет мудак, забывший паспорт!!! Или я не прав?! А?!
Мужичок отшатнулся, примирительно поднимая руки ладонями вверх. Желание уговаривать о проходе он, кажется, теперь потерял...
С трудом заставив себя замолчать, Роман сел. Его трясло. Злоба, как и в прошлый раз, нахлынула внезапно. И виноват в этом, конечно, был не тот мужичок, он лишь послужил катализатором. Виновато в этом было... всё. Да-да, именно так: всё вместе. Наташа с дурацкими отказами, расстрелочные команды восемнадцатого года, тупая, в своем непонимании, Света... Да и вообще – ВСЁ. Всё было как-то неправильно, как-то не так... Роман чувствовал это всем существом – сознанием, и тем, что скрывалось за ним, ощущал каждой клеточкой послушного тела... Вокруг расстилалась какая-то глобальная, просто гигантская неправота.
Но вот в чем именно?
Если бы пристава об этом спросили, он, к сожалению, не дал бы ответ...
– Ром, – появился рядом Андрюха, коллега с соседнего поста, – ты, наверно, устал. На людей чуть не кидаешься... Давай я тебя подменю. А ты иди на четвертый, посиди. Там как раз освободилось сейчас... Вариант?
Роман молча кивнул и поднялся. Разговаривать не хотелось, но он был благодарен Андрею. Если уж чего приставу и хотелось сейчас, так это покинуть осточертевший пост. Он был отнюдь не уверен, что выдержит ещё одного такого же мужичка...
Пост номер четыре располагался уже на втором этаже. А это большая разница. Во-первых, людей было меньше на порядок, а то и два. Во-вторых, собственно, никого не надо ни на что проверять. Единственное требование – следить за обстановкой. То есть тем же самым порядком. Который, как известно, в суде не так уж часто и нарушают...
Роман удобно расположился на синем стульчике «для персонала». Волны внутренней ярости ещё не опали, но, потихоньку, начинали стихать... Покопавшись, мужчина достал электронную книжку. Чтение было именно тем, что могло помочь восстановить душевное равновесие сейчас – и пристав, конечно, об этом знал...
Тем более что и произведение было вполне, как говорится, под стать. «Походы и кони» Мамонтова Сергея Ивановича. Автор, прапорщик, позже поручик ушедшей в прошлое Армии, лично прошёл сквозь весь ураган Гражданской, воевал в артиллерийской бригаде, оказался в эмиграции – и только потом начал писать. Роман всегда предпочитал тех, кто видел случившееся сам. Их образы оказывались эмоциональней и красочней, а мысли – откровенней, честней.
Единственное, что жгло пристава, так это то, что его прадед, герой Второй Отечественной и Гражданской войны, так и не удосужился хоть что-нибудь написать. За эти, существуй они в действительности, мемуары, Роман отдал бы, наверное, всё. Но нет. Быть может, оттого что умер слишком рано (всего-то в двадцать восьмом!), быть может, почему-то ещё, но единственное, что оставил прадед – это несколько писем-записок, не предназначенных к отправлению вообще...
Вздохнув, пристав погрузился в чтение...
* * *
Ужин у деда – такое событие, на которое Роман не любил ходить никогда. Но всё ж посещал. Да, неохотно, но зато без пропусков, почти всегда. В конце концов, там собиралась семья...
Сегодняшний день не составлял исключения. Работа-дом-ванна... вперед ша-а-агом марш! Ровно в 19-30 пристав уже вдавливал кнопку дверного звонка.
Всё было as usual, то есть, по-простому, как обычно, всегда.
Во главе стола, само собой, сидел дед. В свои восемьдесят он выглядел весьма и весьма... Должно быть, глядя в эти голубые, сохранившие пламя глаза, незнающий человек никогда бы не подумал, что их обладатель, оказывается, воевал. Причем не когда-либо, а начиная с сорок второго, столь далекого, покрытого мраком, кровавого... Он сохранился на удивление хорошо, дедушка Романа. Даже морщины на лице и руках выглядели немного странно... Как-то мужественно, что-ли. Почтенно... Сложно сказать. Но не так, как должны выглядеть морщины обычного восьмидесятилетнего старика. Совсем не так.
Олег Андреевич редко выходил из дома, совсем не гулял. Но, при этом, сохранял потрясающую память и ясность ума. И был политически активен – даже сейчас. Состоял в местном отделении КПРФ, хотя собраний, конечно, не посещал. На стене над кроватью держал стандартный для коммунистов плакат...
