Текст книги "Игра на выживание"

Автор книги: Максим Кораблев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

Ночь прошла довольно спокойно, по контрасту с днем, конечно.

Видимо, существовал какой-то допустимый предел количества смертоубийств в этом агрессивном мире, который был пройден во время массового избиения мигрирующих антилоп.

Да и пылающее кольцо вокруг стоянки мужчины и женщины выполнило роль магического оберега.

Вот только ближе к полуночи, когда обе здешние луны – одна похожая на земную, вторая – побольше, неправильной формы и бирюзовая – выкатились в середину звездной россыпи, ожило тихое озеро.

Что-то там забурлило, заволновалось, стало извиваться, расплетаясь и шлепая по воде. Что-то такое, на что девушка не решилась посмотреть в свой инфракрасный бинокль. Когда поднялась меж деревьев грандиозная тень, полупрозрачная, сквозь которую можно было разглядеть лишь слегка выцветшие созвездия, она упала лицом вниз и закрыла уши.

Какой-то древний инстинкт, рудиментарная память, стайка крыс в подвалах сознания уверили ее, что прямой, физической опасности ей и мужчине нет. Но вот душевное нездоровье вполне может постигнуть дитя дарвинистского мира при одном взгляде на вылезающее из воды.

Раздался звук, словно вылетела пробка из-под шампанского, только бутылка от которого была величиной с баллистическую ракету, хлынула шумно вода, возвращаясь во взбаламученный омут, а на небе стало одной косматой тучей больше.

От финального всплеска проснулся мужчина, грузно, словно горилла в пампасах, завозился, ругнулся, извинился и сел, мутным взглядом обводя пространство вокруг.

– Все путем. Вот эти, – она указала на кольцо ярко горящих глаз, окружавших стоянку, – у нас что-то вроде ночной стражи. В огонь не суются, особенно не шумят. Прочапало что-то здоровенное, но далеко. Пару раз снижалась крылатая нечисть, да, убоявшись огня, слиняла, так что я даже не стреляла.

– Угу. У тебя, кажется, кофе оставался. Ага, и кипяток. Ну что же. Если полезет кто, я так шумну из своей дуры, что и будить не надо будет.

Она полезла было в спальник, однако стояла немыслимая жара, а кроме жирных противных бабочек, ничего кровососущего в воздухе не было, так что разлеглась на куче из многочисленных компонентов «Выдры», пристроив легкие «броники» под голову.

Мужчина примостился под деревом, пренебрежительно откинув ее бинокль и напялив на нос очки ночного ви́дения.

«Вот зачем нужен был бы глушитель, а я, дурак, забраковал, не взял. Очень удобно на стоянке отстреливаться, но кто же знал. Потом – к пулемету глушак не приделаешь. А пистолета маловато будет».

Последняя мысль пришла ему в голову, когда одна из пар жадных глаз поднялась вдруг на несколько метров от земли где-то за границей четкой видимости и гулко, утробно сглотнула. Потом неведомый зверь опустился и притих. Человек разглядывал вторую луну, сняв очки, дивился какой-то «подводной» пейзажности вокруг, припомнив чье-то выражение: «Цепенящий лунный свет обтекал предметы, струился по ним, собираясь в дрожащие лужицы». Так оно примерно и было, только в глубоких ультрамариновых тонах.

Потом ему стало некогда любоваться незнакомыми созвездиями и спутниками – в воздухе захлопали крылья, замелькали расплывчатые тени.

Атаки, впрочем, не последовало. Мужчина выпил чайник кофе, мурлыкая себе под нос что-то бравурное, гадая, от чьих горящих глаз хотела защититься спящая девушка, положив под голову красивый и мощный пистолет «зигзауэр» на боевом взводе.

Его или хищников?

Над стоянкой проплыл силуэт ската ошеломительных размеров, совершенно безмолвно. Вскинув голову, человек успел разглядеть белесое брюхо и тонкий длинный хвост, зацепивший листву соседнего дерева. На дереве тоже горели глаза, целый рой, и неясно было, сидела там стая зверей или один терпеливый паукообразный.

