Текст книги "Подводное жилище"

Автор книги: Макс Пембертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Дневник мистрисс Кчерни.

«14 августа, через три недели после моего прибытия сюда, я проснулась, разбуженная еще никогда не слышанным мной звуком большого колокола. Не успела я еще сообразить, откуда доносились эти странные звуки, напоминающие жалобный стон набата, как в мою спальню, запыхавшись, вбежала доверенная экономка, заведовавшая хозяйством в доме мистера Кчерни до его свадьбы и называемая всеми, начиная с него самого, „бабушкой Маргаритой“. Дрожащим от волнения голосом старуха просила меня торопиться и сама помогала мне одеваться, не давая мне ни докончить прически, ни выбрать подходящее платье. Я была еще не совсем готова, как в спальню вошел мистер Кчерни и так же торопливо, хотя все же улыбаясь, пригласил меня немедленно перейти на яхту. Признаюсь, я была несколько удивлена крайнею поспешностью этого неожиданного переселения, удивление мое еще усилилось, когда я увидела все население острова, за исключением немногих местных уроженцев малайского племени, усаживающимся на лодки и направляющимся к северному мысу, около которого на якоре стояла и наша яхта. Эдмунд объяснил мне, что на нашем прелестном острове наступает опасный сезон, во время которого ни один европеец не может безнаказанно оставаться на берегу, и что этот сезон продолжается от одной недели до месяца».

Здесь я перевернул несколько листков и прибавил несколько объяснительных слов:

– Как видите, товарищи, 14 августа мисс Руфь еще не знала истины о характере мужа и его образе жизни на острове. Несколькими неделями позже она пишет уже гораздо ясней. – Найдя нужную страницу, я продолжал читать:

«21 сентября, с удивлением узнаю о существовании необыкновенного „подводного замка“, в котором спасаются обитатели острова во время опасного сезона. В этом замке останусь и я на время отсутствия моего мужа, собирающегося на днях в Сан-Франциско или Японию... не знаю точно, так как он не сообщил мне подробностей о предполагаемом путешествии».

«На мою просьбу сопровождать его я получила отказ. Муж объясняет его необходимостью проводить все время в скучнейших деловых разговорах и спешных переездах, при которых общество дамы может быть только стеснительным. Он обещает мне, что отсутствие его продолжится очень недолго и что он постарается возвратиться не долее, как через четыре, самое многое шесть недель. Не стану спорить и настаивать, зная, как мужчины дорожат своей свободой и как боятся они так называемой „тирании“ молодых жен».

«Ноября 13-го. Мистер Кчерни опять собирается уезжать, на этот раз в Лондон, хотя он вернулся несколько дней назад из Сан-Франциско. Опять просила я его взять меня с собой. Мне так хочется повидаться с братом, и опять получила отказ. На этот раз мне было отказано в таких выражениях, каких мужья-джентльмены должны избегать в разговоре с своими женами. На мой вопрос о причине отказа мистер Кчерни коротко ответил, что не привык давать отчет в своих поступках кому бы то ни было! – Подобные ответы никогда не изглаживаются из сердца женщины, оскорбленной в своих священнейших чувствах».

«Декабря 12-го. – О, Боже, помоги мне. Я знаю! И он знает, что его тайна мне известна. Не все ли ему равно? Кому я могу доверить страшную истину? Разве волнам океана или ветрам, проносящимся над этим ужасным берегом... тучам, летящим на запад, к далекой, дорогой родине. Никто другой не может меня услышать в этой пустыне. О, Боже, помоги мне, несчастной!.. Дай мне силы забыть или, по крайней мере, не вспоминать о страшной тайне с чувством ужаса, наполняющего мою душу мучительным гневом».

