Текст книги "Низшая раса"

Автор книги: Максим Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

В своих воспоминаниях министр земледелия России в 1915-1916 годах А.Н. Наумов писал, что в стране постоянно голодали то одна, то другая губернии, "очагами". А там – спекуляции зерном и взяточничество.

Однако настоящая катастрофа разразилась в 1911-1912 годах, уже при премьере Столыпине. Сильная жара и ветры-суховеи поразили Дон и Поволжье. Всё ухудшила слишком холодная зима 1911-1912 годов, после которой весной начались разливы рек – наводнения. Теперь беда распространилась на всё Поволжье, в Прикамье и на Западную Сибирь. Правительство Столыпина ввело механизм выдачи "голодных ссуд": один пуд муки на взрослого в месяц и по полпуда – на ребёнка. Но при этом такие ссуды нужно было потом отдавать. Кроме того, в помощи отказывали "бесхозяйным" крестьянам – батракам. То есть их обрекали на смерть.

Тогда случались и грабежи, и поджоги, и самоубийства, и торговля детьми. Общественность (честные русские, не относившиеся к низшей расе) помогала голодающим, священники и учителя организовали столовые при школах, где кормили детей тогдашней гуманитарной помощью. Сколько погибло в тот "голодомор"? Наверное, не менее двух миллионов несчастных. И это при том, что в 1911-1912 годах помещики и капиталисты продолжали вывозить за рубеж по 11 миллионов тонн зерна в год. А ведь запрет на экспорт мог бы полностью спасти страну от голода. Тогда только демографический взрыв с его ураганной рождаемостью (крестьяне заводили по 8-10 детей) спасал страну от депопуляции. Но вот от голода он не спасал. А подчас – даже усугублял его.

Давайте откроем знаменитую статью "Голод" в дореволюционной энциклопедии "Брокгауз и Ефрон" 1913 года (Новый энциклопедический словарь. Под общ. ред. акад. К.К. Арсеньева. Т. 14. СПб.: Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон, 1913. С. 39-46.):

"…Первая земская продовольственная кампания 1867 –1865 гг. охватила нечернозёмные северные, а также западные губернии и особенно памятна по смоленскому голоду. Но уже с середины XIX в. центр голодовок как бы перемещается к востоку, захватывая сначала чернозёмный район, а затем и Поволжье. В 1872 г. разразился первый самарский голод, поразивший именно ту губернию, которая до того времени считалась богатейшей житницей России. И после голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская – 9. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозёрных и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечернозёмных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в XX в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечернозёмных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия).

Если воспользоваться данными о выдачах из общеимперского продовольственного капитала, то окажется, что за период с 1891 по 1908 гг. 60% всех выдач (294 млн руб.) поглотили восемь приволжских губерний, 24% (117 млн руб.) падает на шесть центральных чернозёмных, 6% на две приуральских губернии, 5% на новороссийские, 3% на приозёрные, а на остальные районы израсходовано менее чем по 1% выданного капитала.

Каковы же причины современных русских голодовок? Подвоз хлеба в нуждающиеся местности в XX в. уже не встречает тех затруднений, как в старое время. Если ещё в 1833 г. правительству приходилось принимать экстренные меры для снабжения хлебом Петербурга, то в настоящее время с развитием жел.-дор. сети в Европейской России едва ли найдутся такие местности, которые голодали бы из-за невозможности подвезти хлеб из урожайных районов.

Причина современных голодовок не в сфере обмена, а в сфере производства хлеба, и вызываются прежде всего чрезвычайными колебаниями русских урожаев в связи с их низкой абсолютной величиной и недостаточным земельным обеспечением населения, что, в свою очередь, не даёт ему возможности накопить в урожайные годы денежные или хлебные запасы. Несмотря даже на некоторый подъём абсолютных величин русских урожаев (за последние пятнадцать лет на 30%), они всё ещё остаются очень низкими по сравнению с западноевропейскими, а самый подъём урожайности происходит очень неравномерно: он значителен в Малороссии (на 42%) и на юго-западе (47%) и почти не сказывается в Поволжье, где крестьянские ржаные посевы дают для последнего десятилетия даже понижение урожаев…"

