Текст книги "Урга и Унгерн"
Автор книги: Максим Толмачёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Про Чайванова разговоров не было?
– Не помню про такого.
– А где теперь этот Торновский?
– Не знаю, его за пару недель до штурма забрали, после этого о нем ничего не слышал.
– Скажите, а вас Парняков, случаем, не знает?
– Да откуда ему меня знать-то? Мы же с ним не общались.
– Давайте проверим, он у меня сейчас в подвале сидит. Сходим скоренько?
– Если настаиваете, можем, конечно, сходить.
Сипайло, прищурившись, смотрел мне в глаза. Очевидно, о чем-то размышлял.
– Хорошо. С большевиками вы, значит, никаких отношений не имели?
– Нет.
– А с китайским правительством в Урге?
– Тоже не имел.
– Тоже не имели… Ну и у меня вопросов к вам больше не осталось! Тут Дедушка пишет, что вам нужно документы выдать и оружие. С документами все понятно, а вот оружие какое вам выписать? Вы что предпочитаете – наган или, может, систему Маузера?
– Не знаю, я не стрелял никогда. Давайте что попроще.
– Ну тогда револьвер вам больше подойдет, у меня тут есть несколько моделей «83», они без самовзвода, но вы же как работник тылового штаба стрелять все равно будете редко, так что привыкнете.
– Как скажете…
Сипайло утвердительно кивнул и, попросив подождать, вышел из кабинета. Минут пятнадцать его не было. Вернулся он с револьвером и коробкой патронов к нему. Показал, как пользоваться наганом с учетом особенностей модели «83».
– Вы потренируйтесь в стрельбе, чтобы уверенность была в оружии. Если хотите, приходите вечером. У нас тут партия расстрельная готова, вот сможете по живым, так сказать, мишеням потренироваться. – И Сипайло начал хохотать своим неприятным истерическим смехом.
– Да нет, спасибо. Я потом потренируюсь сам.
– Ну, сам так сам. Вот вам бланк представления, моя подпись и печать стоят, должность я вашу не вписывал. Передайте барону, он завизирует и впишет ее. Вроде бы и все. Да, чуть было не забыл. По большевикам Унгерну сообщите, что ближе к ночи я ему лично доклад сделаю! Под наган кобуру себе на складах подберите, а то потеряете.
– А подпись где-то о получении оружия нужно ставить?
– Ивановский, не марайте попусту бумагу! У нас в дивизии все просто, без лишней канцелярщины, Дедушка ее терпеть не может, учтите это!
Закончив все дела с Сипайло, я вернулся в штаб дивизии. Унгерн был еще тут, мне навстречу вылетели какие-то казаки, один из них держался обеими руками за голову. Из юрты доносились проклятия и громкая ругань. Барон был не в духе. Заходить к Дедушке в такой момент совсем не хотелось, но я заставил себя набраться смелости и, решительно отворив двери, вошел внутрь.
Генерал не выглядел озлобленным, более того, он, судя по улыбке, был настроен скорее благодушно. Только вот ташур в руке сжимал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. И взор был несколько отстраненный. При моем появлении барон не удостоил меня ни словом, ни взглядом.
– Я прибыл из Комендантской команды. Получил оружие и документ от Сипайло. Он сказал, что вы должны подпись проставить и должность вписать.
– Ивановский? – Дедушка посмотрел наконец на меня, потом с любопытством взглянул на ташур в своей руке и отложил его на импровизированный стол. – Покажи оружие!
Я достал из кармана наган и протянул барону. Тот револьвер в руки брать не стал и только поморщился:
– Старье тебе подсунул. Это ж девять миллиметров, на дымном порохе. Да еще и самовзвод курка отсутствует… Зачем взял?
– Так Сипайло выдал…
– Сипайло ему выдал. А если Сипайло тебе мушкет выдаст, тоже возьмешь?
– Что, и мушкеты есть? – Я решил немного разрядить обстановку нелепым вопросом.
– Это Халха, Ивановский! Есть и мушкеты, и пушки на ядрах, и хуева тьма еще всякого разного. Но если ты ценишь свою жизнь, рекомендую тебе очень вдумчиво подходить к вопросу выбора личного оружия. Стрелять учись! Вот, даст бог, военное училище откроем – всех штабных туда на обучение отправлю. Монгольским владеешь?
