Текст книги "Бомба под президентский кортеж"

Автор книги: Максим Шахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

И сегодня Али, решив все проблемы с Чернышевым, приехал туда на старенькой «шестерке» как раз перед обедом. То, что он увидел на строительной площадке, ему очень не понравилось. Двое в форме, оба с погонами майоров. Только один был в форме полицейского, а второй в форме с эмблемой Федеральной миграционной службы на рукаве. Замешательство Али было почти секундным. Он лишь ненадолго ослабил давление на педаль акселератора, а потом снова надавил. Его оранжевая «шестерка» остановилась прямо у ног двух блюстителей порядка. Офицеры замерли с ухмылками на лицах, глядя, как Али выбирается из своей старенькой машины.

– Вот он, собственной персоной, – кивнул в сторону Али полицейский. – Сам пожаловал, поставщик мертвых душ.

– Почему мертвых? – удивился Али, подходя к офицерам. – Зачем обижаешь, начальник. Все здоровые, все работают хорошо.

– Это правда, что ты никаких денег не берешь? – осведомился второй майор. – Обычно за такие аферы берут проценты или с рабочих, или с прораба, который на них наживается. А ты что же? Бессребреник какой-то!

– Какие деньги, начальник? – удивился Али. – Я же для земляков стараюсь, у нас так принято. Каждый делает для своих что может, а Аллах потом каждому воздаст по его трудам.

– Ты мне тут не болтай! – нахмурился майор и как-то воровато оглянулся по сторонам. – Ну-ка, документики мне свои покажи, гость с Востока.

Али, не моргнув глазом, послушно полез в карман. Он протянул майору не только паспорт, но и стопку официальных бумаг с печатями ФМС, таможенного контроля, ГУВД. Майор принял бумаги с брезгливым выражением лица и стал разворачивать и внимательно знакомиться с каждой. Знакомство заняло не более трех минут.

– Ну и что ты мне всю эту макулатуру суешь? – задрал удивленно брови майор, переглянувшись со своим коллегой из полиции. – У тебя регистрация закончилась две недели назад. Ты сейчас где должен быть, клоун? Ты сейчас должен сидеть и размазывать сопли по жалобному лицу в коридоре моего ведомства. И клянчить продления срока временной регистрации. Или в поезде уже подъезжать к своему родному аулу.

– Зачем к аулу? – без всякого выражения спросил Али. – Я в Ташкенте живу.

– Слушай, Али, – рассмеялся полицейский, – а ведь нам пора тебя арестовывать или отправлять в ФСБ.

– Зачем арестовывать, зачем в ФСБ? – обиделся Али. – Я кому плохое сделал? Я кому вред принес? Я немного с документами опоздал, я своим землякам помогаю, я вам на строительстве помогаю! Я кому что плохое сделал?

– А ведь ты не узбек, Али? – прищурился второй майор. – Не похож ты на узбека. Я пятнадцать лет вожусь с вашим братом, могу с ходу вас различить.

– Я не узбек, – дернул плечом Али. – Почему узбек? Я каракалпак.

– Все они там одинаковые, – махнул рукой полицейский.

– Ладно, Али, – снова бегло глянул вокруг второй майор. – Если не хочешь загреметь в кутузку, то выход у тебя один. Догадываешься, о чем я говорю? Ты там распинался, что хочешь пользу приносить, вот и приноси. Только вступительный взнос в партию народных помощников внеси, и можешь продолжать в том же духе.

– Это штраф, да? – догадался Али и наконец заулыбался. – Я понимаю! В большом государстве должен быть большой порядок. Если один человек нарушил, второй нарушил, то какой же это порядок. Штрафовать нужно обязательно.

– Ты гляди, какой сознательный, – тихо добавил полицейский. – Одно удовольствие с такими дело иметь. Ну-ка, пошли к нам в машину.

Через пятнадцать минут Али вышел из полицейского «уазика» с тем же постным лицом, с каким и приехал. Ничего особенного не произошло. Просто это такая страна, Россия называется. Здесь так всегда было и будет. Несколько узбеков, сидевшие под деревьями и настороженно наблюдавшие за событиями, поднялись, когда Али подошел к ним.