Таким образом, причиной голода в 1913 году считались малоземелье крестьян (перенаселение деревни), примитивные аграрные технологии и – понимай – организационное бессилие государства. И здесь также чётко прослеживается тенденция к экономическому обособлению Юга Российской империи – Малороссии и Новороссии. Но продолжим читать дальше, делая выделения в тексте:

"…Наряду с низкой урожайностью одной из экономических предпосылок наших голодовок является недостаточная обеспеченность крестьян землёй. По известным расчётам Мареса в чернозёмной России 68% населения не получают с надельных земель достаточно хлеба для продовольствия даже в урожайные годы и вынуждены добывать продовольственные средства арендой земель и посторонними заработками. По расчётам комиссии по оскудению центра, на 17% не хватает хлеба для продовольствия крестьянского населения. Какими бы другими источниками заработков ни располагало крестьянство, даже в среднеурожайные годы мы имеем в чернозёмных губерниях целые группы крестьянских дворов, которые находятся на границе продовольственной нужды, а опыт последней голодовки 1911 г. показал, что и в сравнительно многоземельных юго-восточных губерниях после двух обильных урожаев 1909 и 1910 гг. менее 1/3 хозяйств сумели сберечь хлебные запасы. При всех этих предпосылках основной причиной русских голодовок является необычайно высокая колеблемость наших урожаев, в два раза превышающая колеблемость урожаев Германии и Англии и на 38% превосходящая неустойчивость урожаев для Австрии, максимальную в Европе (см. Д.Н. Иванцов. "Об устойчивости русских урожаев". "Вестник сельского хозяйства", 1913, вв. 4, 5). Отношение крайних сборов всех продовольственных хлебов за 1883-1911 гг. равно отношению 1 к 2.

Особенно рельефно выступают эти данные при рассмотрении их по районам. Наименьшей устойчивостью урожаев отличается юго-восток, приволжская и заволжская губернии, особенно часто подвергающиеся голодовкам за последние десятилетия. Для них коэффициент колеблемости (так назыв. квадратическое уклонение) почти в три раза выше среднего для России и равняется 44,1 и 45,9; отношение крайних сборов здесь также в несколько раз превышает среднее. Следующими наименее устойчивыми районами оказываются центрально-земледельческий и приуральский, для которого соответственные коэффициенты почти в полтора раза меньше (35, 31,5).

Характерно, что новороссийские губернии, которые за 1880-е годы занимали первое место по неустойчивости урожаев, теперь не только подняли абсолютную величину своих сборов, но и значительно повысили их устойчивость и среди районов чернозёмной России заняли в этом отношении (за период с 1889 по 1911 г.) пятое место. Если тем не менее первое десятилетие XX века и в Новороссии отмечено рядом голодовок, то по своим размерам и интенсивности они далеко уступают голодовкам приволжских местностей, в чём ещё сказывается и большая обеспеченность землёй новороссийского населения. В наилучшем положении в смысле устойчивости урожаев и наименьшей подверженности голодовкам оказываются в чернозёмном районе малороссийские и юго-западные губернии, причём и в этих районах, так же как и в новороссийских губерниях, колеблемость урожаев за последние три десятилетия постепенно понижается.

Для нечернозёмной полосы, за исключением приуральского района, устойчивость урожаев значительно выше. Для 1857-1889 годов, по исследованиям Гросса, число средних урожаев, составляющих для чернозёмной России только 28%, поднимается для северной до 56%. Для периода с 1889 и по 1911 год наибольшей устойчивостью урожаев отличаются северный и прибалтийский районы (квадратические колебания: 8,9, 9,4), наименьшей устойчивостью литовские губернии (коэффициент 15); среднее положение занимают белорусские (13,5), промышленные (13,4), приозёрные (11,5) губернии.

Однако тот полный параллелизм, который для чернозёмной России можно установить между колеблемостью урожаев и размерами голодовок, здесь в значительной степени нарушается другими экономическими моментами, ослабляющими зависимость крестьянского хозяйства от состояния земледелия. Исключительная неустойчивость русских урожаев объясняется, прежде всего, неблагоприятными климатическими условиями. Наиболее плодородные районы отличаются особой неравномерностью осадков.