– В тюрьме изучал. Мне там Бурдуков преподавал некоторое время.
– Бурдуков? Алексей… по батюшке и не вспомню какойтович?
– Алексей Васильевич.
– И где же он теперь? В городе?
– Его за пару недель до меня освободили, у него тут семья, думаю, что в городе.
– Ну, если встретишь, скажи ему, чтобы ко мне явился сам, есть к нему разговор у меня небольшой. Теперь садись готовить приказ по дивизии. О мобилизации гражданского населения. Чтобы, в соответствии с приказом, все мужчины призывного возраста, особенно бессемейные и бывшие военные, в штаб явились. Всем, кто ослушается, суровое наказание! Составишь на русском, передашь Жамболону на монгольский перевод, он текст для своих нужд сам подправит.
– Хорошо, составлю и отдам вам на утверждение и, если понадобится, на правку.
– Ивановский, делай, пожалуйста, так, чтобы правка не понадобилась! И утверждения всякие мне не подсовывай. Я задачу поставил – ты выполнил, если спрошу – отчитаешься. Понял?
Настроение Унгерна уводило его в опасную красную зону, за которой, как я понял, мог последовать неожиданный взрыв.
– Понял! Сделаю!
– Добро. Теперь о важном… Тут большевики агитацию шибко вели. Сипайло должен был мне с тобой передать, как по ним дело движется.
– Сказал, что вечером сам с докладом прибудет.
– Вечером меня тут уж не будет! Ну да ладно, это потерпит. Так вот, нам тоже агитация не помешает сейчас. Китайцы могут в любой час решение принять о штурме города, нам войско нужно собирать, обучать, и по линии пропаганды и досуга чтобы все было схвачено! Вот тебе поручаю. Придумай, как бойцов занять, чтобы без дела по городу не шатались. Я с тебя спрошу, имей в виду!
– Хорошо, возьму под контроль. А Жамболон, которому приказ на перевод давать, это кто?
– Это тот, который меня сегодня утром брил. Лицо у него вытянутое, не ошибешься, таких лиц у монголов нету, потому как он бурят. Человек он полезный и надежный, даром что в прошлом простой чабан. Стану ему протекцию делать, чтобы в кабинет министров при нынешнем гэгэне его включили, будет наши интересы отстаивать.
– Вы ему рубашку стирали утром…
– Ну да. Вообще-то, монголы и буряты рубашек не носят. Но я ему подарил. Пусть привыкает… Как министром станет, без рубашки ведь нельзя будет обойтись! Только он, скотина такая, ее не снимает совсем, а уж про стирку и говорить не приходится, не видят в ней толку степняки. У меня все! Дуй на склады, получишь там новый наган, амуницию к нему и еще патронов. С патронами сейчас не такая напряженка, как была на Керулене, но ты все равно будь экономнее. Потренируйся в стрельбе с кем-нибудь, чтобы руку набить, я проверю потом! Свой штаб развернешь здесь же, в ямыне. Выбери одно из пустующих зданий недалеко от моей юрты. Приведи в порядок, стол найди, бумагу, машинку печатную, все, что пригодится в работе. Завтра, как прибуду в дивизию, к тебе в гости наведаюсь, проверю, как выполняешь!
– Сделаю!
– Вот и славно, свободен!
Я вышел наружу, на свет, на чистый холодный воздух. Свободен… Какая ирония… Пожалуй, что теперь из закрытой тюрьмы меня перевели на военное поселение тюремного же типа. Работа начальника штаба не подразумевает выездов за пределы города, документов, чтобы покинуть Халху, никаких нет. А за бумажку с моим назначением и большевики, и китайцы с одинаковой радостью поставят меня к обрыву, лицом к реке. Денег нет, и взяться им пока неоткуда. Плюсом можно считать постановку на довольствие. Столоваться и жить теперь вроде есть где. Про столованье вопрос пока не возникал, аппетит после кристаллов Рериха исчез вместе с усталостью, зубной болью и тревожностью. А вот жилье и по совместительству штаб Азиатской конной нужно будет приглядеть как можно скорее.
