Текст книги "Черная скрипка"

Автор книги: Максанс Фермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Спустились сумерки.

Каналы потемнели, их чернильная вода поглощала отражение луны. Улицы опустели, и во дворцах стали зажигаться окна.

Заметно похолодало. Пришло время продолжать праздник в домах.

Перед дворцом Ференци меня встретил Арлекин.

– С маскарадным костюмом запрещается носить шпагу, – объявил он мне.

Я удивленно взглянул на свой бок и тут же понял, почему он мне это сказал.

– Это не шпага, – рассмеялся я, – это скрипка!

И я показал ее.

– Вы опаздываете. Музыканты уже давно пришли.

Я не стал объясняться. Арлекин исчез, а я вошел во дворец.

Праздник проходил в салонах. В трех из них, расположенных анфиладой, около огромных мраморных каминов стояли столы. В глубине на эстраде оркестр играл вальс.

На столах царила невероятная роскошь: золотые блюда со множеством всевозможных яств, сластей, закусок, хрустальные графины с белым и красным вином; столовая посуда из позолоченного серебра. И совершенно сказочными были туалеты дам. Каждая старалась превзойти остальных яркостью красок и оригинальностью фасона.

Я пребывал в некоторой растерянности. К счастью, я заметил того самого лакея, который утром докладывал обо мне графу.

– Где мне найти дочку графа, синьорину Карлу?

Лакей воздел руки к небу:

– Откуда же мне, сударь, знать? Все в масках!

И он заторопился в сторону кухни.

Я осмотрелся вокруг. Было больше двухсот приглашенных, и все переодеты, все в масках. Как найти Карлу Ференци?

Окончательно обескураженный, я решил передать инструмент слугам и уйти, но тут мне в голову пришла одна мысль. Я достал скрипку и заиграл печальную и томную мелодию.

Меня окружили несколько человек. Они перешептывались, пытаясь угадать, кто скрывается под маской.

Когда я кончил играть, молодая женщина, очарованная мелодией, спросила у меня:

– Кто вы? Мне в жизни не доводилось слышать такой чудесной музыки.

– А вы случайно не Карла Ференци?

Женщина рассмеялась:

– Вполне возможно.

И она растворилась в праздничной толпе.

– Вы ищете Карлу? – вполголоса поинтересовалось какое-то странное существо, получеловек, полуптица, слышавшее наш разговор.

– Да. Я должен вручить ей от имени ее отца эту скрипку.

– Вы найдете ее у себя в комнате. Это туда, – сообщил маскированный, махнув рукой в сторону монументальной лестницы.

– А она разве не участвует в празднике?

– Карла? Да что вы! Это может повредить ее голосу. Завтра вечером она поет в «Ла Фениче».

– Вы хотите сказать, что она сидит у себя в комнате, когда весь город веселится? И все потому, что это может повредить ее голосу?

Под птичьей маской, скрывающей лицо моего собеседника, раздался звук, напоминающий смешок. Его явно развеселило мое невежество.

– Сразу видно, что вы никогда не слышали, как поет наша prima donna^[9].

34

Я покинул салон и поднялся по лестнице.

На втором этаже я увидел дверь, приоткрытую в неярко освещенную комнату. Стараясь ступать бесшумно, я вошел в нее.

Карла сидела в просторном кресле и словно бы дремала. В ней не было ничего от тех фантастических масок, среди которых я находился всего минуту назад. Но, оказывается, она не спала и обнаружила мое присутствие в комнате почти в ту же секунду, когда я вошел. Она подняла на меня глаза, и я мгновенно был пленен их красотой. Глаза у нее были черные-черные, бесконечно глубокие, а главное, необыкновенно живые. Волосы, тоже черные, составляли контраст белой коже. На ней было платье из черного бархата, ниспадавшее мягкими складками до самого пола.

Она посмотрела на меня довольно холодно, словно спрашивая, на каком основании я вторгся к ней в комнату. И я как будто со стороны услышал, как лепечу объяснения:

– Синьорина, эту скрипку ваш отец заказал мне сделать для вас. В подарок к вашему дню рождения. И он также настоял, чтобы я самолично вручил ее вам.

