Текст книги "Фальшивая монета"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Н а т а ш а (тихо). Всегда? Нет!..
С т о г о в. Не торопитесь жалеть.
Н а т а ш а. Его поиски наследников...
С т о г о в. Средство войти в дом, в душу.
Н а т а ш а. Вы ошибаетесь, я думаю! Вы не ошибаетесь?
С т о г о в. Едва ли. Я достаточно ошибался.
Н а т а ш а (возмутилась, стучит кулаком по столу). Я не понимаю... Вы... всё это неестественно! Всё, что вы говорите, кажется неправдой...
С т о г о в. Верный признак, что я говорю правду. (Указывает на монеты.) Не нашли фальшивую-то. С людьми – так же: настоящего человека отличить от фальшивых можно, только поставив на него свой знак. Но это портит его.
Н а т а ш а. Вы – о Полине? Что вы хотите делать с нею?
С т о г о в. Ничего. Хотел, но не хочу. (Пауза. Подумал.) Конечно, я не хочу, чтобы она попала в грязную историю с ворами. Тут, видите ли, случилось так... Я людей не люблю, они мне сделали много зла. Встретил я её и... не знаю, так ли это, но вспыхнуло нечто. Может быть, только желание поглумиться, поозорничать. Она – тяжёлый человек. А может быть, совесть. Жалость. Или, как у вас к наследству Лузгина, – любопытство.
Н а т а ш а (волнуясь). Всё – не так! Не то говорите вы! Я – не маленькая, я вижу. Вы – вовсе не плохой человек.
С т о г о в. Повторяю – не торопитесь.
Н а т а ш а (встала). Но что же мы будем делать?
3 т о г о в. Мы? Вы – и я? (Усмехается.)
Н а т а ш а. Ну да! Что?
С т о г о в. За себя скажу – не понимаю, что можно сделать для Полины. Спрятать бы её в какое-то спокойное место на время. Но где такое место? Да и – вообще... (Махнул рукой.) Вот, я оставлю здесь одну монету. Ваш жених придёт?
Н а т а ш а. Да. Должен принести бумаги. А что?
С т о г о в. Хотите знать, что будет с золотым? Следите за ним. А я ухожу.
Н а т а ш а (возмущённо). Куда? Мы ведь ничего ещё не решили! И зачем вам Глинкин? Не понимаю...
С т о г о в (резко). Больше я не могу говорить... с вами.
Н а т а ш а. Почему?
С т о г о в (уходит). Не могу... не умею...
Н а т а ш а. Боже мой... Зачем всё это? Я думала – вы из тех, которые тайно учат... чему-нибудь... что-то знают настоящее...
С т о г о в. Нет, я не из тех. Я – ничего не знаю. И ненавижу тех, которые всё знают, всё осудили. (Ушёл.)
Н а т а ш а. Какая же это жизнь? Какая жизнь?
Занавес
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Через час. Из угла, из своей комнаты, вышла П о л и н а, погасила на столе огонь лампы, комната освещается луною через окно, верхняя часть лестницы – светом из открытой двери Наташиной комнаты. П о л и н а подошла к двери магазина, отступила.
П о л и н а. Кто это? Клавдия – ты?
Н а т а ш а (выходит, кутаясь шалью). Это – я.
П о л и н а. Что ты – в темноте?
Н а т а ш а. Сижу, смотрю на улицу, там светло, луна. (Положила руки на плечи мачехи, шаль упала на пол.) Слушай, этот... Стогов – кто он всё-таки?
П о л и н а (вздохнув). Был хороший человек, а теперь – негодяй...
Н а т а ш а. Негодяй?
П о л и н а. Сама видишь. Я – не виню его, все – так!
Н а т а ш а. Негодяй, потому что разлюбил тебя?
П о л и н а (не сразу). Почему ты говоришь – разлюбил? Ведь вот он нашёл меня, явился...
(Молча смотрят друг на друга. Полина снимает со своих плеч руки Наташи – кажется, что она хочет обнять себя её руками, но затем отталкивает их. Идут рядом к окну, не глядя друг на друга.)
Н а т а ш а. Завтра – воскресенье...
П о л и н а. Да. А – что?
Н а т а ш а. Так. Дни бегут, точно испуганные собаки.
(Стоят у окна.)