В округе было несколько китайских одноэтажных зданий. Двускатные крыши из красной черепицы придавали скучным строениям нарядный вид. Часть домов была заперта на замок, другая открыта настежь, в этих зданиях царил бардак, обстановка выглядела пустынно и уныло. Кроме того, на полу валялось множество стреляных гильз, рамы были выбиты, отдельные фрагменты стен изрешечены пулями. В одной фанзе недавно разводились костры и на обогрев шла мебель, об этом говорили обугленные куски стула, обнаруженные среди давно потухших углей импровизированного очага. В центре самой просторной комнаты неведомый зодчий выложил круглый очаг из почерневших от сажи кирпичей. Бамбуковый паркет бесследно исчез в жерле этой самобытной жаровни. Был, очевидно, и огромный казан, который ставили на кирпичи, без него пламя от очага, не встречая на пути препятствий, могло легко перекинуться на деревянные перекрытия потолка. Теперь казана не было, таинственные постояльцы утащили его с собой, оставив истории лишь пепел кострищ да вонь говнищ.
Блуждая по дворикам и переулкам в поисках здания для штаба, я неожиданно наткнулся на компанию хохочущих монголов. Они были при оружии. Значит, наши, унгерновские! Одним из весельчаков оказался Жамболон, тот самый бурят с вытянутым лицом, который брил Унгерна этим утром.
– Жамболон?
– Да, Жамболон-ван! – торжественно ответил кто-то, и все начали громко хохотать.
Сам Жамболон благодушно улыбался.
– Жам Болван! – подхватил другой весельчак, и приступ хохота разразился с новой силой.
Не исключено, что сей юмористический экспромт был повторен уже не меньше сотни раз. Жители Халхи по природе любопытны и смешливы, как дети. Шутка, повторенная множество раз, не сделает ее менее смешной для монгола. Главное, чтобы каждый раз был новый слушатель. И еще слушатель должен быть в контексте, иначе фабула шутки до него попросту не дойдет. Видимо, выражение моего лица говорило о том, что разделить радость юмористического пассажа я не сумею. Хохот потихоньку начал утихать, а вот запах, напротив, стал ощущаться очень явственно. Белки глаз хохотунов были густого розового цвета, что в совокупности с характерным амбре не оставляло сомнений: ребята недавно накурились чарасу.
– Жамболон, можно вас на пару слов? – произнес я с видом значительным и строгим.
В ответ прокатилась новая волна смеха, переходящего в хохот.
Жамболон подал своей шайке знак, махнув рукой вдаль, за спины товарищей, как бы по-дружески посылая их на хуй. Компания, хохоча и что-то шумно обсуждая, двинулась между тем точно в указанную сторону и очень быстро скрылась из виду. Но возгласы глубочайшей радости и выкрики «Жам Болван!» еще некоторое время доносились до наших ушей.
– Шутят, – констатировал Жамболон, преданно глядя на меня своими розовыми глазами.
– А болваном-то за что тебя?
– Мне тогда князя дают, понимаешь? Скоро стану цин-ван! Князь – это у монголов «ван», понимаешь? Красный халат шелк! Красная сапоги, красная поводья лошади, понимаешь? Был Жамболон, тогда Жамболон-ван. Они шутят, говорят «Жам Болван»… Русские так дурачок говорят. Болван, понимаешь? А мне тогда хорошо! У монгол и бурят «болван» – это балуан, понимаешь? Багатор, сильный, значит. Багатор, понимаешь?
– Богатырь? – помог я Жамболону.
– Багатор, да, – закивал в подтверждение Жамболон. – Мне хорошо тогда Жамболон-ван, тогда Жам Болван.
– И так, и так хорошо звучит?
– Да, хорошо звучит! Был чабан, теперь князь… – Жамболон гордо улыбался.
– Жамболон, мне Дедушка приказал помещение для штаба найти. Тут много домов в плохом состоянии, а остальные заперты на замки.
– Да, замки знаю… Покажи, какой дом?