«Декабря 25-го. Вчера был канун Рождества. Величайший праздник моей дорогой родины. Там все радуются, все молятся. Вся семья в сборе. Я же здесь одна, одна в своей подводной тюрьме. С тоской вспоминаю я о том, что было год назад. Только год назад а сколько перемен, сколько разочарований, сколько горя! Но к чему сравнивать светлое прошлое с ужасным настоящим? К чему вспоминать невозвратное? Сердитые волны бьются об окна моей тюрьмы. Их однообразный плеск наполняет бесконечной тоской мою больную душу. Мне кажется, что сердитое море шепчет вечно одну и ту же фразу: „никогда, никогда больше“. Ночью, во время отлива, я открыла верхнее окно, с громким рыданием взывая о помощи. К кому?.. К чему?..

Кто услышит мои рыдания?.. Кто поможет моему горю? Я больше ни на что не надеюсь, ни на что, кроме, как на милосердного Отца небесного!».

«Января 1-го. Мистер Кчерни вернулся из своего путешествия. Он ездил в Европу „по моим делам“. Каким? Мне становится страшно. Иногда мне кажется, что он уверил брата в моей смерти. Недаром же он вытребовал от меня полную доверенность. Воспоминание об ужасной сцене, после которой я должна была подписать нужные бумаги, не выходит у меня ни из головы... ни из сердца!».

«Января 8-го. Вот уже восьмая неделя, как продолжается „сонное время“. Из разговоров старожилов я узнала некоторые подробности об этом удивительном явлении природы. По их рассказам, в это время остров окутывается, как туманом, какими-то особенными ядовитыми испарениями, смертельными для всякого, кроме немногих туземцев малайского племени. Одни объясняют эти испарения разложением каких-то особенных растений, встречающихся только в здешних лесах, другие считают ядовитый туман естественным последствием скопления болотных газов после сильных дождей. Достоверно известна только безусловная ядовитость этих газов, или испарении. В продолжение опасного времени все живущие на острове погружаются в смертельный сон – последствие отравления ядовитыми газами. Отсюда и название „сонного“, под которым этот остров известен японцам. Ядовитый туман так же внезапно исчезает, как и появляется. Особый колокол извещает жителей о наступлении опасности и сзывает их к берегу, откуда лодки перевозят их в подводный замок».

«Января 15-го. Мы возвращаемся на остров. Слава Богу!.. Береговая тюрьма все же обширнее подводной! Как жалки и мелочны женщины! Тетушка Рэчель в полном восторге от роскошной обстановки, найденной нами в этой пустыне. Она не перестает восхищаться моим мужем, называя подводный дом „романической прихотью истинно артистической души“. Даже отказы мистера Кчерни взять меня с собою в Европу она извиняет, находя для него десятки оправданий. „Здесь, по крайней мере, ты не растратишь своего состояния!“ – вот ее главный аргумент. Неужели деньги – самое важное в жизни? С каким наслаждением отдала бы я все свое богатство за взаимную любовь, за тихое семейное счастье! Увы, увы! Все это для меня недоступно. Боже, дай мне терпения!».

«Февраля 2-го. Сегодня муж мой пришел ко мне „объясниться“ по поводу „наших недоразумений“. Передаю его выражения буквально. Он был так ласков, так нежен. Я вспомнила незабвенные дни Ливорно; о, если бы он только захотел, как мы могли бы быть счастливы! Как прекрасна могла бы быть наша жизнь, если бы он захотел тогда. Теперь слишком поздно! Я уже не могу ему верить после всего, что узнала. Невольно подыскиваю я причину для неожиданного возвращения его нежности. Уж не боится ли он, что я выдам то, что знаю, что поняла? Но если он боится, то, значит, и моя жизнь в опасности. Что ж, этого надо было ожидать. Да будет воля Господня. Быстрая смерть легче иной жизни».

«Февраля 9-го. Я опять живу на берегу. Солнце светит так ярко. Природа так прекрасна! А у меня на сердце тяжело и мрачно, как в глухую зимнюю ночь. О, что я вынесла за эти последние дни! Любовь мистера Кчерни ужаснее его ненависти. И теперь только мы поняли вполне друг друга. Чем кончится наше последнее объяснение?».

