Текст книги "Чужой"

Автор книги: Максим Мейстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я понимаю, но…

– Да я тоже понимаю, что забивать память информацией, которая никогда не понадобится… Кстати, ты знаешь, что у гордейцев по-другому?… Они запоминают только, когда… Ладно, так и быть, дам тебе выжимку из всех моих работ. Четыре… ну хорошо, три часа тебя устроит?…

– Да-да, спасибо!

– Только учти, никаких справок по ходу давать не буду. Я тебе открою энциклопедию… Залазь, покажу…

Я сосредоточился и проник в память Ауиниоана. Почти везде стояли блоки разной жесткости, и только в одном месте было мягко. Полез туда.

"Я составлял ее всю жизнь, – услышал я внутри. – Это приложение к моим трудам. Правда, по объему превышающее сами труды. И, к сожалению, многие части энциклопедии мне самому еще не понятны. Я просто собираю все, что касается гордейцев и постепенно продумываю статьи ко всем словам и понятиям…"

– Итак, я начинаю, – сказал ученый вслух. – Не прерывай меня. Незнакомых слов будет много, но ты сам выбрал художественный обзор, а не полноценную научную работу. Когда услышишь что-то незнакомое, сразу лезь в энциклопедию и сам находи объяснение, чтобы меня не прерывать. Понятно?

– Да. – Ничего нового в этом не было. Почти все ученые составляют энциклопедии у себя в памяти. А многие даже открывают свободный доступ любому уму извне.

Ауиниоан устроился поудобнее, зачем-то погладил себе волосы на подбородке и начал говорить:

– Когда-то, много-много поколений назад, наша планета была мертва. Ее сплошь покрывали мегаполисы из бетона, асфальта, пластика и стекла. Души людей тогда спали, ведь сложно раскрыться живому, когда вокруг одно лишь мертвое. Души спали, но люди действовали, ведь даже спящие души иногда ворочались и напоминали людям, что они хотят общаться, любить и дружить. И люди пытались приспособить мертвую среду, чтобы удовлетворить потребности души. Они создавали сотовые телефоны и компьютеры для общения, они выдумали деньги для того, чтобы заменить ими смысл жизни, а свободу они подменили социумом, работой и религией…

Я слушал не очень внимательно, прекрасно зная, что в любом случае запомню все услышанное. Поэтому, едва Ауиниоан начал говорить, как я полез в энциклопедию. Его "художественное эссе" просто пестрело незнакомыми словами. Поначалу я добросовестно искал объяснение каждого непонятного слова: "мегаполис", "бетон", "асфальт", "стекло", "компьютеры", "деньги"… Кое-что становилось понятно. Например, я с радостью узнал, как называется твердое покрытие на шоссе. На всякий случай заглянул и в статью "шоссе", чтобы убедиться – это та самая твердая дорожка, по которой мы с Линой ехали на машине…

Но некоторые статьи, например, "деньги" или "компьютеры", изобиловали таким количеством ссылок на другие части энциклопедии, что вскоре я запутался и перестал понимать где что, не успевая за Ауиниоаном, в речи которого количество гордейских слов только увеличивалось!

– …Сложно сказать, когда и почему это началось, – над соответствующими главами я еще работаю, – но все у большего количества людей стали просыпаться необычные по меркам того времени способности. Кто-то вдруг начал читать мысли других, кто-то левитировать, а кто-то даже научился любить. Подобное, я предполагаю, случалось и ранее, но редко, в единичных случаях. По некоторым очень древним источникам одно время тех гордейцев, что обладали людскими свойствами, преследовали и даже уничтожали. Данные очень древние, так что их достоверность я гарантировать не могу. Хочется надеяться, что это все-таки художественные преувеличения…

Я быстренько глянул значение слова "уничтожали" и согласился с мнением ученого, что это явно преувеличение. Потом снова принялся за свое…

Честно говоря, я уже давно перестал следить за смыслом того, что Ауиниоан говорил. Я разбирался с тем, что для меня было по-настоящему важно…

Да, уже через полчаса я полностью запутался и прекратил носиться умом по ссылками энциклопедии. Сначала решил просто слушать, а разбираться с услышанным потом, но вдруг сообразил, что из всего знания о гордейцах мне нужно-то всего ничего!