Я провел его в китайский квартал. С южного края ближе к реке высилось красивое строение с китайской крышей. Оно выглядело так, словно его не коснулись снаряды, огонь и вандалы. Жамболон бросил беглый взгляд на постройку, недовольно покачал головой и сделал знак следовать за ним. Мы поднялись на небольшой пригорок, где стояло здание. Двери были заперты на висячий замок. Жамболон покрутил его в руках, достал из-за пазухи связку ключей и, поковыряв в замке, открыл его.
– Красный халат шелк! – многозначительно произнес он, подняв вверх палец, на котором болталась связка ключей. – Вот для штаб дом хороший. И если оборона держать, очень хороший!
Спору нет, место было выбрано с умом. Внутри сохранилась утварь. Видно, здесь был раньше китайский храм. Жамболон помог совершить необходимые перестановки мебели и предметов интерьера. Таинственные иероглифы в рамах были сняты со стен. Каменный алтарь поставили на попа и отволокли в одну из нескольких комнатушек, которую определили под склад. В целом, помещение да и само строение выглядели достойными того живописного вида, что открывался на город, на степь, на священную гору Богдо-Ула.
– Да-а-а, – мечтательно протянул Жамболон, становясь рядом со мной и окинув взглядом бескрайние просторы. – Пулемет бы сюда надо! Огневая точка хороший.
Шутка мне показалась удачной… Пока я копался с наведением образцового порядка во вверенном мне здании нового штаба Азиатской конной дивизии, явился пропавший на время Жамболон. Он волочил за собой тяжелую треногу, а на плече нес не менее массивный пулемет «Кольт». Сгрузил свою увесистую ношу на пол у моих ног, после чего, как факир, не спеша и торжественно, извлек из-за пазухи своего халата длиннющую ленту с патронами.
– Вон тот окно поставим. Охуенчик будет!
Жамболон довольно шустро установил пулемет на треногу, закрепил все подвижные части, подал слева ленту с патронами, переволок всю конструкцию к одному из окон с видом на дорогу. Туда же потащил через весь зал (который я сразу прозвал «тронным») каменный алтарь.
– Стена здесь кирпич два ряда! – вещал Жамболон, параллельно организуя пулеметное гнездо. – Оборона держать очень хорошо можно!
Я помог ему с каменным алтарем, который при пристальном изучении оказался деревянным. Дерево было похоже на камень не только на ощупь, но и на вес. Алтарь, громоздкий и тяжелый, идеально встал у широкого кирпичного подоконника, образуя с ним единую ровную площадку, на которую Жамболон и установил низенькую треногу. После этого он регулировал двумя рычагами положение пулемета в пространстве, крутил пулемет в разные стороны… затем перетаскивал его к другой точке… Заморочился Жамболон с этим пулеметом, а я уже успел везде порядок навести да среди прочего обнаружил большой напольный сейф в комнатушке, заваленной мебелью и молитвенными принадлежностями. Сейф был не заперт. Шумная возня Жамболона с пулеметом в «тронном зале» говорила о том, что у меня есть некоторое время на изучение содержимого. Тяжелая дверца открылась бесшумно, и я заглянул внутрь. Пачки денег, китайских и американских, несколько небольших слитков золота, какие-то документы и еще очки… Обычные очки с круглыми стеклами, – наверное, хозяин чрезвычайно их ценил, раз прятал в сейфе… Вообще, тут попахивало какой-то подставой… Я прикрыл металлическую дверцу в положение «как и было» и тихонечко покинул помещение. Выйдя в «тронный зал» штаба, вдруг заметил, что Жамболон уже не издает никаких звуков и не возится со своим пулеметом. Посреди просторного помещения с высокими, но узкими окнами на месте, где раньше стоял алтарь, теперь был положен крепкий деревянный шкаф, поверх него – шкаф поменьше, и на вершине этого своеобразного зиккурата, в свою очередь, покоился алтарь. Как Жамболон умудрился затащить его туда один? По удивительному стечению обстоятельств алтарь теперь находился на том же самом месте, где и стоял изначально, только был поднят над полом на высоту в сажень, если не больше. Тяжелая тренога, установленная на плите алтаря, была укомплектована пулеметом, и его ствол смотрел прямо на меня. Жамболона за этой хитроумной конструкцией практически не было видно; его присутствие выдавало предательски торчащее из-за пулемета ухо овечьей шапки.