«Февраля 21-го. Письмо, брошенное мною в море, осталось без ответа. Смешно было надеяться! Как мало было шансов для того, чтобы эта бутылка попала в руки человека, способного поспешить на помощь несчастной женщине. Вернее всего она разбилась о подводные скалы или занесена течением в недосягаемую глубь океана. Теперь у меня осталась одна надежда. Последняя. На него, на Джэспера!..»

«Марта 3-го. День и ночь спрашиваю я себя, как встретимся мы с капитаном „Мангатана“, если он сдержит свое слово и приедет сюда? В нем я не сомневаюсь. Джэспер Бэгг не забудет своего обещания Он приедет. Но сможет ли он помочь мне? Возможна ли какая бы то ни была помощь в моем положении? Я чувствую, что его приезд только растравит рану моего сердца напоминанием незабвенного прошлого когда я была счастлива и свободна. Если так, то ведь я должна была бы желать, чтобы он не приехал, а между тем мое бедное измученное сердце жаждет увидеть дорогое, честное лицо верного друга. „Я должна желать его отсутствия. А тем не менее, невольно повторяю день и ночь: приезжай! Я жду тебя! Жду! О, как жду я тебя, мой единственный верный друг!“.

«Апрель 4-го. Опять ужасное „сонное время“! Какое-то несчастное судно разбилось о подводные камни. Команда спаслась в лодках на берег, не подозревая его опасности. Бедные моряки высадились вблизи северного мыса так, что я могла видеть их из окна „подводного замка“. И я видела! Я видела все подробности их бесконечной агонии. Один за другим падали они на берегу, освещенные ярким светом луны, и засыпали, засыпали навеки! Я уткнулась головой в подушку, чтобы не глядеть на коченеющие трупы, но они преследовали меня всю ночь, мешая спать, мешая молиться!»

«Мая 3-го. Еще раз кинула я письмо в море. О, детская наивность неумирающей надежды! Но я так одинока! Мне не с кем поделиться своим горем, не у кого попросить совета, помощи... О, Боже, Ты один слышишь мои стоны, видишь мое отчаяние, Боже милосердный, помоги несчастной»...

Я замолчал, задыхаясь от волнения, и вопросительно взглянул на своих товарищей. Питер Блэй совсем забыл о своей потухшей трубке. Долли Вендт украдкой отирал глаза, а круглые щеки Баркера лоснились от крупных слез, которых он даже и не замечал, увлеченный слушанием рассказа, бывшего, в сущности, как бы историей нашей собственной печальной будущности.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Свет под водой.

День выдался особенно жаркий. Солнце невыносимо пекло, как и подобает тропическому солнцу. Отражение его лучей в ярко-голубых волнах утомляло наши глаза до того, что мы, чуть не в первый раз за эту неделю, укрылись в тени небольшой пещеры, в самом дальнем углу нашей воздушной темницы. Кое-как разместившись в этом узком пространстве, мы все же не находили покоя. Поминутно кто-либо из нас подползал к самому краю обрыва, чтобы окинуть испытующим взглядом голубую безбрежность Тихого океана или же поглядеть вниз на скалистую тропинку, ведущую к «гнезду» старого француза. Но увы, нигде не виднелся белый парус или темный столб дыма из трубы приближающегося парохода, нигде не мелькала седая грива Оклера или развевающиеся темные локоны одной из прелестных сестер. Изредка только обменивались мы несколькими словами, все об одном и том же. «Что задержало наших друзей? Почему мистер Джэкоб не возвращался? Что могло приключиться с нашим судном?» Никто из нас, понятно, не мог подыскать удовлетворительного ответа на эти три вечно повторяющихся вопроса, и поэтому разговор каждый раз быстро обрывался. Грозный призрак неминуемой гибели леденил наши сердца, как ни старались мы скрывать друг от друга нашу тревогу.

В конце концов Питер не выдержал и начал посылать ко всем чертям треклятого губернатора, заманившего честных христиан в свою мерзкую ловушку.

