Текст книги "Император последнего дня"
Автор книги: Максим Шешкаускас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Вторник
Егор сидел в своем кабинете и читал заявление какой-то старухи, которая «просит принять меры». Дочитав, он положил его в папочку к почти идентичным собратьям. В этой папочке были свежеполученные заявления, у которых еще не истек срок исполнения и которые еще требуют внимания. По истечению срока, спустя неделю-две, если «просящий» вновь не объявлялся – заявления шли на помойку. Если же «просящий» повторял свою жалобу, Егор ему отписывал, что «с их стороны делается все возможное», или «нет основания для», или же что «жалоба будет рассмотрена в порядке очереди», после чего, по обыкновению, дело опять же шло в мусорку. Если же «просящий» оказывался очень настырным, то принимались реальные меры. Какие – Егор не знал, но, представляя, какими они моглибы быть, он поеживался, как от мороза…
* * *
После «посвящения» Егор очнулся у себя дома и в первую секунду после пробуждения подумал, что вся история ему просто приснилась. Но его шея и плечи были обмотаны пропитанными кровью бинтами. Любое прикосновение к местам укусов отдавалось непереносимой болью. Мышцы сводило судорогой. Его рвало, глаза реагировали на свет болью. Тогда Егор занавесил окна, поставил свою кровать на ребро и весь день просидел за ней, укрываясь от солнечных лучей, ни на что ни реагируя, постанывая от боли и с ужасом представляя, что с ним будет дальше.
Он просидел так до самого утра следующего дня, а потом он вдруг понял, что внешним фактором, раздражающим его и не дающим полностью погрузиться в омут страданий, был мобильный – кто-то с завидным упорством названивал ему последние полчаса. Егор по полу дополз до тумбочки, схватил телефон и быстро уполз в свое «убежище». Звонил Василич.
Егор поднял трубку, так как понимал, что тот, кто втянул его во все это, возможно, единственный, кто сможет объяснить, что делать дальше.
«Уже полдесятого, а тебя все нет на работе, что-то случилось, Егорушка?» – очень спокойно спрашивал Василич. У Егора тряслись руки. Но стоило ему ответить, как Василич не терпящим пререканий тоном продолжил: «Будем считать, что ты не вышел, потому что у тебя были какие-то важные личные дела, но чтобы после обеда ты был в своем кабинете». – «Но я не могу…» – с трудом простонал в трубку Егор. «Все ты можешь», – рявкнул Василич и повесил трубку. Егор отбросил телефон в стену, но бросок был слабым, и телефон не пострадал.
Сначала Егор хотел проигнорировать требование Василича, но интуиция подсказывала, что лучше так не делать, что нужно собрать силы и посмотреть, что из этого получится.
Егор с трудом дополз до шкафа, сорвал с вешалки костюм и рубашку. Когда натягивал брюки, он неаккуратно потянулся, и его плечо пронзила острая боль – через бинты стала просачиваться кровь. Егор, опираясь о стену, дошел до ванной, намочил и приложил к местам укусов махровое полотенце. Он хотел сменить перевязку, но быстро понял, что не сможет этого сделать сам, и вернулся в комнату. Он вконец испортил рубашку, заляпав ее кровью, но как-то умудрился повязать себе галстук. После этого он сделал небольшую передышку и заказал такси. Потом с трудом влез в туфли, надел пиджак, набросил пальто и все так же, опираясь о стены, вышел на улицу.
Когда подъехала машина, Егор почувствовал что-то теплое на своей ладони – это была кровь, стекающая по руке и капающая на асфальт. Добираясь до работы, он несколько раз потерял сознание в такси, но поднялся в свой кабинет за час до назначенного ему Василичем срока.
Ровно в двенадцать в кабинет вошел Василич: «Батюшки, да ты совсем плохо выглядишь, Егорушка, отдохнуть тебе не мешало бы, – говорил он раздражающим Егора заботливым тоном. – Возьми-ка недельку выходных, отоспись, отлежись, а то ты так совсем себя в могилу загонишь». Затем он помог Егору подняться, довел до своей машины и отвез до дома. «Только в понедельник чтобы как штык был в восемь утра на работе», – погрозил Василич на прощание пальцем. После этого Егор забился в свое логово и пролежал на полу весь оставшийся день.
