Текст книги "Дачники"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
Марья Львовна. Радость моя! Счастье мое! Нас будет трое: ты, твой муж и я. А он... если он – с нами... только как брат твой... как сын мой.
Соня. И мы хорошо проживем нашу жизнь! Мы хорошо ее сделаем! А пока отдохни, мама. Не надо плакать!..
Баю, баюшки баю,
Баю мамочку мою!
(В голосе Сони дрожат слезы. Вдали чуть слышны, гитара и мандолина.)
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Декорация второго действия. Вечер, уже зашло солнце. Под соснами Басов и Суслов играют в шахматы. На террасе Саша накрывает на стол к ужину. С правой стороны из леса доносятся хриплые звуки граммофона; в комнатах Калерия играет на рояле что-то грустное.
Басов. Наша страна прежде всего нуждается в людях благожелательно настроенных. Благожелательный человек – эволюционист, он не торопится...
Суслов. Беру офицера...
Басов. Возьми офицера... Благожелательный человек... изменяет формы жизни незаметно, потихоньку, но его работа есть единственно прочная...
(Из-за угла дачи спешно выходит Дудаков.)
Дудаков. Э... жены у вас нет?
Басов. Вашей – нет! Присаживайтесь, доктор...
Дудаков. Не могу... Тороплюсь... надо учительский отчет приготовить к печати...
Басов. Это вы его второй год готовите, кажется?
Дудаков (уходя). Если кроме меня никто не работает! Людей много, а работников нет – почему?
Басов. Нелепая фигура – этот доктор.
Суслов. Ходи...
Басов. Н-да-с... хожу! Так я говорю, – надо чувствовать благожелательно. Мизантропия, мой друг, излишняя роскошь... Одиннадцать лет тому назад явился я в эти места... и было у меня всего имущества портфель да ковер. Портфель был пуст, а ковер – худ. И я тоже был худ...
Суслов. Шах королеве.
Басов. Ах, черт побери! Как же это я прозевал твой ход конем?
Суслов. Если человек философствует – он проигрывает...
Басов. Факт, факт – как говорят утки...
(Они углубляются в игру. На правой стороне из леса выходят Влас и Марья Львовна, им не видно играющих.)
Марья Львовна (негромко). Милый, хороший мой юноша! Поверьте... это скоро пройдет у вас... это пройдет. И тогда в душе вы скажете мне спасибо!
Влас (громко). Тяжело мне, очень тяжело!
(Басов прислушивается, делая Суслову знак молчать.)
Марья Львовна. Уезжайте... уезжайте скорее, голубчик! Я обещаю писать вам... Работайте, ищите себе места в жизни... будьте смелым, не уступайте никогда силе житейских мелочей. Вы – славный, и я – люблю вас. Да, да, я люблю вас. (Басов таращит глаза. Суслов с улыбкой смотрит на него.) Но это не нужно вам и страшно мне... я не стыжусь сознаться – это страшно! Вы быстро переживете ваше увлечение, а я... чем дальше, все больше, все крепче стала бы любить вас... И это кончилось бы очень смешно, даже пошло, – во всяком случае грустно для меня...
Влас. Нет, клянусь вам...
Марья Львовна. Да и не нужно клятв...
Влас. Пройдет любовь – останется уважение...
Марья Львовна. Этого мало для женщины, которая любит... И вот еще что, голубчик: мне стыдно жить личной жизнью... может быть, это смешно, уродливо, но в наши дни стыдно жить личной жизнью. Идите, друг мой, идите и знайте: в трудную минуту, когда вам нужен будет друг, – приходите ко мне... я встречу вас как любимого, нежно любимого сына... Прощайте?
Влас. Дайте вашу руку... Мне хочется встать перед вами на колени... Как я люблю вас! И хочется плакать... Прощайте!
Марья Львовна. Прощайте, хороший, милый мой! И помните мой совет – не нужно ничего бояться... Не подчиняйтесь ничему, никогда... никогда!
Влас. Я ухожу... Любовь моя! Чистая, первая любовь моя! Благодарю. (Марья Львовна быстро уходит в лес направо. Влас идет на дачу, видит Басова и Суслова, понимает, что они слышали; он останавливается. Басов встает и кланяется, хочет что-то сказать. Влас идет к нему.) Молчать! Молчать! Ни слова! Не смейте, – ни слова! (Уходит на дачу.)
Басов (смущенно). С-строго!
Суслов ( смеясь). Что? Испугался?
Басов. Нет, каков? Я знал это, но такое... эдакое благородство... ах, комики! (Хохочет: Юлия Филипповна и Замыслов идут по дороге от дачи Суслова. Юлия идет к мужу. Замыслов на дачу.)