К л а в д и я (осторожно выглянула из двери своей комнаты. Подмышкой узел, в руке – чемодан. Скрылась. Затем выходит без вещей). Чем любуетесь?
Н а т а ш а. Луной.
К л а в д и я. А я иду к Дуне, ночевать. Она – одна. Тётка её уехала дачу продавать. (Молчание.) Муженьком моим не пахнет? Не видали его?
Н а т а ш а. Нет.
К л а в д и я. Значит – в трактире. Ну, прощайте! Иду. (Ушла в свою комнату.)
П о л и н а. Я тоже уйду, Наташа. Я – спать.
Н а т а ш а. Усни. (Нахмурясь, смотрит вслед ей. Идёт к двери магазина, подняла с пола шаль, набросила её на себя, скрылась в магазине.)
Д у н я (из двери кухни, осторожно стучит в дверь Клавдии, та – на пороге, шепчутся). Ты мне вещи в окно подай, а я их – через забор.
К л а в д и я. Он – ждёт?
Д у н я. Ну да! Скорее. (Взяла из рук Клавдии узел, ушла. Наташа выглядывает из магазина.)
К е м с к о й (спускается с лестницы, в халате, на голове – шёлковая чёрная шапочка). Наташа! Глинкин! Кто-нибудь есть тут? Никого, когда нужно. Темнота. Экономия. Всегда были люди, но никогда они не были так отвратительны. (Кричит в окно.) Наташа! (Идёт в кухню.)
Б о б о в а (нарядно одетая, из кухни). Не спишь – ходишь? Эх, старость!
К е м с к о й. Никого нет...
Б о б о в а. Ночь всех в сад выманила. Идём, провожу. У меня, батюшка, дельце к тебе. Блудливые языки говорят про меня...
(Ушли. Клавдия вышла из своей двери с вещами, но тотчас бросилась назад. Ефимов и Глинкин с портфелем, выпивший. Ефимов тоже нетрезв.)
Г л и н к и н. Не заметил нас, старый чёрт. Вот – жизнь! За двадцать пять рублей работаю до поздней ночи, а?
Е ф и м о в (мрачно). Все живём плохо. У меня, брат, тоже... кошки в душе. Да. Правильно говорят: любовь – мученье...
Г л и н к и н. Это – когда глупо говорят. Любовь – дело государственное. (Сел к столу. Поднимает кружок под лампой, быстро опустил. Улыбается. Вынул из кармана стекло, вставил в глаз.) Удивительно.
Е ф и м о в. Ничего удивительного нет. Ерунда всё. И – не всякий понимает, что ему надо. Людям надо приказывать: вот чего желайте, а иного не сметь! Если б я был... (Смотрит на стенные часы.) Где этот чёрт Лузгин? Хотел придти... (Свистит.)
Г л и н к и н (блаженно улыбаясь, напевает). "Наша жизнь – полна чудес..."
Е ф и м о в. Теперь моноклей не носят.
Г л и н к и н. Что-с?
Е ф и м о в. Не носят моноклей теперь.
Г л и н к и н. Предоставь мне знать эти вещи, а?
Е ф и м о в. Не носят. И это – не монокль, а стекло от дамских часов, я вижу. Дёшево форсишь.
Г л и н к и н. Ты глуп!
Е ф и м о в (встал). Не очень. Нет, я не очень глуп. (Идёт к себе.) Клавдия!
Г л и н к и н (взял со стола монету. Поцеловал). Милая...
Н а т а ш а (подошла к нему сзади). Положи на место.
Г л и н к и н (испугался, вскочил, выхватил стекло из глаза. Смеясь, обнял Наташу за талию). Наталия – и так далее. Это – ты делаешь, да? Это очень мило. Дай щёчку...
Н а т а ш а (оттолкнув его). Положи монету на место.
Г л и н к и н. Но – почему? (Сердится.) Ты всё – капризничаешь, душа моя! Это может надоесть мне.
Н а т а ш а. Пошёл прочь!
Г л и н к и н. Позволь – что такое?
Н а т а ш а. Пошёл прочь, идиот!
Г л и н к и н (оробел). Но – что ж тут такого? Ты положила – я взял. В чём же дело? Наконец, я не могу допустить, чтобы ты кричала на меня... Моё достоинство... Я скажу Кемскому, что ты невозможна...