На следующий день, во вторник, Егор чувствовал себя уже лучше и даже заставил себя поесть.
В среду Егор решился сменить перевязку – рана больше не кровоточила, но его пугал запах, который источали бинты. Сняв перед зеркалом повязку, Егор обозрел ужасающую картину: его плечо до самой шеи было одним большим нарывом. Он включил горячую воду и сколько смог простоял под душем, пока кожа не покраснела, как у рака, затем лег спать.
Проснувшись в четверг, Егор обнаружил, что все его раны затянулись – в местах укусов была новая, тонкая белая кожица. Егор трогал ее пальцами, она была натянута как на барабане, и под ней чувствовалась пустота.
В пятницу Егор уже совершал свою привычную утреннюю пробежку – от его хвори не осталось ни следа, и чувствовал он себя даже лучше, чем до «посвящения». Напротив, Егор с восторгом отметил, что он стал отлично видеть в темноте.
«Поправился, Егорушка? Вот и славно!» – встретил его Василич, когда Егор в понедельник вышел на работу.
Если раньше Егору не нравился его кабинет, то теперь он находит его очень уютным – ему нравится, что в маленькое окошко почти не попадает солнце. Запах старости, тленности бумаг успокаивает, создает ощущение вечного покоя.
И вот Егор работает уже вторую неделю. Перехватить Василича, чтобы выяснить, что с ним было, у него все никак не получается. И только иногда какое-то неприятное ощущение скребет душу…
* * *
Дверь распахнулась, и в кабинет вошел радостный Василич.
– Ну что, как работается, Егорушка? – спросил он бодрым голосом.
Егор подумал, что это его шанс, больше тянуть нельзя, и напрямик спросил:
– Я умер, Василич?
Казалось, Василич подавился чем-то невидимым. Он сел на край стола, его глаза озорно горели.
– Как это умер? Вот же, сидишь передо мной живой и невредимый.
– Кто я теперь? Вампир?! Оборотень?! Я же больше не живой, да?! Я умер, моя душа мертва?!
Василич задумался и объяснил:
– Умер, Егорушка? А что есть жизнь? Ты знаешь, что вся ее иллюзия создается лишь с той целью, чтобы во всей полноте прочувствовать весь кайф остроты смерти? Каждый твой миг есть сама Смерть, впрочем, так же как и сама Жизнь, Егорушка. Ощущение жизни стремится к пределу бесконечности, тогда как смерть бесконечно коротка – жизнь до предела извращена в своем мастерстве не уступать смерти. Смерть прочувствовать куда приятней, но и сложнее, чем жизнь, поверь мне… Что же касается вампиров и оборотней – то не забивай себе всякой ерундой голову, Егорушка. Против своей природы все равно не пойдешь. – Василич лукаво подмигнул. – Я чего вообще заходил-то… Помнишь, ты книжку читал? Так вот, не одолжишь мне ее на пару деньков? Что скажешь?
Егор рассеянно кивнул – книга его сейчас меньше всего волновала, он открыл стол и выдвинул ящик, где она лежала. Потом растерянно посмотрел на Василича, на ящик и опять на Василича.
– Я точно помню, как положил ее сюда!
– Что такое, Егорушка?
– Книга. Ее нет!
– Вот как? – Василич прикусил нижнюю губу и отбарабанил по столу пальцами. – Ну, нет – так нет, не забивай себе голову, Егорушка. А если вдруг найдется, дай мне знать, хорошо?
Егор кивнул.
– Ну что же, работай, Егорушка, работай. Да и я пойду. – Он на прощание улыбнулся и вышел.
Егору показался странным интерес Василича к книге – когда обнаружилось, что книги нет, он не был особо удивлен, скорее он был разочарован тем, что не успел.
Зазвонил телефон, дисплей высвечивал имя друга Егора – Ника, Егор вспомнил, что обещал к нему заехать. Он отключил звук на телефоне и забросил его в дальний ящик.
Часть II
Декабрь
03.12
Четверг
Когда пять дней в неделю просыпаешься в шесть утра, рано или поздно начинаешь всех вокруг ненавидеть.