Специфические особенности климатических условий отдельных районов всегда будут предрешать в значительной степени пестроту и колеблемость урожаев, оказывая, таким образом, сильнейшее влияние и на благосостояние земледельческого населения, и на вопрос о его продовольственном обеспечении. Но в настоящее время при господстве экстенсивного зернового хозяйства, при увеличении запашек и истощении земли значение климатических условий, несомненно, особенно велико. При низкой абсолютной величине урожаев неустойчивость их, как следствие неблагоприятных климатических условий, является основной причиной наших частых голодовок.

Ослабление зависимости крестьянского хозяйства от неустойчивости урожаев является поэтому одним из главнейших способов устранения голодовок. Отчасти наблюдающаяся неустойчивость урожаев, независимо от климатических условий, объясняется низким уровнем земледельческой техники. В этом отношении нынешнее положение крестьянского хозяйства значительно улучшилось за последние 15-20 лет. Широкое развитие агрономической помощи и распространение сельскохозяйственных знаний и орудий уже даёт осязательные результаты.

Но поскольку неустойчивость урожая есть явление, вообще свойственное зерновым культурам, избавить от риска недорода может только интенсификация земледелия, полный или частичный переход к многополью, введение в севооборот разнообразных, по преимуществу промышленных культур. В этом отношении положение крестьянского хозяйства очень медленно изменяется.

Правда, незерновые культуры получили в крестьянском хозяйстве уже значительное распространение. Особенное значение имеет промышленное льноводство, которое распространилось почти на всю нечернозёмную полосу России; в 1911 году под посевом льна в 25 губерниях европейской и 2 азиатской России насчитывалось 1,026 тыс. десятин. Неуклонно развивается возделывание клубне– и корнеплодов, отчасти с продовольственными, отчасти с промышленными целями. Крестьянские посевы свекловицы, увеличиваясь по преимуществу в юго-западных, привислинских, малороссийских и центрально-земледельческих губерниях, достигли в 1911-1912 годах почти 1/2 млн десятин. Возделывание картофеля имеет наибольшее значение для обеспечения народного продовольствия вне зависимости от урожая зерновых хлебов. Общая площадь под картофелем приближается в европ. России к 4 млн десятин, наибольшее распространение в крестьянском хозяйстве имеет картофель в нечернозёмной полосе, особенно в привислинских (19% посевн. площ.), литовских (10,6%), белорусских (10,1%) и прибалтийских (8,5) губерниях.

Несмотря на значительность абсолютных цифр и на то, что в отдельных районах распространение названных культур может содействовать большей устойчивости крестьянского хозяйства, для всей массы земледельческого населения России, особенно чернозёмной полосы, общим фоном по-прежнему остаётся трёхпольное хозяйство со всеми опасностями экстенсивной зерновой культуры. Значение промышленных культур в крестьянском хозяйстве ослабляется ещё тем, что, распространяясь под влиянием рыночного спроса на них, они вводятся вне связи с правильным севооборотом, ведут к истощеннию земель и, таким образом, неустойчивость зерновых урожаев заменяют своими собственными колебаниями, имеющими нередко ещё большую амплитуду. С другой стороны, значение неустойчивости зернового хозяйства имеет как будто тенденцию увеличиваться под влиянием вовлечения крестьянского хозяйства в меновой оборот. Из зерновых культур наибольшей абсолютной неустойчивостью урожаев отличаются пшеница и ячмень. Между тем под влиянием спроса на мировом рынке именно эти хлеба имеют тенденцию расширяться за счёт наиболее устойчивых ржи и овса.

Внедрение денежных отношений в крестьянское хозяйство оказывает воздействие на народное продовольствие и в других отношениях. Увеличение нужды в деньгах для уплаты налогов, аренды и для удовлетворения собственных потребностей заставляет крестьянина выносить на рынок всё большее количество произведений своего хозяйства. В результате на рынок вывозится осенью даже тот хлеб, который затем весною самим же крестьянам приходится выкупать обратно. Вся разница в осенних и весенних ценах ложится на крестьянское хозяйство как следствие такой своеобразной залоговой операции. И поскольку общая совокупность неблагоприятных экономических условий заставляет прибегать к ней всё более широкие и менее обеспеченные собственным хлебом группы крестьянских хозяйств, постольку возрастает возможность возникновения острой продовольственной нужды.

