Текст книги "Творить по-русски. Пять жизней Александра Лапина"

Автор книги: Максим Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Дважды отправляли на ВДНХ

Янтарный, куда семья переехала после окончательного разлада с казаками в станице Нагутской, располагался в живописном месте у слияния трех рек: Малки, Шакоя и Гнилушки. По их берегам протянулись леса. А километрах в 15 – горы. Выглядели они так, словно висели в воздухе. Одним словом, природа радовала глаз. Не случайно поселок по инициативе жителей получил свое красивое название вместо прежнего корявого – Госплемсвинсовхоз «Прималкинский».

Сам же совхоз разместился в бывшей помещичьей усадьбе – очень похожей на ту, что описана в «Тихом Доне», который Александр Лапин считает одним из величайших романов русской литературы.

Здесь будущий писатель и родился. Жили они в бараке на 20–30 семей. И маленького Сашу сначала вместо люльки держали в цинковом корыте – бабы в таких стирали белье. Из-за тесноты его задвигали под кровать. Только спустя много лет, когда дети разъехались, родители купили небольшой собственный домишко.

Мать работала на ферме. И вскоре стала знатной дояркой – вся в медалях. За трудовые подвиги ее даже два раза отправляли на ВДНХ. Из Москвы она привезла приемник «Балтика» и золотые часы, которые потом отдала сыну – чтобы, когда настанет такой момент, подарил любимой женщине.

От коровы в их хозяйстве надаивали больше 5000 литров молока в год. Это и сегодня завидный результат. А тогда его добивались без применения специальных аппаратов. 25 буренок Марии требовалось подоить два раза в день. Начались проблемы с руками – повылазили шишки. Тогда она перешла на телятник. И снова оказалась в передовичках.

Помогала ей вся семья. Там же сын Александр вышел, как он говорит, на трудовой подвиг. И провел за тяжелым физическим трудом – на ферме и дома – всю молодость.

Зарплата у его матери была сдельной – зависела от привеса телят. Выходило рублей 70–80 в месяц. А у отца – 60. И она гордилась, что зарабатывает больше.

Кстати, в Янтарном за труд хотя бы платили – в отличие от Нагутской: в тамошнем колхозе долгое время продолжали работать за трудодни. И не сразу за них стали регулярно выдавать сельскую валюту – зерно. Наоборот, колхозники сдавали натуральный налог: яйца, масло… И местные казаки, чтобы заработать, выращивали клубнику на продажу.

Как бы то ни было, за деньги покупали в основном только одежду. В остальном жили за счет домашнего подсобного хозяйства. Все было свое. Выкопали осенью картошку – перебрали, засыпали в погреб. Закололи с наступлением холодов поросенка – наделали колбасы и прочих заготовок. Из молока от собственной коровы взбивали масло: отец сам смастерил для этого маслобойку. Был и сепаратор, с помощью которого получали прочие молочные продукты.

Что-то из этого можно было продать в райцентре. То же масло отец возил на рынок в Прохладную. А однажды взял сотню яиц – и подозрительно быстро вернулся с деньгами. Оказывается, приценился к «конкурентам» и просто сбросил пару копеек.

Своими руками

Вообще, сегодня писатель Лапин делает вывод: народ тогда был другого качества. Люди тех поколений имели несравнимо большие знания, навыки и способность к выживанию, чем нынешние взрослые, не говоря уже о подростках. Практически что угодно умели делать своими руками. Больше-то надежды ни на кого не было. Может, поэтому Россия и выстояла.

Когда сын как-то бросил родителям в запале: «Вы без города не проживете!» – ему спокойно возразили: «Сынок, ты чего? Мы все можем сами». Так и было.

Надо носки связать – остригут барана, из шерсти совьют нитку. Возьмут прялку, веретено – готово. Надевай! Однажды Александр такие носки сжег: бросил на печку сушить, да не рассчитал. Отлупила его тогда мать как следует. Долго обижался. Но теперь понимает, как нелегко все доставалось.

