Текст книги "Дьявольский остров"

Автор книги: Максим Шахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Все, Броненосец, хорош, – сказал он, вытирая пот со лба, – теперь ты поработай, а я прогуляюсь по этому корыту.

– Ну ладно, – Бронислав пожалел своего молодого товарища, – давай.

– А потом я, – пробасил Капитонов.

Первым делом Данила отправился на камбуз, но, кроме чистых кастрюль, тарелок, пустых бутылок, банок, ничего путного не обнаружил. Чистота в этом хозяйственном помещении резала глаз. Продуктов тоже не наблюдалось. Скорей всего, их на судно еще не доставили, а старый запас закончился. В углу стояла бочка с рыбьим жиром. Кривошапкин открыл ее и тут же закрыл, чтобы не усиливать и так невыветривающийся запах рыбы во всех помещениях судна.

Заглянув под шкафы, Данила заметил рассыпанную крупу подозрительно красного цвета. «Ясно, крыс травили», – догадался Данила. Затем он спустился в кубрик. Но и там было хоть шаром покати. Однако на стенке он заметил одну очень, как ему показалось, нужную вещь.

Никанор уже запыхался и колотил лед, тяжело поднимая лом, а вот Бронислав был даже рад физической нагрузке.

– Ничего, размять мышцы и кости всегда полезно, – весело подбадривал он товарища. – Все равно, пока не очистим этот борт, нас не покормят.

– Да, но учтите, после обеда я пойду на экскурсию, а вы будете стахановцами, – тяжело дыша, проговорил Никанор.

Мерные удары ломами эхом разносились по живописной бухте. Морские птицы, которых этот резкий звук вначале сильно испугал, уже привыкли и весело кружили над очищенной ото льда водной гладью.

Бронислав то и дело вглядывался в ясную даль, старался запомнить фарватер, по которому следовал ледокольчик. «Зигзагов больших выписывать не придется», – убедился он.

К Брониславу и Никанору подошел Данила – он весь просто сиял от радости.

– Ну что там у тебя, давай выкладывай, – заметил его самодовольную физиономию краснофлотец.

– Тебе подарок. Ну и моя посильная помощь в подготовке к побегу.

– Показывай.

Данила похлопал по оттопыренному карману штанов, а затем достал из него довольно объемный, величиной с блюдце, компас.

– Это что? – поднял брови Бронислав.

– Как что? – не понял вопроса Данила. – Компас.

– Не компас, а компас, – сказал красный командир. – Где ты его взял?

– Как где? На корабле…

– Запомни, сухопутный хорек, корабль – средство передвижения по воде с различными военными целями, а эта калоша – судно. Понял?

– Понял, – буркнул Данила, – он в каюте на стенке висел. Я его скрутил – ведь мы в море поплывем.

– Не поплывем, а пойдем… Но на чем? Не на шлюпке же… А на вот таком судне.

– Вот нам и пригодится компас.

– Да компас есть на каждом судне. На нактоузе. А этот закрути на то место, где он был. А то рыбаки будут проверять все после нас – будет шум. А он нам не нужен…

– А если нам придется потом на шлюпке идти… всякое бывает, – не сдавался Данила.

– Если на шлюпке, то я сам сделаю компас.

– Ты, да ну, из чего? – вмешался в разговор Никанор.

– Из чего? – улыбнулся Бронислав. – Сапог ты драный… Да мне и делать не надо, только взять его. Вот он, смотри.

Из воротника своего бушлата Бронислав вытащил иголку с намотанной на нее ниткой.

– Вот это мой компас.

– Это компас? – удивились Никанор и Данила.

– Да…

– Дай посмотрю, – попросил Данила, чувствуя какой-то подвох.

– Смотри, если хочешь, – протянул иголку Вернидуб.

Кривошапкин повертел ее в руках, ничего необычного не заметил.

– Осторожно, смотри не уколись, – поддел его Бронислав.

– Ну, допустим – простая игла.

– Сейчас я вам покажу морское чудо. У каждого хорошего моряка есть компас в голове, – таинственно заговорил краснофлотец. – И сейчас я силой мысли эту иголку заставлю одним концом показывать на север, а другим – на юг. Это тяжело, конечно, но я постараюсь.

