Текст книги "Моя Святая Земля (СИ)"

Автор книги: Максим Далин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Кирилл остановился. Он вдруг услышал речь Сэдрика – совершенно не русские, незнакомо звучащие слова. Но главный ужас заключался в том, что эти незнакомо звучащие слова были у Кирилла в крови, дремали там, не замеченные до последней минуты. Он не просто понимал этот язык – он начал думать на этом языке.

Более того: он на нём говорил. С Сэдриком. Не думая ни секунды, обратился к нему именно на этом языке, так естественно, что даже не заметил перехода. Это был такой жуткий бред, что Кирилл усомнился в собственном рассудке.

На хмурой физиономии Сэдрика появилась тень улыбки.

– Слава Всевышнему, король, – сказал он. – Не совсем ты дурачок, хоть и осенён благодатью. Соображаешь, хоть и медленно.

***

Мир Кирилла дал трещину, но это почему-то не казалось ни страшным, ни диким, наоборот. Великая сушь у Кирилла в душе, наконец, сменилась чем-то другим, чем-то живым, что ли...

Сэдрик сидел на кухне в "королевской резиденции" и cмотрел в свою тарелку. Зрелище явно не нравилось Сэдрику, но интересовало, как всё вокруг. Цепкий взгляд Сэдрика уже не казался Кириллу безумным – это был взгляд человека, пытающегося как-то освоиться в крайне необычной для себя обстановке. Кириллов новый знакомый, подданный или вассал, похоже, был наблюдателен и вовсе не глуп.

И очень странен.

Ситуацию, наверное, надо было проассоциировать с дешёвыми фэнтезийными книжками, в которых герой оказывается избранным и отправляется куда-то в иной мир, побеждать драконов, орков, тёмные силы – кого там ещё? – чтобы, в конце концов, жениться на принцессе. "Ты – король, – сказали Кириллу тоном, не терпящим возражений. – На тебе Божье благословение", – обдумав всё это, Кирилл сделал вывод, что он – вполне избранный, что он родом из другого мира, что меч и магия ему обеспечены, а может, и принцесса где-нибудь там уже готова замуж и будет вести себя, как Даша. И от этих мыслей ему было бы изрядно нехорошо, если бы не Сэдрик.

Потому что не тянул он на наставника, проводника или вестника из классического сюжета. И о "прокачке", пользуясь терминами компьютерных игрушек, речь не шла. Сэдрик вообще не впихивался в книжный стандарт.

– Тебя надо вымыть и переодеть, – сказал Кирилл, когда они вошли в квартиру. Очень им обоим повезло, что родители Кирилла – приёмные? – уехали за город, в гости к партнёру отца, и не должны были вернуться раньше завтрашнего вечера. Мама не пережила бы в своей ухоженной прихожей такого страшилища, как Сэдрик – в жутких башмаках, оставляющих на паркете мокрые и грязные следы.

Сиамская кошка Клеопатра, попросту – Клёпа, вышедшая в коридор взглянуть на гостя, остановилась в дверях кухни и там молча Сэдрика не одобряла. Сэдрик её не заметил – он заметил грязь на сияющем паркете и стаскивал с ног башмаки.

– Брось здесь, – сказал Кирилл. – Их выкинуть надо, тебе новые нужны.

– Ага, с золотыми подковками, – усмехнулся Сэдрик. – Нет у меня ничего – только то, что на мне.

– Мы одного роста, – сказал Кирилл. – Я найду, во что тебя одеть – и обуть, я думаю. Снимай это тряпьё тоже.

– Не носил костюмов с плеча государя... – заметил Сэдрик со скептическим смешком, но принялся раздеваться. В прихожей. Это казалось Кириллу диким ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы понять: Сэдрик пытается соответствовать обстановке, следуя его, Кирилла, указаниям.

Потому что, с его точки зрения, Кирилл знает этот мир. И Кирилл – его король. Не важно, насколько последнее соответствует объективной реальности.

И Кирилл получил кое-какую специфическую информацию, на переваривание которой понадобилось время.

Сэдрик был худ и грязен, но его кожа выглядела не так, как полагалось бы коже бомжа, который должен бы страдать чесоткой, педикулёзом и прочей дрянью. Здоровая кожа под слоем грязи и задрызганным рубищем выглядела странно, будто Сэдрик лишь притворялся бомжем или оказался в таком положении недавно, ещё не успев запаршиветь.

