Текст книги "В краю несметного блаженства"

Автор книги: Максим Багдасаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Вех вынес суровый вердикт:

– Мамуль, ты с ума сошла. Господи, я поверить не могу!

– Прости. – Она вспрыгнула с кровати, подбежала, путаясь в ногах, к своему сыну и холодными губами прикоснулась к его белому лбу. – Я понимаю, это могло сильно тебя шокировать, но лучше вскрыть правду, чем закупорить её глубоко внутри себя. Мне ни слава, ни почести ни нужны. Я хочу саму себя считать достойной женщиной. Картины… они никуда не годятся, ни на какую официальную выставку, а продавать – то же самое, что откалывать от себя осколки и отдавать их неизвестным людям.

Мама запыхалась, покраснела, на её змеевидной морщине образовались вытянутые капельки пота, похожие на зимние сосульки. Видно было, что за эти мгновения она энергии истратила больше, чем за целый рабочий день.

– Тебе здесь одиноко, ма. – Вех предельно осторожно погладил её по оголённому плечу. – Хочешь, переедешь ко мне? Обещаю, тебе сразу станет лучше.

– Нет, Вешик, я не могу уехать отсюда. С этим местом меня связывает вся моя жизнь. И твоя, между прочим, тоже, вот только ты из-за близости к работе переехал.

– Я так люблю тебя!

– Ай, а я-то тебя как люблю!

– Прошу, перестань изнурять себя рисованием. Хочешь, я буду навещать тебя чаще? Нет… я и без твоего согласия буду это делать. Картины у тебя просто потрясающие, насколько позволяет оценить мой скудный художественный вкус, но очень траурные. Пора отпустить отца, мам. Твоя жизнь им не ограничивалась.

– Сердцу не прикажешь, сынок, что рисовать… Я постараюсь поменьше о нём думать.

Остаток вечера они провели на улице, решив развеяться. Начал задувать прохладный ветер, на набережной приятно пахнувший сыростью. Вех решил не распространяться маме о разборках со своими «друзьями» и Надзором, дабы не разочаровывать её. Ей и так было нехорошо. На бульваре успели зажечься ярко-белые фонари.

– Ты собираешься остаться на ночь? – по случайности спросила мама, когда они возвращались во двор через уже знакомую арку.

Вех махнул головой и напомнил, что завтра у него рабочий день.

– Ещё увидимся, – произнёс он вдобавок на прощание и тепло обнял хрупкое тело любимой женщины. – Я приеду к тебе послезавтра, хорошо? Не изводи себя. Пиши на почту, я обязательно найду время на прочтение и ответ. Прости, что недолго пробыл у тебя.

– Пока-пока! – Мама растянула умилительную улыбку, сжала губы, вернувшие себе хороший ярко-розовый цвет, и чмокнула Веха. – Спасибо, ты вывел меня из этого дурного состояния. Я постараюсь отвлечься от тревожных мыслей. Аккуратнее под землёй и в рельсобусе. Люблю!

Она прислонилась спиной к арке и стояла так, пока Вех не растворился вдалеке в толпе прохожих.

Прошло достаточно времени. «А я и представить не мог, – размышлял парень, сидя в пустом рельсобусе и проезжая над парком в обратную сторону, – представить не мог, что творится с мамой. Теперь чувствую себя неблагодарной тварью. Пока я тусовался с идиотами, она сходила с ума от одиночества и никак не покидающего её головы Ролгада. Нужно всё исправить. Я обязательно верну её в колею. Нужно только время…»

Часть II.

Глава 6. Кинопремьера.

I.

Первая суббота ноября выдалась для большинства жителей днём, совершенно отличавшимся от всех остальных суббот. Впервые за два года Субботняя Уборка была отменена. В предыдущий раз это произошло по причине срочного перепрограммирования всех роботов-уборщиков, так как в их алгоритме была найдена недопустимая ошибка, однако нынешняя причина вызвала дикий резонанс в обществе. Несуразная и как будто специально выдуманная для смеха, она была связана с государственной премьерой кинофильма.