По правую руку от себя Олег Андреевич сажал Аньку – любимую внучку, сестру Романа. Ей стукнуло только двадцать четыре, она была живой, красивой и яркой девчонкой. Никогда (до замужества) не имела недостатка в поклонниках, со всеми находила общий язык. Они отлично общались с Романом, а в бытность школьниками пристав всегда оберегал её, защищал... Но вот новоявленный муж Аньки – Игнат – мужчину откровенно уже раздражал.
Он тоже здесь был – мордатый, самоуверенный хряк. Преуспевающий менеджер средней руки – скорее всего, уместней определить именно так. Он не был тупым, этот толстощекий, стриженный под машинку Игнат... но только и умным его вряд ли кто-то рискнул бы назвать. И уж тем паче человеком, имеющим настоящее образование, широкий кругозор... Роман никогда не мог понять, что именно нашла в таком придурке его действительно неглупая, начитанная сестра. Что могло быть у девчонки общего с данным свином? У неё ведь, мужчина знал, хватало поклонников куда лучшего класса...
Но парадокс: при всём этом, смотря на Игната, Роман чувствовал лишним не его, а себя. Это было непонятно, это было неприятно. Это жгло. В этом была спрятана какая-то странная, страшная боль...
Но всё было именно так.
На другой стороне стола сидели родители: Николай Олегович, отец Романа и Аньки, Ольга Ивановна, мать. Сейчас они жили в посёлке за городом, но, когда дед всех звал, приезжали неизменно. Они... они были обычными. Просто мама и папа, как у всех. Никогда не ссорились, любили друг друга, своих детей...
«Интересно, – подумал Роман, – а ведь Игнат им, похоже, нравится. Не на словах – тут-то понятно как раз. Действительно нравится. Дикость конечно, но в тоже время и факт. Два года вполне достаточно, чтобы в таком убедиться... Неужели я здесь единственный, кто не переваривает эту свинью?!»
«Хотя стоп. Не так. Есть ещё один человек. Это... мой дед!»
С каким-то внутренним изумлением, Роман поднял взгляд. Олег Андреевич что-то говорил своему сыну, для достоверности рубя воздух ладонью. Прямо как знатный оратор перед собравшейся под трибуной толпой, – по крайней мере, у самого пристава возникла именно такая ассоциация...
«Точно! Дед! Он и здоровается с ним небрежно, куда небрежней, чем даже со мной, и явно доволен, если Анька появляется здесь одна. Старается не обращаться к Игнату в разговоре... Да много чего на самом деле. Игнат, понятно, туповат, чтобы заметить... но вот сестра... Она конечно понимает – тем паче, кто знает деда лучше, чем она? Интересно, что Анька думает на этот счет?.. И, – вдруг неожиданно родилась ещё одна новая мысль, – что она думает насчет меня? Ведь тоже же видит, как я к мужу её законному отношусь...»
Как-то само-собой вспомнилось, что по-настоящему откровенно Роман не разговаривал с сестрой три года – примерно с того момента, как на горизонте нарисовался Игнат...
– Роман! – отвлёк от размышлений мягкий голос матери, – хватит молчать! Скажи что-нибудь тоже...
– По поводу? – автоматически откликнулся пристав, обводя взглядом всех сидящих.
Он слишком ушёл в себя, прослушал, о чем говорят...
– А ему лишь бы книжки дурацкие читать, – ехидно заметил отец, – зачем разговаривать? Даже работу себе под стать подобрал – красный диплом, а по сути просто охранник! Главное чтобы можно было ничего не делать, сидеть себе да читать.
«Ну началось...»
– И что? – устало спросил Роман, – с каких пор чтение грехом стало?
– Не становилось! – неожиданно грозно произнес отец, – но всему меру знать надо! Тебе двадцать семь лет, а у самого ни шиша!.. Сколько там у тебя зарплата? Десять тысяч? Вот посмотри хоть на Игната!
– И что Игнат? – спросил Роман, уже заранее зная, что услышит в ответ, – много зарабатывает?
– Да! Игнат много зарабатывает! Именно! Может он и не знает когда началась твоя любимая Первая Мировая Война, но он – мужик! Он зарабатывает, содержит жену...
– Почему не знаю, Николай Олегович? – встрял обсуждаемый муж Аньки, – обижаете! В конце девятнадцатого века она началась! Я что, в школе не учился по-вашему?