Чувствовалось, что она испытала облегчение.

– Скрипку? Какая чудесная мысль! А то я уже подумала, что отец забыл про мой день рождения.

Стоило мне услышать ее голос, как я понял, что передо мной женщина, которая является ко мне в сны вот уже несколько лет, и почувствовал, что готов умереть за нее.

Я приблизился к Карле, достал из футляра скрипку и протянул ей.

Она сказала:

– Как любезно с вашей стороны, что вы ее мне принесли.

Она подняла скрипку, прижала ее подбородком и спросила:

– Я могу испробовать ее прямо сейчас?

– О, прошу вас.

Я подал ей смычок, и она заиграла. Играла она довольно слабо, но в движениях ее была какая-то необыкновенная грациозность.

– У этого инструмента поразительный звук, – сказала она, прекратив играть. – Я могу только поздравить вас с тем, что вы смогли сделать такую скрипку. Но вы, наверное, считаете, что я играю чудовищно скверно?

Да, так оно и было, но то, что она плохо играет на скрипке, для меня не имело никакого значения.

– Этот инструмент сделан специально для вас. Я убежден, вы очень быстро освоитесь с ним.

Она еще немножко поиграла, потом положила смычок и скрипку на низкий столик рядом с деревянными шахматами тонкой работы.

– Прекрасная вещь, – заметил я, рассматривая фигуры.

Карла улыбнулась.

– Вы играете в шахматы? – поинтересовалась она.

– К сожалению, нет.

– Если хотите, я могу вас научить.

– О, я был бы безмерно счастлив. А я буду учить вас играть на скрипке.

Карла издала короткий смешок и повернулась ко мне. Своими черными глазами она впилась в мои глаза и, казалось, проникла в самые душевные глубины. Сквозь полуоткрытую дверь доносились голоса, музыка.

– А этот шум, эта суматоха не мешают вам отдыхать?

– Нет, – ответила она. – Мне нравится, когда звучат музыка, пение, смех. От этого я испытываю счастье.

– И вы не скучаете тут в одиночестве, когда весь дом веселится?

– Ничего не поделаешь, сегодня вечером я должна отдыхать. А потом, карнавал только-только начинается. Позже я возьму свое.

– Вы так оберегаете голос, да?

– Значит, отец уже рассказал вам, что я пою?

– Да. И более того, он сообщил мне, что у вас необыкновенный, незабываемый голос. Золотой.

– Он, как всегда, преувеличивает. Да, у меня сопрано, и мне часто случается петь для моих друзей у них в домах либо здесь, во дворце Ференци. Но завтра вечером я по случаю своего дня рождения буду петь в театре «Ла Фениче». Отец снял его для меня. Не соблаговолите ли прийти послушать?

Я довольно долго не отвечал, но только ради удовольствия молчать и любоваться ею.

– Вынужден признаться, синьорина, что я безумно заинтригован и сгораю от нетерпения услышать ваш голос. Можете быть уверены в том, что завтра я непременно буду в театре.

– В таком случае до завтрашнего вечера.

– До свидания.

Я поклонился, вышел, пятясь, из комнаты и, бесконечно взволнованный, сбежал по лестнице.

В залах веселье было в самом разгаре. Но мыслями и сердцем я был не с развлекающимися гостями.

35

Всю ночь я не сомкнул глаз: так много места в моих мыслях занимали воспоминания об этой женщине. Карла стояла перед моим взором настолько живая и реальная, что я просто не мог замкнуть ее в сновидении.

Ранним утром я отправился ко дворцу Ференци. Сидя в покачивающейся на волнах гондоле, я высматривал малейшие признаки жизни в окне на втором этаже, но оно еще было закрыто ставнями.

Над Большим каналом, охваченным утренней дремой, стелилась легкая пелена туманной дымки. Гондольеры, развозившие товары на рынки, в молчании проплывали мимо меня, скользя по воде, как испуганные тени, и исчезали в лабиринте этого необыкновенного города.

Я долго сидел так, не сводя глаз с окна Карлы. Я был влюблен, как влюбляются только в юности, и бег времени для меня ничего не значил.