Под утро, когда неописуемой красоты заря принялась прогонять с неба звезды, вызвав на мгновение что-то подобное северному сиянию, одна из косматых туч вдруг надвинулась, набухла, опустилась, и мужчина, сорвав очки, прикрыл глаза, бормоча какую-то ахинею. Неправильной, рваной формы полупрозрачная клякса обрушилась в озеро, вызвав водоизвержение, на этот раз разбудившее девушку. Как ни странно, об этом событии они друг другу не рассказали ничего.

Определить, что за охотники выслеживали их за стеной огня, возможности не представилось – к утру поблизости от стоянки шныряли бодрые и жизнерадостные грызуны, спешившие по своим делам, пока не явились их дневные мучители да полуенот-полубарсук подбежал к самым угольям, хрюкнул, почесался, упав на мохнатую задницу, и, пыхтя, удалился.

Девушка и мужчина, наскоро перекусив, двинулись в путь, стараясь находиться на приличном расстоянии от колыхавшихся травяных островов и поваленных деревьев. С болот потянулись перепончатокрылые гиганты, первый облет совершали стервятники, мелькала парящая мелюзга.

Неподалеку от россыпи крупных слюдяных образований девушка засмотрелась на рваный, какой-то механический полет кожистокрылых змееголовов, погнавшихся за неразличимой пернатой мелочью, и едва не наступила на череп. На крик подбежал мужчина, все время косясь влево, где в сотне метров трусил параллельным курсом «тигр», делая вид, что его здесь нет.

Череп был самый обычный, банальный даже, словно из кабинета анатомии или лаборатории патологоанатома. Остальные кости человека были тут же, изуродованные, разгрызенные, высосанные, в гроздьях червей. Клочья куртки-«афганки» в бурых пятнах валялись поодаль, на них грелась тусклая змейка. Ранец был изуродован и выпотрошен. Даже банки с тушенкой были надкусаны, выдавлены, сплющены. Мужчина тем не менее, не слушая протестующих воплей девушки, прицепил к ее рюкзаку кожаный пояс с простым номерным охотничьим ножом и курносым револьвером, положив в свои и без того забитые наплечные карманы коробки с патронами. Потом, побродив в колючей траве, нашел и принес автомат, без приклада, с прямым магазином, неуловимо похожий на «калаш».

Мужчина поискал глазами «тигра» и присвистнул.

Вокруг кошачьего собралась целая свора куцехвостых шакалов и тройка жизнерадостно смеющихся «чертей». Кошачий как раз вполне в духе своего земного домашнего собрата, по-йоговски заложив лапу за ухо, лизал свои впечатляющие гениталии. Мужчина выпустил в преследователей целый магазин, вставил новый, перевел на одиночную стрельбу и добил дергающуюся «гиену». Прихрамывая и оглашая окрестности обиженным ревом, «тигр» припустил подальше, сопровождаемый четырьмя оставшимися в живых шакалами.

– Берем.

– Зачем?

– Береги честь смолоду, а патроны – к ночи. Свои жалко, идти нам долго, а эти – расстреляем на ближайшем привале по излишне любопытным и кинем железку.

Стараясь не приближаться к болоту, от которого тянуло густым зловонием и где в дымной толще над трясинами то и дело слышались титанические всплески и стоны, они прошагали еще час.

Мужчина сверялся с маячком.

Хитрая штуковина зазывала их аккурат в царство зыби. Девушка крикнула, указывая вверх:

– Смотри!

Низко, с натугой ворочая лысыми коричневыми крыльями, летел змееголов – экземпляр не из крупных, волоча в лапах продолговатый туристический рюкзак. Алюминиевый каркас блестел в лучах, груз тянул летуна вниз. Мужчина поднял было пулемет, но покачал головой, и закричал:

– Это для «кэмээсов».

Девушка вскинула ружье и выстрелила.

Затем – еще раз.

Тварь выпустила ношу, кувыркнулась в воздухе, извернулась совершенно по-змеиному, стараясь лечь на воздух и восстановить равновесие, но мужчина, положив тяжелое оружие, полоснул его из чеченской самоделки. Рюкзак рухнул в густую траву метрах в пятидесяти, спугнув сидящего в засаде «тигра». Лишь мелькнула, удаляясь, гибкая спина. Удирал он, словно нашкодившая кошка – задрав хвост трубой.