Всё началось ещё с понедельника, когда люди, проснувшиеся на работу, покинули свои дома и, оказавшись на улице, обнаружили повсеместно расклеенную, развешанную, вмонтированную и нарисованную рекламу «шедевра киноиндустрии», который был создан при поддержке Министерства Культуры – социально-утопического фильма «Дикий колос над водой». Описания фильма в рекламе не было, но, судя по нескольким приложенным кадрам, можно было предположить, что история разворачивается на фоне упадочного технократического государства, а сюжет строится вокруг двух людей – парня и девушки, скорее всего, осуществивших побег и начавших строить свой уютный мир вдали от цивилизации, в самом лоне природы. В общем, фильм, судя по красочной презентации и размаху рекламы, обещал занять высокое место в устоявшемся списке легенд кино.

Реклама сохраняла и накапливала ажиотаж всю неделю. Сеть была переполнена как вопросами и догадками, о чём фильм, не заказан ли он Министерству Культуры самим Правительством, почему лица, засветившиеся в кадрах, неизвестны и не снимались ни в одной картине и действительно ли столь масштабная рекламная кампания будет соответствовать начинке, так и более житейскими вещами, например предложениями встретиться и пойти на сеанс дружной компанией.

Вех в этой необычной ситуации сохранял нейтралитет, но строго до определённого момента, точнее – до утра пятницы, когда он пришёл в 314-й кабинет и услышал от Брайана Хемельсона благоприятную новость: в честь премьеры пятничный рабочий день для всех, кроме сотрудников особо важных служб, сокращается до двух часов, дабы позволить людям привести сознание в полный порядок, абстрагироваться от обыденности и настроиться на просмотр, а тем, кого фильм не особо волновал – просто устроить краткосрочный отдых под конец рабочей недели. «Раз фильм разрекламировали настолько, что ради него сокращают рабочий день, значит, он действительно того заслуживает, значит, я должен сходить на него хотя бы из признательности, что в пятницу освободили меня пораньше…» – подумал Вех.

Доктор Брайан отменил исследования послесмертия и занялся разгребанием электронной волокиты, пока его напарник успевал работать на всём этаже: перевозил каталки из пункта A в пункт B, передавал по разным отделам чьи-то личные вещи, относил забытые планшеты, посещал прачечную, забирал из неё комплекты одежды и разносил по кабинетам…

– Вы идёте завтра на премьеру? – поинтересовался он у Брайана, набегавшись, как собака, упав на стул и запив собственные слова витаминизином, который с бульканьем залился прямо в горло из бутылки.

– Не хочу, – холодно отозвался доктор. – Я как-нибудь потом посмотрю, если появится в Сети, а чтобы идти в кинотеатр – нет уж, спасибо. И вообще, странно всё это. Второй раз в жизни я вижу подобные объёмы. Как будто войну выиграли, честное слово. Кстати, первый фильм как раз был послевоенным, и тогда именно всеобщая радость людей повлияла на вскочившие до небес рейтинги. Что же произошло сейчас?

– Почему вы считаете, что успех фильма зависит только от каких-то масштабных событий? – удивился парень. – Государство просто могло повысить влияние киноиндустрии на жизнь общества. Быть может, над нами, то есть над всем населением, нависла невидимая туча, испускающая в виде осадков проблемы, и только выход в прокат определённой кинокартины, идеологически верной кинокартины, способен открыть людям глаза! Кстати, – внезапно вспомнил он что-то и ахнул, как только события, произошедшие с ним за последнее время, превратились в структурированную логическую цепь, – я всё понял! На позапрошлой неделе у меня были кое-какие неприятности с Надзором, если быть точнее – с одним из главарей местного отдела. Под конец нашего с ним разговора он намекнул о том, что в государственной среде ведётся работа над подавлением теории социальных циклов!

Доктор Брайан всерьёз озадачился и нахмурил брови:

– Каких-каких циклов?

– Э-э, в общем, это теория о том, что в обществе существуют положительные и отрицательные циклы. Он ещё цитировал, якобы плохие времена создают сильных людей, сильные люди создают хорошие времена, хорошие времена создают слабых людей, слабые люди создают плохие времена, бла-бла-бла, и так по бесконечному кругу. И сейчас мы переживаем создание слабых людей хорошими временами.