Суслов. А ведь она нарочно, для того, чтобы крепче парня в руки взать....
Басов. Ах, черт возьми! а? Уморительно!
Суслов (хмуро). Хитрая она... здоровую свинью подложила мне. Ты знаешь, дядя, по ее совету, все свои деньги отдал...
Юлия Филипповна. Петр, к тебе там приехал...
Басов (перебивая). Нет, вы спросите, что случилось!
Суслов. Кто приехал?
Юлия Филипповна (Басову). Что такое? (Мужу.) Какой-то подрядчик... говорит; спешное дело: где-то, что-то провалилось.
Суслов (быстро уходит). Что за вздор!
Басов. Вы представьте, дорогая... Сидим мы – я и ваш муж, вдруг Марья Львовна. .. (хохочет) оказывается, они – у них роман!
Юлия Филипповна. У кого? У мужа с Марьей Львовной? (Смеется.)
Басов. У Власа! У комика с этой...
Юлия Филипповна. Ах, вот что! Но это всем давно уже, благодаря вашему языку, известно...
Басов. Да тут, видите, дело... в подробностях...
(Из-за угла дома выходят Двоеточие, со свертками в руках, и Рюмин.)
Двоеточие. Мир беседе! Что, Варвара Михайловна дома? Вон я кого привез.
Басов. Ба! Из дальних странствий возвратясь... Здравствуйте! Похорошел, загорел, хотя похудел, да... Откуда вы?
Рюмин. С юга. Первый раз видел море... Здравствуйте, Юлия Филипповна!
Юлия Филипповна. В самом деле, вы похорошели, Павел Сергеевич, пожалуй, и я поеду к морю.
Двоеточие. Пойду в комнаты... (Идет.) Племянница, а я тебе на прощанье конфект привез.
Басов.
Я видел море... Я его
Очами жадными измерил
И силы духа моего
Перед лицом его проверил...
Так? Идите в дом, жена будет очень рада!
Рюмин. Там хорошо! Разве только музыка способна изобразить красоту и величие моря. Перед лицом его человек чувствует себя маленьким – ничтожной пылинкой, как перед лицом вечности.
(Из-за угла дома выходит Варвара Михайловна.)
Басов. Я соберу шахматы. Варя, приехал Павел Сергеевич, знаешь?
Варвара Михайловна. Он у нас?
Басов (подходя к ней). Да. И кажется, очень пополнил свой запас красивых слов... Варюша, если бы ты знала! Сижу я с Сусловым, играю, вдруг Марья Львовна и Влас... понимаешь – у них роман! (Смеется.) Вот ты говорила, это не то. То самое, самое оно! Факт!
Варвара Михайловна. Сергей, перестань! Я боюсь, ты скажешь пошлость...
Басов. Варя! да ведь я еще не сказал...
Варвара Михайловна. Я просила тебя не касаться отношений Марьи Львовны к моему брату, а ты разболтал всем... Неужели ты не понимаешь... как это нехорошо?
Басов. Ну, пошла! Право, с тобой лучше не говорить ни о чем...
Варвара Михайловна. Да, тебе вообще надо меньше говорить и хоть однажды подумать о том, что ты делаешь, и хоть однажды прислушаться к тому, что о тебе говорят, Сергей...
Басов. Обо мне? Я – выше сплетен... Пускай говорят всё, что угодно! Но меня удивляет, что ты, Варя, ты, моя жена...
Варвара Михайловна. Честь быть твоей женой... не так высока, как ты думаешь... и она очень тяжела, эта честь...
Басов (возмущаясь). Варвара, что ты говоришь! Как ты говоришь?
(На террасу выходят Двоеточие и Влас.)
Варвара Михайловна. Я говорю то, что думаю... и как чувствую.
Басов. Я однако попрошу тебя объяснить мне.
Варвара Михайловна. Хорошо, я объясню после.
(Басов, фыркая, уходит на дачу. Влас провожает его недружелюбным взглядом, садится на нижнюю ступеньку лестницы на террасе.)
Двоеточие. Варвара Михайловна, а я вам конфект привез.
Варвара Михайловна. Спасибо!
Двоеточие (садится тоже на ступеньку террасы). Я всем дамам конфект привез... чтобы не поминали лихом, – задобрить хочу, понимаете. Портретик-то ваш дайте мне.
Варвара Михайловна. Ах, да! Сейчас. (Уходит в комнаты.)
Двоеточие. Ну, что, дядя Влас, поехали мы?
Влас. Скорее бы!
