Текст книги "Таинственные перья"

Автор книги: Максим Зверев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

КАК БЫ ЧЕГО НЕ ВЫШЛО!

Проснулись мы с Архипычем задолго до позднего зимнего рассвета. Спать больше не хотелось. Семилинейная лампа, с отшибленной верхушкой стекла, сильно коптила и едва освещала деревянный самодельный стол, скамью и нары охотничьей таёжной избушки. За крохотным обледенелым оконцем чернела ночь.

Вскипятить и напиться чаю заняло у нас немного времени. А январская ночь всё ещё держала тайгу в предрассветной темноте. Пришлось ждать. Мы молча лежали на нарах, курили и думали каждый о своём.

Наконец за оконцем посерело: забрезжил рассвет.

– Давай одеваться, – скомандовал Архипыч и поднялся с нар.

Мы пошли берегом речки, едва заметной под черёмуховыми кустами, согнутыми тяжёлыми снежными надувами. Сегодня нам предстояло осмотреть дальний участок тайги, где стояли капканы на соболей.

С каждой минутой в лесу делалось светлей. Где-то в стороне закричала кедровка. Несколько сорок пролетели над головой, направляясь к нашей избушке. Они каждое утро шарили в яме с отбросами, привыкнув, что нас в это время не бывает дома.

Неожиданно из-под самых ног выскочил крупный заяц-беляк. Отбежав немного, он сел. Архипыч не спеша снял с плеча мелкокалиберку, прислонился к берёзе и прицелился.

Выстрел на морозе прозвучал, словно хлопок в ладоши. Заяц свалился как подкошенный. В тот же миг из-под заваленной снегом черёмухи выскочил второй заяц. Он сразу скрылся в зарослях на берегу, но метров через двести показался на льду речки, в прогалине между кустами, у нас на виду несколько раз неторопливо прыгнул и сел.

Архипыч сунул шапку в развилку двух толстых сучков берёзы и сверху положил мелкокалиберку. Тщательно прицелившись, он выстрелил. Заяц свалился. Это была чистая, снайперская стрельба.

– Вот это здорово! На такое расстояние из мелкашки – и без промаха! – похвалил я.

Архипыч промолчал. Но потому, как он прищурил глаза и с трудом сдерживал улыбку, было видно, что он доволен.

– Что же теперь мы будем делать с этими зайцами? – спохватился я, держа за задние лапки двух тяжеленных беляков. – Не таскать же их весь день на себе?

Вернуться и отнести их в избушку Архипыч не согласится – старик был в плену всевозможных примет. По его мнению, если вернуться, то удачи на охоте не будет.

Впрочем, всё это не тревожило старого таёжника. Он достал из кармана верёвочку и подвесил на берёзе обоих зайцев за лапки, метра на два от снега.

– Сороки знают, что зайцы по деревьям не прыгают, – пояснил он. – Это все хищники знают, не только сороки. Значит, тут что-то неладно, какой-то подвох, как бы чего не вышло. Лучше таких зайцев не трогать. До самой весны ни одна птица их не пошевелит, вот увидишь. Ну, айда! – И Архипыч зашагал в глубь леса.

Я не стал возражать, хотя и был твёрдо уверен, что вечером мы найдём здесь только расклёванные заячьи скелеты.

Во второй половине дня поднялся сильный ветер. Тайга зашумела. Небо заволокло тучами. С минуты на минуту мог начаться буран. Сильно потеплело. Мы торопились как могли, чтобы до темноты вернуться в избушку. Распахнув полушубки и сдвинув шапки на затылок, мы шагали своим утренним следом, то и дело вытирая пот с лица.

В ранних вечерних сумерках наконец забелел на берёзе убитый утром заяц. Другого не было видно. Его, оказалось, сорвало ветром, и он упал на снег. От него остались только клочья шерсти. Масса сорочьих следов на снегу показывала, кто здесь пировал за наш счёт. Но зайца на дереве никто не тронул.

Я нарочно оставил зайца висеть на десять дней. Сороки сначала тревожно стрекотали, сидя кругом на вершинах деревьев, а потом перестали обращать внимание на зайца в таком незаячьем месте.