Бронислав взял иголку, начал делать руками магические пассы, затем приложил иглу к своей голове и в некоем исступлении замотал ею, при этом игла терлась о его волосы. Красный капитан так мотал головой около минуты. А затем быстро накинул на иглу петлю нитки, затянул точно на середине, иголка повисла в воздухе. Выпучив глаза, Бронислав начал шептать:

– Силы моря, идите за мной,

Покиньте землю, покиньте круг,

Предстаньте сейчас одной чертой,

Кажите мне север, кажите юг,

Кажите мне север, кажите юг…

Последнюю фразу он повторял до тех пор, пока игла не застыла. К изумлению Данилы и Никанора, ее острие показывало на север, а ушко – на юг, что совпадало с по казаниями компаса, принесенного Кривошапкиным.

– Ух ты, – непроизвольно вырвалось у молодого лейтенанта.

– Дай-ка я погляжу, что это за волшебная такая игла, – теперь попросил Никанор.

– Да пожалуйста, смотри, – Бронислав снял с петли иголку, отдал саперу. Тот внимательно осмотрел ее, чуть ли не понюхал.

– Видать, она сама была до этого намагниченная, как стрелка компаса, – сказал Капитонов. – Ну-ка, а с моей иголкой сделаешь то же самое? – хитро прищурился он.

– Давай, – согласился Бронислав.

Никанор вытащил из воротника своей шинели черную иглу. Она была немного длиннее, чем игла краснофлотца. Тот взял ее и снова ввел себя в транс. К полному удивлению Данилы и Никанора, эта игла тоже показывала, где север, а где юг, правда, ушком – на север, а острием – на юг.

Швед-рыбак увидел через окно лачуги, что русские перестали работать, высунулся из-за двери и крикнул:

– Ней арбейтар. Ней атер!

– Кто не работает, тот не ест, – перевел Бронислав, знавший по нескольку слов с разных языков. – Сейчас постучим, а ты завинти компас на место, а то вместо воли попадем в карцер.

Красноармейцы дружно взялись за работу.

Когда один борт сейнера был полностью очищен ото льда, швед вышел на улицу и замахал рукой – мол, теперь пора на обед.

На стол перед военнопленными розовощекая толстая шведка поставила тарелки с чечевичной похлебкой, заправленной говядиной. Ни Никанор, ни Данила не знали, что это за мелкая коричневая фасоль. Бронислав объяснил. Всем еда понравилась – еще бы, по сравнению с постной похлебкой в бараках.

Шведка с удовольствием наблюдала, как красноармейцы уплетают – значит, хорошо работают. А швед-рыбак достал бутылку с мутной жидкостью, поставил на стол, но открывать не торопился. Продемонстрировал и спрятал обратно в тумбу стола.

– Ду блёте упп ефте арбете, – сказал он и показал жестами, что, мол, помашете ломом, а потом сделал пальцами кольца, поднес ко рту, словно выпил, и состроил довольное лицо. – Ошень корошо, да, да, – засмеялся он.

После обеда работа не очень спорилась. Данила вообще поднимал лом с трудом. А Никанор после нескольких взмахов и вовсе сбежал в машинное отделение.

– Мне тоже туда надо, – сказал Бронислав, – я хочу осмотреть машину.

– После меня… – Никанор расстегнул форму и показал спрятанную на теле резиновую грелку. – Нам солярка нужна позарез. Тссс, – приложил он палец к губам. – Я готовлю фейерверк.

– Только осторожно, чтобы солярой от тебя не воняло, – сказал краснофлотец.

Никанор был человеком аккуратным, поэтому быстро нашел топливный провод, набрал полную грелку солярки, стараясь не пролить ни капли.

Когда солнце уже клонилось к закату, машинное отделение осмотрел Бронислав. Двигатель был чистенький, как будто только что с завода. Затем он нашел баки – солярка была зимняя, плескалась, ведь все-таки Финляндия – край северный и здесь знали, как обращаться с дизельным топливом. В общем, этот сейнер «Альбатрос» годился для их плана.

После работы, как и обещал, швед-рыбак, которого звали Маркус, пригласил красноармейцев на рюмку самогонки. Закуской послужили соленые огурцы, ржаной хлеб и соленая килька. Шведки не было, и рыбак сам с удовольствием приложился к стакану. В теплой лачуге охмелевший Кривошапкин попросил Бронислава показать фокус с превращением иголки в компас.