И я тихонечко стал лазать по энциклопедии сам. Первым делом, статья "любовь".

"Любовь – счастье от слияние душ. Для гордейцев до великого преобразования (см. "Великое преобразование") любовь оставалась по большей части поэтическим и условным понятием. Ведь известно, что спящая душа не способна любить. Тем не менее, любовь – это одна из первичных потребностей души, поэтому даже в спящем состоянии она заставляла гордейцев искать самое себя. В результате большинство людей пытались заменить любовь суррогатом, мертвым ритуалом под названием секс (см. "Секс")…"

Я перескочил по ссылке, не дочитывая статью про любовь. Тут для меня было мало нового, а вот незнакомое понятие…

"Секс – механистический суррогат, подменяющий любовь. Своеобразный самообман гордейцев, призванный усыпить ворочающуюся душу (см. "Ворочающаяся душа", "Спящая душа", а также общую статью "Душа"). Секс представлял из себя взаимодействие тел с целью…"

Я вдруг обмер, шокированный догадкой: "А ведь Лина под любовью подразумевала вот этот вот непонятный секс! Она же гордейка!"

Судорожно продолжил изучение статьи. В результате сложилось очень смутное представление об этом гордейском ритуале. А мне надо было знать точно! В конце было много ссылок, за которые и принялся.

"Техника секса – статья в разработке. См. одноименный раздел фильмотеки".

Что еще за?…

"Фильмотека – раздел энциклопедии с документальными записями образов из жизни гордейцев на основе их фильмов. Авторизация входа?"

Требовалось ввести свое имя, чтобы войти в раздел. Я нерешительно задумался, посмотрел значение слова "фильм", потом все-таки отметил свое имя для авторизации…

– …Сотни и тысячи людей вдруг обретали неведомые до того способности. Они начали объединяться в специализированные социальные группы, как это принято у гордейцев. В одной из этих групп и родилась идей создать живую сферу. Они придумали деревья, кусты и траву… Стой, Ауэамиаяум, ты зачем в фильмотеку полез?…

– По картинкам проще понять некоторые вещи, – сказал я. – Не беспокойся, у меня очень быстрый ум, я успеваю…

– Хорошо, – ученый открыл доступ и продолжал: – Первый эксперимент провалился, но вскоре посреди одного из городов раскинулся первый живой кусочек нового мира. Его назвали Парком Надежды. Энтузиасты выводили все новые и новые виды деревьев, которые…

А я оказался в разделе памяти с гордейским названием "Фильмотека". Быстро нашел ссылку "Техника секса" и залез в нее. В ум пошли образы…

Я долго не мог ничего понять. Люди в фильме мучились, потели и, похоже, страдали. Да, было видно, что всем плохо. Гордейцы пыхтели и пробовали разные позы, одинаково неудобные, а гордейки беспомощно строили гримасы, а иногда даже кричали, похоже, от боли и усталости. В чем смысл этих телодвижений? Неужели, все-таки запихнуть набухший атавизм в отверстие для сброса лишней жидкости… Но зачем?!!

Я ошарашено походил по разделу фильмотеки, посвященному гордейской "любви", но везде было одно и то же.

Неужели именно этого хотела от меня Лина? Я прокрутил в памяти все, что произошло с того момента, как я вышел на шоссе и до того, как смерцал обратно в лес.

Да, похоже, именно этого… Что ж, чего только не сделаешь ради любимой!… Да, глупо, да, уродливо, но…

И тут я поступил очень нехорошо по отношению к бедному Ауиниоану.

Выделил фантом, которого оставил вместо себя "слушать" ученого и кивать с умным видом, а сам смерцал в город, прямо домой к Лине…

– Ого, ты откуда взялся, несостоявшийся любовничек? – сказала она, когда я появился прямо между ней и… стеклом, на котором показывали… фильмы!