Двоеточие. Меньше суток осталось. Н-да! Вот бы еще сестру вашу сманить. Нечего ей тут делать...
Влас (угрюмо). Здесь всем нечего делать.
Двоеточие. А я рад, что вы со мной едете. Городишко у нас маленький, красивый; кругом лес, река... Дом у меня огромный – десять комнат. В одной кашлянешь – по всем гул идет. Зимой, когда вьюга воет, очень гулко в комнатах. Н-да! (Соня быстро идет с правой стороны.) В юности, понимаете, одиночество полезно человеку... а вот под старость лучше вдвоем, хо-хо! А, озорница!.. Прощайте! Завтра я уезжаю, а послезавтра вы забудете старика, точно его и нет на свете...
Соня. Нет, не забуду. У вас такая смешная фамилия.
Двоеточие. Только-то? Ну, и на том спасибо!
Соня. Нет, милый дедушка, право, я не забуду вас! Вы такой простой, хороший! А я так люблю простых людей! Но... вы не видали маму мою?
Двоеточие. Не имел удовольствия.
Влас. На даче ее нет. Пойдемте, поищем... Может быть, она в беседке над рекой.
Калерия. И я иду, вы ничего не имеете против?
Соня. Пожалуйста!
(Втроем идут в лес. Двоеточие смотрит вслед им, вздыхает, мурлычет песенку. Варвара Михайловна выходит с фотографической карточкой в руках, за ней Рюмин.)
Варвара Михайловна. Вот вам карточка моя. Когда вы едете?
Двоеточие. Завтра. Спасибо за надпись! Эх, милая барыня, полюбил я вас!
Варвара Михайловна. За что любить меня?
Двоеточие. Да разве любят за что-нибудь? Любят так, просто!.. Настоящая любовь – она, как солнце в небе, неизвестно на чем держится.
Варвара Михайловна. Не знаю я этого...
Двоеточие. Вижу, что не знаете... Ехали бы вы ко мне. Вот братишка ваш едет. Нашли бы себе какое-нибудь дело.
Варвара Михайловна. Что же я могу делать? Ничего я не умею!
Двоеточие. Не учились, оттого и не умеете. А вы поучитесь! Вот будем мы с Власием гимназии строить... мужскую и женскую...
Рюмин (рассеянно). Чтобы жизнь имела смысл, нужно делать какое-то огромное, важное дело... следы которого остались бы в веках... Нужно строить какие-то храмы...
Двоеточие. Ну, это – премудрость, для меня недоступная! Я и до гимназии-то не сам дошел, а добрый человек надоумил, да...
Рюмин. Даже высшие школы дают нам только ряд противоречивых теорий, только догадки о тайнах жизни...
Варвара Михайловна (с досадой). Господи! Как это скучно! Как избито... затрепано...
Рюмин (смотрит на всех и странно; тихо смеется). Да, я знаю: это мертвые слова, как осенние листья... Я говорю их так, по привычке... не знаю зачем... может быть потому, что осень настала... С той поры, как я увидел море – в моей душе звучит, не умолкая, задумчивый шум зеленых волн, и в этой музыке тонут все слова людей... точно капли дождя в море...
Варвара Михайловна. Вы странный какой-то... Что с вами?
(Калерия и Влас идут из леса с правой стороны.)
Рюмин (смеясь). Ничего... Уверяю вас.
Калерия. Твердо стоять на ногах – это значит стоять по колени в грязи.
Влас. А вы бы желали утвердиться на воздухе? Вам бы все только чистоту шлейфа и души сохранить? Но кому, зачем нужны вы, чистенькие, холодненькие?
Калерия. Я себе нужна!..
Влас. Заблуждение! И себе вы не нужны...
Калерия. Я не хочу говорить с вами – вы грубы. (Быстро уходит в комнаты.)
Двоеточие. Ну, что, дядя Влас? Разбередил барышню и доволен?
Влас (садится на нижнюю ступеньку у ног сестры). Надоела она мне. (Передразнивает.) Ах, я умираю с тоски... Я сказал ей: жить надо с людьми, умирать в одиночестве...
Рюмин (быстро). Вот! Это жестоко, но – вы правы... да! Так!
(Басов и Юлия Филипповна выходят на террасу.)
Варвара Михайловна (как бы про себя). Жизнь проходит в стороне от нас и не трогает сердца... а только волнует нашу мысль...
Басов. Варя, я распорядился, чтобы Саша накрывала для ужина здесь. (Суслов быстро идет от своей дачи.) Семен Семенович, мы устроим вам маленькие проводы... Выпьем шипучего! Предлог законный...