– Айда сюда! – скомандовал Жамболон, и я, не задумываясь, подчинился.
Подошел к самому основанию пирамиды и теперь отчетливо разглядел ствол пулемета, почти упирающийся мне в грудь.
– Целься в грудь! Разброс дает беда… но кого-то попадешь.
С этими словами Жамболон потянулся вперед и, пошарив под стволом, резко потянул вниз какой-то рычаг, тот по инерции совершил дуговое движение, дзинькнул, встретив металлическое препятствие, пулеметная лента дернулась, и где-то в недрах ствольной коробки раздался четкий и явный щелчок, говорящий о том, что теперь пулемет находится на боевом взводе.
– Спереди зводим, низу двигаем…
Я обратил внимание на то, что Жамболон одной рукой держал рукоять со спусковым крючком, а другой крутил внизу один из рычажков, меняя направление пулеметного ствола в ту или другую сторону. После всех манипуляций пулемет снова уставился в мою грудь, и возникло неприятное ощущение близкой смерти. Не страх, а только ощущение. Некоторое время длилось молчание, которое начало меня тревожить. И вдруг неожиданный щелчок ударного механизма, возникающий за доли секунды до первого выстрела. Этот щелчок невозможно услышать, если выстрел уже совершен, ведь скорость пули быстрее скорости звука. Однако выстрелов и узнаваемого монотонного грохота кольта не последовало.
– Лента не засипила! – огорчился Жамболон, повозился с лентой, после чего опять потянулся вперед, резко опустил рычаг вниз, и я отчетливо заметил, как лента передвинулась ровно на одну ячейку вперед. – О! Теперь засипила! – Жамболон расплылся в широкой наивной улыбке, по-детски радуясь тому, что препятствие легко устранено. – Ты помни, что ленту засипить нада. И когда стрельба – гляди, чтобы лента не крутилась! Не глазами гляди, а рукой вот так поправляй.
Я смотрел на Жамболона с интересом, но теперь уже мне было страшно. Если это какая-то игра, то очень тонкая, а может быть, этот бурят безумен, и сейчас в далекой Монголии, в оскверненном китайском храме, я приму смерть, упав, изрешеченный японскими пулями. Теперь, если Жамболон решит нажать на спусковой крючок, осечки уже не будет…
– Да, здорово тут у вас! Отличное место для огневой позиции. – Рерих стоял в дверях и с одобрительной улыбкой кивал, оглядывая помещение.
Он направился ко мне, посмотрел с интересом прямо в глаза, потом подошел к пулемету со стороны Жамболона, попинал ногой сложенные друг на друга шкафы и, похоже, остался доволен.
– Ивановский, вижу, времени зря не теряешь. А я-то голову ломаю, куда это наш Жамболон-ван потащил со склада пулемет. Слезайте оттуда, светлый князь! Будем чарас курить!
– Чарас?! – Жамболон выскочил из пулеметного гнезда и устремился к столу, на котором Рерих уже успел развернуть промасленную бумагу с каким-то смолянистым темным веществом.
– Ага, у меня в прошлом году мак с фиолетовой коробочкой отцвел, урожай был отличнейший… Семена получил в подарок от Вавилова из его афганской экспедиции. Опия вышло довольно много, только вот курение опиума – не мое, да и китайцы за опиум при старом режиме сразу ставили к стенке. Вот сделал замес опия на гашише, очень своеобразно выходит. А ты, Ивановский, может быть, даже вздремнешь наконец-то, ну или, по крайней мере, погрезишь… Кристаллов тебе на первый раз достаточно, будем тебя выводить наружу…
Утро 5 февраля я встретил в одной из комнаток своего нового штаба. Кто-то бережно постелил шинельку в углу между двумя небольшими алтарями, а под голову мне подложил скатанное в комок шелковое ритуальное знамя. Судя по свету, проникающему в помещение, день только начинался. За стеной в «тронном зале» штаба велась какая-то активная деятельность. Я вышел из комнатки довольно уверенным шагом, похмелья и тяжелых ощущений не испытывал, только не мог вспомнить, что же происходило со мной с того момента, как в штаб заявился Рерих. Курили что-то, а дальше – пустота… Рерих и теперь находился в зале, он руководил выгрузкой документов. Трое молодцев таскали из машины коробки с папками и сгружали все прямо у моего стола. Я выглянул наружу… Изумительный морозный солнечный день! Рядом с авто стоял Хитун и деловито оглядывал живописную панораму, открывающуюся с храмовой возвышенности.