Не один раз проверив этот способ хранения дичи, я наконец решил написать об этом.

НАХЛЕБНИКИ

Ранним утром я сидел в шалаше на берегу. Несколько утиных резиновых чучел слегка покачивались на воде от слабого утреннего ветерка. Солнце поднималось всё выше, но уток не было. Только чёрная лысуха с белым пятном на лбу ныряла на одном месте метрах в ста от меня. Я положил ружьё и взял в. руки бинокль.

Теперь хорошо стало видно, как лысуха почесала лапой затылок, повалясь на бок, встряхнулась и нырнула. Круги на воде ещё не успели разойтись, как лысуха вынырнула с водорослями в клюве.

Так, повторилось несколько раз. Видимо, лысуха нашла здесь хорошее кормное место на дне.

Свист утиных крыльев над головой заставил меня бросить бинокль и схватить ружьё. Но было уже поздно – крупная утка пронеслась мимо, круто снижаясь.

«Прозевал серуху», – подумал я с досадой.

Не обращая внимания на мои чучела, утка шлёпнулась в воду на то место, где только что нырнула лысуха. Вытянув шею, утка озиралась и поворачивалась на одном месте в разные стороны. В это время вынырнула лысуха с водорослями в клюве. Съесть их ей не удалось. Утка протянула шею над самой водой, вся распушилась и быстро поплыла к лысухе, широко открыв клюв.

Лысуха бросила свою добычу и отплыла в сторону. Утка торопливо съела водоросли.

– Вот это здорово! – невольно улыбнулся я, продолжая смотреть в бинокль.

Лысуха опять исчезла под водой, а утка высоко подняла голову и завертелась на месте, высматривая, где покажется лысуха, чтобы отобрать у неё водоросли. Через минуту так и случилось.

Ещё несколько раз всё это повторилось совершенно одинаково.

«Долго ли лысуха будет так «батрачить»?» – думал я, не опуская бинокля.

Снова лысуха исчезла под водой, а утка завертелась на одном месте, ожидая появления своей «кормилицы». Но в это время рядом плюхнулись в воду ещё две серые утки.

Втроём они так дружно бросились на лысуху, что она тут же поспешно нырнула. Утки в один миг сожрали брошенные водоросли и начали жадно озираться.

Но лысуха на этот раз вынырнула далеко в стороне, около зарослей тростников, залитых водой. Утки вперегонки поплыли к ней, оставляя за собой угловички небольших волн. Перед самым их носом лысуха нырнула и больше не появлялась на озере. Вероятно, она вынырнула в тростниках и скрылась там от своих нахлебниц.

ПРИСПОСОБИЛИСЬ

Северный Казахстан – страна бесчисленных степных озёр. Разноголосый шум и гам стоит здесь всю весну. Над озёрами летят утки, гуси, кулики, чайки и великое множество других болотных и водяных птиц. Это одно из самых больших охотничьих угодий не только в Советском Союзе, но и во всём мире.

Но, странное дело, прошумит весной пролёт – и тишина воцарится на озёрах Северного Казахстана. И не только потому, что птицы сели на гнёзда и затаились, – громадное большинство их улетело дальше на север. Озёра Северного Казахстана имеют мало мест, удобных для гнездования. Вот почему многие из пернатых путников и летят дальше к северу по Иртышу до самого Ледовитого океана.

Быстро исчезает вековая целина на полях Северного Казахстана. От горизонта до горизонта протянулись необозримые посевы. Только на тысячах больших и малых озёр всё оставалось по-старому.

Но вот зеркальную гладь озёрных вод в летние вечерние сумерки стали рассекать струйки от быстро плывущих зверьков. Это ондатры – крупные американские водяные крысы. Их мех настолько густ и смазан жиром, что они вылезают из воды совершенно сухими. Ондатр привезли и стали разводить на озёрах из-за их ценного меха. И вот стали замечать, что количество выводков диких гусей и уток на озёрах, где поселились ондатры, стало с каждым годом увеличиваться.