Левая рука Сэдрика не была ампутирована. Его кисть и нижняя часть предплечья, похоже, отсутствовали с рождения: рука кончалась чуть ниже локтя торчащей острой костью, обтянутой кожей, и была покрыта множеством коротких шрамов, как рука истеричного кандидата в самоубийцы, тысячу раз пытавшегося напоказ покончить с собой, надрезая кожу бритвой. Шрамов на Сэдрике хватало и без того, но именно эти поразили Кирилла какой-то неуместностью, что ли. Нелепостью.

– А какой ещё смысл в этом обрубке? – Сэдрик дёрнул плечом, поймав взгляд. – Только кровь. Очень удобно, – и показал, что именно удобно: изобразил здоровой рукой движение лезвия по увечной.

Кирилл утвердился в мысли, что Сэдрик резал себе изуродованную руку сам, без всяких истерик: ему нужна была собственная кровь, и это, почему-то, вписывалось в общую картину.

Кроме шрамов и чудовищной худобы, внимание привлекало чёрное и мохнатое родимое пятно, до ужаса похожее на паука, – диаметром с циферблат мужских наручных часов, между ключицей и левым соском. Оно, каким-то образом, тоже вписывалось в общую картину. Кирилл не мог только объяснить себе, чем.

А Сэдрик дал себя рассмотреть. Кириллу даже пришло в голову, что он выставляет себя напоказ с некоторым умыслом – и Сэдрик это тут же подтвердил:

– Ага, – сказал он. – Это твоё благословение срикошетило по мне. Я проклятый, – и коснулся здоровой рукой чёрной мохнатой родинки. – Хорошо, что не на роже, иначе не разговаривали бы мы с тобой, государь. Под одеждой клейма не видно.

– Клеймо? – удивился Кирилл, и Сэдрик кратко пояснил:

– Ада.

– А почему моё благословение срикошетило по тебе? – спросил Кирилл, чувствуя иррациональную вину. Они отражались в огромном зеркале прихожей – и контраст был разителен до боли. Два чудовищно разных парня одного роста и возраста. – При чём тут ты?

– А я родился в тот момент, когда мой папаша, старый пёс, посылал адских гончих, чтобы скормить им тебя, государь, – сказал Сэдрик. – Погано звучит, но – что делать, это правда. Врать тебе я не могу и скрывать не хочу. Не смотри так, король. Гад был папаша, что есть, то есть – но ты учти, заставили его. Считай, что силой.

– Не подумай, что я тебя обвиняю, – поспешно сказал Кирилл и открыл дверь в ванную. – Смотри: вот так пускают воду... горячую... холодную... душ – это сверху... или массаж – вот отсюда и отсюда. Делай, как хочешь. Вот мыло, а этим моют голову. Вот полотенце. Всё запомнил?

– Обалдеть... – протянул Сэдрик восхищённо, открыв кран и подставляя ладонь под струю горячей воды. – Ты живёшь дивно, король. Я не знаю... обалдеть, как ты живёшь. Эта вода... её греют где-нибудь, да? Слуги?

– Не бери в голову, – сказал Кирилл, борясь с сотней противоречивых чувств. – Греют, но не здесь, далеко, да и не мои слуги... Не важно. Пустяк это. Ничего не стоит. Отмывайся.

– Пустяк... – медленно повторил Сэдрик. – Ага. Хорошо. Я понял.

– Поговорим потом, – сказал Кирилл и вышел из ванной.

Он принёс мусорный пакет и хотел засунуть туда чудовищное вонючее тряпьё Сэдрика, эту куртку из пропитанного потом, дождевой водой и грязью брезента и сношенные до дыр штаны – никакого белья у Сэдрика не было – но что-то тяжёлое в карманах потянуло руку вниз.

Кирилл, чувствуя некоторую неловкость, вывернул карманы куртки. Из них выпало несколько тяжеленных, антикварного вида, медяков, почерневшая серебряная монета и какая-то странная вещица, смысл которой Кирилл не определил сразу.

Кирилл подобрал всё это с пола – и догадался о смысле вещицы. Крохотный – длина клинка сантиметров десять, не больше, а то и меньше – нож с рукоятью из пожелтевшей кости, вытертой до глянца прикосновениями, в потёртых кожаных ножнах. Кирилл потянул его из ножен, увидел бритвенно острое обсидиановое лезвие и ощутил такую смесь жути и гадливости, что тут же положил и нож, и деньги на полку у зеркала.