Девушка и мужчина подошли к рюкзаку.

Когти прорвали в нескольких местах синтетическую ткань, удар об землю полностью искорежил раму. Рядом заинтересованно запрыгали по земле приземлившиеся стервятники. Мужчина выпустил в них остаток магазина с каким-то новым для него чувством остервенения.

– Мы становимся похожими на них, – задумчиво протянула девушка, глядя, как дрыгают когтистыми лапами упавшие поодаль птицы.

Мужчина ничего не сказал, разглядывая рваные лямки и влажно-алые пятна.

– «Змееголов» схватил его и понес. Он вывалился из рюкзака, но уже был мертв или смертельно ранен. У этой сволочи морда приходится прямо туда, где была бы у человека голова. И вот эти пятна…

Он не сказал вслух, что там была не только кровь, но еще прилипший клок волос и желтоватая кашица.

А волосы были женские.

Глава 6

Из дневника Сергея Куприянова

Океан!

Сегодня наша группа вышла на пустынный песчаный берег.

Боже мой – все скакали и орали, словно дети. Из чащи могло набежать какое-нибудь зверье, здесь же была эдакая иллюзия безопасности. Расположившись на привал, по-братски поделились последними запасами земной еды – маячки дружно мигали, показывая, что до опорной базы осталось всего ничего.

Кажется, выжили.

Осмотрели раненых, я встал на часах.

Неведомые демоны, закинувшие нас в этот дикий мир, помогите нам не потерять больше никого в двух шагах от победы!

В воде, в опасной близости от нашей стоянки, что-то крупное плескалось и ревело некоторое время, вызывая в мозгу самые неприятные ассоциации.

Но пронесло.

Пришла заспанная Татьяна. В изорванном джинсовом костюме, в волосах неземные репейники, в руках – автомат. На фоне довольно-таки прохладного морского ветерка, песочка и подступающего кое-где к самой линии прибоя леса, где ни одного знакомого извива ветвей или запаха, – чистая валькирия. Или, там, русалка. В ореоле каких-то громадных бабочек, слетевшихся к костру. Чем-то все это напомнило мои военные приключения. Беготня по ботаническому саду с гранатометом, рев знаменитых на весь мир сухумских гамадрилов, морской бриз, и бестолковая, но весьма кровавая война черт-те кого черт-те с кем.

И баба с автоматом.

Сменять она меня не стала, а уселась рядом, отложив «АКМ», безотказный даже в этих тропических и далеких от Земли широтах, «калаш» звякнул о россыпь ракушек. Она откинула со лба волосы, поежилась и, приобняв меня, прошептала:

– Почти дошли. Завтра – уже люди… Где-то там должен быть мой благоверный. Если выполз. Нехорошо, наверное, но мне что-то не верится. Как представлю его – в очочках, с брюшком, дурацкой двустволкой в том болоте, помнишь? Где гнездовье тех летающих зубастиков. Где Слава остался…

– Выкарабкается, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать, вдруг спохватившись, что за эти десять дней как-то привык думать о ней ну совершенно не как о девице, у которой где-то может оказаться «благоверный», к тому же в очках и толстый.

Вообще, как я ни материл всю дорогу папоротники, хвощи, плауны, чешуйчатых монстров и розовых зайцев, по вкусу весьма напоминающих некогда пожранных с голодухи сухумских обезьян, однако впервые за многие годы я вновь чувствовал, что живу. В руках безотказная трещотка, за спиной – полтора десятка людей всех полов и возрастов, которым без меня никак. Дичайшая и смертельно опасная местность, чудища, норовящие тебя пожрать, в которых можно разряжать рожок за рожком, совершенно не думая о конвенциях и экологиях. Пляж, постоянное ожидание нападения, ладная деваха безо всяких лишних задвигов, показавшая себя, кстати сказать, в том же болотном гнезде «зубастиков» лучше иных мужиков, даром что детский врач. Все это окончательно вскружило голову. В темной морской дали вновь плескалось и булькало что-то из бредового сна, над костром кожистокрылые стремительные силуэты пикировали на разлапистых бабочек, рядом радостно пищал спасительный маячок, а мы….