Ещё важнее общее значение перехода крестьянского хозяйства от натурального строя к денежно-меновым отношениям. Прежде всего сокращается значение натуральных хлебных запасов, которые раньше, переходя от урожайных годов к неурожайным, ослабляли силу продовольственной нужды. С другой стороны, условия рынка отражаются на конструкции всего крестьянского бюджета. Ещё в 1890-х годах исследования Ф.А. Щербины доказали преобладание натуральных долей во всех бюджетных районах. Новейшие исследования показывают, что денежные элементы крестьянского бюджета возрастают. Отчасти это следствие развития меновых отношений, отчасти результат длительного подъёма цен последнего десятилетия. Благодаря этим обстоятельствам осложняется продовольственный вопрос в крестьянских хозяйствах, прикупающих хлеб, ибо для них покупка хлеба остаётся одной из главных частей расходного бюджета. Если даже принять во внимание рост урожайности, то всё же останется очень значительный повсеместный слой крестьянских хозяйств, бюджетному равновесию которых, а следовательно, и продовольственному, при прочих равных условиях нанесён серьёзный удар длительным повышением хлебных цен за последнее десятилетие. В этом, быть может, одна из причин экстенсивного распространения продовольственной нужды за последние годы. Но, конечно, при этом не стирается та граница между северной (по преимуществу нечернозёмной) и южной Россией, которая проведена Ф.А. Щербиной и которая отделяет полосу с преобладанием покупающих хозяйств от полосы с наибольшим числом хозяйств, продающих хлеб. Неблагоприятные последствия высоких цен отражаются главным образом на северной полосе.

Наконец, весьма важным моментом, определяющим возможность возникновения Г., является степень развития побочных заработков в крестьянском хозяйстве. Вызываясь к жизни недостаточностью выручки от самого земледелия, они затем, развиваясь, увеличивают равновесие крестьянских хозяйств и эмансипируют его от слишком тесной связи с неизбежными колебаниями урожаев. Главные источники промысловых доходов – местные земледельческие заработки, отхожие промыслы и кустарная промышленность. Первый источник наибольшее значение имеет в районах с преобладанием частновладельческого хозяйства (западные, северо-западные, юго-западные, южные и отчасти промышленные губернии). Повышение урожайности и высокие хлебные цены благоприятствуют росту значения земледельческих заработков, раздробление же крупных хозяйств создаёт для всей России обратную тенденцию.

Кустарные промыслы, домашняя промышленность и ремесло, по новейшим подсчётам А.А. Рыбникова, занимают свыше 2 млн сельского населения, составляя частью главный и самостоятельный источник дохода, частью являясь подсобным к земледелию промыслом. Деревенские промыслы распространены неравномерно, занимая от 0,3% населения в Екатеринославской губ. до 13,3% в Московской. В общем, наибольшее значение для крестьянского хозяйства промыслы имеют в нечернозёмной полосе, особенно в промышленных, приуральских и приозёрных губерниях. Тесная связь деревенских промыслов с крестьянским потребительным, чаще всего местным же рынком, ослабляет в неурожайные годы их значение противовеса недостаточности и неустойчивости земледельческого хозяйства. Отхожие промыслы также наиболее распространены в нечернозёмной полосе. Значение их как регулятора продовольственной нужды ослабляется тем, что распространение их ограничено тесным спросом на рабочие руки и другими не зависящими от воли крестьянина экономическими условиями. Отлив избыточного населения в фабричную промышленность влияет на степень продовольственного обеспечения сокращением числа едоков и притоком денежных средств в деревню. Поскольку рабочие теряют связь с землёю, значение последнего фактора сокращается.

Подводя итоги, можно сказать, что русские голодовки являются следствием неблагоприятного сочетания общественных, экономических и климатических условий. Для отдельных районов условия комбинируются различно, чем и объясняется различная степень подверженности голодовкам различных местностей.

В первой половине XIX века в наиболее неблагоприятном положении была большая часть (за исключением востока) нечернозёмной полосы, как благодаря неплодородию почвы, так и сравнительно низкому земельному обеспечению. Последовавшее затем выселение избыточного населения, распространение промышленных культур и травосеяния, повышение урожайности хлебов и увеличение устойчивости её, а также развитие промыслов и побочных заработков способствовали ослаблению опасности продовольственной нужды. Фокус голодовок перемещается в чернозёмную полосу, главным образом в Поволжье, где уплотнение населения, сокращение земельного обеспечения, истощение земель, климатические условия и слабое развитие побочных промыслов создали особенно благоприятную почву для Г.