– Я пришел, чтобы любить тебя! – сказал я. Схватил Лину и прижал к себе, как показывали в первой части "Техники секса", а дальше все было просто. Ментальная связь с Ауиниоаном оставалась, поэтому я последовательно воспроизводил разные части фильма, надеясь, что ничего не перепутаю в этом глупом ритуале. Неприятнее всего было с органом-атавизмом. Пришлось принудительно направить туда большую порцию крови, чтобы все было, как в энциклопедии. И Лине, похоже, все это начинало менее и менее нравиться. Если сначала она улыбалась и отпускала какие-то свои гордейские шуточки, то потом закрыла глаза и сжала зубы. Видимо, чтобы легче перетерпеть. Но с каждой минутой ей становилось хуже. Она стонала, а потом даже принялась царапать мне спину, видимо, желая высвободиться. Но я уже видел это в фильме, поэтому, едва не плача от жалости, продолжал жестокий ритуал, надеясь, что энциклопедия не врет, и я все делаю правильно…

Наконец она обессилила и обмякла, а я с тоской думал, ну почему?!! Зачем я должен так издеваться над любимой женщиной, когда я хочу просто любить ее?!

На душе стало так тоскливо и муторно, что я не выдержал и смерцал в лес. В место, где предаюсь печали. Это небольшая рощица, там есть раскидистые деревья с ветвями, опускающимися прямо к земле. Из-за чего повсюду образуются своеобразные укромные шалашики. И большие и маленькие. Один такой я облюбовал для своего печального настроения. И каждый раз, когда оно начинало играть у меня внутри, оказывался среди листвы, ловя редкие солнечные блики, проникающие сквозь ветви.

Здесь было тихо. Только печальная кукушка, словно в унисон моему настроению, искала своих деток: "Ку-ку… шка, ку-ку… шка…" Только здесь кукушки грустили именно так, в три слога. Когда я оказывался севернее, то слышал от них лишь двусложное "Ку-ку, ку-ку…" И это было совсем не так печально.

Я свернулся калачиком на мягком мху и погрузился в печаль. Никогда она не была с таким сильным тоскливым оттенком. Печаль бывает разная: светлая, тихая, с искрами надежды и гулкая, словно камень, брошенный в пропасть… Но никогда я не испытывал такой, как сегодня. Тоскливая и разрывающая сердце. И… с жалостью к самому себе!

Так странно. Похоже, я все чаще начинаю жалеть о своей любви. Что может быть ужаснее и неправильнее?…

Время шло, давление города уходило, и моя тоска растворялась вместе с ним. Я слушал кукушку… и вскоре на сердце осталась только сильная-сильная грусть. И тогда сами собой стали слагаться стихи. Необычные, словно на двух языках, со множеством слов, что я узнал из энциклопедии Ауиниоана.

Пружинил мох и лист шуршал,

Среди деревьев луч играл,

И птичьих голосов невинный щебет

То здесь, то там таинственно звучал.

Мелькнул– пропал хвост белки на сосне,

Цветы лесные, радуясь росе,

Пьют сквозь нее искринки солнца,

Сияя в скромной красоте…

Вдруг предо мной – дорога неземная,

Вся черная, вся ровная, прямая.

"Что это здесь? Откуда и зачем?" -

Подумал я, на черный путь вступая.

Он убегал куда-то вдаль, в тумане…

В далекой дымке, словно на экране,

Лишь силуэты. Что же там такое?

И я пошел, не мысля об обмане.

Как хорошо идти! Как твердо, ровно.

Чеканю шаг, расправил плечи гордо…

Но вдруг с тревогой замечаю,

Что все меняется невольно…

Вместо деревьев выросли столбы,

И вместо солнца – жар из высоты,

А пенье птиц – гуденье в проводах,

Исчезли вовсе белки и цветы…

Тревога сжала сердце… Что случилось?

Я шаг ускорил. Дымка опустилась,

И я вошел в лес камня и бетона…

Мне никогда б такое не приснилось!…

Шум, грохот, крики, ругань, смрад…

Коробки серые, пустых глазниц парад.