В общем, не важно…

Утро явилось в виде страшенного ветра, от которого мы явно отвыкли, блуждая под сенью лесов. Холодные порывы едва не сбивали с ног, причудливые деревья на опушке стонали и гнулись, а волны дохлестывали едва ли не до самого лагеря, так что пришлось в темпе сворачиваться.

Никто и не был против.

У самых израненных, перепуганных и просто «сломавшихся», шедших лишь по инерции, тупая покорность судьбе сменилась настоящим азартом. Даже чертов Малахольный сказал что-то неопределенно бодрое и лихо вщелкнул последний магазин в свой автомат, который я его едва ли не пинками заставлял снова и снова чистить на привалах, не зная иного способа от депрессии и пораженческих разговоров. Тут же подскочившая Таня быстрым движением отщелкнула магазин, да так ловко, что я аж крякнул от самодовольства. Вот тебе и первые плоды «дружбы». Малахольный было возмутился, дескать, нет такого закона, чтобы личное оружие отнимать. Ишь как запел. А ведь когда мы его обнаружили на раздвоенной волосатой пальме, куда его загнал какой-то зверь, заставляющий вспомнить о земных геральдических чудищах, автомат этот мы потом долго искали, перелопатив голыми руками не одну тонну голубоватой жижи, отдирая с зудящих пальцев какую-то мелкую болотную нечисть. А когда нашли, убедились, что сей мирный сын своего времени и взял-то с собой всего пару рожков, да один высадил в первый же день по какому-то «синему оленю», на которого он, видите ли, охотился. На вопрос, где же сей странный зверь, снятый с пальмы Малахольный ответил коротко – «съел» и надолго замкнулся в себе. В стычке с волками и в гнезде «зубастиков» толку с него было не больше, чем с моего рюкзака. Татьяна до сих пор твердо убеждена, что человек погиб по его вине. А теперь – на тебе – оружия возжаждал. Танька, молодец, цыкнула на него:

– Не будет тебе больше никаких законов. Радуйся, плесень, что чуть ли не на себе волокли, от динозавров этих твоей тушей не откупились.

Она права, на опорной базе патронов мало, в основном к пулеметам.

– А по какому праву, собственно… Это же вроде как валюта будет – там, среди людей.

– Урод… – сквозь зубы процедил Гриня, в той, навек потерянной жизни бывший простым советским ментом-участковым. – А я сколько извел этой вот «валюты» в болоте, тебя, гниль культурную, спасая? Усохни, правовед. Бери патрончики, командир, мы еще далеко не закончили свой поход.

– А по-моему, надо отдать ему рожок и трещотку, и пусть один оставшиеся десять километров идет.

Это воинственная Лера. Весьма визгливая дама, глянувшаяся Грине и отдавшая ему все свое нехитрое стреляющее снаряжение, собиралась волочь под ручку раненого и набиралась адреналина на последний рывок.

– Я там буду жаловаться, – как-то неуверенно сказал Малахольный, но покорно пошел в конец процессии и без дальнейших дискуссий впрягся в носилки. На носилках заворочался Леня, пуская кровавые пузыри, к нему тут же кто-то метнулся с водой и участием. Любо-дорого было смотреть на эту идиллию в двух шагах от спасения. Уверен, не пройдет и двух дней, и половина моего маленького, с бору по сосенке, отряда будет прятать друг от друга блудливые глазенки, вспоминая, какими угрозами и пинками я и мент заставили их не бросать покалеченного гигантской пестрой змеей Леню. Одного таки, помню, пришлось выгнать. Интересно – дошел ли?

– Кому он, мешок с дерьмом, жаловаться будет. Там – такие же люди, только вряд ли это хоть немного напоминает государство с его инстанциями, в которые можно на что-то жаловаться.