Н а т а ш а (отходя от него). Ничтожество ты...
Г л и н к и н (идя за нею). Ты забываешь, что я – дворянин, и в наше время, когда мы единственно...
Н а т а ш а. Уйди! Я тебя ударю... (Бежит вверх по лестнице.)
Г л и н к и н (растерянно). Послушай... Что ж это? Чего ты хочешь?
(Кемской и Бобова идут.)
К е м с к о й (брезгливо отмахиваясь). Ну, довольно, не надо! Я сказал: заплачу тебе. Не надо это – сплетни и всё...
Б о б о в а. Как – не надо? Надо, милый! И заплатить мне по векселю надо, и знать, что в доме делается, надо тебе. Ты – верь мне. От кого, кроме меня, непорочную ласку увидишь ты? Я тебя знаю, я тебя помню, каков ты сокол был. Двадцать-то годков спустя... Помнишь, как ты со мной на пароходе знакомство свёл. Какова была я...
К е м с к о й (оглядываясь). Ф-фу, какая ты!.. Тут люди везде, а ты...
Б о б о в а. Ну, не буду, не буду... Ну, молчу! А ведь сердечко-то твоё, старенькое, последние дни-ночи доживая, оно ведь не умолкнет, оно не онемеет...
К е м с к о й. Нет, это... чёрт знает что! Это же необходимо кончить... необходимо!
Б о б о в а. То-то вот! Необходимое, брат, не обойдёшь, нет! Бога – не обойдёшь, правды – не обойдёшь! Всё, всех людей обойти можно, а правду обойди-ка? Она – не обходима, да, да, милый! Обойди её, попробуй, и заплутаешься...
К е м с к о й (заметив Глинкина, который зажигает лампу). Ну что? Что стоишь? Стоит и... слушает!
Г л и н к и н (вынимая бумаги из портфеля). Вот, протоколы допроса и ваше заключение по делу Краевых.
К е м с к о й. Ну, что же? Надо подписать! Перо! (Садится к столу. Глинкин даёт ему перо. Подписывая бумаги.) Завтра отнесёшь прокурору. Вероятно, ошибки, ошибки у тебя. Ты, брат, небрежен, да! Найди Наташу...
(Бобова ушла в комнату Ефимовых.)
Г л и н к и н. Она – у себя...
К е м с к о й. Позови.
Г л и н к и н. Я с ней поссорился. Я хочу сказать вам, что она...
К е м с к о й (с досадой). Знаю, знаю! С такими девушками – не ссорятся, если ведут себя умно... Иди... Поссорился... Ты, братец, не глупи...
(Полина в белом платье выходит из своей комнаты, оглядывается.)
К е м с к о й. Это – вы? Куда это вы?
П о л и н а. В гости.
К е м с к о й. Так поздно? Гм... Я нахожу, что ваше... Ваш пример вреден для Наташи. Все эти постояльцы... этот бритый... Бобова говорит, знаете, что он и вы...
П о л и н а. Прощайте.
Я к о в л е в (в двери кухни). Куда?
П о л и н а. К знакомой.
Я к о в л е в (оглядывая её). Какая – знакомая? У тебя нет знакомых.
П о л и н а. Есть. Одна.
Я к о в л е в. Врёшь! И – нарядилась? Ты... (Схватил её за плечи, она его отталкивает.)
К е м с к о й (подошёл). Послушай, Яковлев, это – невозможно. Ты сам виноват, ты стар, она – молода. Ты поселил тут... разных... Наташа тоже молода и неопытна...
Я к о в л е в. Позвольте...
К е м с к о й. Нет, подожди, я говорю, я! Я хотел семейно и тихо всё это... Это – мой дом. Я стар, мне нужен покой. Ты должен считаться с этим, а ты... Тут Наташа...
Я к о в л е в. Наташа – кто?
К е м с к о й. То есть – как это – кто?
Я к о в л е в. Она – дочь моя? Моя дочь?
К е м с к о й. И... и что же?
Я к о в л е в. А – вот это самое! Моя?
(П о л и н а стоит у окна, смотрит на них.)
К е м с к о й. Ты, кажется, выпил?
Я к о в л е в. Выпил? Да! Яду выпил!