Маркус посмеялся, потом налил в миску густую самогонку, поднял с пола кусочек проволоки и, к изумлению Данилы, потер ее о его шинель, затем положил в миску с самогонкой пробку, на нее – проволоку. Плавающая пробка медленно закружилась и скоро остановилась – концы проволоки также правильно указывали на север и на юг.

– Молодец, – засмеялся Бронислав.

– Молодэц, – повторил Маркус.

И они пожали друг другу руки.

– Так что это? – спросили Данила и Никанор.

– Это специальная морская самогонка, – пошутил Бронислав.

Маркус достал пробку с проволокой, разлил из миски жидкость в стаканы.

– За электромагнетизм! – поднял тост Бронислав.

Выпили, крякнули, потому как самогон был градусов под семьдесят, и закусили.

– Натертыми о шерсть иголками, а значит наэлектризованными, мы так улавливаем магнитное поле Земли. Правда, надо знать, что магнитный полюс и северный не совпадают. Но это поправимо…

Поздно вечером всю троицу Маркус на санях отвез в лагерь. Там Бронислав «отчитался» Альберту Валерьяновичу, что в бухте стоят готовые для побега «сейнеры», и Капитонов сообщил, что у него тоже все готово. Кривошапкин продемонстрировал подельникам гайки, болты, куски стальной проволоки, которые умудрился стащить на сейнере и пронести в лагерь.

– Молодец, – похвалил его краснофлотец.

– А мне, Альберт Валерьянович, резиновый жгут обещали принести.

– Завтра он будет у тебя. Зачем он тебе?

– Он нужен мне и Брониславу… Все ради нашего дела.

За стенами барака выл ветер. На море погода переменилась, и на Аландские острова налетела снежная туча.

9

Снегопад длился всю ночь. А после завтрака резко прекратился. Снова выглянуло солнце. Все дороги в лагере, да и на острове были занесены. Поэтому островное начальство обратилось к коменданту, чтобы он направил военнопленных на расчистку.

Четверка друзей составила отдельный отряд, старшим лично сам комендант назначил Альберта Валерьяновича. Им выпало очистить от завалов самый дальний участок дороги от замка по направлению к поселку. Это говорило об особом доверии, которое испытывал комендант к военфельдшеру. Их место работы, как определил Кривошапкин, даже выходило за дальность выстрела пулемета со сторожевой вышки.

А их соседями была группа военнопленных под надзором старосты, от которого, конечно же, не ускользнули приятельские отношения коменданта и Шпильковского. Ведь самому Пудовкину и его красноармейцам приходилось разгребать сугробы под нацеленным им в спину стволом пулемета. С высоты крайней вышки их черные фигуры были отлично видны, словно муравьи, копошившиеся на россыпи сахарного песка.

– Эх, рвануть бы сейчас, – проговорил Кривошапкин на одном из перекуров. – Мы далеко, к бухте даже ближе, чем к лагерю.

– Только запасы наши там, – вздохнул Капитонов.

– Днем уйти невозможно. Догнали бы, – успокоил пылкость товарищей Альберт Валерьянович.

– Уходить будем ночью, по моей команде, – сказал Бронислав. – Я уже детально изучил расписание смены караулов. А этот снег означает, что атмосферное давление упало, несколько дней будет оттепель, лед подтает, станет тоньше, поэтому можем уходить. И если придется сворачивать с дорожек, которые проделал ледокол, то пойдем напролом – сейнеры крепкие. Ну, еще на море должен лечь туман. Это тоже нам на руку.

– Туман? – забеспокоился Никанор. – Так на скалы напоремся.

– А это уже нам обеспечит Альберт Валерьянович, вернее, его память.

– Да-да, я смогу представить карту, – уверил Шпильковский.

– И не дрейфь, я смогу вывести эту консервную банку для килек в открытое море. А там прикинемся бедными моряками и пойдем в Эстонию. Там стоят наши.

– А не проще было бы пройти в Швецию, это ведь ближе, – резонно предложил Альберт Валерьянович, – а в Стокгольме как раз обратимся в советское посольство.

– Там посмотрим, – отрезал краснофлотец, – значит, так, мой план побега таков.