Этот нож очень многое ему объяснил.

Чувствуя себя кем угодно, но уж не избранным и не королём, Кирилл отправился к себе в комнату, чтобы поискать одежду для Сэдрика.

И, когда, минут через сорок, Сэдрик в чёрном "гамлетовском" свитере и джинсах, с отмытыми волосами, вороными, как у индейца, со своим обсидиановым ножом в новом кармане, сидел в кухне и рассматривал стейк в своей тарелке, Кирилл ощущал это так, будто пытался принять на высшем уровне важного гостя.

Быть может, самого важного в жизни Кирилла.

Однако Сэдрик, явно голодный до полусмерти, даже не прикоснулся к куску отличного мяса. Он облизнул губы и поднял на Кирилла оттаявший взгляд:

– Прости, государь. И благодарен я тебе, и честь для меня – есть с тобой за одним столом, но не могу. И подыхать от голода буду – не смогу. Дар, гадюка, не позволяет. Капризный, понимаешь, с вывихом.

– Ты что, вегетарианец? – спросил Кирилл, прикидывая, что же можно предложить смертельно голодному вегетарианцу в доме принципиальных мясоедов. – Только растительное ешь?

– Нет, – сказал Сэдрик почти виновато. – Я ем всё, что подворачивается... кроме того, что Дар считает куском трупа. Прости ещё раз. Я-то решил, что ты понял. Я – с проклятой кровью. Ты же видел.

– Ни чёрта я не видел, – сказал Кирилл, и это тоже прозвучало виновато. – Я видел только, что ты пытаешься что-то показать.

– Ну так ещё покажу, если тебя не вывернет, король, – сказал Сэдрик. – Хочешь?

Кирилл кивнул. Он чувствовал мучительное любопытство и ещё нечто тяжело описуемое.

Сэдрик протянул над тарелкой здоровую руку и что-то беззвучно шепнул. Кирилл видел, как напряглись его мышцы, будто Сэдрик пытался удержать на весу очень тяжёлый предмет – и кусок жареной говядины вдруг еле заметно содрогнулся, будто по нему судорога прошла. И ещё, более явственно. И ещё.

Зрелище было чудовищным. Кирилла замутило.

– Жареное, – сказал Сэдрик. – Жареное, с костра, скажем, поднимать тяжелее всего. Но можно – видишь?

Кирилл схватил тарелку со стола и смахнул с неё всё в мусорное ведро. Кошка Клёпа проводила мясо сожалеющим взглядом, но Кирилл ничего не мог поделать с неожиданным ощущением нестерпимой гадливости.

– Ага, – сказал Сэдрик и вдруг ухмыльнулся – весело и с еле заметной тенью злорадства. – Понял, прекрасный государь. Чувствительный. Молодец. Я, кстати, думал, что белые тоже мяса не едят. Но ты, похоже, смерти до сих пор не чувствовал вовсе – потому и не понимал до конца. Дар у тебя сильный, даже очень, но не такой требовательный.

– Ладно, – сказал Кирилл, скрывая дурноту. Ему самому теперь совершенно не хотелось есть, но его гость был голоден по-прежнему, а непредсказуемость реакций Сэдрика Кирилла очаровывала. Его хотелось изучать, как инопланетянина. – Давай, ты сам выберешь себе еду. Смотри.

Он открыл холодильник. Сэдрик с любопытством заглянул внутрь.

– Ледник?

– Ну да. Выбирай.

– Яйца – это хорошо, – сказал Сэдрик, чей взгляд сразу упал на решётку с яйцами. – А это сыр, да? Что это за банка?

– Икра. Хочешь?

Сэдрик пожал плечами, тронул лимон.

– Это фрукт, да? Среди зимы? – оставил лимон в покое, отодвинул упаковку перепелиных тушек, поднял коробочку йогурта. – А что здесь?

– Кислое молоко. Доставай.

– А можно яйцо?

Кирилл улыбнулся, скрывая некоторую сконфуженность, вынул масло, несколько яиц – и принялся жарить яичницу. Сэдрик наблюдал за ним.

– Знаешь, король, – сказал он, – та твоя комната, где вода течёт – это лучшее место, что я видел в домах у людей. Так души праведников в раю встречают. И печь эта... Восторг, а не печь: чик – и огонь. Любая стряпуха бы от восторга визжала. Очень тут хорошо. Очень. Даже звать тебя отсюда – туда, домой – неловко. И жестоко... Ты, кстати, если сыром её посыплешь, будет здорово.