Наконец, решено было дождаться вечера и затем спуститься в долину для разведки и поисков пищи...

Томительно долго тянулся бесконечный жаркий День. Около пяти часов пополудни Долли Вендт заметил на горизонте легкий черный дымок, могущий быть признаком приближающего парохода, но через час темная линия дыма исчезла на горизонте, и снова потянулись однообразные минуты, из которых каждая казалась нам целой вечностью. Наконец, солнце стало клониться к западу. Последние багровые лучи его облили пурпурным светом вершины противоположных скал и затем начали быстро гаснуть. Мы все сразу вскочили на ноги, движимые одним и тем же желанием, поскорей узнать об уготованной нам участи.

Мы после короткой, но горячей молитвы двинулись вниз по головоломной тропинке к «гнезду» старого француза. Наверно, никогда группа горных туристов, любителей опасных экспедиций, не карабкалась так храбро, как четверо моряков, подстрекаемых самым могущественным из человеческих потребностей: чувством голода. Самые опасные места казались пустяками. Нас, точно на крыльях, несло желание поскорее добраться до места, где нас ожидало освобождение или смерть, т.е. в сущности, тоже свобода, но уже окончательная.

Добравшись до «орлиного гнезда», мы осторожно спустились по оставленной лестнице, предварительно убедившись, что никто не подстерегает нашего приближения. К сожалению, в пещере не нашлось ничего, кроме большой кадки со свежей водой. С невыразимым наслаждением утолили мы жажду, от которой нам приходилось страдать больше, чем от голода, и вымыли разгоревшиеся лица и руки. Освеженные, с новой силой двинулись мы в путь, не без труда ориентируясь между беспорядочно нагроможденными скалами. Вспоминая впоследствии это путешествие, я всегда удивлялся его благополучному окончанию. Спокойные люди вряд ли нашли бы дорогу среди лабиринта скал и пропастей, мы же скользили, точно тени, каким-то чудом избегая опасных мест и двигаясь так быстро, как будто перед нами лежала удобная шоссейная дорога. Видно, голод и любопытство такие чувства, которые побеждают всякие препятствия.

Спустившись до первых, покрытых зеленью холмов, возвышающихся примерно на 800 или 900 футов над общим уровнем долины, мы остановились и с любопытством начали вглядываться в развернувшуюся перед нами картину. Хотя солнце уже закатилось, но последние отблески сумерек позволяли нам еще довольно ясно различать предметы.

Первое, что поразило нас, это полное отсутствие какого бы то ни было тумана. Воздух над лесом и лугами был чист и прозрачен, и взгляд беспрепятственно уходил в далекую глубину перспективы. Правда, воздух имел какой-то странный зеленоватый оттенок. Казалось, что смотришь вдаль сквозь слабо окрашенное зеленое стекло. Над наиболее низкими частями долины этот зеленый оттенок сгущался настолько, что превращался как бы в сеть тонких, колеблющихся теней, вполне прозрачных, но постоянно меняющих оттенки. Но все это так мало походило на туман, что мы посчитали рассказы старого француза, как и дневник мисс Руфь, просто ошибкой. Быть может, «губернатор» умышленно пугал мисс Руфь и других жителей острова, чтобы удерживать их в своей полной зависимости. Отсутствие тумана почти совершенно успокоило нас, тем более, что никакого зловония до нас не долетало, хотя мы находились почти на одной высоте с крайними деревьями леса. Правда, у меня в ушах как-то странно звенело, и мысли слегка путались. Но это было очевидным следствием усталости после быстрого спуска с гор, а, может быть, и после непредвиденного поста последних полутора суток. По крайней мере, мои товарищи объясняли подобным образом свои ощущения.

