Текст книги "Воспоминания Июля (СИ)"

Автор книги: Максим Венедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

  Детство – это самое важное и самое потрясающее время в жизни человека

  Сергей Бодров младший.

  Теперь все пусто, безмятежно

  Все скучно, все забыто мной

  Во тьме иду я, без надежды

  Не зная даже, кто такой!

  Июль? А может я и Август

  Как только мать не назовет

  Все странно, фантасмагорично странно

  Я не во сне, но вот ведь он полёт

  Июль летит, летит навстречу ветру

  Он словно птица в облаках

  Июль поэт, июль бездельник

  Июль повеса, весь в долгах

  Июль Иваныч «ПусТОТа»

  Стучит старуха вся седая

  Стучит ведь прямо в мою дверь

  Чего ж ей надо, в это время

  Не принимаю я гостей

  Стучит все дальше и стучит

  Так ночь проходит

  День за днем, а стук все ходит

  Стук все бродит, старуха все не устаёт

  Стучит по двери днем и ночью

  Стучит ведь даже, когда сплю

  Стучит старуха, вот ведь сучка

  Но кажется что я в бреду

  Окно ушло, а дверь открылась

  Площадка светом озарилась

  А свете электрическом

  Старуха.

  Июль Иваныч «Старуха»

  Пожар, горит душа моя

  Стихи уходят в стол отрядом

  Пусты слова, пуста и голова

  Я не хочу поэтом быть, ребята

  Простите что я с каждым разом

  Пишу стихи все хуже прежних

  Я просто вмиг стал вдруг бездарен

  Неудивительно, Июль-бездельник

  Чего ты ждал? Чего хотел

  Стихов нормальных, он изволит

  Пошёл ты к черту-лицемер

  Ты как поэт, как человек не скроен

  Пиши ты дальше про любовь

  Пиши на радость глупенькой толпе

  Пиши, уж коль тебе спокойней

  Пиши, пиши, пиши и впредь

  НЕ СМЕЙ, МНЕ ГОВОРИТЬ О СЛОГЕ!

  ПИШИ ТЫ ДАЛЬШЕ ВСЕ СОНЕТОМ

  ИЮЛЬ, ТЫ ЛИШЬ ОБЫЧНЫЙ СМЕРТНЫЙ

  КОТОРЫЙ ВОЗОМНИЛ СЕБЯ ПОЭТОМ!

  Июль Иваныч отрывок «Разговор с самим собой»

  ПРЕДИСЛОВИЕ

  Вообще, для данной работы долгое время не было названия. Вот прям совсем. Не мог придумать. Рабочее название дело такое, иногда назовешь «Ключ», таким и останется работа, а иногда и названия то нету, лишь порядковый номер и жанр написанного. Так было и с этой работой. Долгое время, да и сейчас на самом деле, в моей голове она именуется не иначе, как «Повесть без названия» Назвал бы её детством, в чем был бы смысл, я бы сыграл как идиот, слишком примитивно, обыденно. Но и назвать сложно я не мог эту работу, голова не хотела думать, а слова не вспоминались. Я бы конечно мог назвать её как нибудь пространно. Назвать каким-нибудь предметом, не связывая никак это название с содержанием, а такое бывает вообще, тут удивляться не стоит, писатели люди такие, по-всякому могут извращаться. Назвал бы работу «Воспоминания», а что неплохо, но все равно не то. «Крыша»? Снова мимо. «Любовь»? Слишком просто. Вот так и сижу я, перебирая названия, перебирая слова в своей голове, изредка записывая самые интересные на небольшой клочок пожухлой бумаги, может, что-то и подойдет в итоге. Но нет... нечего не подходит, я потерял умение называть работы, раньше это давалось проще, сейчас... с каждым разом все хуже, а что будет потом? Не смогу назвать персонажа? Не смогу выбрать место действия? Трудно это становится, не невыносимо конечно, просто неприятно, обидно ещё в душе, но обида она как и жалость, к примеру, мне глубоко омерзительна, чувство это просто ужасное, так что обойдемся без этого. В итоге работа называется «Воспоминания Июля» вроде и бред, вроде и намекает на главного героя, на его особенность, рассматривать, что-то неинтересное и вспоминать свое прошлое. Так что, наверно так и назову работу. «Воспоминания Июля». А что звучит! Неплохо. Именно так я объяснил этот Нейминг сам для себя, к слову новомодный англицизм, я неожиданно использовал, все же обычно подобным не промышляю. Старею может? Время подумать над этим, а теперь, пожалуй, отпущу вас, читателей к моему главному герою, к его воспоминаниям, а может и к вашим. Что же, встретимся как-нибудь ещё.