За всю свою жизнь я ни разу не был так счастлив, как в то утро, во время затаенного ожидания, отрешенный от всего, что не есть любимое существо. Никогда еще не было у меня такого напряженного, наполненного ощущения жизни, как в те минуты. Я больше не был один.

Наконец Карла открыла ставни своей комнаты и заметила меня. Похоже, она удивилась, увидев меня под своими окнами.

– Что вы тут делаете? – крикнула она.

Смущенный, я не нашел ничего лучше, чем соврать:

– Вчера вечером я, кажется, забыл футляр.

Через минуту она спустилась вниз и разговаривала со мной, стоя в дверях:

– Футляр? Какой футляр?

– Той скрипки, что я вам принес.

– А, понятно. Я знаю, где он.

Она собралась подняться наверх за футляром, но я удержал ее за руку.

– Не надо, – сказал я. – Он вам пригодится. А у меня в Кремоне много других футляров.

Она улыбнулась.

– Ну, раз вы так щедры… Подождите меня, я сейчас вернусь.

Она отсутствовала несколько минут и возвратилась с теми самыми шахматами.

– Примите эти шахматы. Мне помнится, вчера вечером вы ими восхищались. А вам еще не поздно научиться в них играть. Ну что ж, мы квиты.

Мне столько хотелось сказать ей. Но я сумел лишь пролепетать:

– Карла… я хотел бы сказать вам… Вы самая…

Она положила палец мне на губы:

– Прошу вас, не надо ничего говорить. Возьмите шахматы и уходите. Мы увидимся сегодня вечером в театре.

Смеясь, она захлопнула дверь. На Венецию и на лагуну лег густой туман.

36

Жизнь – это театр, и дается в нем одно единственное представление.

В тот вечер голос Карлы Ференци был самым чистым и самым божественным из всех людских голосов. Он был в точности подобен голосу, звучавшему в моих сновидениях.

Вся Венеция собралась в «Ла Фениче» ради наслаждения послушать этот голос. Вход был свободный при условии, что вы будете в маске.

Театр был забит – от балкона до оркестровой ямы; все перемешались, все шумели, напевали, разговаривали. Тема разговоров была одна – Карла.

– Говорят, это самый красивый голос на свете!

Вскоре погас свет, и все смолкли. Поднялся занавес. Оркестр заиграл увертюру, и опера началась.

Несколько певцов и певиц сменяли друг друга с переменным успехом. К концу первого акта публика принялась кричать:

– Prima donna! Prima donna!

Все ждали Карлу. Ведь все пришли сюда ради нее.

Выход Карлы был только во втором акте. Когда она появилась на сцене, по театру пробежал ропот:

– Наконец-то!

– Это она! Карла Ференци!

Всеобщее напряжение и возбуждение дошли до предела.

Карла, вся необычайно воздушная, подошла к рампе и запела. В тот же миг на лицах зрителей отразилось волнение. Ее голос заполнил театр.

В конце арии она взяла такую высокую ноту и держала ее так долго, что у меня даже сердце захолонуло.

На мгновение весь театр затаил дыхание. Подобно странному всеобщему оцепенению, повисла тягостная тишина. Затем раздался шепот, несмелые комментарии, почти сразу же сменившиеся всеобщим гулом одобрения.

А потом – это было как взрыв – крики, аплодисменты, перешедшие в громовую овацию.

– Brava!

– Evviva la prima donna!^[10]

У Карлы был еще один выход – всего-навсего! И она опять пела. И опять повторилось волшебство.

Чуть только упал занавес, я помчался к ней в уборную.

Она, едва увидев меня и почувствовав, что я сейчас заговорю, даже не дала мне открыть рта:

– Ради Бога, молчите! Никогда ничего не говорите! Ни слова о моем голосе!

Как все прочие, я был восхищен, и она это знала.

– Я не провалилась, нет? Кажется, я держала ноту на несколько мгновений меньше, чем следует?

– Вы были просто великолепны! Какой триумф!

– А вы знаете, один скрипач из оркестра играл на вашей скрипке и говорит, что он в восторге от инструмента.