– Ну, что капитан? – воскликнул Питер Блэй, улыбаясь во весь рот. – Говорил я вам, что вся эта туманная история сущие пустяки! Никакого тумана и в помине нет! Стоило пугаться, нечего сказать. Хорошо еще, что мы вовремя спохватились, капитан. Авось, Бог даст, проберемся благополучно к одной из хижин и найдем добрую душу, не принадлежащую к шайке губернаторских разбойников, которая уступит нам хорошенького козленка или пару куриц за приличное вознаграждение, – не уступит, что ж, делать нечего, и так возьмем. Наше дело военное! Да и голодный желудок церемониться не станет!

Пока Питер громко мечтал о будущем ужине, Долли Вендт пытливо вглядывался своими молодыми глазами в подробности красивой картины, расстилавшейся у наших ног, и голос его зазвучал довольно неуверенно, когда он обратил мое внимание на гробовое молчание, окружающее нас.

– Посмотрите, капитан, нигде не слышно ни звука, не видно души человеческой. Ни в одном из домиков не блестит огонь, ниоткуда не доносится стук топора, или песня пастуха, или выстрел охотника. Точно весь остров внезапно вымер. Куда же могли деваться все его довольно многочисленные обитатели?

Я не успел еще собраться с мыслями и придумать какое-либо объяснение действительно странному отсутствию жителей, как Сэт Баркер закричал во все горло, не будучи в силах удержать своего удивления:

– Смотрите, капитан! Ведь правду говорил мистер Вендт. Поглядите туда, к северу, видите огонь под водой. Ей-Богу же, море горит, точно освещенное снизу электричеством.

Питер Блэй даже присел от изумления.

– Вот так история, капитан! Вот уж ни за что бы не поверил, если бы не видал собственными глазами Огонь под водой! Слыханное ли дело? Ведь это чудо, капитан! '

Зрелище было, действительно, до того поразительное и невероятное, что возглас почтенного ирландца казался естественным. Вся оконечность далеко вдавшегося в море северного мыса была окружена ярко светящейся полосой воды. Не только пенящаяся линия прибрежных бурунов, но и более отдаленная часть спокойного моря казалась огненной тканью поминутно меняющей оттенки, переливаясь от ярко-золотистого до изумрудно-зеленого цвета. На этом сверкающем фоне высокие волны разбивались миллионами сверкающих бриллиантов, то медленно вздымаясь сплошной массой темно-зеленого огня, то быстро разбегаясь тысячью лент, как бы сотканных из расплавленного серебра. Несмотря на довольно значительное расстояние, отделяющее нас от ярко освещенной водяной поверхности, мы довольно ясно могли разглядеть, очертания человеческих фигур под водой! Они двигались на неведомой глубине, то ясно вырисовываясь темными контурами на сверкающем фоне воды, то скрываясь под набегающими волнами, кажущимися массой расплавленных изумрудов. Поразительное зрелище было так прекрасно, что заставило нас позабыть все на свете, даже то, что мы были предупреждены дневником мисс Руфь о существовании этого подводного света.

Увы, напоминание об этом дневнике напомнило мне в ту же минуту и другое его предупреждение: о смертельной опасности, грозящей каждому европейцу, остающемуся на острове во время сонного сезона. В его существовании я уже не сомневался больше, получив доказательство справедливости рассказа мисс Руфь о «подводном замке». Если это удивительное жилище оказалось не сказкой, то и существование ядовитых газов не могло быть отрицаемым. Почти незаметные зеленоватые пары были ядовиты. В этом нельзя уж было сомневаться, вглядевшись в лица моих товарищей. С широко раскрытыми глазами, с пылающими лицами глазели они на ярко освещенное море, перебрасываясь замечаниями, сопровождаемыми громким смехом, неестественность которого сразу поразила меня. Долли Вендт заливался хохотом, как ребенок, чуть не подпрыгивая на месте.

Желая привлечь внимание товарищей, я заговорил о том, что должно было интересовать нас еще больше, чем необычайное зрелище освещенного моря и прогуливающихся под водой людей.

– А не пора ли нам подумать об ужине. Питер? Вы, кажется, совсем забыли, что мы не только не обедали, но и даже не завтракали сегодня!