Что касается оценки положения всей России по отношению к голодовкам, то оно изменяется к лучшему лишь очень медленно. Общественно-правовые и культурные условия жизни деревни остаются прежними, налоговое бремя возрастает, общий уровень благосостояния населения остаётся весьма низким, промыслы развиты слабо, внеземледельческие заработки ограничены, скотоводство падает, и всё благополучие крестьян зиждется на земледелии. Земледельческая техника заметно совершенствуется, но интенсификация хозяйства совершается крайне медленно, господствует по-прежнему экстенсивное зерновое хозяйство, увеличение распашки истощает землю.

Вторжение меновых отношений в натуральный строй крестьянского хозяйства на первых порах уменьшает устойчивость экономически слабейших элементов крестьянского населения, а если присоединить сюда рост земельной тесноты, лишь отчасти компенсируемой мобилизацией земельной собственности в пользу крестьян, то придётся признать, что г., как определённое социально-экономическое явление, едва ли скоро покинет Россию…"

Пророческие слова!

То есть под властью низшей расы казнокрадов и прожигателей жизни царская Россия имела очень неустойчивое, погрязшее во взрывоопасных проблемах сельское хозяйство. Отчётливо обособлялся экспортно-ориентированный Юг. Революционный взрыв назревал в сёлах. Нужно было создавать крупные, интенсивные, механизированные латифундии. Что затем и будет сделано в СССР. После 1947 года голода в нашей стране больше не станет. Его угроза появится лишь с разрушением Советского Союза.

А в начале XX века проблемы только нарастали.

Недоедим, но вывезем.

К нашему великому сожалению, миф о благодатной царской России, что служила житницей всего Запада и едва зерном Европу не засыпала, действительности не соответствует. Вывозить-то вывозили – причём даже меньше, чем сейчас (РФ вывозит 10-12 млн тонн в год, царская Россия – ежегодно в среднем 9,9 млн. тонн в 1901-1910 гг.), но при этом часть страны регулярно голодала и подыхала от бескормицы. И именно это торило дорожку к распаду России уже в начале XX столетия.

Лозунг "Недоедим, но вывезем" принадлежит министру финансов Александра Третьего, математику Вышнеградскому. Как вы понимаете, он сие не для красного словца ляпнул: действительно, голодали – но вывозили. Причём вышнеградские всегда ели досыта, обрекая на голодуху русский народ. Главное – вывезти и получить валюту. Прошу, читатель, запомнить минимальный физиологический минимум для прокормления России при царях: не менее 19,2 пуда на душу населения (15,3 пуда на хлеб для людей, 3,9 пуда – на минимальный корм скоту. Это – нормы Госплана СССР начала 1920-х годов). Меньше – уже голод или недоедание. Запомнили? Пойдём дальше.

Чтобы нас не обвинили в предвзятости, предоставим слово антисоветчику высокой пробы, стороннику идеи народной монархии Ивану Солоневичу:

"Факт чрезвычайной экономической отсталости России по сравнению с остальным культурным миром не подлежит никакому сомнению. По цифрам 1912 года народный доход на душу населения составлял: в САСШ (США. – Прим. ред.) 720 рублей (в золотом довоенном исчислении), в Англии – 500, в Германии – 300, в Италии – 230 и в России – 110. Итак, средний русский ещё до Первой мировой войны был почти в семь раз беднее среднего американца и больше чем в два раза беднее среднего итальянца. Даже хлеб – основное наше богатство – был скуден. Если Англия потребляла на душу населения 24 пуда, Германия – 27 пудов, а САСШ – целых 62 пуда, то русское потребление хлеба было только 21,6 пуда, включая всё это и на корм скоту. Нужно при этом принять во внимание, что в пищевом рационе России хлеб занимал такое место, как нигде в других странах не занимал. В богатых странах мира, как САСШ, Англия, Германия и Франция, хлеб вытеснялся мясными и молочными продуктами и рыбой – в свежем и консервированном виде…"

То есть, читатель, русский при царях вынужден был кушать в основном углеводы, кашу и хлеб. До минимума социальной стабильности – 19,2 пуда – производство зерна в Росимперии не дотягивало. Белков не хватало. Мясо простой русский вкушал по большим праздникам: для мяса нужны зерновые корма. А зерна и людям недоставало. (Вернее, на Юге люди мясцом питались лучше: в Новороссии и на Дону были излишки хлеба.)