В этот момент Роману сильно захотелось высказать ВСЁ, что он думает об Игнате, но пристав сдержался.
– Коль, успокойся, – подала голос мама, – кому какое дело-то? Роман нормально живёт, зарабатывает...
– Мне есть дело! – рявкнул в ответ папаша, – мне, понимаешь?! Одно дело, когда я вижу Аню с Игнатом, а другое... Ром, что дальше?! Ты как вообще думаешь жену содержать? А? На десять тысяч охранника?! Когда ты в последний раз с девушкой-то хотя бы встречался?!
– Во-первых пристава, – начиная потихоньку вскипать, ответил Роман, – а во-вторых, действительно, хватит. Когда и с кем я встречался, докладывать не собираюсь. Ясно?
– Конечно! Докладывать-то нечего, – хихикнула молчавшая до сих пор Анька, – ты ж до сих пор сохнешь по этой, как её там... Наташе. Заметит даже невооруженный взгляд!
Роман в изумлении повернулся к Аньке. Как говорится уж от кого-кого, но от неё!.. Действительно, давно по душам не общались. Очень давно...
– Ладно, хватит, – негромко сказал глава стола, дед. – Мой внук сам разберется в своих делах.
Удивительно, но под воздействием голоса властного старика все сразу утихли. Включая и отца Романа, и его самого... Несколько секунд висела тишина... а потом разговор потёк по своему обычному, бытовому руслу. Игнат рассказывал, какой навороченный телевизор они купили, Николай Олегович, в свою очередь, всех зазывал на рыбалку. Юмор заключался в том, что удить рыбу, кроме него самого, никто не любил. А отец Романа как раз ненавидел рыбачить один. Порой на этой почве даже возникали небольшие конфликты...
А ещё все пили. Преимущественно пиво – так уж было заведено. Не то чтобы семья Дубровиных спивалась, но ценителей качественного, живого пивка тут хватало. Если точнее, то к таковым относился каждый, кто сидел за столом. Даже дед, несмотря на преклонный возраст, любил пропустить кружку-другую. Что говорить про Аньку, Игната, или Романа с отцом... Ни водку, ни вино, ни, паче того, коньяк, здесь почти что не признавались. Только пиво. Настоящее, живое, свежее пивко. Про себя, в шутку, Роман называл это «Пивным Путчем» – ну, если точнее, мероприятием в память о нём. Но юмор свой, зная отношение деда, разумно держал при себе...
– Слухай, Ромка, – повернулся к приставу поддатый, только что завершивший монолог Игнат, – ты ж это, в истории у нас бачишь?
– Кгм... Ну так, немного, – ошарашенно ответил Роман. Услышать, что Игнат заговорил об истории, это всё равно что... ну даже сложно сказать. Не звёзды с неба, конечно. Но за три года знакомства муж Аньки болтал только о работе, деньгах, мебели и прочих исключительно бытовых проблемах, вещах. Даже про политику – современную политику! – Роман слышал от него всего раза два...
– Короче какое дело, – глубокомысленно продолжил сидящий в пол оборота Игнат, – я тут передачу по телеку смотрел недавно. Анька свалила с подругой гулять, а мне что-то так в лом было, не представляешь. Ну в общем остался. Врубаю ящик – а там про Сталина. Ну типа военная какая-то фигня. Дай думаю посмотрю, прикола ради. И знаешь, так затянуло – просто не встать! Они там ещё до Великой Отечественной начали, как он армию от врагов очищал. Я-то раньше думал что он был типа тиран кровавый, такая херня. Ан нет. Смотрю внимательно, вдумчиво – оказывается всё не так. Армию-то действительно надо было подчистить, во как.
– Мгм. Особенно хорошо чистки сказались на начальном периоде войны, – негромко вставил Роман. Игнат говорил медленно, по пьяному делу растягивая слова. И размахивал кружкой в такт отдельным слогам. Не известно почему, но это здорово раздражало.
– Чё? – не поняв, переспросил муж Ани.
– Ниче. От меня-то тебе что надо?
Сталин. С-сталин. С-с-сталин. Сталь. Кровь. Много крови, много смертей, много стали. Красная тряпка, впитывающая это в себя. Пылающая, словно факел, звезда... Она просто пышит дикой энергией, страшная мощь подавляет любой разум возле себя. Всё просто. Кто не с нами, тот против нас. Кто против нас – тот умирает. Грядут великие потрясения, мир содрогнётся до дна. Их нельзя остановить, от них невозможно бежать. Только встать рядом. Или погибнуть, сражаясь...