  Максим Венедиктов

  Начало

  Утро вошло в свои права. В раскрытое окно номера гостиницы медленно входил солнечный свет, начинающий освещать все помещение. Мужчина лежал на кровати, во всей одежде, накрытый вместо одеяла синим военным бушлатом. Подарок для него от Хохлова, толстомордого мужика, одетого в серый пиджак. Неплохого человека, ведь именно он организовал возвращения, следовательно, мужчина вполне себе рад иметь такого товарища, как Хохлов. Как только свет проник в помещение, он быстро встал и начал собираться на выход, предварительно лишь быстро умыв свое лицо. Из зеркала на него смотрел мужчина лет 35, небритый, со слегка озлобленным взглядом, волосы были не уложены, впрочем никогда этого не удавалось делать, поэтому прическа его называлась и выглядела сродни названию: Во все стороны. На родине, все смотрели на него слегка с прищуром из-за этого. Там такое не модно. На второй родине конечно, не на первой. Прищур этот был такой, родной, но немного иной нежели здесь в холодной бывшей союзной империи, эдакий балканский. Вытерев лицо слегка уже пахнувшим полотенцем, он вздохнул, снова посмотрел на свое лицо, попытался выдавить из себя улыбку, но так и не смог. Не добившись успеха раззадорить отражение на улыбку, он вышел из ванной.

  Мужчина быстро собирал вещи, кинул рубашки и кофту в сумку, сверху бросил книги взятые с собой, оставив в номере лишь альманах стихов, выданный ему Хохловым. К черту, его он не понесет. Одев бушлат, поправив слегка взъерошенные волосы он нацепил сумку и быстрыми шагами выбрался из номера, по пути его встретила горничная.

  -Стойте, вы уже уезжаете?

  -Да...извините что так скоро, дела появились.

  Он пытался говорить как можно спокойней, хотя внутри, в его душе кричала ужасающая, прям разрывающая его изнутри-буря. От бессмысленности и безысходности. На его глазах начали выступать слезы. Но будучи все же сильным мужчиной, когда то выросшим рядом с горами и степями, он смог удержать себя от слез. Они встали, где-то недалеко от глаз и были эдаким комом в горле.

  -Тогда вам следует подождать, мне все же нужно проверить номер. Предписания все же.

  Он вздохнул и последовал за горничной.

  Через 10 минут он снова вышел из номера и наконец, спустился в фойе отеля. К регистратуре уже подошло несколько мужчин, все они пытались покинуть отель сейчас. Тв стоящее в фойе кричало о новостях со вчерашних вечерних баррикад, люди кричали и были против. Против чего конкретно он не слышал, видел только, как группы ОМОНовцев быстро входили в ряды протестующих и начинали избивать и вязать их. Толпа кричала, репортер кричал, кадр резко оборвался, когда дубинка ОМОНовца прилетела по камере.

  Прошло ещё несколько минут и наконец он подошёл к регистратуре. Женщина сидящая там внимательно посмотрела на него. Он положил перед ней ключ, паспорт и сказал:

  -Мне нужно уехать отсюда сегодня, появились дела. Важные, поэтому нужно сделать все быстрее.

  -Простите...но ещё утро, к тому же вы вряд ли сможете улететь в Сербию сегодня.Если рейсы и имеются...то наверняка они все забиты, может..

  -Мне нужно срочно. Позвоните Хохлову, может он сможет чего придумать?

  Я перебил женщину, вообще не в моем это духе, но я был раздираем ужасом и болью, где то внутри себя, так что мне нужно было как можно быстрее покинуть сие холодные места, напоминающие мне с каждой секундой о прошлом все больше и больше.