– Вот ведь красота какая! – Хитун был первый, кто заговорил о природных видах в лирических тонах, однако радовалось мое сердце недолго. – Место – картинка просто, и пулемет ты хитро поставил! Сюда бы еще пару горных орудий и человек пять с винтовками. Патронов по тыще на брата, а? Неделю выбить не смогут! А может, и дольше.
– Здоро́во, Хитун! – Я кивнул водителю и улыбнулся. – Только умоляю, Жамболону не говори про орудия, а то ему ума хватит их сюда приволочить.
Я вернулся в помещение и подошел к Рериху:
– Ничего не помню… я вчера заснул?
– Ну, заснул. – Рерих приподнял одну бровь и отвел взгляд в сторону. – Не сразу, конечно, много чего успел сделать.
– Что, например? – закрались самые страшные подозрения, но их было так много, что они мешали друг другу, загораясь в мозгу какими-то рваными образами порока, пьяной суеты, клятв и позорных признаний, безудержного хохота и надрывного плача.
– Да нет, нормально все! – поспешил утешить Рерих и даже улыбнулся. – Ты вчера приказы печатал по мобилизации. Жамболон тебе машинку и бумагу достал на складах типографии, ты совсем ничего не помнишь?
– Как будто и не было ничего, совсем пусто!
– Ну, это даже к лучшему. А то ты Жамболона вчера перепугал до усера.
– Я – Жамболона? – Это меня удивило.
– Да, ты ему какие-то мантры пел на ухо, а потом свой наган достал, к его голове приставил и неожиданно на спуск нажал! Щелчок раздался, Жамболон протрезвел сразу, а ты в барабан нагана заглядываешь и тихонечко повторяешь: «Не засипился… не засипился…» – а потом опять приставляешь револьвер к голове Жамболона, взводишь курок, и щелк! Опять осечка. Когда отобрал у тебя наган, глянул в барабан – все патроны на местах. Или патроны бракованные, или с механизмом что-то, ты уж со склада нормальный наган возьми, этот совсем барахло…
– А дальше что? – Я был в смятении, даже рассказ Рериха не помог мне вспомнить события прошлого вечера и ночи.
– Ну, Жамболон сказал, что совсем отрезвел. Мы заколотили еще одну самокрутку с чарасом. Ты все порывался выкурить с нами, да мы решили, что тебе хватит. Потом ты, как снаряд, влетел в пулеметное гнездо Жамболона и разметал алтарь и шкафы, да и пулемет тоже. Жамболон очень огорчился и ушел в лагерь к Унгерну. Я попросил его помочь документы важные к тебе перевезти с моих складов, там хоть охрана и добрая, но документы все же лучше держать в штабе. Как самочувствие? Пришел уже в себя?
– Да чувствую себя хорошо, может, даже чего-нибудь съел бы. Только что-то зуб у меня болеть начал и припухла щека.
– Да, флюс у тебя… Дело гиблое, в дивизии зубного сейчас нет. Есть в городе зубник Гей, да за ним Сипайло теперь гоняется. Пожалуй, всего два еврея нетронутыми остались, кроме нашего Вольфовича. Зубной врач Гей, тот прячется где-то с женой и детьми, да служанка из еврейской семьи, передушенной Макаркой Душегубом намедни. Служанка приглянулась Сипайло, он поставил ее перед простым выбором: насилие и смерть или сожительство. Еврейская девушка выбрала сожительство и поселилась у Сипайло прямо в здании Комендантской команды.
– Вот же скотина какая! – Мне было искренне жаль девушку. – Страшно подумать, что ее ждет.