Двоеточие. Очень тронут...
Суслов. Юлия, на минутку...
Юлия Филипповна. Что такое?
(Суслов отводит жену и по дороге что-то шепчет ей. Она отшатнулась от него, остановилась. Он берет ее под руку и ведет направо, где они несколько минут тихо разговаривают и возвращаются к террасе после того, как Басов уходит.)
Басов. Я предложу вам, господа, колбасы... такая, знаете, колбаса! Мне прислал ее один клиент из Украины... А где же мой помощник? (Негромко.) Он же помощник мужа Юлии Филипповны...
Варвара Михайловна (возмущенно, тихо). Сергей! Как это гадко!
Басов (задорно). Но ведь это все знают, Варя! И ты напрасно так резко... Саша!.. (Идет в комнаты.)
Юлия Филипповна (злорадно). Дядя! А у Петра стена в тюрьме упала... раздавило двух рабочих!
Суслов (усмехаясь). Обрадовалась!..
Варвара Михайловна (пугливо). Что вы? Где это?
Суслов. В уезде.
Двоеточие. Поздравляю! Эх... чадо! Ты на постройке-то бывал?
Суслов. Был... Это подрядчик, мерзавец.
Юлия Филипповна. Врет! не был ни разу... ему некогда!
Двоеточие. Пороть бы вашего брата!.. Экие люди! Живут без действия...
Суслов (усмехаясь). А вот я застрелюсь... и будет действие.
Рюмин (отрицательно качая головой). Вы – не застрелитесь.
Суслов. А вдруг?
Варвара Михайловна. Как же, Петр Иванович... что же те, которых задавило... умерли?
Суслов (хмуро). Не знаю... завтра съезжу туда.
(Идет Ольга Алексеевна.)
Влас (громко ворчит). Экая мерзость!
Суслов (оскалив зубы). Тише, юноша, тише!
Ольга Алексеевна (подходя). Добрый вечер! Как вы сидите... точно птицы осенью... Я всех видела сегодня. Ах, Павел Сергеевич!.. Давно ли?
(Суслов снова отходит с женой в сторону и что-то говорит ей. Лицо у него злое. Юлия Филипповна насмешливо кланяется ему, идет обратно к террасе. Суслов, громко насвистывая, идет к своей даче. Двоеточие, посмотрев на Юлию Филипповну, идет за Сусловым.)
Рюмин. Только сегодня.
Ольга Алексеевна. И уже здесь? Вы хороший друг. Душно как! Скоро осень... Переедем мы в город и там, среди каменных стен, будем еще более далеки и чужды друг другу...
Влас (ворчит). Начинается нытье...
Басов (из двери на террасу). Павел Сергеевич, на моментик!
Ольга Алексеевна (Власу). Разве это не правда?
(Рюмин идет на зов. Навстречу ему Калерия и Шалимов. Влас, не отвечая Ольге Алексеевне, встает со ступеньки и идёт к соснам.)
Шалимов (скучно, лениво). Ждут обновления жизни от демократии, но, спрошу вас, кто знает, что это за зверь – демократ?
Калерия (взволнованно). Да, да! Вы тысячу раз правы... Это еще зверь, варвар! Его сознательное желание одно – быть сытым.
Шалимов. И носить сапоги со скрипом.
Калерия. Во что он верует? В чем его культ?
Влас (раздраженно). А вы? Вы во что веруете? В чем ваш культ?
Калерия (не отвечая Власу). Жизнь обновляется людьми верующими... аристократией духа...
Влас. Кто эта аристократия? Где она?
Калерия. Я не хочу говорить с вами, Влас! Яков Петрович, идемте туда...
(Сходят с террасы, идут к елкам и там садятся, негромко разговаривая. Калерия нервничает, Шалимов спокоен, движения ленивы, медленны, точно он сильно устал.)
Варвара Михайловна (подходя к Власу). Ты сегодня страшно нервен, Влас. ..
Влас (глухо). Мне тяжело, Варя...
Юлия Филипповна. Влас Михайлович, пойдемте к реке...
Влас. Нет... извините... не хочется...
Юлия Филипповна. Ну, пожалуйста! Мне нужно что-то сказать вам...
Влас (нехотя). Хорошо, идемте. Что такое?
(Юлия Филипповна берет его под руку и что-то тихо говорит ему, идя в глубину сцены. Варвара Михайловна идет на террасу.)
Ольга Алексеевна (ловя руку Варвары Михайловны). Варя! Ты все еще сердишься?
Варвара Михайловна (задумчиво). Сержусь? Нет.