В чём причина?

На поверхности воды ондатры устраивают из нагрызенного тростника домики с подводным входом. Дикие гуси и утки – голубые чернети – стали пользоваться этими домиками для устройства на них своих гнёзд. Так и живут теперь весной на крышах домиков ондатр гуси или утки, а внутри сами хозяева – зверьки.

Выведутся у голубой чернети утята, и она навсегда уплывает с ними с крыши гостеприимного домика. Никто никому не мешает из этих соквартирантов.

Но с гусями так просто дело не кончается. Гусятам непременно надо подолгу сушиться и греться, а берег далеко. И вот они всем выводком лезут на домик ондатры. Он, как островок, возвышается над водой. Пока гусята малы, они не беспокоят зверька. Но гусята растут не по дням, а по часам, как на опаре, среди обильных кормов степных озёр. Выводок в целом становится всё ощутимее по весу и в конце концов в лепёшку растаптывает домик ондатры. Кончается дело тем, что ондатра бросает свой тростниковый «дворец». Не может же она жить там, где потолок с каждым днём опускается всё ниже и наконец соединяется с полом! Но ондатре ничего не стоит сделать новый домик из тростника – его вокруг сколько угодно, он шумит своими метёлками на степных озёрах с утра до вечера. И ондатры делают новые домики взамен растоптанных, а количество гусиных и утиных выводков на степных озёрах Казахстана становится всё больше.

КРАЕШКОМ ГЛАЗА!

Тундра. Низкое солнце, озерки, болотца и всюду мягкий мох. Кое-где каменистые увальчи-ки. Камни на них расшиты узорами золотистых и белёсых лишайников – цетрарий. По камням перепархивает и щебечет снежный подорожник. Где-то здесь его гнездо: в бинокль видно, что у птички полный клюв комаров. Он несёт их своим птенцам. Недостатка в комарах здесь нет.

А как приятно встретить цветок в тундре! Она не избалована цветами, как жаркий юг. Полярному маку радуешься, как розе. Он здесь многолетник – ведь не каждое лето поверх вечной мерзлоты удаётся созреть семенам. Здесь девять месяцев в году морозы. А вон виднеется цветочек розоцветной новосиверсии. Ей более ста лет, хотя стебелёк у старушки толщиной всего в карандаш. В тундре большинство растений многолетники. Арктический хрен умудряется совсем не бояться холодов: его цветы мужественно переносят под снегом убийственные зимние морозы, а весной продолжают цвести дальше!

В бескрайних просторах тундры всё не так, как у нас в средней полосе.

За горкой раздаются глухие шлепки, словно кто-то там аплодирует в рукавицах. Несколько поспешных шагов, и незабываемая картинка открывается перед глазами: облезлый, тощий песец дерётся с крупной полярной совой. Вернее, сова нападает на песца, не давая ему двигаться вперёд. Она хлопает крыльями перед оскаленной мордой, но ловко увёртывается от бросков хищника. Тот настойчиво продвигается вперёд. Его нос часто увлажняется языком и давно уже чует впереди беспомощных совят, на земле около камня.

Дальше песца нельзя допустить ни на один шаг, и огромная белая полярная сова решается на крайнюю и рискованную меру. Она взмывает вверх, как бы уступая дорогу. Песец бросается вперёд, но вдруг взлетает вверх – это сова схватила его за спину и, махая изо всех сил, оторвала хищника от земли.

Не успел песец опомниться, как шлёпнулся вниз. Сова вовремя отпустила его и не дала схватить себя зубами.

Такой встряски оказалось вполне достаточно, и песец прыжками помчался обратно, огрызаясь и шлёпая по лужам. А сова долго ещё гналась за ним и победно «аплодировала» крыльями.