– Нимага сиз ишлаяпсиз? Тез боринглар ишлаш! [1]1
  Почему вы не работаете? Быстро отправляйтесь работать! (узб.)


[Закрыть]– неожиданно грубым голосом сказал Али.

Паша Алексеев сидел на каменном парапете Краснопресненской набережной и глазел на девушек. День был отличный, солнечный, девушки были симпатичные, длинноногие, и от этого настроение у Паши было приподнятое. Вообще-то, оно у него было хорошим и по другой причине. На прошлой неделе закончились наконец восемь месяцев его переподготовки в учебном центре «Панцирь».

Где-то там далеко остался научный центр «Байкал», осталась его четвертая лаборатория. Далеко в памяти и далеко, если смотреть по карте. Сейчас, когда прошел почти год со времени тех зловещих событий с похищением из лаборатории новейшего нанопрепарата, все вспоминалось без прежней остроты. И неожиданное предложение бросить науку и перейти на работу в эту загадочную охранную организацию тоже теперь воспринималось иначе. Это тогда Паша мучился, взвешивал, сравнивал, прислушивался к себе, к своим внутренним потребностям. А сейчас? Сейчас мир казался ему простым и понятным.

Правда, понятным не совсем до конца. Например, Паша был удивлен, когда он все же дал согласие уйти из науки в «Панцирь», ему предложили сначала закончить обучение в аспирантуре. Паша согласился, что несколько месяцев действительно погоды не делают, а образование – оно никогда не помешает.

Потом, когда пролетели эти тяжелейшие восемь месяцев, когда за плечами остались почти ежедневные огромные физические нагрузки, когда кончились эти бесконечные тренинги по запоминанию, тренировки по использованию огромного количества приборов и технических средств, имевшихся у «Панциря», Паше неожиданно предложили подумать и решить еще одну дилемму. Идти ли на оперативную работу или остаться в научной лаборатории «Панциря». Там, где эти приборы и спецсредства изобретались, разрабатывались и испытывались.

Но Паша, уже настроившись и мысленно порвав с наукой, ответил категорическим отказом. На что Кирилл Андреевич, большой и всегда взлохмаченный завлабораторией, сокрушенно покачал головой.

– Бегать и стрелять у нас всегда есть кому. И еще долго будет кому, – говорил он Паше. – А вот кому головой работать, тут у нас всегда будет голод. И не только у нас. Это беда всей страны…

С этими словами Кирилл Андреевич повернулся и пошел от Паши по коридору, громко топая своими большими ступнями. Паше даже показалось, что ученый обиделся на его отказ. Но это было тогда, почти две недели назад. А потом случилось много всякого. Например, потом его нашел Бугор.

– Ну, как успехи? – по привычке хмуря свои кустистые брови, спросил Рокотов, заходя в комнату общежития, где Паша собирал свои вещи.

Паша растерялся немного и закрутился среди разбросанных рубашек в поисках места, куда можно было посадить гостя. Две кровати его соседей по комнате были аккуратно застелены, и пришлось срочно сгребать вещи с одного из кресел у окна. Лев смотрел равнодушно на терзания молодого оперативника и не делал попыток разрядить ситуацию. Так и не дождавшись предложения не суетиться, Паша свалил кучу одежды в чемодан и захлопнул крышку.

– Успехи? – почесал он в затылке, не зная, стоит ли хвалить себя самому. – Нормальные.

– Вообще-то, про твои успехи я знаю, – соизволил наконец усесться в кресло Рокотов. – Справлялся. Ты лучше скажи мне, что надумал про предложение Кирилла Андреевича.

– Честно?

Вместо ответа Лев глянул из-под своих знаменитых бровей так, что Паше сделалось неуютно. Ясно, что по-иному тут не отвечают.

– Если честно, – мужественно ответил Паша, – то думаю отказаться.

– Что так?

– Я от этого ушел, и к этому теперь снова возвращаться? Смысл?

– Ну ладно, – пожал плечами Лев без всякого энтузиазма и встал. – Если так, то ты поступаешь в мою группу. Можешь не благодарить…

Паша как-то интуитивно понял, что это была шутка.

– …Из комнаты пока не съезжай, комендант в курсе. Завтра в девять утра Серж тебя будет ждать у моста на Краснопресненской набережной.