– Яйца твой дар не воспринимает как куски трупов? – улыбнулся Кирилл.

– Нет. Ты же и сам чувствуешь.

Да. Кирилл чувствовал. Более того, он чувствовал, как в нём самом просыпается нечто, давно дремавшее в глубине, как и язык чужого мира, на котором он непринуждённо болтал. Речь становилась всё более осознанной: Кирилл уже понимал, когда вставляет в инобытийную речь русские словечки – как понял, что Сэдрик не может знать слова "вегетарианец".

Ощущение безумия прошло. Появилось ощущение резкой перемены. Сэдрик пришёл – и перевернул все представления, воспитанные в Кирилле здесь, в круге благополучия.

"Звать меня отсюда домой неловко и жестоко, – думал Кирилл. – Но – пора меня отсюда позвать, пора мне уже начать делать то, что я должен! Пока я ещё не задохнулся во всеобщем обожании, доставив радость паре десятков друзей и родственников... – и тут чудовищная мысль отозвалась болью в сердце. – Эта радость Даши, бабушки, физички, папино крайнее финансовое везение, мамина свежесть и юность – всё это должно принадлежать целой стране! Моя родня тут плавает в благополучии, как в сиропе, изнывает от благополучия, все вокруг тянутся в этот круг благополучия, слизывают это сладкое, получают плюшки, не прилагая усилий, как и я сам... А что же происходит там?"

Кирилл даже мысленно ещё не посмел назвать это "там" словом "дома".

Сэдрик ел, пользуясь вилкой, без тени голодной жадности, с каким-то даже намёком на изысканность. Это было совсем уж инопланетно и странным образом не вязалось с его внешностью. Кирилл поймал себя на мысли, что совсем не ждал от него изысканных манер – вроде бы, для человека, который только что выглядел, как бомж, было бы естественнее залезть единственной пятернёй в тарелку.

– А ты аристократ, Сэдрик? – спросил Кирилл, чувствуя себя довольно глупо. Ну, а почему бы королю в изгнании и не задать подданному такой вопрос?

– Нет, государь, – отозвался Сэдрик, и Кириллу померещилось забавное самодовольство в его тоне. – Я – урождённый плебей. Сирота, как и ты, круглый, только ты и мать и отца потерял в тот день, когда родился, а моя родная мать пожила ещё полгода... И мне бы тоже помереть с ней вместе, но проклятая кровь – она заставляет когтями за жизнь держаться, даже несмышлёную мелюзгу.

– Тебя воспитывали чужие люди? – спросил Кирилл сочувственно, договорив про себя: "Как меня?"

– Ха! Люди... Ну что ты, король... какие же люди проклятую тварь в дом возьмут! Да если бы люди меня нашли – придушили бы подушкой, и истории моей конец. Нет, подружка отца, старого пса, позаботилась, неумершая тётка.

– Как это – "неумершая"? В смысле... и мы ведь пока не умерли.

– Мы пока не умерли, а она – неумершая. Вампир.

Кирилл еле сдержал смешок:

– Кто?!

Сэдрик вскинул на него удивлённый взгляд:

– Вампир. Проводник Предопределённости. Ты не знаешь?

Кирилл тут же подумал, что дурацкие книжки про влюблённых в школьниц двухтысячелетних кровососов не имеют никакого отношения к этой странной истории. В мире, откуда родом Кирилл и откуда пришёл Сэдрик, живут... как там? существуют – вампиры? Не такие вампиры, как в модных фильмах, насколько можно судить.

– Приёмная матушка, – продолжал Сэдрик. – Неважный, прямо скажу, присмотр за человеческим детёнышем, но другого-то не было... Вот она – да, она аристократка была при жизни. Своих-то детей не было – вот и возилась с проклятым младенцем, – неожиданно Кирилл услышал в его голосе нотки настоящей нежности. – Я лет до семи жил по ночам, что ты хочешь... Читать-писать научила, манерам – тоже пыталась. И контролировать Дар. Можно воды? Ну так вот. Учила меня управляться с Даром – вампиры обычно в этом смыслят хорошо. Я в семь лет был приличный некромант, – закончил Сэдрик и улыбнулся, почти весело.

– Некромант? – в сознании Кирилла всё вдруг встало на места – включая содрогающийся бифштекс.