Бронислав начал прутиком на снегу рисовать схему лагеря, расположение вышек, прожекторов, план замка и подходящих к нему дорог. Все склонились над рисунком и слушали, что говорит красный капитан.

Первым обернулся Кривошапкин, он услышал скрип снега за спиной. К четверке заговорщиков подошел Пудовкин.

Данила кашлянул, и Бронислав ногой стер все то, что только что нарисовал.

– Э, мужики… Мои уже все папиросы спалили, попросили меня, чтобы я у вас одолжил.

– Папиросы? – с недоверием посмотрел на старосту Бронислав.

– А чего это мы должны их своим куревом снабжать? – возмутился Капитонов.

– Я же сказал – в долг просят, – скривился Пудовкин.

Никанор глянул старосте за спину – восемь крепких мужиков, среди которых он узнал Кондратия, застыли, держась за черенки лопат, и исподлобья смотрели на них.

– Мои говорят, что вы только лясы точите и ни хрена не делаете. Придет начальство и погонит моих вам на помощь… И с обедом можем пролететь. А кому хочется за других вкалывать?

– Пускай твой Кондратий за собой следит, сколько он сделал, – сказал Данила.

И он хотел было уже показать фигуру мужикам с лопатами, но Альберт Валерьянович вовремя перехватил его руку.

– Не будем раздувать конфликт, – как можно более спокойным тоном произнес военфельдшер. – Никанор, дай им папирос.

– Каждому и мне… Девять, – сосчитал Пудовкин.

– Дай девять сигарет, – сказал Альберт Валерьянович Капитонову.

Тот нехотя отсчитал папиросы и отдал Пудовкину.

– Правильно, Альбертушка, не надо раздувать конфликт, – противно ухмыльнулся староста и пошел назад к своим.

– Сука, – сквозь зубы проговорил Бронислав.

– Я чувствую, что Пудило спелся с Кондрашкиной кодлой, – Данила посмотрел вслед старосте и окинул взглядом стоящих поодаль мужиков с лопатами.

– И еще хуже, – задумался краснофлотец.

– Слышь, по одному не ходим, – сказал Капитонов, – и вы, Альберт Валерьянович, тоже. Будьте осторожны.

– Они меня не тронут, – ответил Шпильковский.

– Носите заточки и держите их, когда спите, под головой, – посоветовал Бронислав. – Нам надо еще день-два. А там пускай они друг друга хоть сожрут. Ладно, за работу…

Все взялись за деревянные лопаты. Работали молча, зло…

Только один раз Бронислав спросил у Никанора то, что хотел спросить, когда рисовал схему, – все ли припасы на месте и готов ли «фейерверк».

Тот утвердительно кивнул в ответ.

10

С самого утра зарядил дождь. Его тяжелые капли смывали снег с домов, дорог, стучали, словно свинцовая картечь, по крыше барака. Никто из островитян в такую погоду не отваживался отправиться к лагерю, чтобы заказать себе работников.

Военнопленные сидели на нарах, кучковались по дружеским компаниям, травили байки, штопали одежду.

Альберт Валерьянович тоже был в бараке, он читал медицинскую книгу на немецком языке, которую ему принес старик-ветеринар.

Бронислав и Никанор отошли в сторону и о чем-то шепотом переговаривались. Данила лежал на своих нарах, смотрел в потолок – откровенно скучал.

– Ну, и что там пишут? – спросил он у Шпильковского.

– Что? – оторвался от книги Альберт Валерьянович.

– Есть интересное в вашей книге?

– Ах, да-да, конечно. Вот, например, о дизентерии. Существует амёбная дизентерия, а бывает и бактериальная.

– Это что, понос?

– Ну, вроде того.

– И охота же людям в таком разбираться, – Данила поднялся с нар, – пойду-ка я лучше в картишки сыграю.

– Бронислав предупреждал, чтобы мы держались все вместе, – забеспокоился Альберт Валерьянович.

– Да что будет? Все здесь, на виду, в одном бараке. Вы же с Брониславом меня в обиду не дадите.

Не дождавшись ответа от военфельдшера, он отправился к «буржуйке». Военнопленные резались в самодельные карты, кости, а также играли в сделанные из хлеба шашки, шахматы и даже домино.