К е м с к о й. Послушай, что же это? Ты – добрый человек, и я добрый. И вот, у нас нехорошо.
Я к о в л е в. Что – нехорошо?
К е м с к о й. Ты не можешь прилично устроить семью. И всем с тобой скучно, тяжело...
Я к о в л е в. А если я вас, барин, к чертям пошлю, к самым отдалённым, а?
К е м с к о й (выпрямился, смотрит грозно, – а беспомощен и жалок). Свинья ты, братец...
(Наташа на лестнице, Глинкин – сзади её, ступеней на пять выше, очень растерянный.)
Я к о в л е в (яростно). Свинья, а вам – братец? Как же это, а? Хэ-хэ! Как же-с?
К е м с к о й (падая на стул). Ты... я не знаю что!..
Н а т а ш а (Яковлеву). Вы не смеете так грубо говорить с моим отцом...
Я к о в л е в (отшатнулся). Что? С кем?..
Н а т а ш а. Вы знаете, что он – мой отец...
К е м с к о й (вскочил, кричит). Наташа – зачем? О, боже мой! Это я должен был сказать – я! Я ждал момента... Это надо было сказать торжественно. Я готовился ко дню твоего рождения. А не в такую минуту, когда скандал, чужие люди кругом... и – вообще. Нужно шампанское! И подарок тебе...
Я к о в л е в (презрительно). Старый дурак.
Н а т а ш а. Не смейте, вы!..
К е м с к о й. Ты слышишь, Ната? Вот что ты сделала!
(Яковлев стоит у буфета и смеётся рыдающим звуком. Полина тихо подвигается к нему. Бобова, Ефимов, Клавдия – смотрят из двери. Глинкин у лестницы, взбивает волосы: у него вид человека, готового совершить подвиг.)
Н а т а ш а (гладя голову отца). Как это грустно всё, как нехорошо...
К е м с к о й (с отчаянием). Но ты сама виновата, что нехорошо! Я так обдумал всё... так внушительно... Сказать должен был я! Тогда всё было бы иначе. Был бы праздник.
Н а т а ш а. Молчите, отец.
К е м с к о й, Я двадцать лет думал о том, как это будет.
Н а т а ш а. Вы слишком долго думали.
К е м с к о й. И вот ты, дочь моя, отняла у меня лучший день жизни! Это – ужасно! Это... совершенно непоправимо...
Н а т а ш а. Весь город знает о том, что я – ваша дочь.
Я к о в л е в (орёт). Да! Весь! И я знал! знал! Всегда! Ха-ха-ха!
(Неожиданный крик его испугал всех. Молчание, слышен шёпот.)
Б о б о в а (шепчет громко). О, господи... Жалость какая...
Н а т а ш а (ей). Ты – иди вон! И чтобы носа твоего не видела я здесь...
Б о б о в а. За что?
Я к о в л е в. Позвольте! Я здесь – кто?
Н а т а ш а. Вон!
Б о б о в а. Ладно. Иду. (Кемскому.) О векселе-то не забудьте, барин. А вы, Наталья, – уж не знаю, как вас величать по батюшке... Вы моих уточек ели, да! Это не папаша стрелял, а я покупала, на мои бедные деньги, да-с! Не из лесу утки, а – с базара. (Идёт в кухню.) Прощай, Полина Петровна! Сожрут они тебя, как уточек моих сожрали...
К е м с к о й (держа дочь за руку). Какой ужас... Ты не знаешь, как всё это больно мне. Вычеркнут лучший день моей жизни...
Н а т а ш а (поднимая его). Идёмте.
П о л и н а (дотрагиваясь до плеча Яковлева). Послушай...
Я к о в л е в (отскочив от неё). Ты! Прочь! Змея! Кто ты мне? Все прочь! Теперь – я сам...
П о л и н а (кланяясь). Прощайте, добрые, люди... хорошие люди... (Идёт.)
Я к о в л е в. Куда?
(Полина остановилась, смотрит на него.)
Я к о в л е в. К любовнику? Уйди... Ползи, змея!
(Полина идёт, остановилась у окна. Все ушли. Глинкин – в комнату Ефимовых. Полина идёт назад, тихо и как-то неумело смеётся.)
Я к о в л е в (изумлён, отступает за стол). Это – что ещё?
П о л и н а (горестно, с иронией). Спаситель мой... Ведь ты – мой спаситель, да?