Рыбой заменить мясо в рационе было невозможно: в дореволюционной России не существовало больших пресноводных рыбных хозяйств, а морской рыболовецкий флот был ничтожен (как, впрочем и торговый флот вообще). Большой флот траулеров (уже океанских) создаст только СССР. При Сталине рыба буквально спасёт послевоенный Союз, а в дальнейшем мы выстроим мощный рыболовецкий флот. Рождённый в 1966 году, я помню магазины семидесятых и восьмидесятых годов, забитые океанской рыбой всевозможных пород. Камчатских крабов не было, красная и чёрная икра в дефиците числились, но всякими минтаями, ивасями, ставридой прилавки полнились. Были кальмары, креветки, паста "Океан", сыр плавленый с крилем. При этом рыба была дешевле мяса! И когда последнее стало дефицитом в середине 1970-х, можно было белки за счёт рыбки добирать. А сейчас рыба тоже есть: только стоит она подчас дороже мясца. Наверное, как в царской Расее, где селёдка, оказывается, завозилась из Голландии. Потому русские без белкового питания были в основном малорослыми и не отличались развитой мускулатурой.

Солоневич пишет о перенаселённости русской деревни: на одного крестьянина приходилось по 1,6 га посевной площади, тогда как Германия имела 1,3 га, а США – 3,5. При этом урожайность русских полей из-за примитивности технологий была втрое-вчетверо ниже немецкой. Солоневич издевается:

"Таким образом, староэмигрантские песенки о России, как о стране, в которой реки из шампанского текли в берегах из паюсной икры, являются кустарно обработанной фальшивкой: да, были и шампанское, и икра, но – меньше, чем для одного процента населения страны. Основная масса этого населения жила на нищенском уровне…"

Что из этого следует? Что старая Россия, где в селе жило 85% населения, была в основном нищей и крайне несытой. Из-за низкой урожайности доходы основной массы крестьянства оставались на средневеково низком уровне, а потому покупательная способность львиной доли русского народа была страшно низкой. Это суживало внутренний рынок для промышленности, замедляло её развитие. Чтобы расширить рынок сбыта, нужно было укрупнить сельские хозяйства, по сути дела, провести коллективизацию (латифундизацию) с механизацией, а высвободившихся крестьян переправить в города, обучив их на мастеровых и рабочих. Но царский режим с его сырьевым, полуаграрным капитализмом сделать этого не мог. А потому приходилось искать новые рынки сбыта, завоёвывая колонии в духе общемирового капитализма начала XX столетия. Именно поэтому царь полез в Китай (Маньчжурию), пытался колонизировать пол-Кореи и даже в Тибете почву щупал. Однако уже знакомство с Китаем обескуражило многих русских. Дадим слово графу Игнатьеву. Вот его впечатления 1904 года:

"От нечего делать мы стали присматриваться к жизни Ляояна… Но чем больше приглядывался я к этому городку, тем меньше понимал: что же нас гнало сюда, в Маньчжурию? Чем хотели мы здесь торговать, какую и кому прививать культуру? Любая китайская фанза просторнее и чище нашей русской избы, а чистоте здешних дворов и улиц могут позавидовать наши города. Какие мосты! Каменные, украшенные древними изваяниями из серого гранита!..

Я слыхал в России, что наше купечество интересуется Маньчжурией как новым рынком. Однако, глядя на тёплую одежду китайцев, на их добротные и зачастую шёлковые халаты, я видел, что наши морозовские кумачи и ситцы могут ещё спокойно лежать на складах. Говорили также про недостаток соли, но и этого не было видно. Почта здесь работала лучше нашей. Правда, культура и в особенности нравы здесь были своеобразные, но при нашей тогдашней собственной культурной отсталости не нам было их переделывать. Зачем же мы забрались сюда?"