– Ну, что, примете? – Данила заметил трех красноармейцев, которые уже подбили очки.

– Ну, давай, – согласились они. – На сигареты. Десять очков – сигарета.

– Не-а… Пять очков сигарета, – ужесточил правила Данила.

– Идет, – загорелись игроки.

На газете «Друг пленного» один из военнопленных огрызком карандаша нарисовал таблицу. Игра началась.

Даниле в кости везло. А в покерные кости – тем более. Он спокойно заканчивал «школу» – без проблем с трех раз выкидывал «тройки». Да и с первого раза ему выпадали многоочковые комбинации.

В азарте игры Кривошапкин не заметил, как к ним подошли Кондратий и Митроха. Они некоторое время вроде бы увлеченно наблюдали за игрой.

Была очередь Данилы. Он взял все пять кубиков и бросил на пол. На четырех выпало «пять», а последний кубик укатился под ноги Митрохи и остановился тоже на «пяти». Правда, всего лишь на секунду, потому как Митроха его легонько толкнул носком сапога. Кубик крутнулся еще раз и остановился с «единицей» на верхней грани.

– Покер! Там была пятерка! – воскликнул Данила.

– Нет. Там единица, – загалдели его партнеры по игре.

– Ты ногой подтолкнул кость, – Данила вскочил во весь рост перед Митрохой.

– Я ничего не толкал, – усмехнулся тот одним уголком рта.

– Там было «пять»! – не унимался Кривошапкин.

– Ты охренел, шкет, – Митроха толкнул его на Кондратия. Кондратий тут же с силой отбросил Кривошапкина на ближайшие нары.

Данила ударился головой о стояк, но не сильно, и только развернулся, как тут же получил кулаком в глаз от Митрохина. Кривошапкин упал на играющих в домино. И это его выручило. Вскакивая со своих мест, они поставили его на ноги, иначе молодой лейтенант лежал бы на полу.

Таким образом, у Кривошапкина появилось несколько секунд, чтобы принять стойку – разведчиков учили приемам. Он ступил навстречу Митрохе, схватил того за рукава, а затем провел классическую переднюю подножку – притянул его к себе, при этом резко развернулся, выставив под него ногу, и перебросил через себя. Данила не стал подстраховывать падение противника, как это делается во время соревнований, и Митроха с глухим стоном грохнулся о пол.

Теперь разведчик развернулся к Кондратию. Тот размашисто «заработал» кулаками, чтобы не подпустить Данилу к себе и по возможности провести удар в грудь или живот. Рядом с Кондратием встали с поднятыми кулаками еще трое его дружков.

Данила хорошо понимал, что силы неравны, поэтому он начал пятиться к «буржуйке» и вдруг резко подскочил к ней, выхватил раскаленную докрасна кочергу и начал махать ею перед четырьмя наступающими мужиками.

– Назад, а то всех порешу! – срывая голос, закричал Кривошапкин.

– Эй! Успокойтесь вы! – К Кривошапкину подбежал запыхавшийся староста, обхватил за плечи. – И вы отошли отсюда! Слышь, Кондратий? Или повторить?

– Мы, сука, с тобой еще посчитаемся, – прохрипел тот Даниле, весь багровый от ярости, – и своему мазутчику передай, что это и его касается.

– И Капитоше, – проговорил один из дружков Кондратия.

В это время входная дверь открылась, и в барак быстрым шагом вошли четверо охранников во главе с рыжебородым Йоханнесом. С ними рядом семенил Стайнкукер, который боязливо озирался по сторонам и жался к вооруженным «финским шведам».

Не обращая внимания на военнопленных, процессия прямиком направилась к нарам Шпильковского – рыжебородый прекрасно помнил, где они находились.

Альберт Валерьянович оторвался от книги. Лицо Йоханнеса было перекошено от злости. Он вырвал из рук военфельдшера книгу, бросил ее на соседние нары и что-то выкрикнул.

– Встаньте! – перевел Стайнкукер.

Шпильковский повиновался.

Один из охранников оттолкнул его дальше от нар. Другие принялись переворачивать матрас, заглядывать под деревянную кровать.

Вскоре в руках одного из охранников оказался финский китель, а у другого – штаны. Остальные охранники устроили шмон на соседних нарах – как раз на тех, где спали Данила, Бронислав и Никанор.