Дверь хлопнула, и в комнате воцарилась странная тишина. Вот манеры, подумал Паша весело. Ни здрасьте, ни до свидания. Пришел, пробубнил, бровями пошевелил, и все. И это что же получается? Получается, что завтра я приступаю к работе? С нашими ребятами в одной группе?

И вот он в указанном месте сидит на парапете и таращится на проходящих мимо девушек. Девушки ему нравились. Мост ему тоже нравился: двухъярусное крытое сооружение из стекла и бетона длиной более двухсот метров перекинулось через Москву-реку и соединило две набережных.

– Балдеешь? – раздался сбоку голос.

Паша от неожиданности так резко повернул голову, что шейные позвонки хрустнули. Черт, только что рядом никого не было! Ничего себе, результаты подготовки. Серый стоял рядом и с довольным видом теребил свой нос. В привычках Коневского ничего не изменилось, и его нос оставался самой заметной частью его личности.

– Привет, – расплылся Паша в улыбке и спрыгнул с парапета.

Коневский принял его в объятия, пару раз ощутимо хлопнув по спине.

– Значит, Бугор тебя к нам сосватал! – констатировал Серый. – Отлично! А то ходят слухи, что ты к нашему армянину в подельники пошел.

– Да отказался я, – торопливо перебил Паша Коневского. – Что вы все про вашего Андреевича…

– Ну, может, и зря отказался, – неожиданно сказал Коневский.

– Как это? – не понял Паша. – Почему?

Коневский повернулся к мосту, посмотрел на него, потом толкнул Пашу локтем и ткнул пальцем в сторону моста.

– Ты знаешь, как он называется?

– Мост? Понятия не имею.

– Это творение знаменитого архитектора Тхора названо в честь Петра Ивановича Багратиона. Знаешь такого?

– Конечно, – рассмеялся Паша. – Кто же не слышал про генерала Багратиона, героя войны 1812 года?

– А ты никогда не задумывался, почему грузинского князя называют русским полководцем?

Паша открыл рот и спустя минуту закрыл его, так и не найдя, что ответить. Вопрос имел явно второе дно и второй смысл.

– Вот, – задумчиво протянул Коневский. – Резоннее было бы сказать, что он был грузинским полководцем.

– Тогда бы, – предположил Паша, – все думали, что Багратион воевал от имени Грузии и за Грузию.

– Правильно мыслишь, – кивнул Коневский. – То, что иногда режет слух дотошного слушателя, не всегда есть отсутствие истины. Воевал он в русской армии, а ее принято было называть тогда русской, а не российской. Вот и сложилось понятие – русский полководец, русский генерал. И не важна нам его национальность, правда? Главное что, не важно, где ты воюешь, главное – как воюешь. Воевал бы ты в лаборатории у Кирилла Андреевича, а славу имел, как и мы. Полевую! С его же приборами, с его снаряжением и с его примочками мы работаем во время заданий. Вот и ты имел бы к ним отношение.

– Я лучше с вами, – вздохнул Паша.

– Ну и правильно! – махнул вдруг рукой Коневский. – Это я так. Для порядка. Теперь слушай, что за задание нам светит. Как раз по твоей квалификации. Мы будем охранять президента во время его поездки в тайгу.

– Кого? – опешил Паша. – Президента? Какого… в смысле чьего?

– Нашего, – удивился Коневский. – Разумеется, что нашего президента. А что ты так реагируешь? Тебе еще в прошлом году говорили, что это наш уровень, что мы фигней и мелочами не занимаемся. Так вот, в этой операции мы с тобой работаем в паре. Слушай сюда, как говорят в Одессе…

За окном стемнело, и за сборами Альберт Лоскутов даже не заметил, когда жена включила свет. Вообще Люба сегодня была какая-то тихая, она как будто по квартире передвигалась на цыпочках. И все время молчала. Лоскутов, отрываясь от документов, иногда подумывал, что Люба в этот его отъезд какая-то не такая. Наверное, грустно оставаться одной.