Вокруг лишь люди, люди, люди…

Несутся, в точку уперевши взгляд…

Я остановился, чувствуя что-то странное в появляющихся строчках. Повторил про себя уже сочиненное и вдруг понял: в последних строках я назвал гордейцев людьми!…

Что ж, в каком-то смысле это правильно. Ведь, если верить Ауиниоану, мы произошли от них. Хотя сам я всегда думал, что мы – это две близкие, но все же различные расы. Интересно, почему кто-то не смог стать человеком? Почему кто-то остался на предыдущей эволюционной ступеньке?… Так жалко их… Неужели это неизлечимо? Вот бы узнать…

И тут я вспомнил, что бедный Ауиниоан до сих пор читает лекцию моему фантому! Стало так стыдно, что я покраснел и не сразу заместил фантом, а сначала полноценно подключился к нему и с облегчением узнал, что ученый не заметил подмены. Тогда я осторожно смерцал в фантом и, как ни в чем не бывало, продолжил слушать лектора, одновременно впитывая то, что успел накопить ментальный блок фантома.

– Ну вот и все, – через какие-то полчаса сказал Ауиниоан. – На этом краткий обзор завершен. Хорошо, что ты вернулся хотя бы к концу… – Старик посмотрел на меня сердито.

– Я… – Мне было так неловко, что даже подходящих мыслей не находилось, не говоря уж о словах.

– И я бы очень обиделся и не стал бы с тобой разговаривать, если бы не догадался проследить, куда ты смерцал. – У меня перехватило дыхание. – Кстати, потренируйся с фантомами, а то ты мне такую фигню, прости за выражение, оставил, что она стала через пять минут распадаться, и мне самому пришлось ее подпитывать, чтобы ты ничего не заметил и продолжал свои дела в городе…

– Я… я… – Мне почему-то тоже хотелось рассердиться, но не получилось. Видимо, грусть и тоска все еще владели моим сердцем, не оставляя простора для других чувств. – И как ты думаешь, я все правильно делал?…

В конце концов, очень хотелось с кем-то посоветоваться, поделиться, а кто еще мог лучше ответить на мои вопросы, как не специалист по гордейцам?

– Откуда же я знаю? Я ученый, а не практик. Судя по фильмотеке и некоторым частям энциклопедии, все правильно. Хотя еще бы посмотреть на реакцию той гордейки. Зря ты так поспешно оттуда смерцал. Мог бы хоть фантом оставить…

– Не до этого было, – вздохнул я.

– Да вижу, – буркнул Ауиниоан. – Я хоть и закрылся, но даже сквозь блок от тебя такой тоской веет, что сам сейчас заплачу.

– А твое мнение обо всем, в целом? Ну, как бы…

– Хочешь мое мнение?… Зря ты полюбил гордейку. Да и полюбил ли? Подумай, может это просто жалость, которая иногда так похожа на любовь? Если да, то жалей себе на здоровье, я и сам их иногда жалею, хоть и специалист, а любовь найди в сердце людицы…

– Друзья тоже так говорят. – Я грустно улыбнулся. – Но самое страшное, такие мысли все чаще стали появляться и у меня самого. Да, жалость есть, но если бы только она одна!…

– Тогда… – Ауиниоан вдруг задумался. Я не стал закрываться, хотя почувствовал, что ученый залез ко мне в память. – Тогда будь предан своей любви до конца. Ты же человек! Пусть так случилось, что твоя любовь никогда не станет полной, никогда не раскроется со всех сторон, но ведь в этом тоже что-то есть… Бывает, любящий человек теряет свою людицу. И вся его жизнь становится грустью и воспоминаниями… Понимаешь, о чем я?…

– Да, любовь принимают, какие бы внешние условия ни были.

– Я не совсем об этом. – Ауиниоан замолчал и, казалось, снова о чем-то серьезно задумался. – Хотя и об этом тоже. Но главное, что я хочу сказать: есть много историй любви, которые гораздо печальнее твоей. Потому что нет печальнее любви, в которой нет надежды. А у тебя она есть…

– Есть?… А мне кажется, что мне тяжелее, чем даже потерявшим свою людицу! Потому что им остается только смириться и любить воспоминания, а у меня!… У меня вроде бы и надежда есть, и сердце, в котором я нашел свою любовь, живет и бьется, но при этом все так безнадежно…

– Люби, как можешь. Давай то, что можешь дать. Что я могу еще сказать? – торжественно сказал Ауиниоан и вдруг перешел на мысли. – "Жаль, что гордейцы совсем не умеют общаться внутри. Тебе даже просто связаться будет сложно…"

"Да нет, связаться можно. У них там вместо всего настоящего придуманы разные штуковины: вместо мерцания – машины, а вместо общения – вот такие палочки…"

Я показал Ауиниоану "мобильник".

