Текст книги "У конца времен"

Автор книги: Максим Черепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Несколько минут царит тишина. Потом Йцукенг проводит ладонью по лицу и спрашивает:

– Твой-то как?

Тим улыбается, несколько болезненно.

– Пока молодцом. Какую штуку учудил: сидит по ночам на балконе и оттуда палит в каждую тень. Не сдается дед...

– Хорошо придумано, – усмехается Йцукенг, – вот только невысоко у вас балкон в старой вилле... мы лазили, помнишь?

– Да, – говорит Тим и вновь мрачнеет. Потом так же, как Йцукенг, проводит ладонью по лицу, и резко дергает головой, словно стряхивая что-то с волос, – к черту! Негативное мышление, потеря оптимального взаимодействия. Отставить. Ваш брат оператор себе такого не позволяет, и правильно. Взять хотя бы того же Цыча – железный парень. Кстати, как тебе этот людоедский вождь?

– Сву? – отзывается Йцукенг, – человек как человек. А оператор очень хороший... очень талантливый...

– Лучше тебя?

– Все настолько серьезно? – немного помолчав, спрашивает Йцукенг.

– Более чем. Пока у них нет большинства в совете... но их территории расширяются быстрее, чем наши. Есть ряд принципиальных разногласий...

– Именно?

– Они хотят изменить Великую Хартию. Их тактические операторы иногда позволяют себе не исполнять или исполнять ненадлежащим образом приказы уполномоченных стратегов. Мы вынуждены отвечать тем же. Напряжение растет...

– Не хотелось бы, – медленно произносит Йцукенг, – не хотелось бы...

– О чем ты говоришь... все понимают, к чему идет дело, но сделать ничего не в силах. Это как рок, как наваждение... большие проблемы всегда возникают не по той или иной конкретной причине, а как бы из ничего, из десятков мелочей. Как бы – просто момент имеет такую структуру.

– У него есть дети? У Цыча? – вдруг спрашивает Йцукенг.

– Дочери, две. Пятнадцать и девять лет. А почему тебя это интересует? Никто никогда не слышал о женщине – стратегическом операторе...

Йцукенг потягивается в шезлонге.

– Времена меняются, кепаса Тим.

Йцукенг смотрит в окно, вслед исчезающей в ночном небе точке флаера, когда раздается стук в дверь.

– Входи, – говорит он, продолжая смотреть в окно. Он смотрит до тех пор, пока флаер не исчезает окончательно в сутолоке небесного великолепия. Потом Йцукенг поворачивается и видит, что Олдж уже сидит на стуле, лицом к нему, а на столе разложена давнишняя металлическая доска. Сын мрачен и встречает взгляд Йцукенга, не отводя глаз.

Стул со стороны окна остался свободным, и Йцукенг садится. Потирает лоб, собираясь с мыслями.

– Как прошел день, Олли?

– Нормально. Я никуда не поехал.

– А что так?

У Олджа дергается левая щека.

– Издеваешься, пап? Во флаере три места, два из них заняты Длорпом и его подружкой. Я не мог поехать без Амить, и она, само собой, не поехала без меня. А наш флаер стоял себе в ангаре!

Йцукенг чуть улыбнулся, заметив подрагивающие крылья носа и играющие желваки на лице сына.

– Сегодня у тебя есть шанс получить безраздельные права на этот кусок железа. Итак... восьми линкоров форы тебе уже многовато будет. Получишь четыре, флагман... двойное по крейсерам, полуторное по эсминцам...

– Не надо по эсминцам.

– Надо, – с сожалением говорит Йцукенг, – надо, не умеешь ты ими пользоваться. Пока не умеешь... ну что? Тренировку или сразу на интерес?

– Сразу.

– Уверен?

Мальчишка улыбается – холодно и зло.

– Уверен, отец. На все сто, – и протягивает над доской кисти.

Свежая ссадина на указательном пальце правой руки.

"В общем-то, все верно" – думает Йцукенг, заканчивая настройку и тоже медленно протягивая вперед руки, – "он наверняка разминался, пока мы с Тимошкой философствовали... теперь хочет взять меня тепленьким. А крейсера я зря ему дал... аукнутся мне сейчас эти крейсера по полной программе...".

– Готов! – нетерпеливо выкрикивает Олдж.

Долгая-долгая секунда, в течение которой Йцукенг привычно собирается в кулак и освобождает свой разум от всего, не связанного с лежащей перед ним доской.

– Готов.

Йцукенг сразу понимает, что четыре линкора форы вместе с крейсерами это очень много, но ни на миг не прекращает плести своими пальцами невидимую паутину. Синие искры, построившись плотным октагоном, теснят его флот к краю доски, заставляя на ходу менять построение, делиться на части... Боль гибнущих кораблей хлещет по нервным цепям Йцукенга, и он автоматически обращает ее в свое сосредоточение и свои силы. Олдж шипит при каждом разряде, проходящем через его руки, но глаза уже блестят предвкушением победы, а руки не сбиваются с ритма. Еще немного...

Дверь за спиной Олджа приоткрывается, и в нее заглядывает Ячсмить.

– Ох, – дрогнувшим голосом говорит она, – вы опять...

Олдж вздрагивает от звука ее голоса и делает неверное движение рукой. Йцукенг тут же подхватывает его, ввинчиваясь правой ладонью в чехарду искр, и Олдж вздрагивает еще раз – на этот раз от сильного укола боли, когда его флагман расцветает огненным цветком.

В ушах Йцукенга вновь начинает звучать музыка – победная, спасительная, и он отдается на ее волю, плывет по слышным только ему волнам, не ощущая больше разрядов тока – может быть, из-за транса, а может быть, потому, что теперь их почти нет...