С-с-сталин...
Роман почувствовал, что мир вокруг снова меняется. Но не так, как на работе в час дня. Не было мигания, как тогда. Просто вокруг, помимо обычных предметов, стремительно зарождались новые контуры, пока почти невидимые, прозрачные. Будто смотришь на мир сразу с четырех глаз, будто раздваиваешься...
С-с-сталин...
– Ну короче я и хотел спросить, – ничего не замечая, говорил Игнат, – как ты думаешь, правильно это? Ну он не убийца, получается, не тиран. Сталин-то. А?
С-с-сталин...
– Интересуюсь не тем периодом, тебе лучше другого советчика поискать.
Контуры становились резче, сильней. Уже было хорошо видно, что это люди. Они стояли, не шелохнувшись, прямо здесь – между Аней и папой, на месте, где сидел Игнат... Целый строй подтянутых, словно один, солдат. На погоне ближайшего – протяни руку! – огромная буква "К". И шеврон с перекрещенными по-пиратски костями...
В кино так показаны призраки – прозрачные, бесцветные, неразличимые чужим взглядом. Но это были не они. Роман чувствовал, Роман знал. Призраки мертвы. А здесь... здесь находились люди. Настоящие живые люди, точно такие же, как, например, Игнат. Они существовали, дышали. Просто... просто пристав был здесь, а они... они были там...
– Иосиф Сталин – великий человек! – неожиданно громко произнес Олег Андреевич, – он построил нашу страну. Не сомневайся, Игнат. А Роман... Роман врёт, когда говорит что интересуется другим периодом. Он интересуется всем.
Пристав взглянул на деда. Странно, но произнося эту, предназначенную мужу Аньки, фразу, последний смотрел исключительно на своего внука. А в его глазах... в его спокойных, холодных глазах, Роман вдруг отчётливо углядел отблески страшного пламени той багряной звезды... Попав под влияние ЭТОЙ силы, человек, похоже, оставался там навсегда. Красное безумие могло сжаться, спрятаться, отойти... но уже не исчезнуть. Раз затронутые, тёмные струны души не пропадали теперь никогда...
До основанья старый мир разрушим... и новый, кровью, отольем...
СИЛА. Какая же поистине феноменальная сила была рождена тогда. Она взывала к самому страшному, самому злому, к тому что таилось, спрятанное под тонкой пленкой цивилизации, в каждом. Она рвала эту пленку – и вырвавшийся демон жадно рычал.
Насилуй! Убивай! Грабь! Уничтожай!
Кто был никем, тот станет всем! Теперь ты сам – бог, ведь его, Бога – нет! Раздувай пожар!
А Россия... Россия лишь вязанка хвороста, брошенная в костер мировой революции... не думай об этом. Убивай. Для тебя теперь нет границ. Ты всемогущ. Грабь! Убивай!!!
Казалось бы, что может противостоять глубинной сути варварства, заложенной в каждом из нас? Что такое тысяча лет цивилизации против куда более древней, исконной составляющей? Разве возможно устоять, когда на тебя обратила взор Пылающая Звезда?! Но нет. Не всё так просто. Были те, кто сопротивлялся. Были те, кто воевал. Кто не хотел насиловать, те, кто устоял. Те, в ком сохранилось хоть что-то от понятия совести, долга, добра. Они находились сейчас прямо здесь – эти люди, с черепами на кокардах, плечах. Да и другие... много, сотни тысяч других. Где-то там, в бессчетных рядах, был и прадед Романа. Он тоже не поддался красному дурману, тоже устоял.
Цивилизация никогда не сдаётся за просто так...
Неожиданно Романа обуяла злость. На что? На многое. На Игната, задающего идиотские вопросы. На деда, нахваливающего Сталина, но забывшего про брата собственного отца. На самого Джугашвили... на весь их проклятый, богопротивный род. Род, окунувший победоносную, не поверженную на полях сражений Россию в кровь и голод гражданской войны. Род, унесший Русских жизней куда больше, чем вся Первая Мировая Война. Оклеветавший, втоптавший в грязь саму Великую войну, память о её героях и погибших бойцах. Выпустивший на волю столь страшного демона, что перед ним рухнул, не устояв, восьмиконечный крест, символ Христа...