  Женщина кивнула и взяв телефон начала набирать номер. Через 10 секунд она рассказала что я, Июль Иваныч хочу улететь в Сербию сегодня и никак иначе. Хохлов на том конце трубки говорил громко, не кричал, скорее был в многолюдном месте, где только криками можно было бы общаться нормально. Через минуту женщина положила трубку и сказала:

  -Хохлов скоро приедет. Отвезет вас в аэропорт, улетите вместо его товарища, у него...он заболел в общем то.

  Женщина сказала это с некоторой неуверенностью, зная сегодняшнюю ситуацию в стране, зная Хохлова, и слегка, зная всех тех, с кем он дружит, роднится и работает, не удивлюсь, что этот некто «заболевший» сейчас лежит в какой-нибудь канаве, с отрезанными руками и пулей в черепе. Завтра его наверняка закопают где-нибудь в лесу, а вину переложат на очередного сумасшедшего маньяка.

  Я кивнул и покрепче схватил сумку, но только через секунду понял, что ждать наверняка ещё несколько часов. Вздохнув я сел на кресло, снял сумку и поставил её у себя в ногах. Глаза мои вглядывались в ТВ, сейчас там показывали Горбачёва. Он был где то в правительственном здании, общался с Ельциным. Тот благо был не пьян, хотя и говорил максимально нечленораздельно. Через пять минут ящик показывал уже другие новости, преступления убийства. Рассказали о новых кассетах, поступивших с горящей огнем Чечни, я долго сопротивлялся тому, чтобы не бросить в экран чего то потяжелее, но все нечего не сделал. К тому же в фойе стояло несколько нерусских, возможно чеченцы. Уши они навострили, когда начали говорить про войну. Сбежали наверно, или чего хуже отправлены сюда, взрываться и сеять разрушения. Будь я моложе, будь я с автоматом, я бы может и подошёл к ним, выстрелив в них обойму, но сейчас...сейчас нет. Да и вообще, что за мысли?

  ТВ прекратил говорить о войне, новый рассказ начался об очередных убийствах в районе Битцевского парка, уже 20 с лишним человек найдены мертвыми. Половина бездомные, часть старух и детей...Что вообще происходит в этой стране? Почему можно в трудное время творить подобное? Почему? Как вообще тебе это в голову пришло? Показали фоторобот, далекий наверно от реального человека, скорее наспех сделанный. Со слов ведущего одна из жертв избежала смерти, рассказала все. Теперь менты рыщут с увеличенной скоростью и злостью. Да направьте туда этот ваш ОМОН пусть походят по парку, палками своими помашут. Толку больше будет.

  Тема снова переменилась, рассказывали о ещё одних убийствах. Квартира, три трупа. У одного из них разорвана рука, по всей квартире и во всех трупах осколки. Идиот взорвал в руках боевую гранату. Все граждане ныне типа независимой Чечни. Видимо умственно отсталых тоже посылают сеять разрушение и убийства. Ежели так будет, то есть если они убивать сами себя будут, то конечно замечательно. Проблем меньше. Пусть мрут.

  Моя нога стучала по полу, от каждой новости. Убийства, расстрелы, взрывы. Черт...какой же ужас. И это только сегодня и только здесь, что же твориться дальше? На рубежах бывшей империи. На особо дальних её станицах и деревнях, что там? Там уже нет никого? Все убиты? Съедены и разорваны? Я снова посмотрел на коридор. «Чеченцы» сели на кресла и теперь тихо говорили друг с другом, естественно на каком-то своем. Нога перестала отбивать ритм, я сосредоточился на новостях. Ещё через час, когда даже «чеченцы» вышли из здания, в него зашёл Хохлов, одетый в пиджак серого цвета, в руках у него был кейс, рядом с ним шло три здоровых амбала, у двух из них были укороты, калаши то есть. Я изрядно удивился, но потом понял. Таких как Хохлов хотят убить все. Я думаю даже администратор этого отеля, вместе со всеми горничными, все жители необъятной, даже та женщина у метро, все они хотят его смерти, ведь он Богат. Хохлов подошел ко мне. Я встал:

  -Ты чего решил уехать то?