Я ненавидел Станислава Валентиновича за то, что продолжает дуться на меня; ненавидел Юн Вен за то, что она считала себя богиней; ненавидел Егора за то, что он ни с того ни с сего стал меня игнорировать; вспоминал и ненавидел Олю – за тот, давний, случай. Да что там говорить – я ненавидел даже водителя автобуса номер четыреста четыре, который каждое будничное утро довозил меня до леса.
Однозначно, вся ненависть в мире от недосыпания – теперь мне понятно, почему та война была объявлена в четыре часа утра…
* * *
Я стоял над раковиной, меня мутило, но не рвало, а это даже хуже – значит, сегодня не будет долгожданного облегчения.
С каждым днем мне становилось все хуже и хуже – сегодня я отработаю последний день, а завтра обязательно пойду к врачу. Пускай Станислав Валентинович ищет кого хочет, чтобы меня заменить. Пусть хоть сам сидит на кубике, а я помирать не собираюсь. В конце-то концов, в выходные мой кубик отлично справляется и без меня, вот и завтра перетерпит. Все – решено: сегодня при встрече сообщу об этом Станиславу.
Я влил в себя кофе и заставил позавтракать, затем потеплее оделся – зима не самое приятное время года для моей работы. Набросил рюкзак, вставил в уши наушники (буквально на днях приобрел себе плеер) и отправился в путь.
* * *
– Доброго утра! Может, сегодня ты, наконец, расскажешь, куда ездишь по утрам? – бодрым голосом встретил меня тот самый водитель автобуса номер четыреста четыре.
– На работу, – буркнул я, расплатившись.
Вообще, этот самый водитель был человеком добродушным и располагающим – порой я коротал время поездки в разговорах с ним, но не сегодня – сегодня я думал о том, как бы вообще пережить этот день. Я забился на заднюю площадку автобуса и весь маршрут просидел там.
– Удачного рабочего дня! – пожелал мне водитель, когда я покинул автобус.
«Удачного рабочего дня» – как же!
Пройдя привычный кусок вдоль шоссе, я скинул и открыл свой рюкзак. Зима не успела начаться, а снега навалило, будто все его запасы, которые должны равномерно выпадать на протяжении трех месяцев, по непонятным причинам выпали сразу разом. Я вытащил из рюкзака и надел недавно купленные снегоступы – мало того, что отдал я за них куда больше, чем хотелось бы, так они еще и спасали куда меньше, чем мне думалось! Проклиная все на свете, я нырнул в лес и побрел в ту сторону, где когда-то была тропинка.
Дорога, которая осенью занимала полчаса – сорок минут, зимой занимала раза в два дольше, и у кубика я был без пятнадцати минут десять. Отчитывать за опоздание меня некому, зато до окончания моего, как мне начало казаться, бессмысленного рабочего дня осталось на один час меньше. Вообще, как бы я не жаловался, с приходом зимы мое время в лесу проходило незаметней – вот и сейчас, добравшись до Генератора, я взял лопату, оставленную мной вчера у лестницы, и полез чистить крышу, которую за ночь замело снегом.
К обеду я управился с разгребанием и присел на бордюр выпить кофе – каждое утро я наполняю термос горячим свежеприготовленным напитком. Не успел я выпить и полкружки, как почувствовал под ногами вибрацию – если раньше после этого я бросал все дела и тут же бежал к табло, то последнее время это стало столь привычным явлением, что я особо не обратил внимания.
«МИР БОЛЕН» или «ДУРНАЯ БЕСКОНЕЧНОСТЬ» – вот и все, что мог выжать из себя обиженный на весь белый свет Генератор.
Но все же, как только вибрации прекратились, я отложил кружку и подошел к табло.
«ПОРА НАЧИНАТЬ ТЕРАПИЮ!» – гласила свежая надпись, которую я тут же внес в блокнот, не забыв и про восклицательный знак. Только я собрался звонить Станиславу Валентиновичу, чтобы поделиться информацией, как почувствовал новую волну вибраций. Но в этот раз она не стихала, а, наоборот, усилилась до такой степени, что для того, чтобы не слететь с крыши, мне пришлось опуститься на четвереньки.
Генератор завыл – сначала это был просто гул, исходящий непонятно откуда, а теперь это стало похоже на вой дикого зверя, который шел из нутра, откуда-то из сердцевины Генератора.