Это опять Лера… Я отдал команду выступать, краем глаза следя, не скрою, с законной гордостью, как четко, без единого слова рассыпались в стороны шестеро крепких парней, чутко шаря по зарослям глазами и стволами. В центре волокли раненых, а трое не стоявших ни разу в ночных караулах орла перли рюкзаки и мешки. Я, как командир и первопроходец, выступал в авангарде и первым скрылся от морского ветра под пологом джунглей.

Час шли хорошо. Зловредного кустарника, иступившего оба имевшихся в отряде мачете, как и подозрительной паутины толщиной в руку, здесь не было. Деревья и привычные уже разлапистые папоротники росли довольно редко, под ногами не хлюпало, и морские ветры унесли куда-то звенящие тучи комарья и гнуса. Крупных зверей, к счастью, уже не попадалось, лишь над головами с ветки на ветку перепархивали плюшевые зверьки величиной с нашу белку да на разные лады распевали арии невидимые в густой листве птицы.

Наконец попался самый натуральный «след человека»! Кружок почернелой земли, обложенный закопченными камнями, консервная банка, довольно дико выглядевшая среди свисающих вокруг лиан и бирюзовой травы, твердой, как проволока. Пара-тройка стреляных гильз. Народ обступил место привала гомо сапиенсов, разглядывая его с суеверным восторгом, куда там Робинзону.

– «Беретта», однако, – сказал, подобрав гильзы, Гриня, в котором ментовское начало еще не полностью успело отмереть. – Тут трое ночевали.

Появился один из носильщиков, потирая натруженные руки и плечи, и буднично сказал:

– Они, наверное, уже у опорной базы.

Я среагировал быстрее, чем другие, и гаркнул «привал». Побросали все и вся и загомонили. Признаться, и меня распирала целая гамма чувств. Потому я не сразу и почувствовал, как мои верные преторианцы – бывший участковый и бывшая детский врач – теребят за рукава.

– Пойдем, разговор есть, командир.

Мы отошли на пару десятков шагов и уселись на поражающий воображение древесный ствол, поваленный то ли циклоном, то ли циклопическим зверем, по уже въевшейся привычке держа автоматы в полной готовности, прислушиваясь к птичьему гомону – не дрогнет ли слитное пение, не изменится ли тональность самых голосистых, выдавая приближение чего-то жуткого.

– Ну? – спросил я, примерно представляя, что гнетет моих гвардейцев.

– Баранки гну, – автоматически отреагировал Гриня, лихо размазывая прикладом по коре небольшую ящерку с неприятными розовыми бородавками на спине, которые вполне могли оказаться начиненными ядом, валящим с ног слона. Местная фауна была вооружена куда как серьезно.

– Как ты думаешь, что мы там застанем? Разграбленную базу и полную анархию? Остолопы, которые примкнули к нам ввиду врожденной стадности, желая спасти свою шкуру, тут же вольются в гущу, но за человек семь-восемь я ручаюсь. Если что…

– Бабы все за командира, уж я-то знаю, так что совсем даже не семь-восемь, – обиженно буркнула Таня и как-то по-собачьи преданно посмотрела на меня. Такой взгляд я видел у нее только в самый первый день отправки, когда набрел на ее костерок, где юная врачиха, обложившись горящими головешками со всех сторон, усталая, грязная и перепуганная, целилась во все движущееся, держа автомат так, что он представлял опасность для нее самой. По сердцу расползлось приятное тепло и гордость за себя, за то, что взял это создание с собой. За то, что дал себя уговорить волочь за собой по жутким зарослям многие сутки хвост из абсолютно беспомощных и, чего греха таить, весьма неприятных людишек, вырастая в ее и в своих глазах. За то, что лихо палил от бедра в совершенно немыслимых зверей и рептилий, выраставших из болотной тины и зарослей словно грибы после дождя, слыша за спиной визг и одобряющие вопли; за то, что тот же Гриня и другие крепко сбитые субъекты, выходившие на костер, без колебаний признали мое лидерство и взялись охранять уязвимую колонну калечных и слабосильных. Хотя вполне добрались бы без шума и пыли до базы, не взваливая на плечи чужие рюкзаки и не кидаясь грудью на динозавров, спасая шкуру вечно скулящим и ссорящимся штатским.