Но вот беда: Япония нам в Маньчжурии дала по зубам. Царизм продул войну 1904-1905 годов. Чтобы воевать и успешно захватывать новые территории (отбивая их у других империалистических хищников), требовалось современное вооружение. А для того, чтобы его делать, нужна высокоразвитая промышленность, каковая в царской России не могла развиваться из-за нерешённости аграрного вопроса и слабости внутреннего рынка. Получился замкнутый круг. И потому России в 1904 году не хватало пулемётов и пушек, а десятью годами позже – уже не только этих двух предметов, но и винтовок, и аэропланов, и автомобилей, и гаубиц, и взрывчатки.

Вот почему слабость средневекового, общинно-чересполосного, низкопродуктивного села в старой России порождала не только голод и вызревание для южного сепаратизма, но и диктовала слабость русской индустрии. Слабая индустрия – это слабая техническая наука. Слабая промышленность – это слабый ВПК и плохо вооружённая армия в то время, как наступала эпоха "войны моторов". В условиях XX века с его глобальными машинно-бомбардировочными и танково-механизированными войнами это предопределяло гибель нашей страны. Кое-как ещё можно было потянуть в Первой мировой, но она в любом случае была незавершённой, беременной Второй. И Вторая мировая неизбежно разражалась, даже если бы наша страна не попала бы под власть красных. А вот такую войну полуаграрная Россия уже не выдерживала. Даже если бы и сохранилось единство страны – всё одно западные враги с их танками и пикирующими бомбардировщиками, боевыми газами и "летающими крепостями" стёрли бы нас в мелкий порошок.

А потому, читатель, даже перевешав большевиков и победив в Первой мировой, старая Россия моментально столкнулась бы с необходимостью готовиться к новой большой войне. И ей бы даже без коммунистов пришлось бы осуществлять всю ту же коллективизацию-латифундизацию: жестоко, с кровью сгонять крестьян с земли, заменяя их тракторами, и раскрестьяненное население загонять на фабрики. И времени на то, чтобы дать процессу течь сравнительно мирно (позволить кулакам доесть общину и завладеть её землями) у русских не было. Восхождение кулака ещё лет пятьдесят могло продолжаться, а стране нужно было решить аграрную проблему в считанные годы, ибо требовалась формированная индустриализация. Вот почему прав мой товарищ Сергей Кремлёв: и белую Россию ждала жуткая война на селе. И без большевиков пришлось бы вести коллективизацию, хотя и под другим названием.

Конечно, можно было ничего не предпринимать. Только окончилось бы это либо распадом страны, либо внешним её завоеванием. А скорее всего, тем и другим в сочетании. Поэтому красные хотя и жестоко, но спасли нашу страну. Они решились сделать то, что царизм не мог сделать добрых сто лет. Они спасли страну, которая XX веком была приговорена к распаду и уничтожению.

* * *

Меня всегда умиляли дураки, которые потрясают цифрами экономического роста царской России в начале XX века и силятся доказать, будто без всяких пятилеток с такими темпами развития страна к 1940 году вышла бы на второе место в мире. И чертят кривую непрерывного роста. Олигофрены несчастные! А вы не забыли о том, что капиталистическая Россия периодически влетала в кризисы с падением производства? Вы не забыли о том, что впереди нас – будь мы частью капиталистического мира – ждала чудовищная Великая депрессия, начавшаяся в 1929-м? Вы не забыли, существа низшей расы, что после Первой мировой Россия погрязла в тяжелейших государственных долгах, которые сильнейшим образом угнетали промышленный рост? Не приняли в расчёт то, что рост теми же темпами, что в 1910 – 1913 годах, наталкивался на нехватку квалифицированных рабочих и на необходимость проводить формированное раскрестьянивание страны? Такие придурки мало отличаются от либеральных экономистов РФ до 2008 года, которые чертили кривые роста ВВП чуть ли не до середины нынешнего века, забыв о возможности кризиса. И расчётам таких «историков» – грош цена…

* * *

Солоневич ещё приукрасил действительность. Однако положение в русском селе до 1917 года было ещё хуже, чем описал Солоневич. Он всё же пользовался фрагментарными данными. Нынешние математические методы позволили получить более точную картину аграрных бед Российской империи.