До самолета оставалось три часа, и пора было проверять чемоданы. Вот-вот должна прийти машина, и нужно спешить. Лоскутов захлопнул папку, решив, что с другими материалами у него будет время познакомиться в самолете. Все равно он теперь не уснет. Привычка такая, не мог он спать во время командировок. Даже по ночам, когда удавалось лечь, он долго лежал и думал о работе. Пока еще организм справлялся с такими нагрузками.

– Алик, – жена подошла и присела рядом на подлокотник старинного кресла. – Алик, ты в этот раз надолго?

– Недели две, а там не знаю, – пожал плечами Лоскутов. – Президент у нас непредсказуемый. Он может запросто объявить военные учения по округу и остаться на них до конца. А может нас и отправить домой. Хотя бывало, что потом просто улетали без предупреждения в другой регион. Как тогда в Украину.

– Вы можете полететь в Украину? – отстранилась Люба и стала всматриваться в глаза мужа.

– Ну, это я так, – улыбнулся Лоскутов и поправил завиток волос на виске у жены. – К слову.

– А-а, – понимающе ответила Люба.

И тут запиликал и заверещал у входной двери сигнал домофона. Лоскутов мягко отстранил жену и поднялся.

– Ну! Это, наверное, машина, – решил он.

– Я сейчас, я схожу, – сорвалась с кресла Люба и упорхнула из кабинета.

Лоскутов привычно похлопал себя по карманам. Паспорт здесь, бумажник здесь, ключи от квартиры… мобильник, «зарядник» от него в сумке… точно клал. Ну, кажется, все! Пора двигать…

– Алик! – позвала жена.

– Да, Любаша, иду! – громко ответил ей Лоскутов. – Машина пришла?

Подхватив с кресла модную сумку-планшет, Лоскутов вышел из кабинета и увидел у входной двери жену и молодого человека лет тридцати, который почему-то разувался. Водитель? Зачем он проходит в квартиру? Эти мысли привычно мелькнули в голове Лоскутова. Неприятно было думать, что этому типу приспичило в туалет. Лоскутов терпеть не мог, когда чужие люди ходят в его туалет. Его от одной мысли, что кто-то снимает штаны и садится на унитаз, а потом самому Лоскутову после него…

– Алик, познакомься, – расплылась Люба в широкой и слишком радушной улыбке, – это Володя, Вовик! Он муж моей сестры. Ну, той, что живет в Краснодаре!

– Здравствуйте, Альберт Николаевич, – жизнерадостно протянул Лоскутову широкую ладонь высокий и довольно симпатичный Володя. – Рад познакомиться!

– А-а… ну да. – Лоскутов пожал прохладную ладонь Владимира и вопросительно посмотрел на жену. – Я, знаете ли, уезжаю сейчас в командировку, так что, извините… не могу… э-э…

– Я знаю, – кивнул Володя с готовностью, – вы в Забайкалье едете с правительственной делегацией.

Лоскутов поперхнулся и закашлялся, глядя на жену с выражением. Что она еще сболтнула! Родственник-то он родственник, но все равно болтать о его командировках! Но жена только расплылась в ответ в льстивой улыбке. Все это следовало понимать так, что никакой машины еще за Лоскутовым не пришло. Люба тут же подтвердила это умозаключение:

– Это Володя в домофон звонил, а машины еще нет, Алик. Может, посидите на дорожку? Я вам чайку сделаю. Или коньячку за знакомство?

– А что, – потер с готовностью руки Владимир и бросил взгляд в глубокий вырез блузки Любы, – я бы не отказался! Намотался за день по вашей Москве. Аж ноги отваливаются.

– Как хотите, – сухо ответил Лоскутов, которому этот взгляд на груди жены не понравился. – Я перед дорогой пить не могу. Мне еще работать.

Однако правила приличия заставили его положить портфель и пройти в гостиную, где жена уже расставляла чашки. Володя жизнерадостно осматривался и все потирал и потирал руки. Он остановился перед двумя картинами. Это были, естественно, оригиналы: ранняя работа Никаса Сафронова – портрет молодой девушки в ретро-стиле – и вполне приличный пейзаж какого-то подмосковного художника.

– Я приехал по делам бизнеса, – начал рассказывать Владимир, рассматривая портрет. – Бизнес у меня, надо крутиться и вертеться.