  -Знаете...появи...дела в общем то у меня в Сербии. Чувствую, что я нужен своим родным местам.

  -Понимаю, поговаривают в наших кулуарах, что чего-то делать там собираются, но не суть. Так что значит, прощаемся, Июль Иваныч?

  -Да, товарищ Хохлов, прощаемся, но не навсегда. Я ещё вернусь в Москву.

  -Понимаю, денег ты ещё немного получил ведь, держи кейс, там доллары.

  Он протянул мне кейс, я удивленно посмотрел на него, доллары?

  -Бери, бери. Это твой заработок за несколько бедных лет. АХахах, не переживай, это мои личные.

  -Спасибо, товарищ Хохлов.

  Он кивнул, передал мне кейс, а после крепко обнял. Господи, меня никто так не обнимал. Я ведь всегда уезжал в гордом одиночестве, никто не встречал, никто не провожал...Как же это.

  Наконец Хохлов отпустил меня и сказал:

  -Давай, в машину поехали в аэропорт. У тебя осталось 2 часа до рейса.

  Я кивнул и вместе с Хохловым и его охраной вышел из здания. Машина у него была большая, бронированная. Мерс. Я вдруг понял, что в Новой России какой то бзик на этих немецких машинах. Все их бандиты на них ездят, все правительственные. Даже народ, кажется, только об этих машинах и думает. Реклама на улице, близ автосалонов. Странно, что она вообще есть. Откуда тут деньги у людей? Какой им мерседес? Тут бы на еду денег получить.

  Я сел рядом с Хохловым, его охранник сел напротив нас и мы тронулись.

  В аэропорту я был уже через час.

  Через год была война, связанная с моей новой родиной, которую в такой момент я бросить не мог. Война была и на первой родине, куда более жесткая наверно даже, чем полноценная. Народ был кинут, расхищен и уничтожен собственной властью. Но об этом более конкретно я узнал лишь из газет, которые иногда доходили до наших полей. Этим газетам я был рад больше, чем кассетам с видеозаписями казней, господи...это было омерзительно. Маньяк бы любой обзавидовался, такое можно творить, как окажется потом, абсолютно безнаказанно.

  Через несколько лет я снова вернулся в Москву, оттуда же я сразу поехал в Огорск.

  Воспоминания I

  Он вышел из здания и, поймав первое проезжавшее такси, отправился в сторону вокзала. Старый мир снова обрушился на него со всех сторон. Казалось даже проезжая мимо спуска в метро, он заметил женщину, уже встречаемую им тут. Он отвел взгляд, боялся, что прав, боялся заметить новое фото на пожелтевшей картонке. Таксист был спокойный, слушал музыку из радио, курил. Теперь видимо всем абсолютно плевать, как себя вести, хочешь пей в машине, толку, власти нет, мама анархия пришла.

  На вокзале было не протолкнуться. Все куда-то уезжали толпы людей. Вокруг меня суетились люди, кто то с невероятным количеством мешков, кто то с тысячей сумок, у кого то была тележка, на которой он вез просто невероятное количество вещей, мне кажется, у меня столько за всю жизнь не имелось.

  Вдали свистел поезд, отъезжающий от станции, кричали вагоновожатые, кричали люди, идущие по перрону, по коридорам вокзала и вообще повсюду, казалось, даже на потолке ходили люди, настолько было много их. В толпе также ходили милиционеры, избирательно выдергивали подозрительных граждан. Просто как факт, но многие выдернутые были не русские по национальности, почти все длинноносые армяне, да прочие соседушки. Я против них конечно...против армян нечего не имел, но все же с мусульманами отношения были тяжелыми. Всегда. Даже когда я учился в крупном городке, после детства и взросления проведенного в небольшом Огорске на окраине. Правда армяне хоть не мусульмане, что радует. Да и вообще с муслимами воюют, за клочок земли. Обозлены они на них, на муслимов, не зажили раны Первой мировой, да и не заживут уж наверно никогда. Знакомый из Словакии говорил, что никогда Армянин не затусит с турком. Да, он говорил прямо так, объясняя тем, что враги они сильно этнические, природой даже заложена в них вражда. И пока мол не убьют всех врагов не успокоятся. Я правда видел ряд армян, никогда злобы на их лицах не видел, может закончилась вся этника? Вся природа? А может ошибочно думают об этом? Может и простили они уже всех этих, некогда убийц, а теперь лишь страну пустых курортов.