– Интересная теория. Во всяком случае она даёт объяснение, почему молодые люди такие безалаберные и легкомысленные. И это не мой старческий маразм. Являясь человеком наблюдательным, я не могу не замечать этого. Согласишься со мной?

– Сложно не согласиться. Даже у меня в голове ветер гуляет, а у друзей… бывших друзей… конкретно сорвало башню. Они чем только не занимаются. И непонятно, откуда эта дрянь в нас, в молодых, взялась. Вроде и воспитывали, и обучали, а всё равно что-то пошло не по плану.

– По плану или нет – неважно, пока человек сам за себя не возьмётся. Внешние факторы должны жить в гармонии с аналитическим аппаратом, с совестью, содействовать им и поддерживать их в критических ситуациях.

– Пожалуй, вы правы, Брайан, вы полностью правы… Так что насчёт моих предыдущих слов?

– По поводу того, что государство выпустило фильм с целью подавить это самое бунтарство в юных умах и восстановить порядок?

– Да.

– Весьма сомнительно. На фильм же не все пойдут. Правительство могло иначе вбить вам в головы правильные порядки, не таким заметным способом и с гораздо большей эффективностью. Фильм, тем более, вообще не имеет возрастных ограничений, следовательно, и для взрослых предназначен. Как я изначально и сказал, странно всё это.

Вечером Вех, сидя за тусклым экраном большого монитора, пожёвывая сырные крекеры и запивая их чаем, листал страницы форума Центра Послесмертия и глазами бегал по разным аналитическим запискам, написанным и оставленным персоналом. Он зашёл в групповое обсуждение и принялся, не без ехидной рожи на лице, наблюдать за спором двух или трёх (один из них поначалу с боем включался в ожесточённую войну слов, а затем, с белым флагом в виртуальных руках, сдавал позиции и временно куда-то отходил) учёных старикашек. Первый был явным конспирологом и во всех проявлениях изучения послесмертия видел марионеточный, искусственный характер. «Мы делаем вид, что работаем, над тем, что в кругах Правительства давно изучено и известно», – предвзято судил он. Реакцией на его бредни были смеющиеся смайлики и обвинения в помешательстве. Но второй учёный в вопросах о послесмертии отличался крайним радикализмом, считая послесмертие теоретически потенциальным местом для продолжения рода человеческого: «У вас, второкорпусников, все считают так же? Если да, то я не удивлён, почему в исследованиях послесмертия вы не достигли соответствующих результатов и вечно получаете пинки от начальства. Кто будет работать во благо науки, когда по всему корпусу разгуливает дезинформация, сочинённая, к тому же, по моему мнению, человеком явно недалёкого ума? Если вы желаете сохранить работу в Центре, то советую вам начать умолять начальство найти дезинформатора и наказать его, остановить балаган, привести всё в порядок, в конце концов, иначе трёхкорпусный Центр вскоре станет двухкорпусным. Сотрудники первого корпуса хоть что-то делают и не бубнят почём зря, за что я и уважаю их, да и люди там работают неглупые, со многими знаком лично.

А теперь я предложу свою версию событий. Во-первых, мы сразу выбрасываем ненужную конспирологию на помойку: в высокоразвитом прогрессивном обществе нет места сокрытию государством какой-либо информации или намеренному её выдумыванию. Во-вторых, то, с чем столкнулось научное сообщество, является феноменом планетарного масштаба, ни разу до этих времён не достигнутого, что сигнализирует о невероятных успехах Правительства в области управления обществом. Послесмертие или существовало всегда, но примитивный уровень развития человечества не позволял достичь его, или было создано в данный период времени, и не людьми, попрошу заметить, а высшей по отношению к человечеству инстанцией. Верить в это или не верить – решать только вам, философию существования Бога в своём рассуждении я проигнорирую.