Влас (в глубине сцены, громко). Пошляк! Если бы он не был мужем сестры моей...
Юлия Филипповна. Ш-ш! (Увлекает его в лес.)
Варвара Михайловна (испуганно). Боже мой! Что такое?
Ольга Алексеевна. Вероятно, инженерша сплетничает. Варя, я ведь вижу ты сердишься! Ведь слово, сорвавшееся с языка в минуту раздражения...
Варвара Михайловна (задумчиво). Прошу тебя – оставь это! Я не люблю ничего заштопанного... и заштопанной дружбы...
Ольга Алексеевна (встает). Как ты злопамятна! Неужели нельзя забыть? Простить, наконец!
Варвара Михайловна (твердо, холодно). Мы слишком много прощаем... Это слабость... Она убивает уважение друг к другу... Есть человек, которому я очень много прощала... теперь я потеряла всякое значение в его глазах...
Ольга Алексеевна (после паузы). Ты говоришь о Сергее Васильевиче? (Варвара Михайловна не отвечает, тихо покачивая головой и глядя куда-то вперед.) Как быстро меняются люди! Я помню его студентом... какой он тогда был хороший! Беспечный, веселый бедняк... рубаха-парень – звали его товарищи... А ты мало изменилась: все такая же задумчивая, серьезная, строгая... Когда стало известно, что ты выходишь за него замуж, я помню, Кирилл сказал мне: с такой женой Басов не пропадет. Он легкомыслен и склонен к пошлости, но она...
Варвара Михайловна (просто). Зачем ты это говоришь, Ольга? Чтобы показать мне, что я сама – ничтожество?
Ольга Алексеевна. Варя! Как ты можешь думать это? Я просто так... я вспомнила...
Варвара Михайловна (негромко, очень ясно, как приговор себе). Да, я тоже бессильный, жалкий человек. Это ты хотела сказать? Я это знаю, Ольга, давно знаю!
Саша (на террасе). Варвара Михайловна, барин просит вас.
(Варвара Михайловна молча идет в комнаты.)
Ольга Алексеевна (идет вслед за Варварой Михайловной). Варя, послушай, ты не поняла!
Калерия (негромко). Человек, который думает, что истина открыта, – для меня умер! (Пауза. Шалимов курит.) Скажите, вам грустно жить?
Шалимов. Порою – очень.
Калерия. Часто?
Шалимов. Весело – никогда не живется. Я уже слишком много видел для того, чтобы веселиться. Да и время невеселое, скажу прямо.
Калерия (тихо). Жизнь каждого думающего человека – тяжелая драма.
Шалимов. Да... Скажите...
Калерия. Что?
Шалимов (встает). Скажите откровенно: вам нравятся мои рассказы?
Калерия (живо). Очень! Особенно последние... Они менее реальны, в них меньше грубой плоти! Они полны той мягкой, теплой грустью, которая окутывает душу, как облако окутывает солнце в час заката. Немногие умеют ценить их, но эти немногие горячо любят вас.
Шалимов (с улыбкой). Благодарю вас. Вы говорили о новых стихах... Не прочитаете ли?
Калерия. Хорошо. Потом как-нибудь. (Пауза. Шалимов молча наклоняет голову, соглашаясь с Калерией. Влас и Юлия Филипповна задумчиво идут из леса с правой стороны, приходят к соснам. Влас садится, облокотясь на стол, и тихо свистит. Юлия Филипповна идет в комнаты.) Хотите – сейчас?
Шалимов. Что – сейчас?
Калерия (печально улыбаясь). Забыли уже?.. Как скоро!
Шалимов (хмурит брови). Позвольте... это...
Калерия (встает). Вы просили прочитать стихи... Хотите, сейчас прочитаю?
Шалимов (быстро). О да, прошу! Такой чудесный вечер... это будет славно. Вы ошибаетесь, я не забыл... просто задумался, не понял вопроса.
Калерия (идет в дом). Хорошо... Я прочитаю. Хотя вам ведь это совсем не интересно.
Шалимов (следя за ней). Это неправда, поверьте мне.
(Калерия быстро вбегает на террасу, Шалимов пожимает плечами и делает гримасу. Оглядывается, видит Власа. По дороге от дачи Суслова идут Двоеточие и Суслов. Оба сердитые, молчат.)
Шалимов (Власу). Мечтаете?
Влас (не грубо). Свищу.
(На террасу выходят: Ольга Алексеевна – садится в плетеное кресло около перил; Рюмин – становится сбоку, она что-то говорит ему негромко; Басов – останавливается у накрытого стола, рассматривает закуски. Варвара Михайловна стоит, прислонившись к колонне террасы. Замыслов перед ней.)