  Вспоминая о мусульманах, армянах и прочих, я не заметил, что очередь в кассу уже почти подошла ко мне, пора было перестать плавать в воспоминаниях. Я быстро расплатился за билет на поезд, пришлось выкупить все купе, время пошиковать прям пришло, бохатый писатель едет домой. Сувениров правда другу я не принес, но думаю и меня хватит.

  Через час я уже стоял на нужной платформе, в руках сжимал свои билеты. Как оказалось места на такие дальние поезда были свободны в большинстве своем, одно дело в небольшую деревеньку близ Москвы поехать, другое дело почти, что на другой конец Европейской части России.

  Через ещё один час поезд прибыл на станцию, он быстро поднялся по лестнице и предоставив проводнице свой билет, он был усажен в собственное купе. Положив под седушку сумку и повесив бушлат на крючок, он сел у окна и начал внимательно вглядываться в проходящих по станции людей, в их угрюмые, грустные и скучные лица. Их общую бедность и стало ему грустно, грустнее обычного, а ведь он пробыл здесь прилично. С неба снова пошёл снег и мерными шапками он ложился на проходящих людей, стоящих ментов, стоящие поезда. Мужчина вздохнул и закрыв глаза попытался обдумать свой план действий.

  Поезд проезжал по необъятной и пустующей дороге. Серое небо вокруг, будто загрязненное за все время существования человечества, угрюмо преследующие состав из металла и дерева. Изредка вдали виднелись не то заводы с фабриками, принадлежащие местным чиновничкам, не то заброшенные, эти же фабрики и заводы, принадлежавшие своими пустыми, грязными, запыленными и насыщенными металлом помещением новому народу, новому городу и новой стране. Старая же, как воздушный шарик проткнутый иглой быстро исчез, лопнул и разорвался на тысячи кусков, выпустив на свободу и бросив на произвол судьбы миллионы граждан. А, казалось бы, всего то, шарик взорвался.

  Взор Июля то и дело цеплялся за проходящие мимо его купе людей. Тургеневские девушки с бедновато-пустыми и невразумительными лицами, мужчины разных эпох. Эпох солдатни и грязи, эпох жвачки и джинс. Его начало воротить, воспоминания начали накладываться друг на друга. Прошлое Июля снова начало напоминать о себе. Босоногое, бедствующие и устрашающие детство с пустырями, вечными разговорами у тлеющего костерка и запахом. Запахом того, уже давно потерянного времени. Грязный чердак где в один момент он с Митькой искал летучих мышей, тайники военных и остатки строителей, о коих часто рассказывал местный старичок Владимир, сидящий на лавке и смолящий каждый день по пачке Беломорки. В другое время на этом чердаке Июль был там с Леночкой, прекрасной, умной и тихой. Пусть даже периодически выходящий из неё сладострастный крик нарушал пыльную тишину чердака в то время, когда руки Июля аккуратно исследовали тело Леночки. Леночка, несмотря на это всегда была мила, спокойна и невинна. Такой же когда то, может быть и не до конца, была и страна.