Послесмертие даёт нам возможность переродиться в мире с более лучшими условиями существования, но эти данные не достоверны на сто процентов и со временем должны тщательно перепроверяться. Что нам известно: умерший перерождается в некую сущность и оказывается в другом мире, который находится на неизвестных по отношению к Земле координатах или в принципе не существует во вселенной. Размеры мира – неизвестны, не было ни единственного случая обнаружения каких-либо видимых его границ. Флора мира схожа с земной, но имеет ряд визуальных отличий, например, полное несоответствие цветов некоторых растений цветам земных аналогов. Следов фауны не найдено, вероятнее всего, она отсутствует. Умершие никакого воздействия на мир не оказывали, по крайней мере, за время, которое мы могли наблюдать за ними. Две сущности не встречались вместе ни разу, возможно, опять же, из-за гигантских размеров мира. Чем не идеальный мир, мир, где умерший занят вечным благотворным созерцанием красот местной природы, и никто не в силах ему помешать? Рай!

Научное сообщество со всей серьёзностью должно подойти к миру послесмертия как к альтернативе человеческого существования, но только после полномасштабного изучения этого процесса. Задумайтесь над моими словами и выкиньте из головы всякую чушь. Я до конца буду верить, что вы стали невольной жертвой заговора некомпетентных сотрудников, желающих прервать исследования, и понадеюсь на вашу избирательность в выборе тех, кого вы считаете своими коллегами по цеху или даже друзьями!»

Вех свернул вкладку форума, отвёл взгляд от монитора, проморгался, круговыми движениями пальцев помассировал веки, встал с тёплого кресла, потянулся, наклонился влево-право, взял кружку с выпитым чаем и пустую упаковку крекеров и донёс это всё до кухни. Крекеры выбросил, а кружку засунул в миниатюрный посудомоечный аппарат, предназначенный максимум для двух-трёх предметов посуды, и нажал на красную кнопочку. Машинка завибрировала, зашипела и уже через полминуты вернула парню чистую кружку. Он поставил её на стол и покинул кухню.

Кровать заждалась его. Спать, несмотря на крепкость выпитого чая, ему хотелось очень сильно. Потушив во всей квартире свет и выключив компьютер, Вех, словно червь, заполз на воздушный матрас и утонул в нём.

Моментальный сон не настиг его, а разум погрузился в такую тягучую думу, что мысли о дремоте пришлось отбросить минимум на два часа. Думалось обо всём: о завтрашнем (уже о сегодняшнем; время перевалило за полночь) дне, о Доноване (где он, чем сейчас занимается, исправился ли, осознал ли свою вину?), о Келли (связан ли он и та социальная теория с выходом фильма?), о маме…

– Мама? – с криком очнулся Вех. – Как я мог не написать ей и не пригласить её сходить на «Дикий колос…»? Вот я идиот! Должно быть, она давно спит!

Но на всякий случай он решил написать ей письмо. Квартира снова загорелась огнями ламп. Компьютер был сиюминутно включён. С покрасневшими, вздутыми глазами Вех еле-еле зашёл на почту и, на своё удивление, обнаружил зелёный значок «в сети» возле иконки с маминой фотографией. Его решение оказалось ненапрасным. Слегка поразмыслив, он отправил маме следующее:

«Извини за то, что пишу тебе в позднее время и, возможно, отвлекаю от дел, но я забыл спросить у тебя о походе на завтрашнюю премьеру фильма «Дикий колос над водой». Не хочешь пойти со мной? Я буду очень рад твоей компании!»

Ответ пришёл незамедлительно. Создалось впечатление, что мама, заранее зная о письме сына, специально сидела на почте и ждала его, а может, полусонный мозг Веха решил пропустить утомительное ожидание и в одно мгновение перенёсся к ответному письму:

«Доброй ночи, сынок. Я только завершила заполнение заявки на одну популярную выставку живописи «Связь с природой» и собиралась ложиться спать. Кстати, спасибо за твой совет: мои картины перестали отдавать печалью, их стали замечать и предлагать участие в различных выставках и конкурсах, а график расписан на целые недели вперёд.

Хорошо, что ты отправил письмо в нужную секунду, а я в нужную секунду его прочла. Извини, но пойти с тобой на премьеру мне не удастся вследствие того, что завтра с раннего утра мы с группой коллег-художников отправляемся в центр города. Будем наслаждаться восходом красного осеннего солнца над невидимыми крышами небоскрёбов, фотографировать, делать наброски, делиться впечатлениями… не буду вдаваться в глубочайшие подробности, ты и сам прекрасно знаешь. Просто скажу, что я всегда увлекалась устоявшейся связью божественного и человеческого, природного и инновационного, вечного и такого хрупкого в руках времени… Сладких снов. Осторожнее, сеанс соберёт толпу людей, не потеряйся там».