На машинке Мария тоже шила прекрасно. Когда лет в 17 Александр с другом Владимиром Шаталовым решили справить вельветовый костюм – один на двоих – никакое ателье им не понадобилось.

Отец тоже был рукастый: мог починить что угодно. А когда сын начал донимать его просьбой купить санки, отправился на кузню. И тут же с мужиками они загнули трубу, приварили полозья. Просверлили и прикрутили деревянные планки. Получились сани – хоть собак запрягай. Кататься можно было впятером. Тогда как на фабричные алюминиевые – хлипенькие и ненадежные – помещалось от силы двое пацанов.

Хлеб тоже пекли самостоятельно. Собственного места для этого в бараке ни у кого не было. Но собрались общиной – построили печку прямо во дворе. Каждая семья пользовалась ею в свой день. Заготавливали дрова, уголь. Замешивали тесто. И когда оно подходило – выпекали. Потом такой хлеб смазывали маслом, убирали в укромное место и доставали к столу по одной краюхе.

В ту же большую печку Лапины засовывали младшего сына, когда болел. Протопят ее – положат ребенка в корыто. И отправляют пропотеть как следует. Может, с тех пор Александр Алексеевич и не любит замкнутые пространства. Потому что помнит то ощущение ужаса и жара. Однако способ этот помогал: после такой процедуры он действительно выздоравливал.

В общем, обо всем сельские жители заботились сами. Работали не покладая рук. И послевоенная жизнь благодаря их усилиям потихоньку налаживалась.

«Все вырубить!»

Очередной крах, по воспоминаниям родителей Лапина, настиг селян после прихода к власти Хрущева. Тогда наверху рассудили: колхозники работают на себя в подсобных хозяйствах и недостаточно усердствуют на коллективных полях. Надо у них все отнять. В итоге забрали с личных подворий коров. А в Янтарном их было штук сто. Всех согнали на ферму. Потом отправили на мясокомбинат. Увели кормилицу и со двора Лапиных. Пожалели только многодетных Ермаковых, у которых в семье было 18 ребятишек.

Более того, с каждого плодового дерева стали брать налог. И люди вырубали яблони и груши, чтобы его не платить. Остались на подворьях только куры да свиньи. Но их тоже надо было чем-то кормить. С того момента все стали воровать зерно, и не только его. Начальство же смотрело сквозь пальцы. Главное – что параллельно с личным заботились и о государственном.

Совхоз «Прималкинский» к тому времени представлял собой многопрофильное хозяйство: помимо племенных свиней, которых выращивали для всего соцлагеря (приезжали любоваться ими и венгры, и чехи), здесь были свои виноградники, фруктовые сады, коровник. Имелась конюшня с множеством лошадей. (Казаки любили разъезжать на бричках. И время от времени устраивали соревнования: верхом на полном скаку лихо рубили шашками лозу.) А местные школьники даже разводили шелковичных червей. Вдоль дороги росли тутовые деревья. И их листьями кормили личинок, доставленных из Китая. Коконы потом сдавали на фабрику.

Но вся эта пасторальная картинка, как водится в России, существовала недолго.

– Партия и правительство объявили специализацию, – рассказывает Александр Лапин. – Мол, на кой вам эти арбузы и дыни? Зачем виноград? Все вырубить! Вслед за подсобным хозяйством. Пусть останутся только профильные свиньи и корма. Хотя Кавказ – благодатный край. Но в очередной раз все испортили.

А сельским жителям нужно было со всем этим смиряться. И работать, работать, работать… По словам Александра Алексеевича, мать его любила. Но трудиться заставляла день и ночь. Потому что и сама не покладала рук до старости.

Прожила она, как и муж, 79 лет. Умерла от диабета.