– Задушит! Так заканчивают все его жертвы. Не бери в голову, у тебя сейчас и без этого дел будет по самую макушку. Есть еще один зубник в районе Захадыра, кореец, известный в своем ремесле. Загляни к нему, его тронуть не должны были, только не затягивай. Флюс может привести к плохим последствиям: инфекционные процессы в голове протекают весьма быстро.
– Хорошо, загляну в ближайшее время. А что за «наш» еврей? Я впервые слышу о таком.
– Услышать не услышишь… о нем как-то не принято говорить в дивизии, а вот познакомиться с ним ты еще успеешь. Это единственный еврей при бароне. Еврей настоящий, с огромным носом и Торой. Вольфович… Он, в принципе, и на еврея-то не похож, по речи так вообще русский… Только он происхождения еврейского не скрывает…
Выдавать себя за еврея в Азиатской конной мог додуматься только окончательно сошедший с ума. Рерих считал Вольфовича серым кардиналом, состоящим при бароне в статусе финансового директора и распорядителя, кроме того, Вольфович, со слов Рериха, знал в совершенстве несколько языков, включая диалекты Китая, и был просто незаменим как универсальный переводчик.
– Не спеши! Когда Вольфович тобой заинтересуется, он сам к тебе нагрянет. А пока старайся не привлекать его внимания, поверь, нам с тобой это будет только на пользу.
Мне и без Вольфовича хватало дел. Я носился по городу, налаживая новые знакомства и входя по возможности в курс дел. В районе Захадыра неожиданно встретил своего тюремного приятеля Бурдукова. Для него, судя по выражению лица, эта встреча тоже стала полной неожиданностью. Мы перенесли разговор в лапшичную к дунганам, где после сытной трапезы раскурились и теперь за чаем делились новостями. Бурдуков был осведомлен обо всем, что происходило в городе, и наша встреча оказалась для меня чрезвычайно познавательной. Выходило, что совсем недавно он встретил Рериха и общался с ним по поводу Торновского. Сам Бурдуков с семьей поселился на бывшей даче китайского генерала Ма, а Торновский жил с домочадцами по соседству. Рерих приглашал Торновского на службу к барону, и Бурдуков об этом знал.
– Торновский на днях прибудет к Унгерну, – уверил меня Бурдуков.
– Вы ему, пожалуйста, скажите, чтобы он прежде ко мне в штаб заглянул. Я его введу в курс дел, расскажу, как себя лучше всего с Дедушкой вести. Я ведь теперь начальник штаба Азиатской конной.
– Ох, Кирилл, кто бы мог пару месяцев назад подумать, что вы станете большим начальником у Унгерна.
– А вы знаете, что упомянутый вами генерал жаждет с вами увидеться? Мне поручено, если я вас встречу, передать, чтобы вы непременно явились к нему на прием.
– Ну так вы же меня пока еще не встретили? – Бурдуков придал лицу жалостливое выражение.
– Нет, пока еще не встретил, – смиренно кивнул я. – Но вас может встретить кто-нибудь другой, потому лучше вам все же собраться с духом и заявиться к Дедушке самому.
– Заявлюсь, – охотно закивал Бурдуков. – Очень скоро заявлюсь, обещаю вам!
Мы еще некоторое время поговорили на отвлеченные темы и расстались.
Я закончил знакомство со складами и получил новый наган с кобурой и патронами. Старый револьвер, выданный мне Сипайло, я сдавать не стал, решив хранить его на всякий случай в столе своего кабинета.
В штабе Азиатской конной было теперь оживленно. Мне придали пару бойцов для охраны, они днем растапливали круглую стенную печь, обогревавшую все помещения, а по вечерам уходили в казарму. Сегодня они натаскали откуда-то угля с запасом на неделю, и я отпустил их со службы пораньше. До позднего вечера возился с сортировкой документов и ел рисовые пампушки с чаем, готовясь запереть штаб и пойти спать. Планы мои нарушил барон, нежданно появившийся в дверях «тронного зала»:
– Ивановский! Хорошее ты место себе под штаб вырвал, хвалю! Тут сектор обстрела во все стороны изумительный. Только вот пулемет Браунинга поменяй на максим. Тебе тут, в тепле, разницы никакой, а снаружи бойцам при нынешних морозах максим не поможет, у него охлаждение водяное. А у системы «Браунинг» воздушное, будет работать и на такой стуже.