Я к о в л е в (смотрит на неё опасливо, бормочет). Ну? А – что же?
П о л и н а. Ты спас меня от гибели?
Я к о в л е в. И – спас! Куда бы ты без меня? На улицу? В проститутки?
П о л и н а. Да, конечно! А ты, добрый, пожалел меня, взял к себе, всё забыл, всё простил мне и меня заставил забыть всё, любил меня, нежил...
Я к о в л е в (не понимает её, готов растрогаться). Да, я к тебе всей душой, а ты...
П о л и н а (очень спокойно). Будь ты проклят, гадина! – вот моё прощальное слово! Будь проклят! (Идёт.)
Я к о в л е в (поражённо смотрит вслед ей, задыхаясь от злобы, от испуга, подошёл к буфету, налил из графина рюмку водки, выпил, налил ещё, тоже выпил. Закрыв глаза, откручивает пуговицу пиджака. Сел. Бормочет). Мне никого не надо... Освободил меня господь от вас, дьяволы. (Морщится. Снимает с глаз слёзы пальцем, рассматривает их, отирает палец о колено.) Никого у меня нет. И не признаёт меня господь за своего человека... не признаёт! (Поднёс палец к огню лампы, рассматривает слезу на конце пальца. Вытер слезу о волосы. Встал, подошёл к окну, кричит.) Палашка! Пелагея! Полина!.. (Высунулся в окно, опрокинул горшок с цветком, напутствует его.) К чёрту! Всё – к чёрту! (Подошёл к шкафу. Пьёт водку. Идёт к себе в угол. Клавдия из своей комнаты, за нею Глинкин. Клавдия взволнована, не находит себе места.)
Г л и н к и н (озабоченно). Всё-таки я хочу объясниться.
К л а в д и я (нетерпеливо). Оставь! Наталья – не жена тебе. Заносчива, капризна, театром бредит, а театр из моды вышел. Да и какое приданое даёт за нею Кемской? Дом этот? Дом этот – дешевле гроба...
Г л и н к и н (раздумчиво). Конечно, – Дуня Попова, это – идея.
К л а в д и я. Дело – а не идея! Дуня – богатая. Глупая. (Стоит у двери в свою комнату, прислушивается.) А эти – всё о наследстве болтают, Лузгин – тёмный мужчина, хитрый... (Ломая руки, смотрит на стенные часы.)
Г л и н к и н. Я знаю, почему ты хочешь женить меня на Поповой, – за ней ухаживает Иванов, а у тебя с ним роман.
К л а в д и я (презрительно). Догадался! Роман кружить и с женатым можно. Ещё – интереснее.
Г л и н к и н (охорашиваясь перед зеркалом). Я женюсь, а Иванов рога будет наставлять мне.
К л а в д и я. Он – тебе, а ты – ему. Не всё равно, кто рога наставит, Иванов или другой...
Г л и н к и н (вздохнув). Всё-таки ты для себя стараешься...
К л а в д и я (вынув из кармана деньги, считает). Я – не монахиня. Это монахини не для себя живут, да и то... (Задумалась, закрыла глаза.) Как замечательно в кинематографе было! До слёз хорошо! Какое он сделал изумительное лицо, узнав, что жена изменяет ему! Какая страшная печаль была в его глазах! И губы – дрожат, дрожат... ах!.. (Глубоко вздохнула, стоит, заломив руки за шею, мечтательно улыбаясь.) Великий талант нужен для того, чтоб люди поняли без слов, как ты страдаешь...
Г л и н к и н (с досадой). Это – вздор... Страдать – просто...
К л а в д и я (горячо). Ну, уж нет! Бездарный артист, как бы ни страдал, а плакать не заставит. Удивительно это – кинематограф! До него настоящего искусства и не было.
Г л и н к и н. А – романы? Забыла?
К л а в д и я. Роман – неделю сосёшь, а тут – полтора часа, и готово, сыта по горло. (Пауза.) Где это – женщины наши? Разогнали всех старики...
Г л и н к и н. Женщины должны быть дома, это – домашние животные.
К л а в д и я (презрительно). Пошутил! Эх ты... (Подошла к двери, прислушивается.)
Н а т а ш а (сбегая один марш лестницы). Клавдия, принеси льду с погреба, – скорей... (Исчезает.)