– Да, Алик, – появилась у стола жена с заварочным чайником, – я все хотела с тобой поговорить. Ты бы помог Володе. Тебе ведь ничего не стоит замолвить словечко где нужно. А у него, глядишь, и дела пойдут лучше. Мы же не чужие.

– Да, – мгновенно развернулся и подсел к столу Владимир. – От вас многое зависит. Я завтра тоже вылетаю в Забайкалье…

Лоскутов нахмурился еще больше. Это уже не лезло вообще ни в какие ворота. Они чего себе думают! Что он там едет развлекаться?

– Я ведь в том числе и лесом занимаюсь, Альберт Николаевич, – глядя Лоскутову в глаза своим невинным взором, продолжал говорить Володя. – От вас ведь ничего особенного не требуется. Вы там все равно будете встречаться с местным руководством. Вы просто скажите соответствующему человеку, что я ваш родственник и мне надо помочь. А уж я сам дальше. Мне бы только крючок туда запустить, а рыбка сама клюнет.

– Если ты, Алик, сомневаешься, – затараторила рядом Люба, – то не сомневайся. Володя человек порядочный, и бизнесмен он правильный, не как эти… современные. Он о людях думает, о рабочих своих.

Лоскутов вздохнул. Прерывать при постороннем, пусть и родственнике, он жену не хотел. Непонятно было, чего она так старается? Эта ее Галка из… Краснодара, с которой она тысячу лет не виделась и, по-моему, не стремится… Непонятно.

– Ой, пойду руки помою, – вдруг вскочил со стула и виновато улыбнулся Володя.

Люба проводила молодого человека взглядом, а потом пересела поближе к мужу.

– Алик, ну пожалуйста! – горячо зашептала она. – Надо помочь парню. Ты ведь ничем не обязан и ничего тебе это стоить не будет. Пару раз скажешь кому надо словечко и забудь. А Вова сам пробьется, он сообразит, как свое знакомство с тобой использовать, даже не знакомство, родственные связи. Ты ведь не письменно за него просишь! А этих людей, больших бизнесменов всяких из той дыры, ты их еще сто лет не увидишь. Ну, Алик!

– Неприятный он какой-то, – начал сдаваться Лоскутов. – Наглый. И что это твоя Галька все время мужей меняет?

– Он не наглый! – снова зашептала Люба. – Это тебе показалось. А на самом деле он скромный и стеснительный. Это он от смущения так тебе показался.

– Ой, Любаша, – покачал снисходительно головой Лоскутов и погладил жену по щеке. – Какая ты наивная. Не бывает бизнесменов скромных, стеснительных, смущающихся. Либо он бизнесмен, либо все остальное. Там через людей перешагивают, там глотки рвут. В бизнесе-то!

Глава 3

– Не понимаю, – ворчал Коневский, просматривая новостную ленту в Интернете, – хоть ты тресни, а я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? – вытирая руки тряпкой, поинтересовался Паша.

Они уже двое суток прочесывали населенные пункты, расположенные вдоль трассы «Амур» в Жарковском районе. Видавший виды «уазик» выглядел убого только внешне. Все, что касалось ходовой части и двигателя, было исправно и много раз проверено и отрегулировано. Танкер лично в Москве проверял перед отправкой все машины, на которых будет работать группа в Забайкалье. В лаборатории инженеры потрудились на славу, и этот монстр мог выдержать и не такие пробежки, хоть участвовать в ралли Париж – Дакар. А при желании на нем можно было развить скорость до… Правда, никто не собирался этого делать, потому что «уазик» – это вездеход, а не гоночный болид. И на своих жестких рессорах он на уклонах начинает так скакать, что удержать его на дороге бывает невероятно сложно. Не зря их зовут в народе «козликами».

Сейчас Паше пришлось менять пробитое колесо, с этим ничего не поделаешь, и даже на проселках в тайге можно поймать штырь или гвоздь. Теперь придется ехать и искать шиномонтаж, чтобы не остаться без запаски в непроходимых местах. А ездить им придется еще много. Первое, с чем столкнулась пара оперативников, обследуя местность, где предстояло проезжать президенту, это известие об исчезновении мотоциклиста-путешественника. Последний раз он выходил на связь из этих мест, а потом как в воду канул. И теперь придется заниматься еще и этим фактом, потому что неизвестно, что за ним стоит, а оставлять за спиной огромный район с такими криминальными характеристиками нельзя, если ты взялся охранять такое значимое лицо, на которое, кстати, возможно покушение. Значит, нужно разобраться, установить причины произошедшего, сделать выводы, удостовериться, что это не имеет отношения к их охранной миссии, что это не часть чего-то опасного для «объекта».