Я, уже лежа, закрыл уши руками, меня сковывало страхом – похоже, что моя теория с кубиком-бомбой подтверждалась и сейчас он должен рвануть. Надо пытаться спастись: быть разорванным взрывом в лесу не очень привлекательная перспектива. Я прикинул расстояние до бордюра куба. Снег, на который я жаловался, сыграет мне добрую службу и смягчит удар. Поджав ноги под себя, я оттолкнулся, поднялся и, согнувшись в три погибели, побежал к краю. Только я хотел присмотреть местечко, куда мне лучше прыгнуть, последовал новый мощный толчок, и я просто-напросто перевалился через бордюр…
Мне повезло – я упал прямо в сугроб, который сам создал, сбрасывая с крыши снег. Быстро опомнившись, я вскочил и тут же сообразил – чего-то не хватает. Но времени размышлять у меня не оставалось, и я побежал, проваливаясь по колено в снег, туда, где должно быть шоссе. Сделав шагов десять и окончательно вымотавшись, я резко остановился – мозг, наконец, обработал информацию, и до меня дошло, что мне не хватает вибрации и дикого рева Генератора.
Как только я спрыгнул, мой кубик тут же успокоился.
Я обернулся к нему лицом, опершись о колени, и дал себе отдышаться. Смотрел я на Генератор, как на живого хитрого соперника, тщетно пытаясь рассчитать его действия и прикинуть, что дальше делать самому. Мне еще положено провести в лесу половину дня, а лезть назад на крышу – никакого желания.
Я набрал номер Станислава Валентиновича.
– Слушаю.
– А все-таки есть какой-то прогресс в наших отношениях, – сказал я, все еще тяжело дыша.
– Чего?
– До этого ты меня кратким «ну» встречал, а тут снизошел до «слушаю».
– Ты по делу звонишь, или так, потрепаться об этикете телефонных приветствий?
Однажды он не вытерпит и пристрелит меня.
– По делу. Наш кубик заговорил.
– Все протоколь. Вечером заеду… – Он замялся. – У меня для тебя подарок будет.
– Круто, но не все так просто. В общем, ведет он себя очень странно, и назад я не полезу!
– Где ты сейчас? Что случилось? Только попробуй уйти!
– Да здесь я – рядом, рядом. Но наверх я не полезу, если хочешь, сам приезжай.
– Сейчас буду.
Он повесил трубку, а я понял, что у меня в ботинках полно снега.
* * *
Прошло минут двадцать, а Станислава Валентиновича все еще не было, что, в принципе, не удивительно – обычно, даже когда он сильно спешит, ему нужно минимум полтора часа, чтобы добраться. Кубик активности не проявлял, мне стало холодно, ноги промокли, и я все же решился залезть назад на крышу. Вот она, лестница – двадцать четыре ступеньки до лестничной площадки и ровно столько же второй пролет – поднимаясь и спускаясь по ней пять дней в неделю, я успел сосчитать. Но, стоп! Поднявшись до площадки, я трясущейся рукой набрал номер.
– Что опять? Я уже к тебе еду.
– Наш куб – открылся!..
И действительно, на площадке в стене куба зияла дыра – аккуратная прорезь, похожая на дверной проем – вот только двери здесь никогда не было. Внутрь уходил узкий коридор.
– Ничего не предпринимай, дождись меня, – посыпались указания из трубки.
– Ага. Если можно, захвати фонарик.
Я повесил трубку и на всякий случай спустился вниз – лучше замерзшие ноги, чем мистика Генератора.
Прошло еще минут двадцать, и я услышал стрекот мотора, он доносился со стороны тропинки – я стал всматриваться и вскоре увидел снегоход. Когда агрегат приблизился ко мне, я понял, что им управляет Станислав Валентинович. Двигатель заглох, а я не мог скрыть улыбки – Станислав Валентинович со своей комплекцией, усиками, похожий на филина, – только филина, одетого в пальто поверх извечного костюма тройки, в котелке и в лыжных очках – выглядел комично. Он заметил мою улыбку и, кажется, немного смутился, потому что принял чересчур деловой вид и подошел ко мне сразу с вопросом:
– Ну что там? Показывай!