О да, конечно, первый удар нанесли отнюдь не одни большевики. Но именно они добивали. Именно они – они, и примкнувшие к ним ублюдки – разлили по земле Русской кровавое пламя. И Сталин, конечно, не играл главной роли тогда. Но он был с ними. Он прилагал все усилия, чтоб разломать Двуглавого, Российской Империи, Орла. Он действовал, он воевал...
Последствия тех времён расхлебывают и сейчас...
КАК о подобном возможно не знать?! Что за народ, чья историческая память столь коротка?!
...Только сейчас Роман заметил, что практически выкрикивает эти слова в лицо деду – своему старому, восьмидесятилетнему деду, участнику Второй Мировой, главе сегодняшнего стола.
– Ты весь в своего прадеда! Не видишь ничего, прячешься за красивые слова!
– А ты – нет?! Только твои красивые слова относятся ко Второй, а не Первой войне! Ты не хочешь видеть истоков! Ты историю-то не любил, не изучал никогда! Ты даже память собственного дяди постарался изжить в нашей семье! И не тебе его осуждать – ты родился позже, не жил тогда! Ничего не видел, не знал!
– А ты?! – казалось, дед сейчас взорвется от внутреннего, переполнявшего его огня, – Ты – жил?!
– Я?.. – переспросил Роман, чувствуя себя словно на пересечении многих сотен, даже тысяч взглядов, – ДА!!! Я – жил! Я – видел! Я – знал! Не вашему поколению спорить со мной, запомни это, запомни навсегда!
– Что?!
Тут загомонили, пытаясь примирить орущих, все остальные: отец, мать, Анька, Игнат... Но Роману было на это плевать. Не вполне отдавая себе отчет в собственных действиях, он вышел из-за стола. Пристав действительно чувствовал то, о чем говорил сейчас. Будто ему на самом деле было не двадцать семь, будто он действительно жил в России в те страшные, горькие времена... И – удивительное дело – это ощущение не казалось ему ни диким, ни странным. Скорее наоборот. Будто так только и надо. Будто всё встало вдруг на свои места...
Не сказав ни единого слова, Роман вышел в подъезд. Мысли находились в каком-то необычном, будто подмороженном состоянии. Да и не хотелось думать, честно уж говоря... Пристав чувствовал себя так, как ни чувствовал никогда. Ему это нравилось... и он совсем не удивился, увидев на лестничной площадке арку, полную огня. И вопрос, горящий всего одним словом:
ДА?
Пояснений не требовались, Роман мгновенно всё понял итак. А для того, кто не мог уловить смысл этого короткого «да», арка б не появилась. Никогда...
Пристав улыбнулся. И, не раздумывая, сделал шаг. Прямо в пламя. Ему не было места среди этих людей, его судьба лежала в совсем других плоскостях...
* * *
По правде говоря, он думал, что будет зима. Морозный воздух, много белого снега кругом... Не лютая, но суровая, не страшная, но освежающая, бодрящая разум и волю – словом, настоящая, исконно Русская... Та самая, которая всегда подстегивает ленивых, и, в тоже время, верно оберегает вверенный ей народ. Та самая, которой никогда не постичь европейцам, не важно, пришедших с добром, или снова несущих свой меч...
Зима.
Но пристав ошибся. Там, куда он попал, стояло лето. Тёплое, приятное лето, без дикой жары, или, наоборот, проливных дождей. Слева возвышался небольшой холм, справа росли дубы. И небо – удивительно чистое, светлое небо, какое Роман видел, пожалуй, в первый раз...
Пристав приподнял руки, опустил взгляд. Чёрная форма – гимнастёрка и шаровары, заправленные в сапоги. Погоны такого же цвета – их пересекают две белых, запачканных полосы. На левом плече – шеврон в виде латинской буквы "V". Белый, синий и красный, извечный наш триколар. Вскоре он рухнет, как кому-то покажется – уже навсегда... Ружьё за спиной, пистолет. Фуражка всё с теми же черным и белым цветами... Из того, что было раньше, остался лишь крест. И перстень на безымянном, выполненный на заказ. Двухглавый орел, отлитый из серебра. Шмотки следующего тысячелетия исчезли так, будто их и не существовало никогда...
Но Роман не удивлялся – это было как раз нормально. С всё возрастающим изумлением, он вновь и вновь рассматривал то, во что оказался одет сейчас. Черная гимнастёрка, штаны с белым кантом, фуражка, погоны, шеврон...