К л а в д и я. Что ещё там? (Уходит в кухню.)
(Глинкин подошёл к столу, приподнял лампу – смотрит нахмурясь, щупает скатерть рукою. Ефимов, сияющий, полупьяный, ведёт за руку Лузгина, тот, прижимая ко груди толстый портфель, тоже улыбается, подпрыгивает.)
Е ф и м о в (восторженно). Уговорил! Сейчас он объявит наследников... всё скажет!
Л у з г и н (возбуждённо). Всё, всё скажу!
Г л и н к и н (скептически). По-моему – у вас обоих неладно тут. (Указывает на свою голову.)
Е ф и м о в. Это – и у тебя. Этим не хвастаются.
Л у з г и н. Где она?
Г л и н к и н. Кто?
(Лузгин, подмигнув ему, смеётся.)
Г л и н к и н (тревожно). Наталья, да? Разве – она? Слушайте, вы, чёрт...
К л а в д и я (с тарелкой в руках). Вы бы не шумели, кажется, Кемской захворал.
Е ф и м о в (с любопытством). Умирает?
Г л и н к и н (суетится, взволнован). Клавдия, зови Наташу, должно быть, это она – наследница!
Е ф и м о в (потирая руки). Н-неизвестно!
(Клавдия заинтригованно смотрит на Лузгина, который, сидя у стола, вынимает из портфеля пачки газетных объявлений, афиши и бормочет что-то.)
К л а в д и я (бежит вверх). Ой, интересно как!
(Стогов вошёл из кухни, встал у окна за буфетом, нахмурясь наблюдает за Лузгиным.)
Г л и н к и н (Лузгину). Это – зачем вам?
Л у з г и н. Мне? Мне не нужно.
Г л и н к и н. Это объявления?
Е ф и м о в (оттолкнув его). Не мешай!
(Клавдия сбегает с верха, за нею медленно идёт Наташа. Стогов, выступив из-за буфета, подходит к ней, отводит её к окну.)
С т о г о в (озабоченно). Будьте осторожны! Он или с ума сошёл, или разыгрывает какую-то скверную комедию.
Н а т а ш а (сухо). Сейчас узнаем... (Идёт к Лузгину.) Ну, что ж, нашли наследников?
Л у з г и н (вскочив). Да! Да! Нашёл! (Судорожно шарит в карманах.)
Н а т а ш а. Кто ж это? Кто они?
Л у з г и н (бормочет). Вы! Все! Сейчас...
Е ф и м о в. Как же – все?
Л у з г и н (нашёл в кармане золотую монету, высоко поднял руку, показывает её всем, кричит). Вот – оно! Наследство... Видите? Вот!
Г л и н к и н (привстав на носки, смотрит на монету, потом на всех, испуган). Позвольте... это что же? Это – он выиграл у меня! То есть, это, может быть, другая...
С т о г о в. Вы её... нашли, да?
Н а т а ш а (отвернулась от Глинкина, Стогову). Я не понимаю...
С т о г о в. Это... странная игра!
Л у з г и н (ухмыляясь, смотрит на ладонь свою, бормочет). Тут – на всё хватит... на всех! (Сжал руку в кулак, трясёт им, кричит.) Сына родного можно... как Авраам Исаака... убить можно... Христа продали на серебро, а это – золото... Зо-ло-то! Вот вам! (Наташе.) Тебе – первой! Бери! (Поёт.) "И будешь ты царицей мир-ра"...
(Наташа отступает от него.)
Л у з г и н (кричит). Сына родного – ради тебя...
С т о г о в (подошёл к Лузгину). Дайте взглянуть...
Л у з г и н. Нет, не тебе...
С т о г о в (легко разжал его кулак, взглянул на монету, – Наташе, усмехаясь). Фальшивая. Он хорошо сошёл с ума.
Л у з г и н (бьёт его кулаком по плечу). Отдай! Я не сошёл с ума...
С т о г о в (отдал монету). Слушайте, – вам нездоровится?
Л у з г и н. Ты сам, – вы все сошли с ума!
С т о г о в. Это – наследство, да? Всё – тут?
Л у з г и н. Не тебе! Пошёл прочь! Выгнать его!