  Леночка...ох точно. Когда я её последний раз видел? Когда же пред моими глазами в последний раз промелькнули её зеленые глаза, её выразительно аккуратное девичье лицо, её волосы цвета каштана. Когда же последний раз я находился рядом с ней, держал за руки, вдыхал запах её совсем неожиданных в то время духов? Уж не в тот ли дождливый сентябрьский вечер? Мы сидели на чердаке, наивно и ещё по-детски тогда признавались в любви друг к другу. Неумело и со стыдом трогали тела, Леночка тогда впервые поцеловала меня страстно, так она ещё никогда не поступала, даже когда робко поцеловала меня во время своей болезни, в приступе будто бы беспамятства. Поцеловала неумело, непрактично, не оставляя мне времени, не давая подготовится. Он тогда быстро лишился запаса воздуха и прекратил их поцелуй. Левая рука его была погружена в её каштановые волосы, правая же лежала на её бедре. Леночка тяжело дышала. Он тоже. Тогда же их и нашли на чердаке родители Леночки. Как оказалось, в тот день Июль в последний раз виделся с Леночкой, через неделю они уезжали из нашего небольшого городка, уже слегка пустующего без детей. Детей же не было из исключительно опасной жизни и нечего боле. Родители, вечно опасавшиеся за жизнь своего чада, не хотели переезжать жить на окраину нашего городка. Родители Леночки были такими же, отец её, довольно большой, даже утолщенный мужчина. Позже я узнал от друга Славы о странных отношениях отца Лены и самой девушки. Насиловал ли он её? Я не знаю этого, про это ни Слава не говорил, не я никогда не слышал. Может и насиловал. Знаю лишь, что он бил её, Леночка была обнажена, а отец с силой бил по её нагому тело ремнем. Я видел эту страшную картину из своего окна. Мать моя тогда покачала головой и закрыв шторы, приказала мне спать. Мать Леночки же довольно стандарта для наших широт. Пустой взор её, рабочая форма тела, не удивлюсь, если даже на её груди были отдельные мышцы. Непонятные мысли в голове, накрытые смугловатой кожей и странной прической. Халат необычайных размеров, раскрашенный во все цвета света. Тетя Света, как я имел наглость, называть мать Леночки, впрочем, Светлана Юрьевна никогда этого не терпела, видимо не могла понять, чего во мне нашла Леночка, была вполне обычной почти деревенской бабой, коих к слову, на нашей окраине было дохрена. Леночка оказывается вместе с родителями, как я уже сказал, собиралась покинуть нас. Покинула, как оказывается надолго....навсегда.

  По его глазам пошли слезы. Вот ведь, чертова сентиментальность. Вспомнил старую любовь, я её столько не видел...твою же мать. Не чувствовал её уже столько...не трогал, слезы все шли, он вытер их рукавом. Жалость ли это? Наверно и она.

  Жалость все же омерзительна, омерзительное чувство. Подчеркивает, как никчемность тебя, жалостливого, который нечего кроме этой жалости дать и не может. А также никчемен и объект жалости, коий даже делать нечего не хочет, чтобы уйти от проблем. Леночку же мне было жалко. Мать её недавно умерла. Об этом мне также сообщил мой старый друг Слава. Уже давно 40летний мужик, работающий все там же на заводе. Отец Леночки также покинул нас. Сама же первая любовь Июля-Лена где то далеко, где то одна, в темноте и безысходности, прячется где то в глубине лабиринтов бесконечных этажей хрущевок и брежневских зданий, на небольших матрасах в пустых комнатах. По крайней мере, я думал о ней в таком духе. И исключительно в таком Жалостливо-бедственном. Пусть для меня это и было крайне омерзительно.

  Воспоминания II

  Он посмотрел на паспорт. Открыв свою корочку, символ того, что теперь государство знает о нем все, он в очередной раз рассмеялся со своего имени. Ну надо же. Проклинать день своего наименования он не хотел, напротив ему нравилось неожиданное для дальних рубежей страны наименование детей. Впрочем имя его все же смешило и по сей день. Июль. Надо же, вот ведь у мамки фантазия была. Июль-это по её мнению сокращение от имени Цезаря Гай Юлия, а также намек на месяц рождения и даже на самого Ленина. Впрочем ему никогда не был понятен сей намек и что именно связывало его с вождем пролетариата и революции не понятно до конца.

  За окном снова начали пролетать верхушки елей, настоящих, действительных и живых деревьев нашей страны. Покосившиеся дома селян. Обитаемы ли они? А кто же знает, здесь, здесь, что заброшенные, что обитаемые дома. Один бог пусты и невинны, будто никого и никогда в них и не было. Мимо по небольшой гравийно-грязе-пылевой дорожке то и дело проходили селяне, кто пешком, кто верхом на лошадях, кто на бричке запряженной теми же лошадями. Он уж было думал, что это перестал использовать уже давно, ох нет. Все ещё. Замечательно. Как в прошлое попал будто бы.