Басов. Все в сборе? А Влас? Марья Львовна?
Влас. Я здесь.
(Юлия Филипповна выходит из дачи, тихонько напевая, садится на ступеньки террасы.)
Замыслов. Мы все, Варвара Михайловна, люди сложные.
Басов (перегибаясь через перила). Отлично. Яков, ты здесь? Ага!
Замыслов. Именно эта сложность нашей психики и делает нас лучшими людьми страны – сиречь интеллигенцией, а вы...
(Двоеточие стоит, слушая Замыслова. Суслов, взглянув на оратора, проходит под сосны, где молча сидят Шалимов и Влас. Из глубины сцены, с правой стороны идут Марья Львовна и Соня.)
Варвара Михайловна (нервно). Интеллигенция – это не мы! Мы что-то другое... Мы – дачники в нашей стране... какие-то приезжие люди. Мы суетимся, ищем в жизни удобных мест... мы ничего не делаем и отвратительно много говорим.
Басов (насмешливо). Особенно блестяще ты сама доказываешь правду твоих слов.
(Калерия выходит с тетрадкой в руке, останавливается у стола и слушает.)
Варвара Михайловна (нервнее). И страшно много лжи в наших разговорах! Чтобы скрыть друг от друга духовную нищету, мы одеваемся в красивые фразы, в дешевые лохмотья книжной мудрости... Говорим о трагизме жизни, не зная ее, любим ныть, жаловаться, стонать...
(Дудаков подходит к террасе и становится так, что жена не видит его.)
Рюмин (нервозно). Надо быть справедливой! Жалоба человека красива. Жестоко это, Варвара Михайловна, сомневаться в искренности стонов человека.
Варвара Михайловна. Довольно жалоб, имейте мужество молчать! Надо молчать о своих маленьких печалях. Ведь мы умеем молчать, когда довольны днями нашей жизни? Каждый из нас поглощает свой кусок счастья в одиночестве, а горе свое, ничтожную царапину сердца мы выносим на улицу, показываем всем, и кричим, и плачем о нашей боли на весь мир! Мы выбрасываем вон из наших домов объедки наши и отравляем ими воздух города... вот так же мы выкидываем из наших душ все дрянное и тяжелое под ноги ближних. Я уверена, что сотни и тысячи здоровых людей погибают, отравленные и оглушенные нашими жалобами и стонами... Кто дал нам злое право отравлять людей тяжелым видом наших личных язв?
(Пауза.)
Влас (негромко). Браво, Варя!
Двоеточие. Умница! Верно!
(Марья Львовна молча гладит руку Варвары Михайловны. Влас и Соня тоже около нее. Рюмин нервно встряхивает головой.)
Рюмин. Прошу слова! Позвольте мне сказать... мое последнее слово!
Калерия. Надо иметь мужество молчать...
Ольга Алексеевна (Басову). Как она стала говорить, смело... резко!..
Басов. Да, заговорила Валаамова... (Не кончив слова, испуганно закрывает себе рот рукой. Взволнованная Варвара Михайловна не заметила выходки мужа, но многие слышали и поняли ее. Замыслов быстро сходит с террасы к соснам и хохочет. Шалимов улыбается и укоризненно качает головой. Влас и Соня смотрят на Басова с презрением; остальные делают вид, будто ничего не заметили. После отрывочных замечаний, вызванных словами Варвары Михайловны, наступает неловкое молчание. Суслов кашляет, улыбаясь. Варвара Михайловна, замечая что-то неладное, растерянно осматривается.)
Варвара Михайловна. Я, кажется, сказала что-то... может быть, резкое, грубое? Отчего все так странно?..
Влас (громко). Это не ты сказала грубость...
Ольга Алексеевна (с невинным видом). В чем дело, господа?
Марья Львовна (быстро, негромко). Влас, пожалуйста, не надо! (Начинает говорить, чтобы затушевать выходку Басова. Потом увлекается, говорит сильно, горячо. Шалимов, Суслов и Замыслов демонстративно не слушают ее. Дудаков утвердительно качает головой. Басов смотрит на нее с благодарностью и знаками приглашает слушать.) Мы все должны быть иными, господа! Дети прачек, кухарок, дети здоровых рабочих людей – мы должны быть иными! Ведь еще никогда в нашей стране не было образованных людей, связанных с массою народа родством крови... Это кровное родство должно бы питать нас горячим желанием расширить, перестроить, осветить жизнь родных нам людей, которые все дни свои только работают, задыхаясь во тьме и грязи... Мы не из жалости, не из милости должны бы работать для расширения жизни... мы должны делать это для себя... для того, чтобы не чувствовать проклятого одиночества... не видеть пропасти между нами – на высоте – и родными нашими – там, внизу, откуда они смотрят на нас как на врагов, живущих их трудом! Они послали нас вперед себя, чтобы мы нашли для них дорогу к лучшей жизни... а мы ушли от них и потерялись, и сами мы создали себе одиночество, полное тревожной суеты и внутреннего раздвоения... Вот наша драма! Но мы сами создали ее, мы достойны всего, что нас мучит! Да, Варя! Мы не имеем права насыщать жизнь нашими стонами.