Тут я встрепенулся и осознал только что услышанное и то, что стояло за этими фразами.

– Ого, милые вы мои, вы что же, готовите захват опорной базы и всерьез решили, что ваш бравый командир и тут не подкачает?

– Ну почему же захват, – вяло отмахнулся Гриня таким тоном, что было яснее ясного, что как минимум речь идет и о захвате контроля над всеми запасами земных колонистов. – Я просто пытаюсь помыслить логически.

– Только в темпе, Гриня, в темпе. Нам совершенно не нужно приходить к базе в сумерках. Давай уж по-быстренькому.

– Так вот. Таких сплоченных отрядов, как наш, больше нет. Где же найти в этих джунглях идеалистов, умеющих обращаться как с автоматами, так и с психикой себе подобных, да еще таких глупых, что они позволили толпе никчемных людишек увязаться за собой. Преимущественно колонисты добираются до опорной базы в одиночку, короткими перебежками. Или если друзья.

– Вряд ли. Всех раскидало по всему континенту совершенно хаотично.

– И хорошо, если только по этому континенту. Придут пары, тройки и одиночки, с огромными интервалами. Что будут они делать, добираясь до пункта назначения?

– Мы не знаем толком, что там, в этом пункте прибытия. Может, все это что-то типа теста на выживание. Дошел, сокрушив толпу монстров и переплыв кучу рек, а там сидит такой зелененький, с рогами, копытами и горбачевским пятном промеж лба, и говорит «Хвалю, силен род человеческий, сам убедился. Вот вам банка варенья и ящик печенья и валите отсюдова на фиг, ребятки».

Это я сказал. И тут же Гриня:

– Читал я что-то подобное.

Потом Татьяна:

– Там – оружие, правда, такое, что можно использовать лишь скопом. Медикаменты, палатки, масса полезного инвентаря, который в здешних условиях не соорудить и через век, а главное – еда, спирт, одежда. Так вот, если каждый пришедший туда начнет тащить, как сорока в гнездо…

Я, поняв, куда клонят они, особенно Гриня, сказал:

– Вы рассуждаете как менты. Все будет разворовано, растащено, выпито, а остальное – понадкусано. При таком взгляде на человечество прямой вывод – войти на территорию, где расположено наше общее достояние, то есть опорная база, под развернутыми знаменами, вооруженной рукой прекратить анархию и устроить справедливую раздачу слонов населению. Лозунг диктатуры отряда будет такой: «Каждому выжившему – по справедливости, членам отряда же – по труду». Или что-нибудь еще в этом роде.

– Ты меня «ментом»-то не обидишь, горжусь, знаешь ли, бывшей работой. Скажи общественности: если мы застанем на месте базы аморфную массу вооруженных людей, которые ведут там себя, как на завоеванной территории – пьянствуют, насилуют баб, проедают общие консервы под крик умирающих раненых…

– Воображеньице у тебя, Гриня…

– Не перебивай. В таком случае, будешь ли ты пытаться навести там элементарный порядок?

– При условии, что организованной силой командуешь единолично, как и в походе, опираясь на верящих в тебя людей? – встряла Таня. Взгляд у нее был, как у змея-искусителя.

– Пожалуй. Если дела будут настолько плохи, что опорная база окажется похожей на обезьяний питомник… Давайте второй вариант, чувствую, есть он у вас. Хотя и так все ясно. Как вести себя, если к месту Икс вышла спаянная группа законченных мерзавцев… Нет, даже если и возможна шайка, резвящаяся на вышеуказанный манер, то она сложилась уже на месте, из тех, кто вышел поодиночке…

– Именно. Посидят, скажем, первые прибывшие и решат присвоить себе опорную базу.

Мысль Грини шла проторенными ментовскими путями, по которым прошли поколения и поколения советских мизантропов.

Татьяна проводила испуганными глазами здоровенную змею, неторопливо влезшую на тот же ствол метрах в трех от нас и разлегшуюся с самым непринужденным видом. Представительница гуманнейшей из профессий перевела было автомат на одиночную стрельбу, но, вспомнив о том, что запас патронов на этой планете во веки вечные невосполним, опустила «калаш» вдоль ноги.