Он знал об этом, он видел, читал... так неужели?! Неужели в рядах Сергей Леонидовича?! В части, носящей имя самого генерала Маркова?! Прославившейся везде, где бы ни воевала?!
Такого ведь не бывает, это ж не сказка...
Роман оглядел себя ещё раз, довольно крякнул. И зашагал вперед – на поиски полка с перевернутым андреевским флагом. Флагом, столь часто обращавшим в бегство прислуживающего Интернационалу врага...
* * *
Обогнув холм, пристав увидел любопытное зрелище: множество людей в незнакомой форме, расположившись в тени редких деревьев, устроили привал. Горели костры, булькали котелки с походной едой, чуть в отдалении тренировался взвод солдат. Всего в лагере находилось, наверное, сотни полторы... неясно только, кого. Светло-зеленые гимнастёрки, фуражки, штаны... Как говорилось, Роман о такой форме не знал. А флагов над головами отдыхающих не было – вообще никаких.
Шайка бандитов? Мало ли, в те времена случалось же всё... Как себя с ними вести? Спрятаться, уходить? Но куда? Ведь пристав даже не знал, где, собственно был...
Присев на корточки, Роман вновь и вновь осматривал лагерь неведомых сил... пока взгляд не наткнулся на небольшую группку сидящих с краю людей. Четверо... нет, пять... все в черном, также, как он. На пленных не похожи – вон ружья, на поясах – кобуры...
Это свои.
Поднявшись в полный рост, Роман уверенно пошёл вперед. Прямо к людям, сидящим за крайним костром.
– Привет, – сказал пристав, когда небритые лица оказались непосредственно вблизи. (невольно мужчина провел рукой по собственной щеке – не выделяется ли он от них?)
– Роман, ну наконец-то! – произнёс сидящий спиной "марковец", даже не поворачивая головы, – мы уж волноваться начали, не случилось ли чего. Садись.
«Хм. А мы неплохо, видать, знакомы, – отметил пристав, опускаясь на бревно возле лениво колыхающегося огня, – это хорошо».
– Поешь, сейчас в атаку пойдем, – произнёс другой «марковец» – худой мужчина лет, наверное, тридцати, – Полковник только что объявлял.
– Где свои? – внутренне сжавшись, спросил пристав.
Но вопрос, как ни странно, восприняли хорошо.
– Да там же, – махнул рукой третий из одетых в чёрную форму людей. У него, единственного из всех, были подкрученные усы и короткая, остриженная клином, борода, – за день ничего нового от генерала.
– Мгм, – сказал другой, тот, который "лет тридцати", – а вот краснопузые артиллерию подтянули. И чуть ли не роту солдат... Так, по крайней мере, вокруг говорят.
– Не прорвёмся сейчас – точно поляжем, верно полковник сказал. Нужно бить, покуда ещё сильней бесы не стали.
Все головы их небольшого кружка закивали. Роману нестерпимо хотелось спросить, кто этот полковник, а, заодно, и про всех окружавших солдат. Но он промолчал – ибо после такого уж точно примут за дурака...
– Стой-ка, – поймал руку пристава сидящий рядом усач, – откуда такой перстень? У тебя ж не было, я-то бы знал...
– Хм. А действительно, – подключился худощавый солдат, – такая ведь красота! Не мог ты его прятать, не удержался бы никогда. Откуда, Роман?
– Ну... – замялся пристав, в неком смятении глядя на свой палец и серебренного орла, – долгая на самом деле история, господа...
Неизвестно, как отвертелся бы дальше Роман, но именно в этот миг над лагерем, словно гром, прозвучала команда. Неизвестный полковник хотел, чтобы подчиненный ему отряд построился – пришло время атаковать...
– Вот и всё, братцы, – разом забыв про орла, сказал светловолосый усач, – пора.
– С Богом, господа.
– С Богом.
Один за другим, «марковцы» вставали, снимая фуражки и крестясь. Солдаты в светло-зеленом довольно споро расходились по частям. Все вокруг – видимо, инстинктивно – проверяли винтовки. Не было слышно ни шуток, ни смеха, ни даже ворчания. Стояла странная, как показалось Роману, тишина...
Построились быстро, в пару минут. Даже взвод, тренировавшийся в отдалении, не подкачал. Пристав ничуть не удивился, что им – ему и его новым товарищам – выпал центр, да ещё первый ряд. Высока воля Господа, так – значит так.