Рыжебородый взял финский китель, сжал его в кулаке левой руки, поднес к лицу фельдшера и снова заорал.

– Что это, – переводил Стайнкукер, – подготовка к побегу?

– Нет… – закачал головой Альберт Валерьянович.

– Нэт, – повторил это слово Йоханнес и свободной рукой влепил звонкую пощечину Шпильковскому.

Все находившиеся поблизости военнопленные обернулись.

– А что это? – говорил перепуганный Стайнкукер.

Своим видом он хотел показать, что он здесь только в качестве переводчика и никакого отношения к происходящему не имеет, мол, он вообще не в курсе, как начальство лагеря узнало обо всем этом.

Йоханнес что-то приказал, и Альберта Валерьяновича силой потащили из барака, не дав даже накинуть шинель и шапку.

Через несколько минут Альберт Валерьянович стоял перед комендантом лагеря в его кабинете. Йоханнес тряс перед собой конфискованной формой. Леннарт Хольмквист с очень озабоченным видом что-то проговорил.

– Комендант ждет ваших разъяснений, – сказал Стайнкукер.

– А какие могут быть разъяснения? – спокойным тоном произнес Альберт Валерьянович.

Он не утратил самообладания, даже когда разъяренный Йоханнес ударил его по щеке.

– Я принес эту форму в барак, чтобы починить. Посмотрите, вот здесь и здесь, – показал Альберт Валерьянович, – надо бы заштопать. Я хотел попросить, конечно, за дополнительный паек, чтобы кто-нибудь из красноармейцев это сделал…

Стайнкукер старательно все перевел. Лицо коменданта стало более приветливым.

– И попрошу впредь, – Шпильковский обратился к коменданту, – избавить меня от такого обращения… Или вообще, если это возможно, от общества этого человека, – глазами военфельдшер показал на рыжебородого.

Комендант только теперь обратил внимание на красную щеку Альберта Валерьяновича. Зная вспыльчивый характер Йоханнеса, он моментально все понял и что-то резкое произнес в адрес рыжебородого.

Тот, потупив глаза, буркнул в свое оправдание пару слов себе под нос.

– Йоханнес просит его извинить, – перевел Стайнкукер.

– Теперь я могу быть свободен? – вместо ответа спросил Шпильковский.

– Да-да, – ответил комендант. – И китель забирай. Как только починишь, или ваш мастер починит, мне лично покажешь, как его исправили. Возможно, в этом получится экономия.

Стайнкукер пересказал последние слова коменданта.

Тот кивнул двум охранникам, и они провели Альберта Валерьяновича назад в барак.

11

То, что произошло с военфельдшером, вызвало среди красноармейцев, по меньшей мере, недоумение и пересуды.

– Заворовался Валерьянка.

– Да, тут вора за версту видно, потому что вор вора не покрывает. Остров… Кто что украдет – даже если он начальство, – сразу же видать, – рассуждал сухонький человечек с блестящей лысиной.

– Интеллигент…

– Валерьянка хоть у басурманов украл, а у нас тоже крысы завелись, – сказал мужик, заросший щетиной по самые глаза, – поймаю, руки вырву!

– Ага, у Тимофея банку варенья увели, которую ему хозяин за работу дал, вот он и рассерчал, – выкрикнул кто-то из толпы.

Все заржали, потому что Тимофей с виду был похож на медведя, такой же криволапый, да и кличка у него была соответствующая – Топтыга.

Внимание лагерных давно уже переключилось с Данилы и Кондратия с его дружками на этот необычный для лагерной жизни случай со Шпильковским. Кривошапкин отбросил к «буржуйке» остывшую кочергу, отступил в глубь барака. К нему подошли Бронислав и Никанор.

– Пойдем выйдем… Поговорить надо…

Троица отправилась в дальний угол барака, где за плотными дверями была уборная. Место не из приятных, зато без особой надобности заходить сюда охотников не было.

– Ну что, семафор, рассказывай, что произошло? – шепотом спросил Капитонов, посмотрев на заплывший глаз Данилы.

– Я только отошел в кости перекинуться. Подкатили Митроха с Кондратием.

– Хорошо, что еще твои кости не переломали, – проворчал Бронислав, – говорил же, пока держаться вместе. Ладно, считай, легко отделался.