– Так что ты не понимаешь? – спросил Паша, усаживаясь на водительское сиденье.

– Всего не понимаю, – снова проворчал напарник. – Знать эти места по рассказам друзей и все-таки поехать одному, знать, что тут опасно, и так рисковать? Смысл, Паша, какой смысл?

– Ты прагматик, Серый, – пожал Паша плечами, – тебе не понять, что такое путешествие, что такое ехать и ехать в незнакомую даль, что такое оседлать мотоцикл и отправиться на нем путешествовать. И не какой-то там мощный и сверхскоростной байк, а вот такую простую «Ямаху», обыкновенный скутер. И ехать неторопливо, любуясь природой, вдыхая воздух природы, наслаждаясь, ночуя в палатке, снимая на камеру все дивные места, которые повстречаются на пути. Для этого, Серый, надо быть романтиком! А они все романтики – эти поклонники мотоциклов. Это не сообщество любителей – это именно поклонники, адепты собственной религии, это целая культура внутри национальной, а скорее межнациональной культуры.

– Это называется субкультура, – без всякого энтузиазма вставил Коневский.

– Да, и с этим надо считаться и уважать их носителей.

– Я и не возражаю против увлечений, пусть они и охватывают очень большие массы народа. Я против беспечности, Паша. Против бессмысленного риска. Ты посмотри, что теперь творится! Его друзья и единомышленники всех на уши поставили, сюда уже едут группы волонтеров, чтобы начать поиски своими силами. Потому что местная полиция, видимо, не чешется.

– И все-таки я не понимаю, Серый, что нас в этом деле должно волновать. Как-то ты пространно объяснил.

– Чего же непонятного? А если это не просто проявление бандитизма? Если этот парень стал свидетелем того, чего видеть никому было нельзя. Например, подготовки к покушению на президента? Может, он ехал, а они фугас маскировали на трассе. Не думал об этом? Нас с тобой, дружок, все должно волновать, что выходит за рамки обыденности! А еще больше то, что ничего за эти рамки не выходит.

– Слишком хорошо тоже не хорошо? – рассмеялся Паша, заводя мотор «уазика». – Ладно, поехали искать шиномонтаж. Их тут кот наплакал, тут вообще ничего нет, хоть караул кричи. Важная трасса, а инфраструктуры никакой.

Рев моторов минут через тридцать возвестил о том, что где-то рядом кипит жизнь, работает техника. Паша вывернул руль, выскочил из глубокой колеи на лесной дороге и повел машину по правому краю, почти задевая придорожные кусты. Здесь было посуше и «уазик» не кидало из стороны в сторону.

Коневский, умудрившийся прикусить язык во время этой дикой тряски, держался за поручень перед собой двумя руками и тихо матерился. Однако попыток забрать руль у Паши Алексеева не делал: понимал, что Паша таежный житель, Паша тайгу знает с детства и лучше него машину тут никто не проведет.

Как-то неожиданно деревья расступились широким коридором, обнажив огромную лужу с изрытыми большими колесами берегами. И в этой луже, как океанский лайнер, красовалась большая синяя фура. Точнее, она не красовалась, степенно переваливаясь на волнах, а дергалась, рычала, дымила соляркой и вообще создавала вокруг себя столько шума, как будто тут располагался большой автопарк.

– Повезло парню, – прокомментировал Паша, забирая правее, чтобы объехать забуксовавшего дальнобойщика по траве. – Мозгов нет – считай, калека.

– Ну-ка, причаливай! – вдруг заинтересовался Коневский, перейдя, видимо, тоже из-за родственных ассоциаций, на морскую тематику.

– Чего, помочь хочешь? – вяло поинтересовался Паша, глядя с сомнением на большую и глубокую лужу. – У нас день пропадет, если тут задержимся.