Я поблагодарил ее за комплимент и пробормотал что-то невразумительное. Она же, поправляя прическу, повернулась ко мне:

– Чтобы отметить мой успех, я сегодня вечером устраиваю еще один небольшой праздник. Не хотите ли присоединиться к нашей компании?

Я не знал, что ответить.

– Можете быть спокойны, никакой официальности и торжественности. Я пригласила только нескольких друзей, все будет очень просто.

– Я буду безмерно счастлив. Это моя последняя ночь в Венеции, и для меня не будет большего удовольствия, чем провести ее в вашем обществе.

– В таком случае договорились. Приходите в полночь. Я вас жду.

Он улыбнулась мне и повернулась к зеркалу. В дверь постучали. А вскоре уборная была буквально взята приступом, и толпа восхищенных поклонников скрыла от меня Карлу.

Я тихо удалился, но еще долго до меня долетали голоса из уборной Карлы.

Я вышел из театра, и душа моя разрывалась от двух противоположных чувств: счастья, оттого что я скоро опять увижу Карлу, и горя, оттого что затем я расстанусь с нею навеки.

37

Когда пробило полночь и я постучал в дверь дворца Ференци, у меня не было ни малейших иллюзий, я знал, что Карла никогда не будет моей и навсегда останется недостижимым сном. Кто был я? Всего лишь скромный скрипичный мастер, а она – дочь венецианского графа. Я – никому не ведомый ремесленник, который в полной безвестности трудится у себя мастерской, а ей только что вся Венеция аплодировала – да как! – в «Ла Фениче». Какой коварный бес подстроил так, что я встретил Карлу и влюбился в нее?

Открывший мне лакей узнал меня.

– Синьорина ждет вас, – сообщил он.

Я вошел и, еще снимая плащ, услыхал доносящийся из гостиной смех. Неслышно ступая, я прошел туда.

Карла, когда я вошел в гостиную, полулежала на кушетке, одна нога подогнута, вторая – прямая – положена на подушку, левая рука на подлокотнике, а правой она медленно поглаживала свои черные как смоль волосы. А вокруг стояли шестеро молодых людей и восхищенно впивали, как нектар, каждое ее слово. Но очень скоро мое присутствие было обнаружено и разговор смолк.

– Господа, это Эразм, тот самый скрипичный мастер, о котором я вам рассказывала, – объявила Карла.

– Ваш покорный слуга, синьорина.

Начался обряд представления, и я почувствовал, что этим молодым венецианским дворянам и дела нет до скромного скрипичного мастера, пусть даже он выходец из лучшей кремонской школы.

Едва я со всеми раскланялся, как тут же один из них бросил мне:

– Карла утверждает, что вы, несмотря на вашу молодость, один из самых даровитых скрипичных мастеров своего поколения и что скрипке, сделанной вами для нее, просто цены нет. Должен ли я понимать это так, что вы обучались своему искусству у великого Антонио Страдивари?

– Не непосредственно у него, однако я действительно прошел учение в его мастерской. Я – ученик его сына Франческо.

– А, значит, все так, как я и думал, – вступил в беседу второй. – Этот инструмент похож на один из тех, что я имел возможность видеть в Кремоне. Вы, как я полагаю, всем обязаны таланту ваших предшественников. Надо думать, вы ограничиваетесь тем, что подражаете им, работаете по их образцам?

Я повернулся к наглецу и смерил его взглядом:

– Хорошенько запомните: скрипичный мастер должен обладать совершенно иными талантами, нежели дар подражательства. У каждой скрипки свое особое звучание и ни с чем не сравнимые свойства, которыми она обязана только своему создателю. И еще накрепко зарубите, что хотя все скрипки похожи, каждая из них уникальна.

– Прекратите, господа, прекратите, – вмешалась Карла, явно забавляясь нашей стычкой. – Когда же мужчины перестанут ссориться, пытаясь удовлетворить свое тщеславие?

Воцарилось довольно тягостное молчание.

– Карла, – попросил кто-то, – а может, вы нам споете?

– Спойте, спойте что-нибудь!