Глава 3
Детство трудовое, или «Не от мира сего»

Знакомясь с жизнью родителей Александра Лапина, невольно именно в семье начинаешь искать предпосылки, повлиявшие на формирование его характера. Но сталкиваешься с проблемой. Сами мать с отцом не очень-то понимали, откуда у них взялся такой ребенок. Не иначе с неба свалился, то ли в шутку, то ли всерьез говорила Мария Трофимовна. Имея в виду и внешность мальчика, и то, что живет он по каким-то своим понятиям. Словно совершенно чужой и им, и всему их привычному сельскому миру. Сама история его появления на свет – а случилось это 14 мая 1952-го – необычна.

Рожденный в рубашке

Младший сын в этой семье был поздним ребенком. Как тогда говорили, поскребышем. В те времена женщины начинали рожать в 17–18, а годам к 23–25 уже имели, что называется, полный набор детей. Да и выглядели из-за тяжелой работы и в целом – жизни куда старше сегодняшних ровесниц. Поэтому Лапины в свои 32 и 34, конечно, считались старородящими.

Проходило все тоже не очень хорошо. Местным медикам пришлось вызывать самолет. Роженицу доставили на нем в Нальчик. В большую больницу. Получилась целая история. Но в итоге, по рассказам Марии Трофимовны, мальчик родился в сорочке.

И все бы хорошо. Но сам он оказался абсолютно странный. Маленький белый и пушистый человек не был похож ни на кого из родственников. Ни на темную мать, ни на здоровенного старшего брата с его черными жесткими волосами.

Мария даже как-то говорила потом: «Ой, Сашка – хилый, еле живой. Мишка-то будет работать, а ты чем станешь заниматься? Тебе бы учиться надо!»

Но возможно, казачья кровь таким образом смешалась в нем с северной, отцовской.

– Видимо, все-таки произошло хорошее скрещивание, – улыбается сам Лапин спустя почти 70 лет. – И те, кто нами управляет свыше, решили создать такого человека.

Ребенок действительно получился особенный. Мать отмечала: с малых лет не терпел грязи. Было ему всего год-полтора – а уже требовательно протягивал испачканные ладошки: мой!

Хотя жили по-прежнему бедно. Комната в бараке – метров 12. И ночевать юному «аристократу» все равно приходилось под кроватью, в корыте. Может, и от этого тоже (вместе с печкой, о которой мы уже вспоминали) у него развилась та самая боязнь замкнутых пространств. Но играть под кроватью он любил. А если спал там, то тихо. Криками никому не мешал.

Поскольку младший сын Лапиных в садик не ходил, летом его отправляли пожить к дядьке Ивану в соседнюю станицу Марьинскую. Такие визиты запомнились мальчику страхом перед дворовой собакой, которая постоянно на него кидалась. Однажды она все-таки сорвалась с цепи и начала рвать пятилетнего ребенка. Разодрала всю рубаху. Прокусила грудь. И на всю жизнь оставила шрам на руке. Хорошо, кто-то из взрослых вовремя успел оттащить пса.

Ковбой на свежем воздухе

Ребенок рос. Дальше пошла нормальная деревенская жизнь. С одной стороны, закалке способствовало вольное существование на фоне природы: над детьми тогда особо не тряслись, пылинки не сдували. А с другой – дети эти все время работали.

Когда Хрущев решил отобрать у селян «излишки» земли и урезал личные наделы, перед ними остро встал вопрос: как прокормиться? Своего огорода семье с тремя детьми теперь не хватало. Небольшие участки от совхоза давали в неудобных местах. Толком там ничего не вырастишь. У обитателей барака был еще свой кусочек земли под окном – каждому по полоске. Лапины посадили там несколько яблонь. Но настоящий сад держать все равно не дозволялось.

Бойкая мать нашла поляну на берегу речки. Именно оттуда прошлое шлет нынешнему писателю и бизнесмену едва ли не первое в его жизни воспоминание – и сразу же трудовое. Все выстроились в ряд: отец, мать, брат, сестра. Раскапывают целину. Здесь же и пятилетний Саша с маленькой лопаткой. Старается не отставать. Усердно ковыряет землю. И все равно не успевает за старшими. От этого злится и обижается.