Теперь, когда совесть была чиста, можно было и лечь спать. Но размышления нахлынули вторым кругом, правда, ненадолго, и Вех, спустя минут пятнадцать копошения в одеяле, наконец отрубился и спокойно уснул.

В девять утра приятную для слуха мелодию проверещал будильник, стоявший на тумбочке возле кровати. Парень поёрзал, пофыркал с неохотой, спрыгнул на пол, поймал ногами пару тапок и пошёл заниматься утренними процедурами. На все дела, включая простенькую зарядку, душ, чистку зубов и завтрак, ушло не более получаса. Одно было Веху непонятно: «Сегодня должен был быть доставлен мой паёк. Будет ли он доставлен, или доставку тоже отменили из-за фильма? Лучше бы отменили, иначе меня не будет дома во время получения и придётся потом тащиться в Центр Выдачи самому».

Приблизившись к окну, Вех с диким удивлением для себя обнаружил мелкие кристаллики снега, лавировавшие на ветру, как в танце, и то стремительно, то с явной медлительностью опускавшиеся вниз, на городское дно. «Чёрт, снег начался, а городские теплоплиты, я смотрю, ещё не включили: вся улица успела покрыться слоем белого пуха. Что ж, надо бы сменить костюм и напялить что-нибудь потеплее, тем более что я в кинотеатр, как-никак, иду…»

В скудном его гардеробе нашлась длинная шерстяная кофта цвета хвои, а также пуховик на пуговицах. Он нахлобучил весь этот костюм вместе с брюками и полуботинками на себя и был готов к выходу.

Премьера была назначена на полдвенадцатого одновременно в восьми самых популярных и просторных кинотеатрах города. Ближайший кинотеатр – «Фейерверк» – находился чуть дальше уже знакомой библиотеки, связанной с началом того самого конфликта с Донованом, буквально в двух остановках рельсобуса от неё.

Лифт привёз Веха на первый этаж. Он не поплёлся, а зашагал, гордо приподнимая ноги, к остановке, находясь в блаженном предвкушении просмотра. Посещение кинотеатров давно перестало быть тем животным процессом, коим оно было около полутора веков назад, когда больные физически и морально, усталые, полуживые кожаные мешки, именуемые людьми, ходили на сеансы такого же больного кино, дешёвого, нарушавшего любые человеческие моральные рамки и духовные ценности, а во время просмотра заедали и запивали увиденное всякой отравой. Чтобы подобного не повторялось, вся киноиндустрия была подчинена государству. Её финансирование увеличилось, поэтому улучшение ощущений от просмотра, затронутое ещё при дикарях, но тогда так и оставшееся висеть на зачаточном уровне, происходило с необычайной скоростью. Зритель погружался в атмосферу происходящего на экране с головой. Например, в сценах, где герой ездил по неровностям, кресла начинали несильно покачиваться, будто бы превозмогая невысокую кочку. Если действие разворачивалось на высокой скорости или в плохую погоду, из труб по боковым сторонам извергались сильные потоки холодного, колючего, врезавшегося в щёки зрителей ветра. Ночные кадры «перемещали» потрясённого наблюдателя либо прямиком в уютный центр вымышленного города, либо в сомнительные и не всегда приятные объятия природы, а игра качественного светового оборудования передавала мерцания звёзд, огни в окнах зданий, искры в глазах влюблённых или потрясённых людей и так далее.

Размышления любезно проводили парня до остановки рельсобуса и испарились в свежести морозного ветра. Людей, мягко говоря, было навалом. Остановка скрывалась среди нескольких рядов затылков незнакомцев. Постепенно толпа продвигалась вперёд, но с видимой неохотой. «Успеем ли?» – мелькнула мысль у Веха в голове.

Количество рельсобусов, равно как и количество вагончиков у каждого из них, увеличилось: вместо одного рельсобуса в пять минут интервал прибытия был сокращён до двух с половиной минут; три сцепленных друг с другом вагончика превратились в пять, и хотя это позволило увеличить поток перевозимых пассажиров, но толпы у остановок по-прежнему сохранялись. Непрекращавшийся снег образовал тонкое, похожее на шлем покрытие на волосах Веха (он давно не посещал парикмахерской, волосы потихоньку начинали завиваться в кудри).