Я к о в л е в (полуодетый, растрёпанный, пьян). Что же – будет мне покой, а?
Н а т а ш а (Лузгину). Послушайте... Вам нужно...
Л у з г и н. Мне ничего не нужно! Всё – ваше! Где мой сын? Муж твой где? Где – совесть? (Хочет броситься на Наташу, Стогов схватил его.)
С т о г о в. Пошлите за доктором...
Я к о в л е в (кричит). Вон – все!
Л у з г и н (борется со Стоговым, вырвался, бежит, увидал себя в зеркале, остановился, громко шепчет, указывая на своё отражение). Вот, вот он... Держите его... ловите... он меня всю жизнь... держите...
С т о г о в (снова схватил его, несёт на диван). Доктора надо... Дайте полотенцев... Надо связать его...
(Наташа бросилась к буфету, выкидывает полотенца. Клавдия подбирает их, бросает Стогову. Ефимов тихо объясняет происшедшее Яковлеву. Глинкин старается помочь Стогову вязать Лузгина, но тот уже лежит спокойно.)
Я к о в л е в (подошёл к дивану, бессмысленно смотрит, спрашивает). Кто здесь распоряжается? Чёрт распоряжается, а? Чёрт?
И в а н о в (вошёл очень возбуждённый, идёт солдатским шагом к Яковлеву). Послушайте... я пришёл... должен сказать вам... (Смотрит в бессмысленное одноглазое лицо, махнул рукой.)
Я к о в л е в (смеётся). Ещё – погоди! Ещё – кто – кого!
Н а т а ш а (подбежала к Иванову). Что случилось?.. Ну, скорей... Полина?
И в а н о в (развёл руками). Бросилась под товарный поезд.
Н а т а ш а. Нет!
С т о г о в. На... насмерть?
(Клавдия плачет. Глинкин сидит на диване в ногах Лузгина, открыв рот.)
Я к о в л е в (подходя к Иванову, указывая на Стогова). Ар-рестуй его... Я отвечаю!
Н а т а ш а. Господи! Что ж это?
(Иванов шёпотом говорит что-то Клавдии. Ефимов, сидя у стола, смотрит на всех непонимающим взглядом. Все молчат несколько секунд. Стогов идёт к двери в кухню.)
Н а т а ш а (схватила его за руку). Стойте! Куда – вы?
(Стогов остановился. Лузгин приподнялся, сел. Глинкин отскочил от него.)
Л у з г и н (глядя на свои связанные полотенцем руки, потом на всех, спрашивает). А того – мерзавца, поймали? Врага моего – поймали? Зачем вы мне связали руки, мне?
И в а н о в (Наташе). Он сошёл с ума?
(Наташа развязывает руки Лузгина. Стогов – рядом с нею, напряжённо следит за Лузгиным.)
Л у з г и н (размахивая руками, посмеиваясь). Ага, поняли? Вот... (Роется в кармане, вынул медную монету, протягивает Наташе.) Извольте – тут всё!
Г л и н к и н (Ефимову). Кажется – пятачок?
Л у з г и н. Весь мир – да! Весь мирище, – звёзды, ордена, моря и пароходы, и весь базар! (Поёт.) "И будешь ты царицей ми-ра-а"...
(Наташа вопросительно смотрит на Стогова.)
С т о г о в (не веря, саркастически). Вы, Лузгин, слишком умно сошли с ума, вы плохо притворяетесь...
Л у з г и н (смотрит на него очень пристально, несколько секунд молчит. И все ожидающе молчат. Лузгин легонько оттолкнул Стогова). Нет, это не ты... не тот! Уйди! (Снова суёт монету Наташе.) Что же, бери, ну? Съела сына моего? На... Тут всё! (Зажав монету в кулак, высоко взмахивает руку.) Весь мирище – тебе! Я – не Лермонтов, не Демон, не шучу – нет... (Кричит всё громче.) Нет! Нет!
Е ф и м о в. А ведь, пожалуй, это я его свёл с ума...
Л у з г и н (указывая на зеркало). Тут был человек... он давно ходит за мной, он изуродовал всю мою жизнь. (Повышая голос.) Сына оторвал от меня... Женщину. Был фальшив, как бес. Притворялся, что знает несокрушимые законы. Он – правду оболгал... Он оболгал всю правду!
Занавес
1913 г.