Некоторое время она отнекивалась, но мы настаивали, и она, понимая, что нужно несколько разрядить атмосферу, уступила нам.

– Но только чуть-чуть, господа, потому что я боюсь, что голоса у меня осталось совсем немного.

Закрыв глаза, она некоторое время собиралась, потом чуть разомкнула губы, и полился дивный напев.

О, этот голос! О, звук ее голоса! Я был совершенно без ума от него. Я хмелел от музыки, потрясенный ее колдовским голосом, доставлявшим мне такое безмерное счастье.

А когда она закончила петь, я, разумеется, аплодировал громче всех.

– Ну сейчас-то вы спорить со мной не станете, – внезапно обратился ко мне тот самый наглец, – если я скажу: вот голос, с которым никогда не сравняется ни один инструмент.

Я же довольно язвительно ответил:

– Вы ошибаетесь. Скрипка – это тот инструмент, который ближе всего к женскому голосу. Причем она покрывает весь регистр от сопрано до контральто. И между прочим, существует несомненное сходство между женской фигурой и формой скрипки.

– Вы хотите сказать, что скрипка и женщина это одно и то же?

– Да, я так считаю.

– Пожалуй, вы правы, – согласился мой оппонент. – Надо признать, что между ними существует поразительное сходство. Но на этом основании думать, будто возможно в деревяшке воспроизвести голос – да еще какой голос! – это уже слишком даже для вас.

– Я вовсе не думаю, я утверждаю это, – решительным тоном объявил я.

– Ну, тут вы хватили, синьор скрипичный мастер!

Понимая, что спор наш вот-вот может непозволительно обостриться, Карла решила его прервать. Глядя на меня своими бездонными глазами, она спросила:

– Значит ли это, дорогой Эразм, что вы готовы подтвердить делом свои слова и воспроизвести мой голос в одном из ваших инструментов?

Мой оппонент, решив, что Карла встала на его сторону, расхохотался, чуть ли не в лицо мне.

Наступила долгая чудовищная пауза, во время которой я буквально кожей чувствовал устремленные на меня взгляды.

– Пожалуйста, Эразм, ответьте, – настаивала девушка.

Наверно я слишком далеко зашел в своей гордыне, но у меня не было иных способов объясниться в любви к этой женщине. Я произнес безрассудную фразу:

– Карла, я сделаю самую прекрасную в мире скрипку. Сделаю только для вас одной. И у нее будет ваш голос.

Я не знал, что, совершив это, я погублю ее, да и себя тоже.

38

Я возвратился в Кремону и тотчас набросился на работу.

Голос Карлы и ее изящный силуэт запали мне в память. Я решил создать единственную в мире скрипку, основываясь на этих воспоминаниях.

Я выписал из Тироля благороднейшую древесину ели, чтобы выточить верхнюю деку и душку^[11]. Для изготовления нижней деки, обечайки^[12], кобылки^[13] и грифа я выбрал клен из Богемии, самый прочный, какой только может быть. Верхнее покрытие грифа, струнодержатель и порожек были сделаны из самого твердого эбенового дерева. И вот наконец после нескольких месяцев упорного труда, после сборки всех деталей скрипки воедино я принялся за изготовление лака, составив его из растительных субстанций.

Несколько недель выжидал я, прежде чем осмелился сыграть на этой скрипке. Ранним утром, исполненный беспокойства, я извлек первую ноту. Это была катастрофа.

Я сделал совсем не то. Звучание скрипки ничуть не было похоже на голос Карлы.

В бешенстве я швырнул инструмент на пол, да так, что корпус раскололся, а струны лопнули.

И тогда-то я произнес клятву, о которой не перестаю сожалеть и сегодня:

– Клянусь, я не успокоюсь до тех пор, пока не воспроизведу ее голос на скрипке такой же черной, как ее глаза.

Да, именно тогда мне и пришла в голову мысль сделать черную скрипку.

39

Я стоял у верстака, и тут меня озарило.