– О, а я думаю, что у тебя за гордейская побрякушка, – заинтересовался ученый. – Дай-ка посмотрю, а то я только теоретически о мобильной связи знаю, а вблизи никогда не видел.

Он увлеченно стал вертеть в руках подарок моей Лины.

– Только она больше даже через него со мной не связывается, – грустно сказал я. – Наверное, я все же что-то сделал неправильно…

– Да ты просто далеко от города, вот он и не работает. У них ограничение по расстоянию…

– Да?! Точно, она что-то такое говорила. А если она за это время хотела со мной связаться? – Я заволновался.

– Если ты не в зоне приема, то у нее не получилось. – Ауиниоан, похоже, уже разобрался с устройством, после чего сразу потерял к нему интерес. Протянул мне.

Я с любовью взял подарок Лины.

– Знаю место, где он работает, – сказал я и смерцал туда.

"Ты приходи иногда ко мне, а? – раздался внутри просительный голос Ауиниоана. – На моей памяти ты единственный, кто так серьезно заинтересовался гордейцами. И, похоже, твоя история еще не закончена… Или можно я к тебе сам буду периодически заглядывать за новостями?…"

"Можно, – разрешил я, – только не слишком часто…" После чего закрылся и с нетерпением уставился на мобильник.

Вдруг он издал какой-то странный звук, прямоугольное окошечко засветилось, а потом что-то появилось. Такими же значками, как у Лины на "бэйджике". Потом еще раз прозвучала короткая мелодия, и снова какой-то текст появился.

Я так разволновался, что не сразу сообразил смерцать к Ауиниоану и попросить прочитать. Наверняка, он знает письменный язык гордейцев. Когда эта мысль пришла в голову, и я уже сосредоточился на деревьях, под которыми обитал ученый, как мобильник заиграл длинную, уже знакомую мелодию. Сердце забилось восторгом, и я немедленно нажал кнопку с зеленым пятнышком.

– О, надо же! Эй, котик, ты куда девался?! Сам додумался в зону досягаемости перескочить? Ну, ты герой! Я тебе уже битый час названиваю, даже СМС послала, как дура. Потом сообразила, что ты все равно читать не умеешь…

Любимый голос. Я почувствовал, как внутри начинает петь. Хотелось взлететь высоко в небо и окутать любимую осязаемой радугой.

– Ну, давай, докладывай, чего так быстро смотался, не понравилось что ли?…

– А тебе? – едва сумев вернуться из вышины, спросил я.

– Класс! – рассмеялась Лина. – Для первого раза, так вообще супер. Для твоего первого раза, я имею ввиду. Так долго и, как бы это выразиться… дотошно что ли… Ты сам-то кончил?…

– Что? Кого?…

– А, да что я спрашиваю, – почему-то расхохоталась она. – У тебя же это атавизм!… В общем, котяра, ты мне нравишься, честное слово. Давай договоримся, что ты иногда будешь приходить в гости. Вместе с атавизмом, понятное дело.

– Сейчас… – я обрадовался и собрался тут же смерцать к Лине домой.

– Эй-эй! Только не сейчас, скороход ты мой. Это ты там без дела слоняешься по лесам целыми днями. А у меня дела, обязанности, работа… Короче, давай завтра вечером. Я пораньше приду, романтику какую-нибудь устроим, раз тебе без нее не в кайф. Тогда и прилетай. Только, прошу любезно, не появляйся больше между мной и теликом, как в прошлый раз. А то я чуть не обделалась, честное слово… Где-нибудь на кухне или в углу комнаты появляйся, что ли…

– Мы завтра встретимся?!

– О, понятливый… Да, завтра. Вечером. Вечер, это когда солнце уже не светит. Понятно?…

– Да.