– Ну, Дар-то... У нас с тобой, государь – с Даром всё хорошо. Только с разных сторон. За тебя два родных и любящих человека жизнь отдали – мать твоя, государыня Амалия, и её барон, побратим твоего отца-короля. Такое дело белому очень способствует. Светишься ты, как маяк – все бабочки на тебя летят, я так думаю... А за меня мой папаша, старый пёс, чужую душу аду продал, свою погубил. Тоже, знаешь, не гнилая кочерыжка.

Кирилл изо всех сил пытался не дать уму зайти за разум – но слушать было тяжело, вникать – ещё тяжелее, а воспринимать всерьёз – почти невозможно. Мешало начать играть в дешёвый фэнтезийный роман только отчётливое понимание, физическое, телесное понимание того факта, что его собственный, так сказать, Дар – то, что Сэдрик назвал "благословением" или "благодатью", как и сам Кирилл бессознательно называл про себя – истинная правда, ощутимая, доказуемая реальность.

Да и то...

– Погоди, Сэдрик... Вот ты говоришь, что я – король.

– Точно, государь. Тебя Творец благословил. На крови твоих родных, на любви там, на самопожертвовании – что Небесам особенно мило. Истинный король, всё верно.

– Допустим. Но ведь кто-то же правит той страной, откуда ты сюда прибыл?

Сэдрик положил вилку.

– Ага, – сказал он. – Это самое интересное. Я говорил, что мы с тобой родились в одну ночь? Так вот, не мы одни. Есть ещё один хрен, который родился в ту же самую ночь, только ближе к утру. Родился аккурат после того, как моему папаше проломили башку – тебя тогда на Святой Земле уже не было, потому оно всё и вышло, как вышло – и связан с тобой и со мной этот человек десятком мёртвых узлов.

– Сэдрик! – взмолился Кирилл. – Я не понимаю!

– А что тут понимать? На троне – твой кузен, Эральд. Алвин. Как это называется? Узурпатор. Тот самый хрен, чью душу мой папаша, придурок, по приказу твоего дяди-принца, который тоже придурок изрядный, продал Тем Силам. За корону, за власть, за все возможности. И на следующий день его благословило... что-то. В осквернённом храме. Вот эта тварь, без души, благословлённая адом, как он есть, сейчас в твоей стране на твоём троне и сидит. Как тебе?

– Жесть, – сказал потрясённый Кирилл. – И что? Что я должен делать?

– А я знаю, что ли? – удивился Сэдрик. – Понятия не имею. Это ты – благой государь, а не я. Тебе виднее.

Мне виднее, подумал Кирилл. Прелесть Сэдрик. Какого высокого мнения он о своём короле...

***

Сэдрик сидел на корточках у кровати Эральда и смотрел, как король спит.

В комнате не было темно: на окнах здесь не делали ставен, а шторы из мягкой ткани Эральд не задвигал. И Сэдрик, видящий, как кошка, даже в глубокой темноте, рассматривал лицо своего короля – а тот не чувствовал взгляда и не просыпался.

Детское лицо.

Даже не верится, что Эральд родился с Сэдриком в один день. Он – ещё мальчик. И дрыхнет, как мальчик.

Благой король оказался в точности таким, как на миниатюрах в старинных книгах и на витражах в храмах. Лицо, тело – как у статуи Божьего вестника. Волосы – золотая пшеничная солома. Глаза – синие, чистые. Хорошо высшие силы пристроили своего протеже – по лицу, по осанке, по голосу, по словам, по всему видно, что никогда он не знал зла, государь Эральд. Не касалось его зло, если оно в этом мире и есть.

А сторонним глазом кажется, что нет его тут.

И Сэдрик чувствовал гадкое желание наплевать на всё и поселиться здесь. Ну, почему бы и нет? В раю – хорошо, зачем возвращаться в кровавый кошмар, который остался дома? Ради чего, во имя мрака?! И ради чего тащить туда этого чистого ребёнка, который ничего не понимает? Что там будет с ними?

Ради людей? Ага. А эти люди хоть пальцем шевельнули бы ради Сэдрика? Ничего он хорошего от людей не видел – и не увидит. Белый король – другое дело, абсолютное милосердие, любит всех. Так ведь люди, редьку им в зубы, и его любовь раздерут на клочки! У него же никакой защиты нет. Вряд ли короли, которых воспитывала Святая Земля, были когда-нибудь такими милыми, как этот младенчик...