А почему не создать скрипку, полностью подобную Карле? Ведь ежели я хочу воспроизвести ее голос, разве не должен я вдохновляться линиями ее тела и начинать именно с этого? Но мне надо было, и теперь-то я это понимал, делать скрипку черную, как ее глаза и волосы.

Я вспомнил, что в библиотеке мастерской находится небольшой трактат, написанный рукой Антонио Страдивари, и в нем есть упоминание о том, как изготовить скрипку, основным материалом для которой служит эбеновое дерево. Я отыскал его и, к своей безмерной радости, обнаружил в нем секретный рецепт изготовления черного лака, лака, который я до сей поры ни разу не использовал. Пользуясь этими бесценными сведениями, я погрузился в работу.

Изготовление корпуса инструмента, а главное, резонатора оказалось делом очень непростым. Эбен, или черное дерево, отличается невероятной твердостью и при работе с ним требует значительных усилий и абсолютной точности. Сборка тоже оказалась чрезвычайно трудной, но я был безмерно терпелив и благополучно справился с ней. Наконец, лакирование, а я производил его тщательно и не торопясь, тоже заняло у меня несколько недель.

Но вот спустя еще два месяца я впервые в жизни держал в руках великолепную черную скрипку.

Испробовать ее я решил вечером в грозу.

За окном дул свирепый порывистый ветер, и молнии раздирали небо. Последний слой лака высох, и уже можно было проверить звучание инструмента.

Я взял скрипку и ласково погладил лаковую поверхность. Дерево запело у меня под рукой. И я понял, что держу незаурядный, единственный в своем роде инструмент.

Я схватил смычок и стал играть.

Смычок скользнул по струнам, как оброненное птицей перо по муаровой поверхности воды. Раздался первый звук – то был женский голос. Сопрано.

Трепеща от счастья, я несколько мгновений стоял в полной отрешенности, осознав, что все-таки исполнил свою самую заветную мечту.

Всю ночь я играл на черной скрипке, как не играл ни на каком другом инструменте. Мне чудилось, что я сжимаю в руках тело Карлы.

40

Спустя несколько дней я опять приехал в Венецию. Была зима. Acqua alta^[14] затопила город, и на некоторых улочках Светлейшей глубина воды достигала метра. Но горестная эта картина оставила меня безразличным. Я думал только об одном: чтобы Карла поскорей услышала звучание черной скрипки.

Казалось, будто дворец Ференци медленно опускается в воды лагуны. Гондолу мне пришлось причалить к решеткам окна, поскольку набережная была вся под водой. Волны набросали зеленые водоросли на высокие ступени крыльца.

На сей раз дверь открыл мне не лакей, а сам граф Ференци. К моему великому удивлению, щеки у него ввалились, лицо стало желто-воскового цвета, и взгляд был какой-то остекленевший. Выглядел он так, словно на него свалилось безмерное горе.

– Синьор Эразм, – промолвил он, увидев меня, – само небо посылает мне вас. Быть может, вы сможете нам помочь.

– Что случилось? Вы заболели?

Он извлек из кармана носовой платок и промокнул лоб.

– Нет, не я. Я чувствую себя по-прежнему неплохо.

Граф прикрыл ладонью рот и прошептал:

– Речь о Карле.

– О Карле? Что с ней?

– Ах, если бы я знал. Внезапно она заболела. И вот уже десять дней не встает с постели.

– Могу я видеть ее?

Не дожидаясь ответа, я прошел в вестибюль, устремился к лестнице и, перескакивая через три ступеньки, помчался наверх. Распахнул дверь и увидел Карлу, лежащую в постели, бледную, больную. Видно было, что ей плохо. Ступая на цыпочках, я приблизился к ней.

– Что с вами, Карла? – с трудом выдавил я.

Она медленно повернула ко мне голову, и по выражению ее глаз я понял, как она страдает.

– Взгляните, я привез вам обещанную скрипку. Послушайте, как она звучит! Послушайте этот дивный инструмент!

Я всего-навсего провел смычком по одной струне, но этого оказалось достаточно, чтобы Карла ужаснулась. Пытаясь удержать меня, она коснулась моей руки, а взглядом, казалось, умоляла не играть больше.