– Вот и ладненько. Тогда пока, котяра мой лесной! Буду ждать с нетерпением…

Голос пропал. И сразу тихая светлая грусть пришла на место радости. Но я был счастлив! Главное не думать о том, что… Ощущать грусть от того, что голос пропал, и настала разлука с любимой, переживать недавний разговор и отголоски радости, предвкушать встречу… Главное не думать. Просто переживать и ощущать. Не думать…

* * *

Мы гуляли с Уэдом и Даной у реки. То садились и смотрели на воду, а то ходили по песчаному берегу и разговаривали. Нам всем троим нравилось слушать журчание воды, поэтому говорили в основном молча, несмотря на то, что последнее время из-за частых встреч с любимой, я и с друзьями то и дело начинал общаться вслух…

Уэд больше не уговаривал меня забыть о Лине и не говорил о жалости. Они с Даной смирились и приняли мой выбор, и теперь называли Лину "твоя любимая", и говорили о ней, как о людице.

Сначала мне очень нравилось это, но потом я сам стал напоминать друзьям, что моя любовь не совсем нормальная, потому что иначе не получалось говорить о том, что меня по-настоящему волновало. А с друзьями нельзя говорить о том, что тебя не волнует. Ведь разговор сразу становится формальным, пустым, и тогда лучше уж молчать…

Я, как обычно, рассказывал о наших отношениях, о свиданиях в городе. О том, что они частые, но непродолжительные. И оставляют неясную тоску. Причем, не любовную, а какую-то темную, злую тоску…

И вдруг Уэд прервал меня голосом:

– Слушай, я давно хотел спросить, но ждал подходящего момента. Конечно, мы друзья, и я мог бы давно спросить, но для некоторых вещей необходимо найти подходящее время. После твоего очередного рассказа…

"Говори уж нормально, – улыбнулся я. – А то ты вслух так выражаешься… Хотя, может, я привык только к одному голосу, поэтому меня всегда смешит, когда кто-то из друзей пытается вслух…"

"Ладно, я вот выслушал очередной рассказ о твоей встрече с любимой, и решил, что пора. Заметь, какие ваши свидания похожие. Такое ощущение, что эмоции только с твоей стороны, хотя мне это не понятно. Ведь ты же с их точки зрения не любишь, а имитируешь их любовь. Значит, это у нее должны быть любовные эмоции, раз она любит, пусть и по-своему…"

"У нее есть эмоции! – попытался я защитить Лину. – Просто они у гордейцев почти не проявляются, они механические…"

"Эх, не понимаю я! Ну да тебе виднее. Но все равно послушай, что я давно хотел тебе сказать: ты ее любишь по ихнему, стараешься для нее, всю энциклопедию Ауиниоана изучил, но тебе не кажется, что справедливо было бы… – Уэд притих, словно подбирая формы мыслям, – чтобы и она попробовала любить, как любят люди!…"

"Любовь выше справедливости! – возмутился я. – Если я начну считать, что она мне что-то должна, потому что я ее люблю, то какая это любовь?! С точки зрения справедливости, ты наверное прав, и ей бы тоже надо было попробовать полюбить меня, но с точки зрения любви, она мне ничего не должна за мою любовь!"

"Ты прав… – грустно согласился Уэд. – Но, может быть, она бы и хотела, просто не знает об этом".

"Как можно хотеть того, о чем не знаешь?"

"Очень даже можно! Помнишь, манганолу?…"

"О, мой любимый фрукт! – Мне тут же захотелось впиться зубами в сочный, красно-оранжевый плод.

"А еще год назад ты о нем не знал, но ведь тоже хотел, как хочешь сейчас. Я тебе его показал, и твое желание манганолы с незнанием этого желания, сменилось нормальным желанием…"

"Я понимаю, что ты хочешь сказать, но трудность в том, что даже если Лина захочет попробовать полюбить, как люди, у нее не получится. Она даже говорить не умеет по-настоящему, что уж говорить о другом!…"

Мы грустно замолчали…

"Ребята, знаете, что я подумала…" – вдруг раздался голос Даны.

До этого она в разговор не вмешивалась, хотя и слушала, – я отчетливо чувствовал ее внимательное присутствие. Дана сидела и бросала камешки в реку, а теперь перестала. И посмотрела на нас. Мы повернулись.

"Чтобы желать манганолу, надо сначала о ней узнать, а потом увидеть. И даже если плод висит так высоко, что не допрыгнуть, все равно его надо увидеть, прежде чем попытаться сорвать… Твоя Лина не способна попробовать человеческую любовь, но пусть она на нее хотя бы посмотрит… А, любимый, как думаешь?… Если она придет на наше озеро? Все равно у нас пока толком не получается, так хоть она посмотрит…"

"Я не против, пусть приходит, конечно". – Уэд пожал плечами, немного погрустнев от слов-напоминаний о неудачах.