– Эх ты! Выпускник ускоренных курсов! – похлопал Коневский его по плечу. – Кто общительнее всех на свете? Шофера! Тем более дальнобойщики. Но при каких условиях? Ясно, что с незнакомыми они болтать лишнего не будут. А вот с теми, кто из беды выручил, они, дорогой мой, наизнанку вывернутся. Учись, салага!

Коневский выскочил из «уазика» и побежал к застрявшему «КамАЗу». Остановившись перед лужей, он присел, заглянул под колеса машины, потом суетливо прошелся вдоль берега, что-то прикидывая. По всему было видно, что он готов помочь. Наверняка он демонстрировал это желание перед водителем «КамАЗа» и его напарником. Получалось убедительно.

«КамАЗ» перестал реветь и дергаться. Двигатель замолчал, прошипев несколько невнятных слов пневматикой и гидравликой. Потом распахнулась дверца кабины, из нее показался крупный мужчина с мясистым носом и обширной лысиной между атоллом седых непослушных волос.

– Слышь, земляк, – хрипло прокричал водитель. – Тут трактор найти есть где? Вроде где-то дорогу делали!

– Хрен ты чего сейчас найдешь, – зычно крикнул Коневский и махнул рукой. – Там уже все на автобусе уехали. До утра тебе куковать!

Открылась вторая дверь, и на подножку выбрался напарник камазиста – щуплый мужичок в комбинезоне и черной засаленной бейсболке. Он осмотрел лужу, прикинул что-то в голове и стал тихо ругаться.

– У вас трос есть? – поинтересовался Коневский.

– Ты че? – удивился лысый. – Твоей таратайкой мои восемь тонн? Из болота бегемота?

– Идея есть, – спокойно ответил Коневский. – Сапоги есть? Выплывай на берег, обсудим.

Паша заинтересовался. Он решил, что будет странным, если он останется сидеть в машине. Неторопливо он вылез на подножку и спрыгнул на мокрую траву. Идей в его голове не было, и что придумал Серый Коневский, оставалось только гадать. Он подошел к группе, когда они обсуждали предложение.

– Это дело испытанное, – спокойно рассказывал Коневский. – Я три года назад участвовал в пробеге через Алтай, так мы там один раз так сели… Короче! Закрепляем трос на ведущем колесе, вытягиваем вон до того дерева и там закрепляем жестко. Ты начинаешь потихоньку газовать, колесо в грязи буксует, но крутится. Трос наматывается, как в лебедке. Вот ты сам себя и вытащишь. Самое неприятное в этом деле – это потом лазить на четвереньках возле грязного колеса и трос выпутывать.

– Ёшкин кот! – почесал обширную лысину камазист. – А ведь дело! Хреново, что троса у нас… Сколько, Михалыч? Ты как-то перемерял…

– Шесть, – вяло отозвался напарник. – И запасной, старый наш – четыре. А тут метров двадцать надо!

– А вот это мы с дорожниками сейчас порешаем! – подмигнул Коневский и хлопнул Пашу по плечу, подталкивая к «уазику». – Сейчас сгоняем. Там сторожа по-любому есть возле техники. Уболтаем!

– Слышь, земляк! – щуплый камазист прошлепал в сапогах к машине, порылся, перегнувшись через сиденье, а потом спрыгнул в воду, держа в руках две бутылки водки. – На, подмажь мужиков. Так вернее!

Через два часа многострадальный «КамАЗ» стоял на сухом твердом грунте, а с его боков и днища контейнера стекала грязная вода и отваливались комки грязи. Поняв намек Коневского, Паша развел костер на опушке возле двух старых пней. Камазисты выволокли складной столик и два легких складных стульчика. Переодевшись в сухое и чистое, они оказались приличными и очень разговорчивыми дядьками. А уж когда Коневский вернул обе бутылки водки, которые сторожа на трассе у него не взяли, то разговор пошел совсем душевно.

Лысый оказался дядей Васей, щуплый назвался попросту Михалычем, и оба они были из небольшого поселка под Хабаровском. Но эти места знали хорошо, потому что уже больше десяти лет крутили баранку и по этой трассе, и по многим другим в Восточной Сибири, в Приморье, на Дальнем Востоке. И даже несколько раз мотались на Урал.