  Июль снова погрузился в мысли. Но теперь в довольно близкие. Он вспомнил свое прибытие в Москву. После 10 лет жизни в Сербской Республике он вернулся в свою страну, уже изрядно изменившейся. Июль понимал, что в этом нечего удивительного нет, все течет и все меняется, в том числе и его когда то бывшая родной страна. Москва встретила его неуютно, то был холодный 90-й год, для многих жителей его необъятной родины это ещё и ужасные голодные года лишений и ужаса, поглощающего тебя с ног до головы, 24на 7. Ещё через два года последовал новый удар. В его уже второй родной стране началась гражданская война. Июль вернулся в страну за несколько месяцев до начала, поэтому на войну он все же пошёл. В 95, самое страшное, что тогда Июль попал под бомбежку, чудом он тогда выжил. До сих пор по ночам ему сниться кошмар. Что теперь снаряд попадает не в дом напротив, а прямо в него, разрушая вместо очередной квартиры, в которой сидят сербы всей семьей, именно его, русского эмигранта непонятного и сумасбродного. От взрыва во сне, зачастую он просыпался. Но это было конечно в 1995 году. В 1990 никаких бомбежек ещё не было...

  Холодные улицы Москвы с невероятно пустыми, а зачастую и злыми лицами горожан встретили Июля, он медленно шел по улицами, обдаваемый холодным, пронизывающим до костей ветром, месил снег, изрядно осыпавший территорию столицы и наблюдал все вокруг. За спиной была небольшая спортивная сумка. Часть вещей, пара блокнотов стихов и несколько бутылок ракии. Они звонко бились друг о друга и в аэропорту несколько работниц посмотрели на него недовольно, видимо не терпели стеклянного звона, тем более стеклянного звона бутылок с алкоголем. Я вообще уже давно вроде не пил, последний раз был летом, на свадьбе моего сербского друга, там мы и пили и общались. Тогда же я и дал себе обет больше не пить, ибо напился я тогда в хлам. Мой друг даже сказал мне, что закончилась свадьба для меня мои нахождением в местных кустах, в погрызенных собаками ботинках. К слову это были мои единственные парадные ботинки на то время. Вот ведь блохастые. Впрочем, больше я их не надевал...погрызенные все же.

  Июль снова смахнул ностальгию и начал всматриваться в окно. Все то же самое. Пыль, лес, дорога и изредка проходящие люди. Возвращаться в родные края тяжело, невыносимо. Впрочем когда было иначе? В 90-м в Москве тоже было нелегко. Да и теперь. Он вздохну и потер переносицу, отодвинув очки, как же это надоело, неудобно, вечные синяки. Но очки это его глаза все же, без них, он аки слепой крот, бьет наугад и ходит сквозь стены, впрочем, нет, стены он не прошибает. Июль усмехнулся собственным мыслям и снова вздохнул. Он возвращается не просто в родные края, он возвращается домой. В свой первый и самый настоящий дом, где происходило невероятное и говорилось самое сокровенное.

  У Метро

  В Москве также он запомнил одну странную ситуацию. Испугавшую его, с одной стороны, с другой ставшей для него вполне привычной после полноценного проживания в России.

  Выходя из метро Июль, заметил стоявшую прямо перед лестницей, оперевшуюся на камни женщину. Голова завязана платком, одета в длинную куртку-пальто, на ногах страшного вида ботинки, руки одеты в вязаные варежки. В руках её была большая картонка. Июль остановился напротив женщины и посмотрел на картонку:

  Пожалуйста помогите найти ребёнка.

  Попова Анастасия Евгеньевна 1983 года рождения

  Последний раз видели в Академическом районе.

  Одета в куртку цвета хаки, черная шапка с помпошкой, черного цвета перчатки без пальцев, портфель черно-синего цвета.

  Пожалуйста помогите найти. Если увидите Анастасию позвоните по номеру ##########

  Я отвел взгляд на лицо женщины, оно не выражало нечего, смотрело куда то вдаль, лицо её красное от холода будто бы окаменело. Я спросил:

  -Что же происходит? Почему не пойдете в милицию?

  -А пошто туда идти, не найдут никого....лодыри там сидят, уже ходили...