В десять часов двадцать минут, то есть спустя двадцать минут черепашьего продвижения вместе с толпой, Вех стоял уже во главе этой толпы, прямо на остановке, и готовился сесть на ближайший рельсобус. Дальнейшие страдания ему запомнились надолго. Не успел он подняться в вагончик, как сзади его тут же стали подпирать боявшиеся опоздать люди. Донеслись бранные слова. Об элитных местах – сиденьях – и думать было бесполезно: их заняли в первые же секунды. Вех оказался зажат женщиной с громоздкой стёганой курткой и лицом прилепился к запотевшему окну, но не потерпел такой наглости, раздвинул пространство руками и с боем сумел прорваться к месту получше, возле передних дверей, где на него не оказывалось столь серьёзного давления и где имелась возможность уловить частички холодного свежего воздуха.

Рельсобус долго не хотел отправляться в путь. Всему виной была наглая покрасневшая мужская рожа, которая стояла на улице и всем силами пыталась втиснуться в и без того переполненный вагончик. Когда двери начинали закрываться, он совал между ними руку или ногу. Срабатывал защитный механизм, и двери снова оставались открытыми.

– Дайте мне войти, нелюди! – ругался он, считая себя, по всей видимости, полностью правым в ситуации, им же порождённой.

«Нелюди» отвечали ему ругательствами; кто-то неаккуратными движениями пытался убрать его толстую руку от дверей. Терпение одного молодого человека, стоявшего напротив него и пытавшегося всё это время игнорировать наглеца, наконец лопнуло. Когда в очередной раз рука краснолицего оказалась в проёме, а двери, шипя, начали предпринимать очередную попытку закрыться, молодой человек схватил надоевшую руку, с её помощью решительно дёрнул толстяка на себя, поднял ногу и со всей силы прописал грязным ботинком ему промеж глаз. Дезориентированное тело попятилось назад, прямо на толпу людей, прикрывая область удара той самой рукой, за которую его схватил юнец, но люди разбежались от него, как от летящего метеорита, и мужик всем своим весом грохнулся на асфальт, покрытый толщей серой слякоти.

Рельсобус тронулся. Не все пассажиры поддержали поступок безымянного храбреца и бросили в его сторону несколько неодобрительных взглядов. Веху было всё равно. Он уже жалел о том, что проснулся и вышел на улицу ради того, чтобы сейчас кучковаться в тесном вагончике, и всё это ради просмотра чёртового кино, которое уже трижды было им послано куда подальше…

Долгожданная остановка. Долгожданный кинотеатр «Фейерверк». Удивление вызвала пустовавшая площадь перед возвышавшимся многоцветным строением. Вероятнее всего, прибывшие на сеанс люди не останавливались на ней, а шли прямиком внутрь, тем более что погода для прогулок была той ещё мерзостью и заставляла скорее прятаться в интерьерах.

Народ вылетел из рельсобуса, как рой пчёл из улья, и устремился ко входам. В обычные времена работал всего один вход, а оставшиеся служили запасными, но сегодня посетителей пропускали через три пары дверей, располагавшихся неподалёку друг от друга. Снег перестал идти, усилился ветер. Вех отряхнул мокрую голову (результат растаявшего снежного покрытия), повертел ей по сторонам и двинулся к третьему, как ему показалось, самому немноголюдному входу.

В дверях парня встретили с любезностями и почестями. Два одинаковых на вид усатых швейцара в красных мундирах и полосатых фуражках предложили ему, а также всем остальным, кто заходил внутрь, пройти чуть левее, к устройствам для очистки обуви. На секунду Вех почувствовал себя важной шишкой наравне с каким-нибудь министром: до более высоких должностей он по-прежнему едва дотягивал. Струйки воды освободили подошву от грязи, потоки воздуха высушили её, а маленькие щёточки аккуратно прошлись по всей площади ботинок.