– Ужасное несчастье поразило нас, – сообщил присоединившийся к нам граф. – У дочери, после того как она заболела, не проходит лихорадка, и врачи не могут найти причину болезни. Вот уже больше недели бедная моя девочка пребывает между жизнью и смертью.

Я смотрел на Карлу, на ее печальное лицо.

– А главное, – продолжал граф Ференци, – и это самое ужасное, после того проклятого вечера, когда она заболела, у нее пропал голос!

В голове у меня помутилось, я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног, и мне пришлось, чтобы не упасть, ухватиться за притолоку.

– Что с вами? – встревожился граф.

– Ничего страшного. Небольшая слабость.

Я бросил последний взгляд на лицо Карлы и увидел, что она плачет. Неверным шагом я вышел из комнаты и выбежал из дворца.

III

41

Иоганн долго сидел, не произнося ни слова.

Он выпил рюмку водки, глядя в глаза Эразму, после чего они начали очередную партию в шахматы.

– Ты потом видел ее?

– Нет, ни разу.

– Так, значит, в Венеции ты поселился из-за Карлы Ференци?

– Да. Из-за нее. Но я не сразу переехал в Венецию. Я же тебе рассказывал. Я путешествовал. Из Кремоны поехал в Париж, там делал скрипки, однако главная причина моего бегства – попытка забыть эту историю. Но когда я понял, что забыть мне ее никогда не удастся, я отправился в Венецию. Только было уже поздно. Карла умерла.

Эразм замолчал, и Иоганн понял, что старик-мастер больше ни слова не скажет.

В этот вечер Эразм проиграл партию. Такое случилось впервые.

Но ведь впервые он и рассказывал о себе. Рассказал о себе нечто существенное.

С первыми лучами рассвета, когда партия была закончена, Эразм сказал Иоганну:

– А ты знаешь, что это волшебные шахматы?

– Нет.

– На этой доске и с этими фигурами ты никогда не проиграешь. До тех пор, пока ты им не изменишь. Бери, отныне они твои.

42

Зимние дни еле-еле ползли. Ни Иоганн, ни Эразм больше ни разу не упомянули про Карлу.

В конце декабря Эразм слег от какой-то непонятной болезни. Лихорадка не отпускала его.

В бреду, преодолевая одышку, он повторял имя:

– Карла… Карла… Карла…

Три раза.

Иоганн молча сидел у постели Эразма, и сердце у него сжималось.

На следующий день у Эразма отнялся язык.

43

Эразм умер во сне утром 1 января 1798 года.

На заупокойной службе по нему пел хор мальчиков. У одного из них был голос поразительного тембра, исполненный печали, с оттенками глубинной скорби, передать которую способны были бы только лучшие скрипки усопшего мастера. Вместе с Эразмом, достойным учеником Антонио Страдивари, ушел секрет изготовления самых великолепных скрипок на свете.

После отпевания в церкви Сан-Дзаккария гроб погрузили на черную гондолу, и погребальная эта ладья поплыла из города к кладбищу Сан-Микеле. Иоганн Карельски был одним из участников траурного кортежа, и у него было такое чувство, будто он присутствует на собственных похоронах.

В Венеции шел дождь. Мелкий, частый дождь. Слышался только стук капель, падающих на Большой канал, плеск волн, бьющихся о борта гондол, да иногда жалобный плач ветра среди камней.

Погребальный кортеж причалил к пристани некрополя, и гроб был опущен в могилу. Скрипач бросил на гроб скрипичного мастера горсть черной земли и осенил себя крестным знамением. Затем торопливо покинул кладбищенский остров и до самой Венеции ни разу не оглянулся.

44

Возвратясь в мастерскую Эразма, Иоганн принялся расхаживать по ней, внимательно рассматривая каждую вещь, принадлежавшую покойному мастеру. Сердце у него сжималось от скорби, и через некоторое время он сел за шахматную доску, но вдруг одним исполненным горечи движением сбросил все фигуры на пол.

В тот же миг он услышал странные звуки. Музыку, доносящуюся непонятно откуда.