ОКОЛО «ШОФЁРСКОГО РЕСТОРАНА»

Отроги Заилийского хребта рассекают глубокое Кокпекское ущелье. Но дну его проходит шоссе, как в каменном коридоре. Отвесные скалы и чёрные осыпи нависли над дорогой. По ней мчатся автомашины в Нарынкол и дальше – в дружественный Китай. А навстречу им из далёких горных ельников Кунгей-Алатау мощные «ЗИЛы» с прицепами везут лес для строек Алма-Аты. Там, где ущелье выходит к широкой Сюгатинской долине, у самой дороги есть родник с прозрачной холодной водой. Кто-то соорудил возле родника деревянный навес, и редкий шофёр не останавливается здесь, чтобы не долить воды в радиатор перед крутыми и длинными подъёмами, которые предстоит преодолеть, добираясь до Нарынкола. Впереди на десятки километров воды нет. Тут же, у родника, присев на подножки машин, шофёры наскоро закусывают, разворачивая свёртки, взятые из дому.

«Шофёрский ресторан» – так называют это место среди камней, иногда шумное, иногда совершенно безлюдное, когда нет машин.

Зимой, когда отходит последняя машина, оставив мокрый след воды, пролитой из радиатора, там, где она стояла, опускается стайка полярных рогатых жаворонков. Жаворонки торопливо бегают, выискивая, не осталось ли каких-нибудь крошек или зёрен.

В один из таких зимних дней мы сидели под навесом и наблюдали. На крутом склоне горы из-за камней показалась голова лисицы. Её влажный носик на острой мордочке пытливо нюхал воздух, а большие уши настороженно застыли. Вот лисица вышла из укрытия, посмотрела вправо по шоссе, влево и пошевелила ушами. Тишина нарушалась только слабым попискиванием жаворонка на шоссе и криком кеклика на вершине горы: краснолапый горный петушок заметил лису и оповестил об этом всех.

Не теряя больше ни секунды, лисица быстро спустилась с горы и забегала по шоссе, вспугнув полярных жаворонков. По тому, как держалась лисица, было видно, что она не первый раз приходит сюда. Сразу же она нашла какие-то объедки от завтрака шофёров, жадно съела их и снова заметалась по шоссе, нетерпеливо повиливая белым кончиком пушистого хвоста. То и дело она останавливалась и прислушивалась. Но всё же на этот раз прозевала: из-за поворота ущелья бесшумно вылетела «Волга»…

Рыжим пушистым шаром лисица метнулась вверх по склону, но не успела пробежать и половины расстояния до вершины, как «Волга» уже поравнялась с родником. Лиса залегла прямо на склоне, сливаясь мехом своей шкурки с красноватыми камнями горы.

Машина пронеслась, на минуту в ущелье стало тихо, и вновь до слуха долетел ещё далёкий грохот бортов старого грузовика на шоссе. Лиса встала, встряхнулась, не спеша поднялась вверх и скрылась за теми же камнями, откуда пришла.

Около «ресторана» остановилось сразу несколько грузовых машин. Только через час они отъехали, но сразу же после их отъезда из-за камней снова показалась лиса. Осмотревшись, она уверенно побежала вниз к роднику.

На этот раз она заметила меня, бросилась в сторону и скрылась за поворотом горы. Оказалось, на снегу была вытоптана торная лисья тропа от родника к камням на горе, и только по ней лиса бегала взад и вперёд. Вверху, за камнями, была её лёжка, протаявшая до земли. Там лиса отдыхала и оттуда наблюдала за «шофёрским рестораном». Лиса изменила обычный образ жизни и питалась днём.

КРЫЛАТЫЕ ПЛЮШКИНЫ

В этом году был невиданный урожай кедровых орехов в тайге. Кедры стояли, опустив ветви под тяжестью огромного количества шишек. Осень выдалась затяжная, тёплая, без конца тянулось «бабье лето» с паутинами в синем небе, пылью на дорогах и багряными красками осин, берёз и лиственниц.

Неугомонные кедровки торопливо делали запасы орехов. Они прятали их под опавшей листвой, на полянах, среди гари, по всей тайге. С неукротимым азартом птицы делали своё дело и с утра до вечера сновали по вершинам кедров. Но орехов оставалось ещё так много! Разве можно было отдыхать или тратить время на еду? Скорей в кедрачи, и с новыми запасами орехов в уродливо раздутой головке куда-нибудь на полянку – так действовали эти чересчур ретивые заготовители. От затянувшихся неистовых заготовок пернатые жадины худели и слабели с каждым днём, «забывая» завтракать, обедать и ужинать.