В том же возрасте Лапин-младший впервые сел за руль. Бензовоз, на котором работал в совхозе его отец, мог перевозить три тонны топлива. Использовали такую технику и для полива деревьев. Чтобы не выходить каждый раз из машины, Алексей сажал сына в кабину, а сам брал в руки шланг и, продвигаясь пешком вдоль рощи, командовал, когда нажимать на педали. Саша, сползая спиной с сиденья, старательно давил на них – и автоцистерна проезжала три метра до следующей остановки. А потом они весело ехали домой: старший Лапин – за баранкой, а младший – в пустой открытой бочке: очень уж нравилась мальчику такая забава.

Картинка из той же серии. Ему уже шесть-семь. Заготовка дров. Купить их не на что. Деньги нужны на уголь, который по осени привозит грузовик, вываливает у ворот. И потом ведрами всю тонну нужно будет перетаскать в сарай. (Тоже каторга, но уже мелочь по сравнению со всем остальным.) А пока они с отцом и братом идут в лес. Находят поваленное дерево. Пилят на чурбаки. Складывают в мешки – и каждый тащит на спине, натянув холщовый край себе на лоб, чтобы было хоть немного легче. Глава семьи потом поколет их. А детям надо будет снести в дровню.

И так год за годом в текущих заботах. Весной на своей «тайной» делянке Лапины сажают картошку. В конце лета под завязку наполняют ею подвал на зиму. Там же у реки выращивают помидоры. А их нужно каждый день поливать. Поэтому встает их младшенький в пять утра перед школой, выкатывает велосипед – и пылит к реке, дребезжа подвешенным на руль ведром. Или по осени взвалит на плечо мешок с головками подсолнечника, притащит с огорода домой. А остальные расстилают брезент и молотят палками – выбивают семечки. Потом отец повезет их на маслобойню. Вернется с бидоном масла и жмыхом.

В общем, тяжелый физический труд сопровождал Александра с раннего детства. Вырабатывал терпение. И привычку работать – всю жизнь. Хотя о тех своих ежедневных обязанностях он вспоминает с содроганием: «Наработался, как ишак».

Когда мать перешла на телятник, вся семья должна была ей помогать. В том числе Александр. Ему тогда уже исполнилось лет десять. Еще немного подрос – и начал работать практически «штатно». Каждое утро вставал еще затемно. После ночи убирал за животными: чистил хлев, грузил навоз на тачку. Насыпал новую подстилку. Раздавал сено, корма. Вместе с матерью тащил из коровника тяжеленные бидоны с молоком – поить телят.

Потом возвращался домой: к восьми нужно было успеть в школу. А вечером, часам к шести, снова на «вахту». От таких ежедневных «трудовых подвигов» родители освободили сына только в конце десятого класса. Когда пришла пора готовиться к экзаменам.

Летом тех же телят требовалось пасти. Но они от своего юного надсмотрщика постоянно убегали. Иногда умчатся порезвиться на травке два-три коровьих детеныша, а иногда всем стадом в полсотни голов испугаются вдруг чего-то – и ломанутся куда глаза глядят. Приходилось носиться за ними и возвращать. Наматывать по восемь-десять километров в день по холмам и долинам. Чтобы как-то разнообразить эти свои бесхитростные будни на свежем воздухе, Лапин-младший представлял себя лихим ковбоем, который участвует в увлекательном соревновании.

А осенью школьников вывозили на поля. Старенький комбайн повалит кукурузу – получаются большие потери. Вот дети и должны были подбирать кочаны. Класса с третьего их сажали на грузовые машины, давали ведра. И каждый день отправляли километров за 15 от дома. Денег за это платили совсем немного: 1 рубль 15 копеек в месяц.

Первое откровение

Впрочем, так жили миллионы. Но случались с нашим героем и вещи действительно странные. Одно из детских впечатлений оказалось настолько ярким, что навсегда запечатлелось в памяти. Осталось с ним на всю жизнь. И видимо, во многом ее предопределило.