  Женщина шмыгнула носом, казалось даже слезы на её серых глазах снова начали выступать. Июль невольно отвел взгляд, но после снова посмотрел прямо в глаза женщины и спросил:

  -Знакомых спрашивали? Друзей...родственников.

  -Конечно....мужчина...я уже всех обошла. Никто....нихто не знает.

  -Вот значит как...

  Я не знал чего ответить. У человека горе, ребёнок пропал, может был убит и изнасилован, может его тело сейчас закопано где то...черт, я наслышан о новой России. Я не заметил, как на моих глазах тоже выступили слезы. Я быстро вытер их рукавом и снова посмотрел на картонку. Справа рядом с текстом была приклеена цветная фотография, слегка пожелтевшая и пожухлая.

  Девочка. Рыжеватые волосы, карие глаза, довольно приятная, я бы сказал вполне красивая, четкие границы лица, слегка вздернутый островатый нос. Эта Анастасия слегка похожа была на ещё одну мою знакомую француженку, правда...правда о ней я тоже давненько нечего не слышал, видел в последний раз в Белграде, мы выпили пару бокалов вина, а после она пришла ко мне в квартиру. Я не хотел её впускать, у неё был муж в Париже, ждал её наверняка, видел его фотографию в сумке Marie, муженек был каким то богатеньким, то ли сын бизнесмена, то ли сам, в общем то при деньгах. Жили они почти в самом центре Парижа, прекрасная квартира была, по рассказам Marie. Я же...я же бедный, даже нет...бедствующий человек, которого ещё чуть-чуть и выгонят с квартирки в Белграде, совсем тогда денег у меня не было. Даже за пару бокалов вина расплатилась именно она, высокая дама с черными волосами, в длиннополой шляпе и платье ярко красного цвета. Она всегда так одевалась, ей плевать на то, что она бросалась в глаза, плевать на все, она могла делать что угодно. Тогда же она настойчиво просилась ко мне. Хотела, чтобы я её принял. Приласкал. Ещё проще объясняя, она хотела от меня секса, исключительно его и нечего боле. Муженек её вроде как не устраивал, со мной ей было куда приятней трахаться, Marie не раз это говорила мне, в особенности, когда прыгала на моем члене...чёрт, как же так, я вроде рассматривал фото девочки пропавшей...как же мне снова, какого черта? Образ Marie не исчезал, обнажающая девушка по-прежнему была перед глазами, поэтому я вздохнул и сказал женщине, стоявшей с картонкой лишь несколько слов:

  -Желаю вам удачи....сил вам...и вашей семье, надеюсь, вы найдете девушку.

  Женщина лишь кивнула, а на глазах её снова заиграли слезы, я хотел было дать ей немного денег, хоть на кофе, но не было у меня, ни одного рубля в кармане и я просто ушел оттуда. То и дело, оглядываясь на все так же стоявшую женщину.

  Marie. Точно...ох, в тот день она не отпускала меня почти что 5 часов, видимо понимала, что больше меня не увидит, что больше не сможет со мной спать, кто же приласкает её. Впрочем...во Франции она могла найти любовника и покруче, и в плане статуса и в плане вида. Чего она нашла в бедствующем поэте? Неужели все исключительно из-за успеха с ней в постели? Какая же она мерзкая, если только поэтому, впрочем и я мужчина вполне себе обыкновенный и не мог обойти такую красавицу стороной, все же кровь пылала и приходила в нужном направлении, а инстинкты давали о себе знать. Как бы это ни было мне омерзительно, все таки...все таки мне жаль было муженька Marie, не как мою любимую Леночку, нет...скорее как товарища, скорее как человека одного со мной пола, человека с членом, пусть будет так.

  Хотя я не могу отрицать что такие, странные и исключительно постельные отношения с Marie мне не нравились. Как я уже сказал я мужчина, следовательно, вполне себе, мое внутреннее, животное естество, принимало все это как данность, принимало все происходящее за правильные дела, за поступок достойный меня. Француженка видимо не тяготилась ни душевными терзаниями, ни терзаниями совести, ей просто нужен был партнер в постели и только всего. Все же она мерзкая.