"Даже не знаю… – я задумался. – Кажется, что это неправильно – показывать что-то ценное и важное кому-то, кто все равно не сможет это попробовать… Словно дразнимся…"

"Может быть, – согласилась Дана. – Но мое женское чутье говорит, что в данном случае это будет правильно. Смотри сам. Как бы ни получилось, хуже не будет. По крайней мере, у нас темы для общения появятся интереснее, а не одна твоя однообразная тоска, от которой скоро и нам тошно станет…"

Дана, как и все женщины, бывала острой на язык… В такие моменты я иногда думал: "Может и хорошо, что моя любимая не умеет разговаривать?…"

* * *

"…А вообще, Дана очень добрая и хорошая, – думал я вечером, готовясь смерцать к любимой. – И она даже больше беспокоится о наших с Линой отношениях, чем Уэд. Вернее, не больше, а по-другому, по-женски. Я даже не очень улавливаю, как именно она беспокоится, от чего кажется, что «просто больше».

Она видит, что у нас не все в порядке, и раздражается, что ничего нельзя сделать. Ну, людица, что с нее возьмешь. Они чувствительнее переживают. Иногда так сильно, что внешне им приходится маскироваться, скрывая одно за другим. Вон, как утром, она сказала обидные слова, но лишь для того, чтобы заслонить свою боль от того, что мы с Линой никогда не сможем закружиться в любовном танце над зеркальной гладью озера. Я успел уловить этот образ у нее внутри, прежде чем она закрылась, а потому почти не обиделся…

Впрочем, пора оставить утренние впечатления! Теперь все мысли – моей любимой!…

Я сосредоточился и смерцал к Лине домой. Я уже привык к замкнутым пространствам, а потому немного задержался в своем углу. Лина опять что-то изменила, и я обязательно должен был это заметить…

Когда я стал каждый вечер приходить к ней домой, любимая устроила мне "телепортатор", как она говорила. Сначала просто расчистила угол в комнате, чтобы я не появлялся где попало и не ушибся о мебель.

Потом в этом углу появился ковер, потом цветы на стенах – сначала не настоящие, как и все в городе, но Лина заметила мой ужас при их прикосновении. Я старался не показать, но она заметила… Обиделась, но ненастоящие цветы убрала, а через два дня на стенах появились живые цветы в странных глиняных емкостях. Я так обрадовался!…

А однажды я появился, когда у Лины были гости. По-моему все испугались, так что я сразу смерцал обратно в лес. После этого мой угол был отгорожен ширмой. Стало тесно, но зато теперь Лина каждый день что-то улучшала в моем углу. Похоже, она меня все-таки любит, хоть и по-своему…

Растений на стенах становилось все больше, а яркий ненастоящий свет вверху теперь сам собой смягчался, когда я появлялся. Как мне объяснила Лина, без него не росли растения. Странно, что настоящим растениям достаточно ненастоящего света. Для меня он был слишком резкий, так что раньше приходилось закрывать глаза. А теперь уже несколько дней можно было мерцать к Лине не боясь ослепнуть, так что я, оказавшись в своем углу, первым делом осмотрелся, чтобы не упустить чего-то нового.

Вроде ничего, но через мгновение я замер, отчетливо услышав журчание воды! Я подумал, что еще не полностью смерцал и слышу звуки леса, – такое бывает. Но тут же сообразил, что мерцал с очень удаленного от любой воды места, так что журчание явно где-то здесь. Причем, совсем не искусственное, как у Лины в ванне (место, где гордейцы играют с водой), а самое настоящее журчание лесного ручейка!

– О, мой Мяу пришел! – раздался голос Лины.

– Как ты принесла в город ручеек? – спросил я, выходя из-за ширмы.

– Нравится?… – довольно рассмеялась она. – Потом расскажу, а сейчас иди ко мне. Я уже заждалась…

Лина лежала на кровати, готовая к гордейской любви.