В какой-то момент пятилетний Саша отчетливо понял, что попал не туда. Вроде был обычный день. Ярко светило солнце. Но его буквально пронзил какой-то другой свет. От совершенно ясного осознания: никакой он не Александр Лапин. И это не его родители. На самом деле звать его Алексей. И вовсе он не «крестьянский сын», а царевич. Все окружающее его – не по-настоящему. Вроде декораций. А реальность осталась где-то там, в другой жизни. Это стало первым его откровением.

Гораздо позже, уже взрослым, он станет изучать буддизм и узнает: некоторые люди помнят свои прошлые жизни. А в нынешнем существовании мы идем рядом с теми, с кем связаны кармой. Пока не развяжемся – дальнейшего движения не будет. Но для этого нужна большая внутренняя работа: когда один человек другому – учитель. Каким бы он ни был. В будущем этот постулат станет ключевым в личной философии Лапина.

А пока едва ли не первым таким уроком для него оказалось вынужденное существование под одной крышей с пьяницей, дебоширом и «багдадским вором» – так он прозвал своего старшего брата. С юности тот пристрастился к бутылке. Вечно вместо уроков пропадал где-то в компании таких же дружков-забулдыг. Мать даже говорила: «Лучше уж домой к нам приходите, чем бухать под забором. Поставлю хоть пожрать – не будете валяться». Даже из дома он тащил все подряд: Мария Трофимовна спрячет дефицитный в ту пору сахар – и до него доберется, чтобы потом пропить. Не удивительно, что из школы его «попросили» после седьмого класса – директор сказал родителям: «Забирайте своего бандита. Мы с ним справиться не можем». А дома начались постоянные скандалы и драки. Однажды маленький Саша даже схватил со стола кухонный нож, пытаясь защитить родителей от разбушевавшегося отпрыска, да не смог как следует дотянуться до агрессора. После Мишка устроился работать. Сначала подался на стройку, но там ему не понравилось: тяжело. Подделал справку об окончании восьмилетки и выучился на автослесаря. Потом стал шофером – как отец. Но из-за пьянства с машины его сняли. И дальше – вниз по наклонной. Отправили в ремонтники. Затем – на скотный двор, возить корма на телеге. Следующим этапом – выгребать навоз. А когда в своей деревне тебя отовсюду выгнали, что остается? Идешь в другую. И там снова проходишь весь путь. Получив пинка везде, где можно было, Михаил подался в город. Но и там переходил с места на место. Ездил в Норильск – две зимы отработал на автобусе. Потом возвратился обратно. За это время наплодил кучу детей. А в Прохладной поселился с новой женой на Втором отделении. Но по-прежнему все ему были должны. Постоянно находился в конфликте с окружающими. В итоге отправился в Сибирь, да где-то там и умер в 48 лет, повторив судьбу многих русских мужиков. – Из тех, кто остался в нашей станице, почти все такие, – грустно констатирует Александр Алексеевич. – Мои одноклассницы рано стали вдовами. У мужей хватало заквасу только дожить до свадьбы. Заделать пару детей, чтоб новое поколение алкашей росло. И подохнуть от алкоголизма.

С тех пор Лапин терпеть не может пьяниц. Но время от времени жизнь сталкивает его с такими людьми – видимо, чтобы еще лучше усвоил недоученный в детстве урок. Стал терпимее. Возрос над собой.

То же самое, но в куда большей степени касается и его первой любви, которая запала в душу еще в школе. Но о ней позже.

Вождь краснокожих

Пока же Александр точно понял: он не тот, кем его считают. И, несмотря на общую для жителей Янтарного систему координат, дальше существовал в своем мире. В параллельной реальности.

Несмотря на огороды, телят и навоз, страстно любил читать. Перетаскал домой всю школьную библиотеку.