– Значит, так, ребята. – Я потянулся и, косясь на змею, прошелся вдоль поваленного древесного гиганта, поглядев мимоходом в сторону шумящих на весь лес членов отряда. – Я не хочу и дальше скитаться по этим негостеприимным пущам и хочу иметь шанс выжить. Это возможно только в большом человеческом сообществе, которое централизованно использует ресурсы базы. И свою долю от общих «богатств» я просто так каким-то бандерлогам не отдам. Посему благодарю за доверие всех заговорщиков и заявляю следующее. В случае попыток разграбления базы, анархии, пьянства и прочего бардака – буду действовать жестко, опираясь на десяток стволов с целью коллективной, так сказать, выживаемости. В случае, если у опорной базы мы застанем шайку мерзавцев, отгоняющих выстрелами других претендентов на всенародные богатства и чинящих иные непотребства в отношении женщин, детей, раненых и прочих, – будем действовать по обстоятельствам. Если нас выбьют куда-нибудь в джунгли, обещаю устроить партизанскую войну. Все.

– Сережа, ты прелесть, – взвизгнула Таня. Я только отмахнулся от нее – все же девчонка, не понимает, насколько все сказанное страшно серьезно и ох как вероятно.

– А что? – оживился Гриня. – Вряд ли нас кто сможет открытой военной силой вытеснить, но если что – будем собирать остальных колонистов, агитировать, – я карту помню, особо им деваться с полуострова некуда, разве только бросив базу. Осадим…

– Будем надеяться, что не придется переть с трещотками да пистолетами, к тому же почти без патронов, на тяжелое вооружение с опорной базы с неограниченным боекомплектом.

– Ладно. Объявляем тайный заговор с целью захвата…

– Заткнись, Танька! – Я впервые так грубо ее срезал. Она так и замерла с воздетым автоматом – ну прямо подруга Че Гевары. – Никакого захвата, речь идет о том, чтоб навести порядок, если его там нет стихийно, оборониться в случае чего и добиться, чтобы люди не стали на развалинах опорной базы стадом лысых обезьян из дарвинистских галлюцинаций.

– Да, действительно, Тань, какой «захват»! База-то общая. – И Гриня тут же хитро осклабился. – Только, Серега, «стихийного порядка» не бывает, бывает только хаос стихийный.

– Извини, Таня, но не кидайся словами. Я понимаю – джунгли, автоматы, романтика, надежды и страхи. Захватчики вы мои… Пошли, пора уже двигать.

– А жалко, такая картина роскошная мерещится – врываемся мы на полуостров, а там несколько десятков пьяных и передравшихся за тушенку колонистов – больше-то вряд ли успели уже дойти. Шли мы быстро, да и основную массу, по прикидкам, на большем радиусе раскидало. Так вот, врываемся мы туда, водружаем мою драную джинсовку заместо знамени, организуем «комитет по встрече» с пулеметами и лозунгом – кто против власти нашего командира, милости просим назад в джунгли! А ты, Серега, со временем стал бы типа вождя дикарского племени.

– А я и так уже вождь кочевнической орды.

Мы уже болтали на ходу. При виде нашего приближения пирушка стала сворачиваться. Я добавил:

– Дикари у опорной базы могут быть интересными – с автоматическим оружием, в брезентовых палатках, с энергоустановкой, – но с перьями в волосах.

– Да-да, с перьями во всех местах, где их можно воткнуть, в бусах из раковин и с кольцами в носах. И я буду плясать вокруг тебя с ожерельем из ушей непокорных, которые будет отрезать Гриня.

– Причем исключительно бензопилой, – хохотнул Гриня, навьючивая на себя грандиозный рюкзак, – я все забывал спросить, что же в таком диком количестве он на себе прет. – На базе, кроме пулеметов и палаток, еще и бензопилы есть, и немного горючего. Ну что, командир, если что – дашь портфель министра МВД в своем племени?