(Она устала от волнения и садится рядом с Варварой Михайловной. Молчание.)
Дудаков (оглядывая всех). Вот!.. Это так! Это правда!
Ольга Алексеевна (быстро). Ты здесь? Поди сюда...
Шалимов (приподнимая шляпу). Вы кончили, Марья Львовна?
Марья Львовна. Да.
Ольга Алексеевна (отводит мужа в угол террасы). Ты слышал? Понял? Какой дурак Басов!
Дудаков (негромко). При чем тут Басов?
(На террасе общее движение. Варвара Михайловна смотрит на всех. Еще нет уверенности, что выходка Басова заглажена, забыта.)
Ольга Алексеевна. Тише! Варвара тут говорила такое злое, а он назвал ее Валаамовой ослицей.
Дудаков. Ну, и дубина он! Оля, там дома, знаешь...
Ольга Алексеевна. Подожди!.. Калерия хочет стихи читать. Нет, это хорошо все-таки, это хорошо! Варвара стала такая гордячка.
(Рюмин, подавленный, сходит с террасы и прохаживается около нее.)
Шалимов. Господа, вот Калерия Васильевна любезно согласились прочитать свои стихи...
Басов. Читай, милая, скорее!
Калерия (смущенно). Хорошо, я прочитаю... хорошо.
Шалимов. Вам стул.
Калерия. Не надо. Варя, чему это я обязана? Такой интерес к моим стихам ужасает меня.
Варвара Михайловна. Я не знаю. Очевидно, кто-то сделал бестактность, и все стараются скрыть ее.
Калерия. Ну, я буду читать. Мои стихи постигнет та же участь, как и твои слова, Варя. Все поглощается бездонной трясиной нашей жизни...
Осени дыханием гонимы,
Медленно с холодной высоты
Падают красивые снежинки,
Маленькие, мертвые цветы...
Кружатся снежинки над землею,
Грязной, утомленной и больной,
Нежно покрывая грязь земную
Ласковой и чистой пеленой...
Черные, задумчивые птицы...
Мертвые деревья и кусты...
Белые, безмолвные снежинки
Падают с холодной высоты...
(Пауза. Все смотрят на Калерию, как будто ждут еще чего-то.)
Шалимов. Мило!
Рюмин (задумчиво).
Падают красивые снежинки,
Мертвые, холодные цветы...
Влас (возбужденно). Я тоже сочинитель стихов, я тоже хочу прочитать стихи!
Двоеточие (хохочет). А ну-ка!
Шалимов. Интересное состязание!
Варвара Михайловна. Влас, нужно ли это?
Замыслов. Если это весело – это необходимо!
Марья Львовна. Голубчик! Напомню вам – будьте самим собой!
(Все смотрят на возбужденное лицо Власа. Становится очень тихо.)
Влас. Господа! Я хочу показать вам, как это легко и просто – насорить стихами в голове ближнего своего... Внимание! (Читает ясно и сильно, с вызовом.)
Маленькие, нудные людишки
Ходят по земле моей отчизны,
Ходят и – уныло ищут места,
Где бы можно спрятаться от жизни.
Всё хотят дешевенького счастья,
Сытости, удобств и тишины,
Ходят и – всё жалуются, стонут,
Серенькие трусы и лгуны.
Маленькие, краденые мысли...
Модные, красивые словечки...
Ползают тихонько с краю жизни
Тусклые, как тени, человечки.
(Кончив, он стоит неподвижно и смотрит поочередно на Шалимова, Рюмина, Суслова. Пауза. Всем неловко. Калерия пожимает плечами. Шалимов медленно закуривает папироску. Суслов очень возбужден. Марья Львовна и Варвара Михайловна подходят к Власу, видимо, боясь чего-то.)
Дудаков (тихо, но внятно). Эт-то ужасно метко. Знаете... это ужасно верно!
Юлия Филипповна. Браво! Это мне нравится!