Иоганн медленно прошел к темному углу, где, как ему казалось, и звучала эта музыка. Он зажег свечи в канделябре и осторожно приблизился к таинственному источнику звуков. Им оказалась черная скрипка.

С тысячей предосторожностей Иоганн снял ее со стены, осмотрел со всех сторон, взял смычок и, закрыв глаза, заиграл. Первая же нота заставила его вздрогнуть. Как ни невероятно это может показаться, но черная скрипка – и теперь Иоганн был полностью уверен в этом – обладала способностью сводить с ума того, кто играл на ней.

Но Иоганн продолжил играть на ней, словно из вызова, правда, очень недолго, а потом с яростью размахнулся и швырнул ее на пол.

Ударясь об пол, инструмент раскололся, издав странный звук, похожий на женский крик.

Не помня себя, Иоганн выскочил из дома и бежал, пока хватило дыхания.

45

Через несколько дней французская армия оставила Венецию, и вместе с нею Иоганн вернулся в Париж.

Ему не суждено было больше увидеть Италию.

Иоганн Карельски еще тридцать один год сочинял свою единственную оперу. Тридцать один год он пытался освободиться от голоса, от сна, пытался забыть историю, рассказанную Эразмом, и забыть про черную скрипку.

И все эти годы он ни разу не взял в руки смычок.

В тот день, когда Иоганн Карельски написал последнюю ноту последнего такта своей оперы, он вдруг понял, что весь его труд был напрасен. Ибо никто никогда не сможет спеть его произведение так, как спела бы Карла Ференци.

И тогда по странной душевной настроенности, поистине граничившей с безумием, он взял тетрадь, в которую тридцать один год записывал ноты, и бросил ее в камин. И через несколько секунд труд его жизни исчез в огне.

– Ну вот, – прошептал Иоганн Карельски, – я и покончил с этой историей.

Он растянулся на кровати, ощущая в теле усталость, но в душе был покой, и тут впервые в жизни Иоганн Карельски понял, что он счастлив.

Он написал свою воображаемую оперу.

В ту же ночь он умер – умер, даже не осознав этого, во сне, всецело захваченный сновидением.

И никто никогда не узнал, что он был гений.

notes

Примечания

1

Баррас Поль (1755–1829) – французский государственный деятель, один из руководителей термидорианского переворота 1794 г., самый влиятельный член Исполнительной Директории, управлявшей после переворота Французской республикой; покровительствовал молодому Наполеону Бонапарту, а затем способствовал захвату им власти. (Здесь и далее примеч. переводчика.)

2

Светлейшая республика – наименование Венецианской республики в XV–XVI вв.

3

Золотая книга – регистр всех благородных фамилий Венеции, члены которых могли занимать высшие государственные посты в республике.

4

Ла Фениче (Феникс) – главный городской театр Венеции, открытый в 1792 г. на месте сгоревшего в 1773 к самого большого венецианского театра Сан Бенедетто (откуда и название – Феникс).

5

Дека (от нем. Decke – крышка) – верхняя (с резонансными отверстиями) и нижняя часть корпуса скрипки, служащая для усиления и отражения звука; изготавливается из т. н. резонансной древесины.

6

Вино из Ломбардии.

7

Франческо Страдивари из Кремоны Сын Антонио. Сделал в году 1742 (лат.).

8

Антонио Страдивари из Кремоны. Сделал в году 1737 (лат.).

9

Примадонна (итал.).

10

Браво!

Да здравствует примадонна! (итал.)

11

Душка – деталь скрипки, представляющая собой деревянный цилиндрический стержень, который устанавливается вертикально между деками, служа распором между ними. Душка способствует передаче звуковых колебаний на нижнюю деку, усиливая резонанс и улучшая тембр инструмента. От ее размеров и места установки зависит качество звучания.

12

Обечайка – боковая часть корпуса скрипки, состоит из шести тонких деревянных пластин, которые выгибаются по форме дек и приклеиваются к их внутренним краям.

13

Кобылка (подставка) – деревянная пластинка, которая устанавливается на верхней деке в качестве опоры для струн, ограничения их звучащей части и передачи вибрации от струн к корпусу.

14

Высокая вода (итал.).