А зима, словно нарочно, задержалась, и осень тянулась без конца. В обычные годы уже давно в это время трещали морозы, завывали метели, и кедровки спокойно лакомились запасами, безошибочно находя их под снегом, неизвестно каким образом. Эта птичья тайна пока не раскрыта.

Наконец наступила зима – повалил снег и ударили морозы. Тишина в природе– редкое явление, бывает только высоко в горах да в зимней тайге, если нет поблизости дятла или писклявых синиц. Но почему же в этом году не слышно кедровок – ведь они самые крикливые птицы в тайге?

Значительная часть их, измученная заготовками, погибла при первых же больших морозах, став жертвами неимоверной жадности.

В ТУГАЯХ

Наш катер быстро мчался вверх по реке, поднимая по бокам буруны валов. На сотом километре от Илийска мы решили остановиться у бакенщика Чернова, поохотиться на фазанов. Года три тому назад мы у него неплохо постреляли.

Домик Чернова стоял на самом берегу. Хозяин только что кончил смолить лодку, перевёрнутую вверх дном. Видно было, как он поставил на земле ведро со смолой и, заслонив глаза ладонью от низкого вечернего солнца, смотрел на катер. У самого берега я включил задний ход, и катер осторожно ткнулся носом в песок около бакенщика.

Чернов засуетился, стал помогать выносить вещи. Было видно, что бакенщик соскучился по людям, как большинство людей, одиноко живущих на маяках, дальних речных перекатах, уединённых метеорологических станциях и на лесных кордонах.

Я понёс было рюкзак в домик, но Чернов воскликнул:

– Обождите, сначала я войду, а то обдерёт!

– Кто?

– Да кот у меня живёт, только меня и знает. А на чужих бросается и норовит лапами в лицо вцепиться.

– Откуда вы взяли такого зверя? – удивился я.

– Кошка у меня жила в прошлом году, от скуки завёл, всё было с кем словом обмолвиться. А она нашла себе в тугаях дикого кота в женихи. Сама-то сдохла после родов, а двух котят я выкормил из соски. Одного соседу рыбаку Лазареву отдал, он выше меня на берегу живёт, километров через пять. А другого себе вырастил. Лучше всякой собаки сторожит. Ну, милости прошу, заходите, при мне не тронет.

Чернов зашёл в комнату, а мы следом за ним. С печи раздалось басистое ворчание, словно там сидел тигр: В полутьме сверкнули два зеленоватых глаза и показалась голова крупного кота. Уши у него были прижаты. В самом деле, казалось, что он вот-вот бросится. Я невольно подался к дверям.

– Свои это, свои, – ласково сказал Чернов. Ворчание сразу стихло, и кот спрятался в тёмный

угол на печке.

Мы долго сидели за столом, рассказывая городские новости и слушая хозяина о его борьбе с бурями, про охотничьи похождения и наблюдения над дикими животными.

– Да что же это мы заговорились? – спохватился бакенщик. – Пойдёмте, я достану из садка османа на уху, уже темнеет.

– Зачем же всем за одной рыбой идти? – удивился кто-то из нас.

– Если я выйду, он на вас бросится. Нельзя вам без меня оставаться.

Пришлось и нам пойти на берег. Последним вышел хозяин. Уху мы варили на улице, а спать легли в каюте катера.

Рано утром, наскоро позавтракав, мы собрались идти в тугаи охотиться на фазанов. Но в это время на реке захлопал подвесной лодочный моторчик, из-за поворота реки вылетела небольшая шлюпка и быстро понеслась вниз по течению, подворачивая к нам. На носу шлюпки лежало ружьё, а на скамеечке сидел крупный серый кот с хорошо заметными кисточками на концах ушей. Он поджал под себя лапки «муфточкой», щурил глаза. Видимо, такие поездки были для него привычным делом.