– А фонарик? – спросил я, все так же улыбаясь. Его вид помог мне забыть о недавно пережитом страхе.
Станислав Валентинович открыл багажное отделение снегохода и вручил мне большой резиновый фонарик (таким иногда пользуются стражи правопорядка, применяя его вместо дубинки).
– Пойдем.
Поднявшись на площадку, я осветил узкий коридор – он уходил на глубину приблизительно четырех метров, а затем расширялся в размере.
– Ну что, рискнем? – предложил я, поддаваясь неожиданному порыву.
– Рискнешь, Ник. Позволь тебе объяснить – то, что Генератор открылся, явление ожидаемое. Но никого другого, кроме тебя, он к себе не пустит. Идти тебе придется одному, для этого мы тебя и наняли.
– Да пошел ты в жопу! – непроизвольно вырвалось у меня. Я смутился и продолжил уже тише: – Мне вообще плохо, выходной нужен, хочу к врачу сходить – может, я помираю. По утрам тошнит какой-то гадостью. Сны непонятные снятся. Да и работа моя была намечена так: с табло слова списывать, а не по потайным комнатам шляться. Вот, видишь, тут написано: «ПОРА НАЧИНАТЬ ТЕРАПИЮ!» – Я показал ему блокнот. – Что это вообще значит? Заметил, кстати, восклицательный знак в конце? Неспроста это. А потом, знал бы ты, как он затрясся, завопил! Я сейчас залезу, а он меня там замурует, да? Нет уж, спасибо! Уж лучше с голоду без денег помирать, чем так… Замурованным заживо. А что если он вместе со мной взорвется, а? Вдруг я как катализатор сработаю?! Ведь не зря кубик меня выбрал. Может, я инопланетянин, выращенный именно с этой целью?
Станислав Валентинович внимательно выслушал мою спонтанную речь, положил мне руку на плечо и покачал головой:
– Я понимаю, Ник, ты взволнован. Но поверь мне – Генератор ничего с тобой не сделает – ты ему нужен, точно так же, как он нужен тебе.
– Да он мне даром не сдался!
– Все идет именно так, как должно идти. Ты говоришь, что болеешь? Врач тебе здесь не поможет – прислушайся к себе: разве не проходит твое недомогание, когда ты рядом с Генератором? Ведь ты домой возвращаешься уже полный сил. Что скажешь?
Я посмотрел ему в глаза – действительно, когда я рядом с кубиком, я чувствую себя гораздо лучше. А я даже внимания на это не обращал, списывая улучшение состояния на свежий лесной воздух.
– Что он со мной делает?! Что он такое?!
– У меня есть свои предположения, но, пока я сам во всем не разобрался, сказать тебе я ничего не смогу. Извини, Ник.
– Извини, значит? Тогда и ты уж меня извини, Станислав Валентинович, но никуда я не полезу. – В моих словах звучал вызов, и я ждал его реакции.
– Не полезешь? Ну что же. Тогда через пару дней Генератор тебя отвергнет. Через пару недель – ты сдохнешь. Приблизительно через год Генератор выберет себе другого администратора. Да, я потеряю драгоценное время, но признаться честно – ты мне никогда не нравился.
Говорил он все это спокойным, ровным тоном – я понял, что он не врет. Ненависть, которую я испытывал к нему с утра, умножилась раз в десять. От ярости я уже не мог адекватно воспринимать окружающий мир. Я сжал руку в кулак и ударил изо всей силы – точным ударом в челюсть, который поставили в боксерской школе.
…Отрезвила меня острая боль в плече, лицом я был прижат к теплой обивке куба. Станислав Валентинович очень ловко для своей комплекции перехватил мой кулак, отошел немного в сторону, так что я оказался немного позади него, и заломил мне руку. Все это он проделал так точно и спокойно, будто только тем и занимается, что ломает людям кости, когда не навещает меня у Генератора.
– Послушай меня, Ник, – прошептал он мне в ухо, – как только я пойму, чтоон такое, ты об этом узнаешь первым, даю тебе слово. Еще, даю слово, тебеГенератор вреда не причинит, может, единственному на этой планете. Но нянчиться с тобой я не буду – слишком велики ставки. Выбирать тебе – но, возможно, я единственный, кто сможет тебя спасти.