– Это они легко отделались. Повезло, что я никого не поджарил.

– Дурак ты, а потом в карцере сидел бы…

– Ладно уж… Вот что с Валерьянкой стало? – перевел тему разговора Капитонов. – Неужто на самом деле что-то ценное украл?

– Альберт? Украл? – покачал головой Бронислав. – Кто-то за нами следит и доносит. И доносит не самому коменданту, а вот этому – его заместителю. Этот рыжебородый сладенько улыбается коменданту, а сам готов яду ему в чай плеснуть.

– Мне тоже он не нравится. Змеюка. Я чувствую, как он русских просто всеми фибрами ненавидит, – с чувством высказался Капитонов.

– Мне Тимофей рассказывал, что он видел, как Йоханнес бросил в лицо Макарию форму – мол, плохо постирано. А форма была вся в краске, в машинном масле – отстирать можно только в чистом бензине, а не руками. А бензина-то нету… А потом охранники Макарию бак с грязной водой, со щелочью, на голову вылили, чуть глаз не лишили, сволочи поганые.

– Сука он, – согласился Бронислав… – Мне еще этот комиссар не нравится. Если «шведо-финны» чего не поймут, то у этого глаз, как у коршуна. Он же все видит, все разумеет. Сколько душ в нашей армии погубил!

– Да, этого бы гада под наш трибунал отдать, – протянул Капитонов.

– Под нашу «тройку», – мрачно пошутил красный капитан… – Только времени у нас нет, надо уходить. В ближайшие дни… А лучше всего – уже завтра.

– Куда уходить без Валерьянки.

– Черт!

– Я думаю так, – предложил Данила, – если с Валерьянкой что-нибудь сделают, даже если в карцер посадят, нам надо привести приговор этому комиссару в исполнение. А то я дам деру, а на душе кошки скрести будут, что эта падла тут живет и смердит.

– Я «за», – согласился Капитонов. – А еще бы и рыжебородого к чертям отправить. За Макария. Парень безобидный.

– Я тоже «за»… Но это к нашему основному плану отношения не имеет… И вот я еще что думаю, Стайнкукер и рыжебородый всегда там, – Бронислав показал на стены барака, – с той стороны, а за нами следит тот, кто здесь…

– Да перестань ты, – не согласился с краснофлотцем Никанор, – тут все свои. А разборки с Кондратием и Митрохой – семечки. На предательство они не пойдут.

– Я про этих придурков и не думаю. Это так, мозги с головой не дружат, а пузо набить хочется… Душа дикая, но не подлая. Здесь есть кто-то более хитрый и сволочной…

– Староста! – перешел на шепот Данила.

– Мне тоже так кажется, – согласился Бронислав, – только вот доказательств у нас нет.

– Да бросьте вы! – запротестовал Никанор. – У меня с ним хорошие отношения. Вот только берет с меня дорого, но это ведь понятно.

В дверь уборной постучали.

– Занято.

– Что это все занято, – послышался голос Топтыги. – У вас там сральня-заседальня?

– А тебя медвежья болезнь прихватила? Потерпи, – зло сказал Капитонов.

Бронислав уже шепотом продолжал:

– Я вижу, как он начал смотреть на Валерьянку, когда тот с комендантом подружился. Злоба и, знаете что, зависть в глазах у него. Пудила за свою власть боится. И он двух зайцев убивает одновременно. Подставляет Валерьянку – значит, Альберт уже ненадежный и начальствовать в бараке ему не дадут, а с другой стороны, сам показывает, какой он хороший староста, бдительный и преданный.

– И третьего зайца убивает, – продолжил Данила, – тем, что защищает себя. Ведь если мы сбежим, то, значит, он со своими обязанностями старосты не справился. Его могут и заменить.

– Да идите вы… Наговариваете на Пантелея, – начал горячиться Никанор. – Сколько раз он нас в первую очередь на работу ставил, и сам от таких, как Кондратий, защищал. Если бы не он, то у нас ничего бы не было готово!

Капитонов открыл двери уборной, которые придерживал, чтобы никто посторонний не сунулся. Увидел пританцовывающего Тимофея.

– Иди, топтыга-торопыга. Одно очко свободное, – Капитонов пошел в глубь барака.

У своих нар уже стоял Альберт Валерьянович.