Пространство запасного выхода, очевидно, не предполагалось для приёма большого количества людей. Гардероб была сделан на скорую руку из некоего маленького бытового помещения. По узкому слабо освещённому коридору передвигаться приходилось, как в автомобильной пробке – с разделением по рядам и очень медленно. Хорошо, никаких пробок никто уже не знал. Оставив пуховик храниться на крючке в гардеробе и получив за него номерок, Вех оказался замыкающим звеном в плотном трафике людей и стал перемещаться по коридору к просторному фойе, от которого разветвлялись кинозалы. «Везде сплошная толпёжка… кошмар. Этим выходом фильма они собираются разрушить общественные устои? Ещё с Центра Социальной Адаптации известно: излишнее столпотворение негативно влияет на психическое состояние людей, мозг, в целях защиты, сокращает свою деятельность и уходит в спящий режим… Я и сам ощутил, будто в голове что-то щёлкнуло. Да и чувствую себя не очень. Если в «Фейерверке» – по городским меркам небольшом кинотеатре – происходит такое, то боюсь представить, что сейчас в самом центре города, в «Сокровищнице», например, или в Официальном Кинотеатре Министерства Культуры».

Вех достиг фойе, которое было выполнено в форме звезды с округлёнными концами. На концах занимали место двери в кинозалы, ограждённые красными лентами. Все места, на которые можно было присесть или облокотиться, были заняты. Парню пришлось две минуты простоять в неприятной обстановке, в окружении людей, носившихся туда-сюда и ненароком его задевавших, пока из динамиков рупоров, установленных высоко на потолке, не донеслось следующее:

«Уважаемые посетители! Через пятнадцать минут во всех кинозалах начинается премьера фильма «Дикий колос над водой». Просим вас распределиться по входам в кинозалы 1-5, при получении билета занять указанное место и не создавать лишних скоплений. Спасибо за внимание, приятного просмотра!»

Веху приглянулся третий кинозал. Он вспомнил, что сидел именно в нём во время просмотра какой-то скукотищи пару лет назад, да и людей в очереди стояло не более пары дюжин. По истечении ожидания Веха у дверей встретила привлекательная женщина, тем не менее годившаяся ему в матери. Она оторвала один кусочек ленты с напечатанными на ней номерами мест в кинозале и вручила его с наигранной, но искусной привлекательной улыбкой. «Ряд G. Место 14» – гласил билет. «Хорошее место попалось, очень хорошее, не далеко и не близко от экрана, а прямо посередине зала».

Парень прошёл в двери, поднялся наверх по освещённым ступеням и очутился в зале. Было светло, но свет был таким неярким, что не помогал лучше видеть, а лишь дополнительно напрягал глаза. Люди ходили вдоль рядов, разыскивая свои места, некоторые переговаривались друг с другом через три яруса кресел и предлагали поменяться местами, а те, кто оказались на первом, самом близком к экрану ряду, негодовали, умоляя судьбу оставить пару мест в дальних рядах свободными, чтобы прямо перед началом показа перекочевать на них. Кто-то пришёл целой семьёй. Подойдя к месту G-14, Вех занял положенное кресло с мягким сиденьем и уставился в пустой экран, растянутый по всей стене. Слева от него сидела шебутная девчонка лет одиннадцати и шелестела зимними штанами, а ещё левее, судя по всему, расположилась её молодая мама. Прошло десять минут, когда последний, особо тревожный человек в лице высокой женщины с густой шевелюрой закончил бродить по кинозалу и скрылся в окрестностях первых рядов. Тишины не было. Каждый принимал активное участие в обсуждениях грядущего сеанса. Казалось, один Вех покорно молчал, расслабившись на удобном кресле, но нет: когда шелест штанов неугомонного ребёнка окончательно напряг его слух, он не выдержал и сказал, но не девочке, а маме:

– Будьте так добры успокоить свою дочь, пожалуйста. Мы же в кинотеатре, а не в магазине одежды, чтобы так шуршать и ёрзать.

Женщина воздержалась от ответа и хлопнула ладонью девочку по ноге, чтобы та перестала.

По экрану пронёсся официальный логотип Министерства Культуры. Зал оживился ещё сильнее. Группа людей на задних рядах ни с того ни с сего начала аплодировать и пару раз выкрикнула:

– Вперёд, культурное кино! Вперёд, мировоззрение!