Двоеточие. Ну, разнес!.. Ах ты... душа моя красная!
Калерия. Грубо... Зло... Зачем?
Замыслов. Не весело... Нет!
Шалимов. Тебе нравится, Сергей?
Басов. Мне? То есть, видишь ли, конечно, рифма слабая... Но – как шутка...
Замыслов. Для шутки это серьезно.
Юлия Филипповна (Шалимову). Ах, как вы ловко притворяетесь!
Суслов (желчно). Позвольте теперь мне, тусклому человечку, ответить на это... на этот... извините не знаю – как назвать этот род творчества. Вы, Влас Михайлович... я вам не буду отвечать... Я обращусь прямо к источнику вашего вдохновения... к вам, Марья Львовна!
Влас. Что такое? Вы! Смотрите!
Марья Львовна (гордо). Ко мне? Это странно... но я слушаю.
Суслов. Ничуть не странно, ибо мне известно, что именно вы – муза этого поэта.
Влас. Без пошлостей!
Юлия Филипповна (мягко). Без пошлостей он не может.
Суслов. Я просил бы не мешать мне... Когда я кончу, я отвечу, как вам будет угодно, за все, что скажу... Вы, Марья Львовна, так называемый идейный человек... Вы где-то там делаете что-то таинственное... может быть, великое, историческое, это уж не мое дело!.. Очевидно, вы думаете, что эта ваша деятельность дает вам право относиться к людям сверху вниз.
Марья Львовна (спокойно). Это неправда.
Суслов. Вы стремитесь на всех влиять, всех поучать... Вы настроили на обличительный лад этого юношу..
Влас. Что вы там мелете?
Суслов (зло). Терпение, юноша! Я до сего дня молча терпел ваши выходки!.. Я хочу сказать вам, что, если мы живем не так, как вы хотите, почтенная Марья Львовна, у нас на то есть свои причины! Мы наволновались и наголодались в юности; естественно, что в зрелом возрасте нам хочется много и вкусно есть, пить, хочется отдохнуть... вообще наградить себя с избытком за беспокойную, голодную жизнь юных дней...
Шалимов (сухо). Кто это мы, можно узнать?
Суслов (все горячее). Мы? Это я, вы, он, он, все мы. Да, да... мы все здесь – дети мещан, дети бедных людей... Мы, говорю я, много голодали и волновались в юности... Мы хотим поесть и отдохнуть в зрелом возрасте – вот наша психология. Она не нравится вам, Марья Львовна, но она вполне естественна и другой быть не может! Прежде всего человек, почтенная Марья Львовна, а потом все прочие глупости... И потому оставьте нас в покое! Из-за того, что вы будете ругаться и других подстрекать на эту ругань, из-за того, что вы назовете нас трусами или лентяями, никто из нас не устремится в общественную деятельность... Нет! Никто!
Дудаков. Какой цинизм! Вы перестали бы!
Суслов (все горячее). А за себя скажу: я не юноша! Меня, Марья Львовна, бесполезно учить! Я взрослый человек, я рядовой русский человек, русский обыватель! Я обыватель – и больше ничего-с! Вот мой план жизни. Мне нравится быть обывателем... Я буду жить, как я хочу! И, наконец, наплевать мне на ваши россказни... призывы... идеи!
(Он нахлобучивает шляпу и быстро идет по направлению к своей даче. Общее недоумение. Замыслов, Басов и Шалимов отходят в сторону, оживленно и тихо разговаривая. Варвара Михайловна и Марья Львовна составляют отдельную группу. Юлия Филипповна, Двоеточие и Дудаков с женой тоже в одной группе. Общий нервный говор. Калерия, подавленная, одиноко стоит под сосной. Рюмин быстро ходит взад и вперед.)
Влас (отходит в сторону, схватив себя за голову). Черт меня возьми! Черт возьми!
(Соня идет за ним, говорит ему что-то.)
Марья Львовна. Да это истерия! Так обнажить себя может только психически больной!
Рюмин (Марье Львовне). Вы видите... вы видите, как ужасна правда?
Варвара Михайловна. Как это тяжело!
Двоеточие (Юлии Филипповне). Ничего не понимаю... ничего!
Юлия Филипповна. Марья Львовна, голубушка, скажите, он обидел вас, да?
Марья Львовна. Меня? Нет. Он себя обидел!
Двоеточие. Чудны дела ваши, господа хорошие!
Дудаков (жене). Подожди... (Двоеточию.) Это нарыв! Понимаете, прорвался нарыв в душе... Это у каждого из нас может быть... (Взволнованный, машет руками и, сильно заикаясь, не может говорить.)