– Вот вам и попутчик на охоту! – обрадованно воскликнул Чернов. – Это и есть Лазарев, сосед мой. Он здесь все места знает и поведёт вас. Я-то ведь не могу далеко от дома отходить: нога после ранения не даёт.

Мы познакомились. Лазарев оказался такой же добродушный и словоохотливый человек, как и наш хозяин. Он охотно согласился идти с нами и показать, где водится больше фазанов.

– Только к Чернову и езжу охотиться, – сказал Лазарев. – Здесь всегда много фазанов. – И, повернувшись к лодке, позвал ласковым голосом: – Кис-кис-кис!

«Мрряу!» – отозвался кот в лодке.

Важно, не торопясь, он встал, потянулся и зевнул во весь рот. Затем почесал за ухом, как бы подчёркивая, что он не торопится идти на зов хозяина, но всё же спрыгнул на берег.

– Зачем же кота с собой позвали? – удивился я.

– Он у меня вместо собаки. У Чернова кот сторож, а у меня охотник!

Это было настолько удивительно, что я ничего не сказал, подумав, что Лазарев просто шутит.

Удушливого зноя и комаров не бывает осенью в Семиречье. Это самое лучшее время года на берегах Или. Тополя, карагачи и раскидистые деревья лоха стояли ещё зелёные на островах и по берегам реки. Они были, как джунгли Уссурийского края, пронизаны лианами насквозь, до самых вершин. Зеркальная поверхность реки желтела мелями песков, вода подмывала и с грохотом обваливала берега, пуская вниз по течению густую муть.

Первый же фазан с криком поднялся из зарослей, сверкая на солнце ярким оперением, как кусочек радуги. Грянул выстрел, и фазан спланировал в густой кустарник. Он был ранен в кончик крыла. Я по опыту знал, что найти его будет невозможно, и в нерешительности остановился.

– Сейчас кот его догонит! – воскликнул Лазарев. – Вон он уж где!

И в самом деле, кота около нас не было, а вершинки кустов вздрагивали там, где упал фазан. Не прошло и нескольких минут, как захлопали крылья и всё стихло. Лазарев уверенно направился туда и вернулся с мёртвым фазаном в руках. За ним гнался и мяукал кот.

– Брысь! Ишь ты какой! – отбивался он от кота и подал мне фазана.

– Вот это здорово! – удивился я. – Как же вы его этому обучили?

– Да я и не учил его совсем: сам он, дикий ведь наполовину, брат черновского кота-сторожа, – ответил Лазарев,

Вскоре из-под самых ног выскочил заяц и понёсся открытым местом к зарослям. Двое из нас успели выстрелить по нему, но заяц бежал, хотя и явно сильно раненный. Он юркнул в заросли и скрылся в них, но… с котом позади себя! Сразу же раздалось заячье верещание – значит, кот догнал и схватил подранка. Так мы охотились больше часа. Кот блестяще выполнял обязанности охотничьей собаки. Но вот кто-то из нас выстрелил по крупному дрозду. Он комочком упал с дерева. Кот бросился туда.

– Эх, что вы наделали! – недовольно крикнул Лазарев и опрометью бросился в заросли.

Он долго трещал в кустах, звал кота, ругался, а мы недоуменно ждали. Наконец он выбрался из зарослей и подошёл к нам.

– Что случилось? – участливо спросил я.

– Что случилось?! – с досадой переспросил Лазарев. – Охоту испортили, вот что! Кот с дроздом скрылся, наестся и убежит в лодку. Фазана-то или зайца сразу далеко не утащишь, всегда отобрать успею, а дрозд – другое дело. Разве можно было его стрелять?! Сытый кот не охотник. Я его перед поездкой сутки не кормлю.

Мы чувствовали себя сконфуженными, как школьники, получившие заслуженный выговор учителя.

– Ну, я вернусь, пару убил – и хватит, а то коты там обязательно подерутся, – сказал Лазарев, – а вы идите вон туда… – И он подробно рассказал нам, где должны быть фазаны.

Вскоре на реке застучал моторчик. Значит, кот вернулся и Лазарев поехал домой.