Ради спасения души отца? Ага. Который сделал ребёнка несчастной шлюхе, случайно, а сам, конечно, даже не почесался. Вспомнил о своём незаконнорождённом сыне только после того, как сдох, старый пёс. Спохватился. И теперь решил, что именно Сэдрик и должен подать ему чашку водички в его аду. Раньше надо было думать о душе...

Так ради чего, прах побери?!

Сэдрик и так сделал втрое больше, чем должен был. Заплачено за один шаг. Шаг туда, шаг сюда... Может, пусть пропадает эта плата? И если прекрасный государь Эральд жалеет абстрактных людей, то Сэдрику на конкретных людей – наплевать, вот наплевать! Кто-то, конечно, сильно страдает. А кому-то наоборот – жить в стране, которой правит ад, очень хорошо. Даже лучше. Весело. Ведь многим – весело! А если им весело губить собственные души, то за какие грехи Сэдрик должен пытаться их души спасти? И зачем?!

Провались оно всё в пекло!

Как было бы здорово здесь остаться! Сэдрик наслаждался небывалым физическим покоем. Мыться так, как моются тут – жидким мылом с райски прекрасным запахом, горячей водой, которой сколько угодно, искусственным дождём – было неописуемо. Было прекрасно. Да только ради этого любой бы остался! На теле и волосах Сэдрика остался след этого запаха, а ощущение абсолютно чистой кожи, чистых волос и чистой одежды было ему доселе незнакомо – но как бы хотелось к этому привыкнуть!

Так же, как привык Эральд.

Жить в этом доме... Ну да, громадный дом принадлежит многим семьям, но конкретно эти покои – великолепны, королям впору. Сверхъестественно удобны, всё – и мебель, эти дивные кресла или диваны, с которых не хочется вставать, и удивительные машины, которые хранят и готовят еду, моют посуду, стирают одежду, втягивают во чрево мусор и пыль... А живые картины! Да что говорить... отхожее место, которое очищает водой себя само, пахнущее морозной свежестью, вылетающей из сосуда – удивительная диковина, завидная. Каждая мелочь совершенна.

Дома Сэдрику и в голову бы не пришло думать о том, как славно было бы жить по-королевски, тем более – в другом, чародейском мире, но здесь... Его взяли, его впустили, он целый день прожил слишком близко к благому королю – и чувствовал, что обнаглел до крайних пределов, что перестал видеть собственное место, что забыл о проклятой крови... Белый король вёл себя с Сэдриком, как короли и с фаворитами себя не ведут.

Дал забыть. О незаконнорожденности, плебействе, изгойстве и проклятии. Такие вещи слишком дорого стоят, за такие вещи делаешься обязанным пожизненно – особенно если они бескорыстны, а они бескорыстны. Сэдрик шёл сюда, чтобы найти короля и притащить домой за шиворот, ткнуть носом в кровь и грязь – но он не мог вести себя так с Эральдом. Доброго, чистого, светлого государя хотелось защищать, как невинное дитя.

Ах, у него Дар и долг?! И что? Против – целый ад. "И зачем, зачем нам это нужно? – думал Сэдрик, глядя на спящего государя. – Мы никому ничего не должны. Мы не выбирали, у кого нам родиться. И этот младенец не требовал, чтобы ради него жертвовали жизнью. Оно само так вышло..."

И тут король всё-таки проснулся.

– Сэдрик, – пробормотал он сонно, – ты что тут сидишь? Иди спать, не надо меня охранять, я не сбегу, и ничего мне не сделается. Там будешь охранять, дома. Подвиги временно откладываются...

– Ты что, решил? – спросил Сэдрик.

– Угу, – сказал Эральд удивлённо. – Конечно. Мы же договорились. Иди, поспи. Тебе неудобно на диване, что ли?

– Мне ужасно удобно на диване, – сказал Сэдрик. – Мне слишком удобно. Лучше бы ты мне кинул попону на пол, под дверью.

– Зачем? – удивился Эральд ещё больше.

– Затем, что я думаю о вашем мире, – огрызнулся Сэдрик. – О движущихся картинках и музыке! О ванне! О постели этой! О твоём городе – мне же интересно, я бы прокатился на такой повозке, хоть раз! Тепло! Свет! Ты меня ни разу не пнул! И мне не хочется возвращаться в моё родное дерьмо, мрак подери!