– Добрый вечер, барон! А это разве не система «Кольт»?
– Да все они системы «Кольт»… И максим, и пулемет Браунинга производятся на заводах Кольта, а вот инженеры у систем разные. Пулемет Браунинга у нас «картофелекопалкой» называют, потому что он большой минус перед максимом имеет, нельзя стрелять из положения лежа, взводный газовый поршень землю начинает рыть, с треногой таскаться неудобно, защиты от пуль никакой… Зато на морозе работает! Ну а максим тяжелее в три раза, с водой на четыре пуда потянет, зато безотказный и из положения лежа стреляет без проблем.
– Понятно, заменю на максим как можно скорее.
– А что это у тебя со щекой? Зуб болит? – Не дожидаясь ответа, Унгерн забрался по шкафам на пулеметный «зиккурат», сел за орудие и повел стволом из стороны в сторону. – А говорил, что не военный! Какую точку изумительную выбрал для гнезда!
– Это не я, Жамболон-ван постарался.
– Жамболон теперь настоящий воин! А совсем недавно овец пас. Ничего, он у меня до министра дослужится, умный он, чертяка! Ну давай докладывай о своих успехах!
– Вот штаб обустроил, документы перевезли. На складах был с Рерихом и в мастерских. Там гильз много и пороха, только пули отливать не из чего.
– Много гильз, говоришь? А сколько и под калибр какой? – Унгерн подошел к моему столу и заглянул мне в глаза.
К счастью, Рерих меня предупредил о том, что в отчете Дедушке нужно докладывать точные цифры, когда дело касается количества, а по боеприпасам еще и с калибром не ошибиться. Тут я был готов и отчитался без заминки:
– До трехсот тысяч гильз под калибр 7,62 имеется, еще около полсотни тысяч 6,5 Арисаки и с полсотни тысяч 7,57 под японские карабины. Есть артиллерийские гильзы без снарядов, но их всего пара сотен.
– Вот так новость! – Унгерн оживился. – Давай с Рерихом придумывай, как нам пулями дивизию обеспечить. Слыхал про военную школу? Нам туда не меньше пары сотен тысяч патронов для стрельб нужно в ближайший месяц, передай Рериху, пусть его полковник Дубовик придумает, где металла на пули достать, да в китайских мастерских порядок пусть наведут, может, еще чего полезного отыщут.
Входная дверь отворилась, в помещение штаба вошел Торновский. Увидев меня, он с порога приветливо махнул мне рукой, не обращая внимания на Дедушку:
– Ивановский, привет! Слышал, у вас тут мобилизация начинается, вот прибыл попытать счастья. – Он протянул руку мне, а затем крепко пожал руку Дедушке, который с интересом разглядывал нового гостя. – Унгерн, говорят, лютует, вот к тебе зашел за советом, с какого бока к нему лучше подход осуществить. Я ведь кадровый офицер, а такие у него, как я понял, не в почете.
– Тут всякие в почете, только почет сначала нужно заслужить! – Унгерн вклинился в разговор, не дав мне времени представить собеседников друг другу.
– Заслужу, не сомневайтесь! – Торновский улыбался Унгерну и, хлопая меня по плечу, добавил: – А место тут очень хорошее для обороны. Я бы лучше места для штаба найти и не сумел! Ну давай, братец, вводи меня в курс дел и веди скорее к барону.
– Не мучьте Ивановского, у него флюс! – Унгерн подошел к Торновскому ближе. – Да и в должности он меньше двух суток, еще не все знает. Давайте я введу вас в курс дел, мне это сделать совсем не сложно.
– Михаил! – представился Торновский и, широко улыбаясь, снова протянул барону руку для пожатия.
– Роберт, – пожал руку Дедушка, представившись одним из трех своих имен. – Вы говорите, что кадровый офицер, а где учились?
– В Иркутске окончил военное училище, потом в Петрограде в Главной гимнастической фехтовальной школе, еще в Иркутске на преподавательских курсах военного училища.