После этих слов он отпустил руку. Чувствовал я себя хуже некуда – я впервые осознал, во что вляпался. До этого я слишком легкомысленно относился к происходящему, считая все какой-то забавной игрой.
Я включил фонарик, и, не говоря ни слова, ступил в коридор. Меня обдало теплом. Напоследок я оглянулся на Станислава Валентиновича и пошел вглубь.
Стены коридора были гладкими, сделанными из какого-то металла. Увенчивала коридор небольшая комнатка метра четыре на четыре.
Спрыгнув с полуметровой ступеньки, я очутился внутри. Осветил стены – как и лицевая сторона, они были обиты черной кожей, я прикоснулся к ней рукой – внутренняя стена излучала куда больше тепла, чем стены фасада. И тут у меня потемнело в глазах – я почувствовал, будто я уже когда-то видел эту комнату, был в ней…
Не в своих ли снах?
* * *
– Там небольшая пустая комната. Стены обиты кожей, ничего особенного, – доложил я Станиславу Валентиновичу, выходя наружу и выключая фонарик.
– Точно пустая? – уточнил он.
– Если хочешь, можешь сам проверить. – Я протянул ему фонарик.
– Значит, еще не время, – сказал он, взглянув на часы, и предложил: – Уже почти пять, тебя подвезти до дома?
– Не откажусь.
Я поднялся на крышу, хотел собрать вещи в рюкзак, но обнаружил очередной сюрприз Генератора – табло исчезло, на его месте зияло отверстие глубиной где-то с мой рост.
– А наш кубик-то весь прямо изрешетило! – крикнул я вниз Станиславу Валентиновичу, который возился с уже заведенным снегоходом.
Снегоход был тут же оставлен, и этот пухлый человек весьма проворно затрусил по лестнице вверх.
– Я все-таки ошибся. Время уже пришло, – довольно буркнул он себе в усы после осмотра отверстия.
– Какое время? Что это еще за дыра?
Но Станислав Валентинович по своей привычке оставил меня без ответа. Вместо этого он достал телефон и, что-то про себя напевая, набрал чей-то номер. Чтобы я не слышал содержания разговора, он отошел на другой конец крыши…
– Ну что, теперь можем и ехать! – довольный, сообщил он после окончания разговора.
Я больше не стал задавать никаких вопросов, просто молча спустился вниз за ним. Станислав Валентинович сел за руль снегохода, я устроился на сидение позади него, и мы поехали из леса.
Мы почти добрались до шоссе, когда Станислав Валентинович заглушил мотор и жестом велел мне идти за ним. Мы дошли до его машины, к которой был закреплен прицеп. Станислав Валентинович стянул брезент с прицепа и показал мне, чтобы я ему помог. Мы дотащили материал и накрыли им снегоход.
– Это тебе. – Он протянул мне ключи от снегохода.
– Мне?!
– Я же тебе говорил о подарке. Зимой здесь пройти невозможно. Управлять хоть умеешь?
– Разберусь, – ответил я, принимая ключи.
– Вот и славно. Ну а теперь – поехали?
– Поехали.
Мы залезли в джип. Пока Станислав Валентинович прогревал двигатель, он включил музыку. Певец пел о том, что он всегда держит долгий путь домой.
– Кто это поет? – не удержался я.
– Что, песня понравилась?
Я пожал плечами, Станислав Валентинович вытащил и протянул мне диск:
– Держи – еще один подарок.
Ехали мы, по устоявшейся традиции, молча, только когда я собирался выходить у подъезда, он напомнил мне, чтобы я завтра с утра был возле Генератора. Мог бы и не напоминать, я сам прекрасно понимал, что никуда не денусь.
Приняв душ и поужинав, я включил подаренный диск, открыл банку пива, сел за компьютер и открыл пустой текстовый документ – мне вдруг в голову пришло попробовать написать книгу. Нет, не автобиографию о происходящем дурдоме, что-то другое.
Книгу, события которой будут проходить задолго до моего рождения.
Книгу, сюжет которой мне неожиданно пришел, когда я был там, в недрах куба. Книгу, сюжет которой сам куб надиктовал мне на ухо теплом своих стен…