Эральд окончательно проснулся и сел. Зажёг крохотную лампу, горящую уютным лунным светом. И сделал жест, приглашающий Сэдрика сесть рядом.

Сэдрик придвинулся ближе. Внутреннее сияние, исходящее от короля, грело, как майское солнце – и Дару это почему-то нравилось, хотя все и всегда говорили, что рядом с белым государем жар проклятой крови должен выжечь её обладателя изнутри.

А вот ничего подобного. Сэдрик не чувствовал боли. Вообще. Зато он чувствовал жалость и мучительную тревогу.

– На повозке ты прокатишься, – пообещал король. – Завтра погуляем по городу, хочешь? До полуночи.

Сэдрик вздохнул.

– Может, поживём тут пару дней хотя бы? – спросил он без особой надежды.

– Сэдрик, – сказал Эральд таким тоном, что у некроманта вспыхнули щёки, – ты ведь рассказал мне правду? О моих родителях, о своих родителях, о нашем... третьем? И ты за мной пришёл, верно?

– Я тебя не знал, – буркнул Сэдрик хмуро. – Был уверен, что ты – как... Да ну! Святое дерьмо! – вдруг взорвался он. – Я думал, что ты – как все, а в нашем мире таких нет – или я таких не видел! Ты возишься со мной, а я за тебя боюсь! Я чего хотел: я решил, что притащу тебя домой, заставлю тебя хотя бы чуть-чуть осветить Святую Землю, чтоб ад почувствовал... потом, думаю, тебя всё равно грохнут, но на пяток минут будет посветлее. Но сейчас я не хочу, понимаешь ты?! Ради чего?! Чтобы ад мою поганую страну не поглотил?! А что мы сделаем?! Что мы вдвоём сделаем против целого ада?! Я хотел их пугануть тобой – но вот сейчас смотрю на тебя, беленький малютка, и вижу, что ты им не игрушка! Мне жалко! Я не люблю, когда убивают детей!

Он был уверен, что Эральд вспылит, но государь выслушал всё это спокойно и смотрел с сочувствием. И запнувшись об этот сочувственный взгляд, Сэдрик замолчал.

– Я понимаю, – сказал король, и его тон пронял Сэдрика до дна души. – Сэдрик, дружище, ты ведь будто с передовой в тыл попал... из окопов... ну, как тебе объяснить... Из чумного города – в чистый и здоровый. Из осаждённого города – в свободный. Ты устал, я вижу. По уму, надо дать тебе отдохнуть. Моя бы воля – я бы тебя оставил здесь. Но...

– Ага, – перебил Сэдрик, которого несло. – Сам сделаешь этот шаг, да? Ну-ну, давай, белый, обратись к аду, попроси у них разрешения пройти, а я посмотрю.

Король не разозлился, а рассмеялся.

– Я хотел сказать: "но ты же – мой проводник", – пояснил он. – Я не смогу ничего сделать без тебя. Поэтому тебе придётся идти со мной и воевать за Святую Землю... Мы с тобой – белые рыцари, – сказал он, смеясь.

– Это ты – белый король, – поправил Сэдрик. – А я – тёмная тварь, сын шлюхи и некроманта, такой прямо рыцарь...

– Ты ведь собираешься сражаться с силами ада...

– Срань господня, да кто тебе сказал, что я собираюсь... – начал Сэдрик, но снова запнулся, теперь – о насмешливый взгляд. – Ну – собираюсь, – сказал он вызывающе. – И что?

– Ты – мой рыцарь и проводник, – сообщил Эральд, улыбаясь. – Сделал выбор – теперь соответствуй. И послушай меня, некромант.

– Валяй, говори.

– Понимаешь, – сказал король, – я тебя ждал...

– Врёшь! – не выдержал Сэдрик. – Ты ещё вчера даже не знал, что приёмный сын купца!

– Я тебя не перебивал.

– Прости.

– Ну, так вот, – продолжал Эральд, по-видимому, превращая в слова и раскладывая в должном порядке собственные мысли. – Умом не знал. Но – ты же знаешь, что можно чувствовать Даром?

Сэдрик кивнул.

– Я – как заряженный аккумулятор... а, это не ваше, то есть, не наше слово... Я хотел сказать, что переполнен энергией, в смысле – силой, Сэдрик. Она из меня выливается, как из слишком полной чашки, через край течёт. И она здесь никому, по большому счёту, не нужна, понимаешь? Мне тут некого вдохновлять, спасать и защищать. Из-за каких-то местных обстоятельств все несчастные в зоне действия Дара превращаются в зажравшихся, понимаешь? А я готов лезть на стенки и мычать, как недоеная корова!