На вопросы любопытных он отвечал:

– Попросили извинения и отпустили.

После отбоя Бронислав прошептал Шпильковскому:

– Завтра уходим.

12

На утренней поверке, которую проводил староста под надзором Йоханнеса и четырех охранников, Пудовкин попросил сделать шаг вперед Кондратия, Митроху и Данилу.

Из-за нарушения дисциплины им объявлялся наряд вне очереди.

В лагере сами военнопленные имитировали армейскую жизнь. Вначале наряды выполняли только младшие по званию. Но, когда начали поступать военнопленные из различных родов войск, а не только из сухопутных, все смешалось. Летчики и моряки презрительно смотрели на пехоту, десантники вообще отказывались что-либо делать. Их было всего пару человек, чудом уцелевших, потому что большинство парашютистов в этой войне погибали еще в воздухе. Медленное приземление на открытой местности, а таковой в Финляндии не так уж и много, было губительным. Десантники были легкой мишенью. Выявились большие просчеты в тактике десантирования.

Так как в лагере находился младший и средний комсоставы, в наряды постепенно начали ходить, в принципе, по очереди. Хотя, конечно, и здесь была своя специфика. В наряд сразу же ставили новеньких, младших по званию. И от нарядов можно было откупиться… Или заставить слабого…

Поэтому, когда Кондратию и Митрохе назначили наряды внутри барака, они заулыбались, понимая, что ничего делать не будут. А вот Даниле приказали убрать помещение в замке – вымыть кабинеты, коридоры и уборную у лагерного начальства. Вот здесь-то от работы не отвертишься, ведь будут проверять охранники.

– Чего это я в замок должен идти! – не выдержал Данила. – Они драку начали, пускай и моют полы.

– Рот закрой, – резко сказал Пудовкин, – по моим сведениям, это ты первый набросился на Митрохина.

Охранники жестом показали, чтобы Данила следовал к дверям барака.

«Сволочь», – со злостью прошептал Кривошапкин.

«Это он, гад», – подумал про себя Бронислав и прошептал Капитонову:

– Видать, сегодня не выйдет… Завтра! И все Пудовкин.

– При чем тут Пудовкин – это все шушера кондратьевская… Начесать бы им рыла хорошенько.

– Тихо, – предупредил Альберт Валерьянович, увидев, что Йоханнес смотрит на Бронислава и Никанора.

Те замолчали, изобразив безразличие…

А «убитого несправедливостью» Данилу чуть ли не пинками выталкивали из барака.

В замке ему всучили тряпку, ведро, показали фронт работы, которой хватило бы до самого вечера. Сжав зубы, он начал размазывать грязь по коридору. К Даниле приставили одного часового. Но тому вскоре надоело следить, и он предпочел периодически отлучаться в курилку и болтать там со своими приятелями.

После обеда Кривошапкина заставили вымыть пол в камерах-одиночках, в кабинетах коменданта и его заместителя. Даже в камере, где сидел Стайнкукер, будто бы тот сам не мог за собой прибрать. Мол, комиссар был занят – рисовал очередную агитку.

Весь день Данила ни с кем не перемолвился и словом, поэтому он решил покурить и поболтать с комиссаром. «Да хоть с чертом лысым, только бы русскую речь послушать».

– Ну, чего нового на фронте? – спросил он.

– Зима, боевые действия почти не ведутся, поэтому пока без перемен, – равнодушно ответил Стайнкукер.

– Да брешешь ты все. Если финны не сообщают, значит, плохи их дела. И что ты, бывший политрук, будешь делать, когда наши сюда нагрянут?

– Да как-нибудь без твоей помощи разберусь.

– Отбрехаться думаешь?.. А вот знай, не получится…

– Посмотрим, – уклончиво ответил Стайнкукер, его совершенно не радовал этот разговор с молодым и горячим красноармейцем.

– Ну да… Хочешь анекдот? – вдруг сказал Данила. – Его мне рассказал один мой знакомый красный капитан. – И, не услышав ответа, Кривошапкин начал: – Политрук объявил радисту выговор за то, что тот ушел в кают-компанию, не убрав рабочее место. Тот оправдывается: «Вам, товарищ комиссар, хорошо: рот закрыли – и всё, ваше рабочее место убрано»…