– Вперед, – коротко приказал полковник, и подавая, пример, сделал шаг.
Оттуда, где находился Роман, было хорошо видно фигуру командира отряда. Широкоплечий и кряжистый, он, наверное, весьма импонировал идущим за ним войскам. Оттого и шагал первым, увлекал...
Сколько же жизней таких как он – бесстрашных, преданных, готовых идти до конца – унесла затеянная интернационалом война?..
Наступали, как при построении, в полном молчании. Может, чтобы не привлекать внимания ждущего впереди врага, может потому, что криков вовсе не было надо... Роман не знал. Но зато он чувствовал – именно чувствовал, ощущал – ауру всего своего отряда. Эти люди в цепочках – справа и слева, те, кто шёл сзади – не собирались уже отступать. У кого-то примешивался страх – но не панический, когда солдаты бегут, бросая винтовки, назад, а... какой-то другой. Нормальный. Роман не знал, как стоит его назвать. Да и нужно ли это вообще – называть...
Местность впереди была ровной и сероватой, в отдалении темнели деревья, под ноги всё чаще и чаще попадал камень. Рота (так, для простоты, обозвал Роман свой отряд) шла. Позади третей цепочки тащили два пулемета несколько вспотевших солдат. Противника никто не видел, не слышал, не знал...
«Интересно, – подумал Роман, когда с момента начала „похода“ прошёл, наверное, час, – а как здесь с разведкой? Все так по разному об этом писали...»
Как ни удивительно, ответ не заставил себя долго ждать. Ещё буквально пять шагов... и воздух разрезал резкий, злой свист.
Вью-па!
Где-то позади раздался жуткий удар. Обернувшись, Роман увидел, как разлетается разорванная вдрызг земля. К счастью, снаряд лег за последней цепочкой, никто из идущих не пострадал...
«Краснопузые артиллерию подтянули, – мгновенно вспомнилась услышанная недавно фраза, – и чуть ли не роту солдат...»
Если про роту красноармейцев тоже правда, тогда дела действительно плохи... но не мог же он попасть в эти годы просто для того, чтобы мгновенно умереть?!
Вью-па! Новый удар, новый взрыв. На сей раз не бесцельный: сзади раздались крики, кто-то упал...
Многие из отряда поворачивали головы, смотрели: что же там, позади? Скольким большевики прописали путевку на тот свет? Но никто не остановился, не убавил шаг... Трусов – по крайней мере пока – в рядах русской армии не наблюдалось...
Так прошли метров триста. Орудия били ещё дважды, сперва мимо, потом – унеся жизни, как минимум, троих. Визуального контакта с врагом не было, рота, растянувшись цепочками, шагала вперед...
А потом внезапно всё изменилось. Откуда-то спереди защёлкали винтовки – часто, очень часто. И много! Мгновение спустя к этому хору присоединилось гулкое тра-та-та пулеметов. Воздух наполнился свистом, криками, запахом крови... Роман видел, как надломившись, упал марковец, идущий по левую руку от него самого. Тот самый, худой, который говорил, что у красных есть артиллерия и рота бойцов... Что с ним? Только ранен? Или убит?
Смотреть некогда – нужно идти вперед. Иначе всё бессмысленно, их перебьют. Хотя, судя по всему, полковник ошибся, рассчитывая этот план. Лобовая атака, враг подготовлен и очень силен... Какой шанс? И – если победа – сколько из них сегодня умрёт?
И всё не видно, не видно залёгших большевиков...
Лишь треск винтовок, гул пулеметов, да этот противный визг... Патронов у них явно в достатке, садят чуть ли не наугад!
Позади, за спиной Романа, упал ещё один из солдат. Пристав вздрогнул – пуля, задевшая парня, прошла прям над его плечом. Ещё бы чуть-чуть...
"Ладно, плевать. Вперёд! Полковник идёт – значит, должны и мы. Иначе ничего не выйдет, иначе ноль. А тот, кто боится смерти – не достоин этих рядов.
Покажем, что такое настоящий Русский солдат!"
Но что это? Полковник остановился! Он кричит команду, ему вторят взводные с разных сторон... Залечь? Сейчас? В этот момент?!
...Но попавшие под обстрел падали так, будто только и ждали приказ. На какое-то мгновение пристав остался один... а потом, конечно, тоже упал. Выступать в роли единственной мишени как-то не очень хотелось – несмотря на то, что наступательный порыв ещё не угас.