Сэдрик восхитился. Эральд смотрел на него – и видел что-то, недоступное смертным глазам.

– Ты лучше, чем мне бы хотелось, – сказал Сэдрик.

– Да ничего подобного! – возразил король. – Меня просто распирает от этого света, который здесь не нужен, даже, кажется, вреден, всем, даже мне самому! Я хочу его отдать. Знаешь, мне очень приятно с тобой общаться: ты – мой подданный из мест, где у людей есть иммунитет... привычка к свету. Тебе не хочется облизывать меня, как мороженое – зависнуть в полном благополучии, ничего не делая...

– Да кто тебе сказал, что мне не хочется?! – начал Сэдрик, но король снова рассмеялся.

– Всё. Хватит валять дурака. Мы с тобой родились не здесь – и нам нечего тут делать, братишка.

– Ка-ак ты меня назвал?!

– Брат. Соотечественник. И родился ты в один день со мной. И наши души связаны магическим узлом. И наших отцов убил один человек. Я всё правильно понял?

– Ох, государь...

– Чудесно. А теперь иди спать. Завтра развлекаемся. А ночью – делаем шаг. Через ад. Домой.

Впервые Сэдрик услышал приказ короля – и не посмел перечить. Он пошёл к дивану, застеленному чистым бельём с запахом цветущих лугов, и улёгся. Не споря.

Через пять минут он тоже уснул, и ему снилось высокое небо в грозовых облаках.

***

Кирилл проснулся – или выпал из тревожного сна – когда за окном было ещё совсем темно. Девятый час.

Он зевнул, поёжился от утреннего озноба и потянулся.

– Доброе утро, король, – сказали из сумерек.

От неожиданности Кирилл чуть не подпрыгнул, но вовремя сообразил, что это Сэдрик.

– Ты чего в темноте сидишь? – спросил он и включил маленькую лампу.

Сэдрик, одетый, сидел на диване, довольно неуклюже застеленном одеялом, и ласкал Клёпу, которая блаженствовала у него на коленях. Похоже, за ночь кошка к Сэдрику попривыкла и сменила гнев на милость.

– Я не понимаю, как зажигаются эти светильники, – отозвался Сэдрик, почёсывая Клёпе шейку. – И не уверен, можно ли мне их трогать. Я чувствую, что в них идёт... – и скользнул взглядом вдоль провода, а потом – вдоль проводки, скрытой в стене. – Оттуда идёт, в лампу... Опасная сила, по-моему.

– Опасная, – кивнул Кирилл, впечатлённый интуицией нового товарища. – Но включать – вот так – может кто угодно.

– И некромант? – спросил Сэдрик с сомнением.

– Ну да, – Кирилл решительно не видел проблемы.

Сэдрик кивнул и протянул руку к выключателю на проводе. Но стоило ему коснуться кнопки, как раздался хлопок и наступила темнота.

– Перегорела, – пробормотал Кирилл озадаченно, но тут же вспомнил о содрогающемся бифштексе. – Тьфу на тебя, Сэдрик! Ты не говорил, что твоё сильное колдунство распространяется на электричество.

Из темноты раздался Сэдриков смешок.

– Я только что сказал, что не уверен. Но точно не знал.

Кирилл включил люстру. Сэдрик наблюдал за ним с саркастической ухмылкой. Клёпа бодала его в локоть. Кирилл оставил их ласкаться и сходил за запасной лампочкой. Вернувшись, застал Клёпу, растянувшуюся на коленях Сэдрика пузом кверху, урчащую, как холодильник советского производства.

– Тебя, оказывается, любят кошки, – заметил Кирилл.

– Вообще-то, не так уж они меня любят, – сказал Сэдрик. – Просто у твоей кошки равновесие нарушено – вот её и тянет на тёмное. Кошки живут между мирами, все это знают, а твоя может жить только здесь. Надеется научиться перебираться через грань с моей помощью, шельма.

Перебраться за грань, подумал Кирилл, ощущая нечто очень похожее на тот пружинный взвод нервов, который находит, когда держишь в руках билеты на сегодняшний самолёт. Но через миг "охота к перемене мест" отпустила и отступила – пока.