Не удивительно, что любимой стала «Принц и нищий», прочитанная одной из первых. Конечно, сельский парнишка был уверен, что он такой же принц, оказавшийся на задворках. А еще мечтал стать моряком, капитаном. Откуда взялось это желание, когда вокруг – только степь? Тем не менее, лет в семь-восемь захотел в суворовское училище. Чтобы потом служить офицером. Замучил родителей просьбами отдать его туда. Они даже куда-то ездили, узнавали. Но в такие училища брали в основном сирот или детей из семей военных. Поэтому план отпал.

Однако же юный Лапин регулярно выстраивал в шеренгу дворовых пацанов. Требовал поведения по уставу. Призывал охранять крепость или выполнять другие «боевые» задачи. Иногда подопечные от такого обращения своего харизматичного «вождя» могли взбунтоваться. И тогда ему приходилось отчаянно драться со всеми сразу. Минимум трижды он камнем пробивал голову «врагам». Чем откровенно гордился. Его даже называли психическим. За то, что впадал в безудержную ярость. И тогда ему уже неважно было, сколько перед ним противников: три, пять или семь. Ничего не соображая, как лютый берсерк, он хватал что попадется и устремлялся в атаку. Один раз мальчишки навалились толпой. Стали бить. Но Лапин вывернулся. Загнал их в дом. И долго еще кричал: «Выходите, суки!» Подкрепляя свои слова ударами кирпича в дверь. Позже он стал задумываться: наверно, и эти качества пришли откуда-то из прошлой жизни.

Плюс странная болезнь. В первом классе зимой возвращался из школы. И вдруг упал: отнялись ноги. Случайный прохожий на руках принес его домой. Три месяца родители показывали сына разным врачам. Отец возил на бензовозе в Прохладную делать рентген. Александр запомнил, как лежал там голый под простыней. Но никаких нарушений не выявили. А он все не вставал.

Потом мать нашла бабку-знахарку. Та читала над ним свои распевы, молитвы. А когда пришла весна и стала расти крапива, старушка велела запаривать в ней ноги. И странный недуг отступил. В апреле мальчик встал и пошел. С тех пор так и ходит. А описанную болезнь тоже считает кармической – доставшейся в нагрузку из прошлого.

Школьная жизнь тем временем шла своим чередом. Помимо собственной «банды» из барака Лапин общался с ребятами из центра поселка. Дружба, впрочем, возникла не сразу.

Бывало, подначат его на перемене. А по дороге домой он уже караулит обидчика: «Что ты сказал?..» Слово за слово – вот уже один сбивает другому кепку на глаза, и пошли кувыркаться. С одним только Толиком Скибо выясняли отношения раз десять. «Я казак!» – кричал тот, прежде чем ринуться в драку. Точь-в-точь как его отец, когда напивался и гонял мать, а она с детьми потом пряталась на огороде.

Но в схватках этих школьники не калечились. А затем все и вовсе повернулось по-другому. Бараковские ребята стали кто курить, кто пить. Контингент там был соответствующий. Заезжие кабардинцы, какие-то бывшие сидельцы, приблудный татарин со своей русской бабой… Соседи Лапиных, братья Островновы, – вообще голытьба. Мать нагуляла четверых детей. Отца нет. То люди добрые продуктами помогут, то советская власть одежду выдаст.

А переехавшие из Прохладной братья-корейцы Ли – те крутые. Боксеры-спортсмены. Били всех подряд. Хорошо, Лапин был их соседом, и ему не попадало. (Правда, закончили они потом плохо. Только старший Валерка – хозяйственный, работящий. А средний Олег, самый драчливый, погиб в аварии на мотоцикле – задавило люлькой. Младший – всю жизнь по тюрьмам. Как-то несколько лет спустя на поминках в деревне он с пьяным восторгом рассказывал уже студенту Лапину, как однажды с дружками сбежали – захватили чужую машину. «И так погуляли! Так погуляли!» А потом – снова под замок. И Александру вдруг так стало его жалко.)

Справа еще жили удмурты, слева – немцы, спереди – кабардинцы. В общем, публика пестрая. И по большей части неблагополучная. Вроде как второй сорт. Да и сам барак – дом не свой. Общий. Расположенный к тому же где-то на выселках.