– Всякого повидали, – сплевывая сквозь зубы и показывая многочисленные наколки на руках, рассказывал Михалыч. – Довелось мне отсидеть за… короче, за аварию… с последствиями. И там, – Михалыч кивнул куда-то за спину, – народец непростой. Но там имеются понятия, и по этим понятиям народец пытается жить. Бывало всякое, но такого, чтобы…

Михалыч закурил «Приму», сплюнул снова, потом снял с языка табачные крошки и стал смотреть в огонь.

– Да, было одно дельце, – подтвердил дядя Вася, покосившись на напарника. – Это ему вспоминать неприятно. Его чуть снова не замели тогда. Судимый, сразу подозрения! А дело было такое: напали на нас, когда мы ночью остановились поспать. Туман был сильный, такой, что в двух шагах ничего не видно. И стояло нас три фуры на опушке.

А дальше был рассказ, как ночью в дверку постучали, как Михалыч решил, что это водилы с другой фуры, и открыл дверь. Как его схватили за воротник и вышвырнули из машины. Дядя Вася спал на заднем спальном месте и не сразу понял, что произошло. А когда понял, то стал драться. Он хоть и невысок ростом, но был силен. Сказывалась служба в молодости в морфлоте.

И пока с ним дрались трое бандитов, пока они пытались выволочь его из кабины, то совсем забыли про щупленького мужичка, которого выкинули на землю первым. А Михалыч, очухавшись после сна и падения о землю, первым делом осмотрелся и кинулся к другим машинам. За помощью. А там…

– Одна-то под утро, видать, ушла, – вставил Михалыч. – Как холодком туман прибило, так и ушла. Видать, сроки их поджимали. А вторая стояла. Я как увидел, что дверь с водительской стороны открыта, так и понял, что беда. Один головой свесился на противоположную сторону, и только нога у него подергивалась. Нехорошо подергивалась. Я сразу понял, что у живых так не бывает. А напарник его как лежал сзади, так и остался. Только глаза стеклянные в потолок уставил. И столько в них боли было, в этих мертвых глазах… Я сразу семью вспомнил, сразу подумал, а как мои узнают, что я вот такой же холодный лежу в тайге. И до того меня злобой страшной заполнило, что…

Двоих Михалыч убил голыми руками. Точнее, одного он убил, запрыгнув ему на спину и крутанув голову как умел. Не сразу получилось, противно захрустело, но обмяк один бандит. А второй все понял и кинулся на Михалыча из кабины. И получилось так, что они, схватившись, так и рухнули вниз вместе. Михалыч-то плечом ударился, вывих получил. А бандит головой. Говорят, что перелом основания черепа.

А третьего дядя Вася скрутил. Потом, когда уже вовсю следствие шло, когда Михалыча как подозреваемого уже арестовали, опер один, молодой такой, порядочный, сказал:

– Эх, мужики! Лучше бы вы и третьего кончили там в лесу. Проще вывернуться бы вам было.

Разговор был о том, что оставшийся в живых бандит был самым молоденьким, бывшим студентом. И повернул он со своим адвокатом так, что это Михалыч с дядей Васей убили других камазистов, а еще хотели несчастных заблудившихся путников убить и ограбить. А «путники» всего лишь просились погреться в кабину.

– Обошлось? – спросил Коневский.

– Не знаю уж, каким чудом, – тихо ответил Михалыч. – Ну, наша братва, конечно, в дело ввязалась. Петиции писали в прокуратуру. Даже пикет перед зданием местной полиции устраивали. Может, это помогло. А может, доказательства какие нашлись на этих упырей.

– Такие вот тут места, ребятки, – заключил дядя Вася. – У нас ведь как в стране. Если порядок, если все ровно и гладко, тогда и на дорогах порядок. А как только кризис какой экономический или контроля нет, так сразу всякое дерьмо повылазит из углов. Тут ведь никто не работает. Полиция, прокуратуры всякие – эти не работают, но зарплату получают. А народец местный? Работать негде, а кто и работает, то у тех зарплаты маленькие. И первым делом на дорогу с кистенем. Или свистнуть чего, что плохо лежит. Провода вон со столбов тащат, железо с баз. Так вот.