– Стоп! – кричит Ячсмить, и машет перед лицом Йцукенга свой маленькой ладонью, – стоп, стоп, стоп!

Йцукенг открывает глаза и видит, что Олдж до крови прокусил себе нижнюю губу, видит тоненькие темно-красные струйки из его ноздрей, почти обессмыслившиеся глаза.

– Стоп, – говорит он, и тренажер гаснет.

Ячсмить садится на корточки рядом с Олджем и вытирает платком его лицо, послав Йцукенгу полный укора взгляд.

– Я почти смог! – чуть не плача, говорит мальчик, – еще бы чутьчуть!

Йцукенг постепенно возвращается к действительности, сознавая, что он сидит в комнате, на стуле, и не нужно непрерывно отдавать приказов и маневрировать, контратаковать, терпеливо ожидая... ожидая роковой ошибки противника, чтобы потом не оставить ему шанса. Ни единого.

– Да, – говорит он, – у тебя почти получилось. Странное ощущение, когда тебя бьют твоим же оружием... сегодня на террасе подсмотрел? Похвально. Но такого гандикапа я тебе не дам больше, ты уж извини...

– Еще раз! – просит Олдж, пытаясь высвободиться из ласковых, но настойчивых рук Ячсмить.

Йцукенг качает головой.

– По одной попытке за день.

Мальчишка бьет себя кулаком по колену. В глазах застыли слезы – не слезы боли, слезы обиды.

– Первое, – говорит Йцукенг, – что бы не происходило вокруг тебя не отвлекайся. Это главная ошибка, которую ты допустил сегодня, и она повлекла за собой все остальные. Второе – эсминцы. Ты использовал их крайне нерационально. По меньшей мере дважды у тебя была возможность покончить со мной одним махом с их помощью, и ты ей пренебрег. В следующий раз крейсеров ты не получишь, зато я дам тебе тройное по эсминцам. Подумай, как будешь действовать.

– Я хочу сейчас, – говорит Олдж, уворачиваясь от маминого подзатыльника.

– Третье, – говорит Йцукенг, – не торопись. Никуда не торопится тот, кто везде успевает.

Подмигнув, он взъерошивает сыну волосы – той самой рукой, которая только что заставила его плакать, и добавляет:

– Завтра будет еще один день.

Йцукенг спит, и впервые за последние несколько месяцев видит сон. Ему снится, что он лежит не в своей комнате, свободно раскинув руки-ноги по широкой кровати, а плавает в бесцветной жидкости внутри зеленого саркофага. И там, в саркофаге, его руки, ноги и местами тело проткнуты тонкими трубками, а от головы отходит множество блестящих серебристых нитей, уходящих в торцовую стенку. Рядом стоят такие же ящики, и где-то рядом в жидкости точно так же плавают Ячсмить и Олдж, непохожие на себя, страшно худые и бледнокожие. А Бю вообще нет, в ее саркофаге нити уходят в объемистый кристалл с полметра длиной, с в странно завораживающем ритме мигающий гранями.

Зеленые ящики стоят по обеим сторонам коридора, и их так много, что не видно, где кончается тоннель. По полу коридора с тихим шелестом ползает нечто металлическое, ощупывает ящики, что-то поправляет, подкручивает, визжит шарнирами. Тишина, неяркий красный свет и сильный запах могил...

Йцукенг начинает метаться по кровати, комкать шелк простыней ладонями, скрежетать зубами. И, повторяя его движения, тот, второй Йцукенг, в саркофаге, открывает и закрывает беззубый рот, слабо подергивает конечностями, отчего пронизывающие тело трубочки колышутся в физрастворе и грозят выскочить из бледной до прозрачности кожи. Тогда откуда-то выдвигается тонкая металлическая игла и коротко тыкает Йцукенга в шею, но он не перестает метаться, и игла, тревожно жужжа, тыкает его в шею снова и снова, и тогда Йцукенг понимает – это не игла, это силуэт легкого рейдера разведки на обзорном экране, сейчас будет очень важная, интересная игра, и ее доверили ему, Йцукенгу, и все они сидят в стилизованной рубке линкора – он, старина Тим, Сву Цыч, какие-то незнакомые, но несомненно очень хорошие люди, и Йцукенг хлопает Сву по плечу, на время забывая, что это его будущий смертельный враг, и что-то объясняет ему, и Сву соглашается, сверкая белыми зубами, кивает, и тоже что-то говорит. Йцукенга переполняет острое, невыносимое почти ощущение счастья – от того, что за ним – его привычное озеро, его любимая, его дети, его небо, по-своему прекрасное днем и ночью – и за это все он порвет глотку любому, сколько угодно раз, каким угодно способом...

Потом все куда-то пропадает, и Йцукенг вновь, еще раз видит только что прошедший день – несущаяся навстречу гладь воды, завтрак, старые книги, так иногда неуместные на ультрасовременном мониторе, скачущее напряжение схватки, горячее упругое тело в руках и запах ландышей от длинных волос, в которые зарываешься лицом, выпрыгивающий из флаера Тим, дружеская пирушка, серьезный разговор под россыпью холодных цветных звезд, кровь из носа у сына, его рука, лохматящая прическу... здесь что-то замыкает в голове у ведущего стратегического оператора западных границ – слишком много раз дергался среди клубящихся пузырьков силуэт разведрейдера, так похожий на иглу – и Йцукенг раз за разом видит себя, опускающего руки и с улыбкой произносящего:

– Завтра будет еще один день... завтра будет еще один день... еще один... день...

Челябинск, зима 2000.