Я сосредоточился, направил вниз кровь и начал воспроизводить сегодняшний сценарий, как обычно составленный на основе фильмов из энциклопедии Ауиниоана:

– О, любимая, ты так прекрасна сегодня! Твое тело, словно розовый коралл среди белой пены простыней… Я вижу острова твоих грудей, и мне хочется превратиться в маленького пушистого котенка, забраться тебе на грудь и шершавым языком прикоснуться к твердым соскам…

– Господи, ты чего опять начитался, дуралей? – ласковым, хрипловатым от едва сдерживаемого волнения голосом, сказала Лина. – Кончай трепаться, мне уже никаких прелюдий не надо, просто хочу тебя!…

Она вскочила, схватила меня и повалила на кровать.

"Ну, вот, – грустно подумал я. – Опять весь сценарий насмарку…"

* * *

Мне нравились моменты, когда все мучения ритуала заканчивались. Лина становилась веселой и разговорчивой, и мы могли просто пообщаться. Через голос получалось медленно и недостоверно, но что поделать?…

– …Сначала я просто хотела купить колонки, поставить запись звуков леса, да и не париться. Но когда пришла в аудио-салон, мне объяснили, что качественный, неотличимый от настоящих явлений звук за пару сотен не купишь. И начали вешать лапшу на уши про какие-то усилители, декодеры, акустику за много штук денег… В общем, ушла я от них, решив, что ты со своим слухом фальшивку обнаружишь, будь она хоть за сто тысяч. Поступила проще, но зато эффективней!…

Я видел устройство для журчания. За ширмой стояла коробка, в которой по прерывистому желобку текла вода. Падая и перетекая, она журчала, как самый настоящий ручей. Вначале я поверить глазам не мог, потому что вода сама поднималась из коробки наверх, к началу желобка! Понятно, когда разумный человек летает, но чтобы вода!…

– А насос я убрала подальше, чтобы ты его просто так не услышал, – объяснила Лина.

И я пошел смотреть, как в ванне жужжала какая-то штуковина, благодаря которой вода научилась течь вверх.

– Чего только гордейцы не выдумают, лишь бы не живое было! – удивленно воскликнул я. – Наверное, в душе они страдают от своей ущербности, и пытаются искусственно подражать людям…

Я осекся. Так привык говорить вслух, что и эти мысли произнес.

Но Лина не обиделась, только рассмеялась.

– Не забывай, что это вы от нас произошли, а не мы от вас. Так что не гордись слишком-то. Да и не чем вам гордиться. Вы просто дегенераты, которые не смогли сохранить цивилизацию.

– Как это?…

– Да вот так!

Мне вдруг впервые пришло в голову расспросить Лину об их истории. Наверняка, версия гордейцев отличается от изложенной в эссе Ауиниоана.

– Подожди, а мы разве не две различные, просто очень похожие расы? Мой друг ученый говорил, что вы – это люди, которые не смогли перейти на следующую ступеньку эволюции из-за генетической неполноценности.

– Что?! Чушь какая!

– Да-да, наверное, чушь, но, любимая, прошу, расскажи, почему так случилось? Почему появились люди… ну, то есть появились мы, а кто-то остался таким же?…

– У меня по истории "неуд" был, – непонятно ответила Лина, но злиться вроде перестала. – Ну да ладно, сейчас попробую вспомнить… В общем, раньше везде были города, люди жили, не тужили, а потом некоторые начали болеть, мутировать. Кто-то копыта отбрасывал, а кто-то выживал и что-то там такое приобретал. Мысли читать, слышать за десять километров, перемещаться с большой скоростью… Ну и так далее. Сначала этих больных отлавливали, изучали, а потом один ученый выяснил, что в человеке есть ген, отвечающий за всю эту чепуху. И если его вывести из равновесия, то человека начинает колбасить. Ну и, зараза, высказал теорию, как этот ген из равновесия выводить. Люди рванулись все пробовать. Прикольно же! А когда спохватились, то людей-то почти и не осталось, а одни лесные мутанты… Нет, сначала они не лесные были, потому что лесов никаких не было. Но вы же потом придумали деревья, траву, птичек, всю эту живую канитель, так что скоро от Всемирного Мегаполиса остались считанные города. Ну, не совсем скоро, наверное. Я не помню, говорю же, не лады у меня были с историчкой в школе. Дура старая, до сих пор ее помню!…