– Конечно, даст, если я – первая любовница, наложница и царица вождя – нашепчу ему в ухо, подливая в кокосовый сок технический спирт с опорной базы.

– Наложница и любовница, говоришь? А как же благоверный? Или его тоже – бензопилой по горлу, и в колодец?

Татьяна задумалась о своем и притихла, делая вид, что увлеченно обжимает разболтавшуюся застежку пижонского шведского рюкзака.

– Вождь, а вождь… – Я обернулся. Это был хмурый, но надежный, как скала, парень с темной биографией по имени Димон. Он неслышно подошел и встал рядом, поигрывая израильским «узи». Странный выбор для человека, углубляющегося в неосвоенные человеком дебри, кишащие всяческим зверьем, на которое надо охотиться и которое будет охотиться на тебя. Когда я в первый день знакомства спросил его об этом снаряжении, Димон буркнул: «А я зверей не боюсь. И не ем. Вегетарианец. Оружие – на человека. На всякий случай».

То, что он не ест и не боится, стало заметно сразу: охотно стоял в ночных дозорных, отгоняя страшилищ из мрака камнями да матерком. Единственного «зубастика», кстати, уложил тоже он, правда, голыми руками, сломав тому тонкую змеиную шею, когда птеродактиль с клекотом и визгом пытался взмыть вверх от растерзанного Сашки. «На человека» у Димона был еще совершенно однозначный нож, тонкий, узкий, совершенно непригодный ни для охотничьих надобностей, ни для заготовки сучьев. Рядом с ним висели красноречивые гранаты, которые он ни под каким видом не согласился расходовать на «рыбалку», аж три штуки, со свинченными запалами.

Я долго к нему присматривался, соображая, уж не наш ли советский Рэмбо идет с нами, но на первом же привале он заголил крепко сбитый торс, весь перевитый синюшными рисуночками, и все стало ясно. Гриня, с видом знатока осмотревший все купола и кресты, до сих пор косил на него взглядом по старой привычке, что воспитанный криминалом угрюмый колонист воспринимал совершенно безразлично. Я же для себя подметил, что Димон – единственный из всех встреченных в лесах и болотах мужиков, прикинув что-то свое, молча отобрал у ближайшей девицы рюкзак, и побрел, слегка шатаясь, – и ни в какие дискуссии про лидерство или «знание» местных джунглей не вступал. В отличие от того же Грини, который первые дни все же лез вперед поперек батьки и явно взвешивал, не бросить ли ему всех этих калек и баб и не вдарить ли налегке. Такая вот у нас была компания. Пестрая.

– Чего тебе, Димон? – спросил я, соображая, означает ли обращение «вождь» легкий намек на то, что лагерный сиделец тоже участник заговора, или он просто услышал обрывок нашего трепа и подыграл. Хотелось бы, конечно, первого. Очень мне льстило, что, может быть, примкнул к нам Димон, почуяв во мне «вожака», а не только из-за женщин, беззащитных книжных червей и покалеченных. Кто его знает, у этих подчас чувство абстрактного долга, чести, бывает повыше, чем у тех, кому в прошлой жизни полагалось пылать человеколюбием за зарплату и по долгу службы.

– База близко. Маячки глохнуть стали. Зверья крупного тут уже вряд ли встретим. Если что – отобьемся. Послать бы вперед разведку.

– Зачем? Риск только, для разведки, да для раненых – пара-тройка стволов может многое решить.

– На всякий случай, – спокойно произнес Димон свою любимую фразу. Видно было, что он тоже ожидал увидеть местность вокруг опорной базы в самом наихудшем виде. Скажешь «нет», так ведь один вперед уйдет, вольному-то воля. Однако и вляпаться может в двух шагах от цели, да и отношения точно испортятся. Плох тот «неформальный» командир, кто в нужный момент, даже без очевидной пользы для дела, не согласится с доводами надежных соратников.

– Ладно, считай – уговорил. Бери «на всякий случай» его вон… и его… и дуйте. Рюкзаки оставьте, допрем уж как-нибудь. И это, Димон… ты уж там, у базы… даже если надо будет сильно, постарайся без пальбы.