Старый товарищ провел рукой по своему влажному лбу, точно просыпаясь от сна.

– И в самом деле, капитан, я и забыл о голоде! – проговорил он умиленным голосом.

– Да и как не забыть всего на свете, видя подобное зрелище! – перебил со смехом Долли. – Мне даже есть расхотелось, капитан!

С беспокойством поглядел я на разгоревшееся лицо юноши, на его как-то странно мигающие глаза, и предложил поскорей спуститься вниз, чтобы попытаться добраться до жилища мисс Руфь, где мы могли скорей всего найти помощь и сочувствие.

Мы довольно скоро нашли уже знакомую нам тропинку через лес, у опушки которого находился бамбуковый дом мистера Кчерни. Темнота сумерек, позволившая нам любоваться зрелищем подводного света, уступила место блестящему лунному освещению. Никогда не видал я ничего подобного этой прелести бледного света, ложащегося необыкновенно нежными лиловыми тенями на ярко-зеленые ковры лугов и на темно-малахитовую листву спящего леса. Никакой художник не смог бы передать таинственное очарование тишины, в волшебном соединении голубых лучей месяца с зеленоватым паром, как бы витающим в воздухе. Что-то непонятное происходило у меня на душе. Меня манила эта ласкающая природа, мне бы хотелось никогда не расставаться с этим мягким светом, хотелось забыться под этими благоухающими кустами, забыться и заснуть... заснуть среди этих роскошных зеленых лугов. Какие чудные грезы должны сниться под этим синим небом! Какие видения должны витать под сенью этих обвитых розами пальм! Мы все молчали, быть может, опасаясь высказать свои ощущения, быть может, сами не сознавая их.

Внезапно громкий голос Питера прозвучал болезненным диссонансом среди торжественной тишины волшебной ночи.

– Капитан! Товарищи, постойте!.. Глядите-ка в эту сторону!.. Что это: живые люди или трупы? – проговорил он, останавливаясь, каким-то странным, точно надтреснутым голосом.

Я остановился при этих словах, и все остановились вслед за мною. Направо от нас высокие кусты махрового жасмина и каких-то незнакомых розовых цветов образовали полуоткрытую беседку. Зеленый газон мягким бархатным ковром покрывал землю. Яркий лунный свет широкой струей врывался в промежуток между ветвями и заливал небольшую поляну тихо колышущейся сетью ярко-лиловых лучей. Он осветил мне бледные лица моих товарищей, глядящих странно горящими глазами на человеческие фигуры раскинувшиеся в тени цветущих кустов. Головы лежащих мужчин можно было прекрасно разглядеть при таинственном освещении лунных лучей. Один из них был уже мертв. Его стройная фигура лежала спокойно вытянувшись, и только синеватая бледность красивого лица да стеклянный блеск черных глаз говорили о смерти. Другие два еще дышали. Все трое были одинаково одеты в морские куртки, все трое казались уроженцами юга. Лежащий ближе к нам глядел широко открытыми глазами перед собой, в каком-то экстазе упоения любуясь невидимым волшебным видением. Другой, видимо, уже находился в агонии и, запустив руку в густые черные волосы, шептал прерывающимся голосом непонятные мне испанские слова. Помочь мы ничем не могли. Нам впору было думать о собственном спасении, если оно было возможно. С тяжелым вздохом отвернулся я от бедных умирающих.

– Помилуй, Господи, неизвестных товарищей. Мы не можем им помочь, друзья мои, и не должны терять времени в бесплодных сетованиях. Эти несчастные – лучшее доказательство того, что мисс Руфь права... Нам грозит смертельная опасность. Поспешим к берегу! Быть может, нам еще удастся уйти в море!

Питер Блэй быстро зашагал по дороге, бормоча что-то непонятное. Никто не обращал внимания на его несвязные речи, в которых молитва и проклятья смешивались с восторженными восклицаниями и с описаниями различных лакомых блюд.

Долли Вендт заметно шатался, так что мне пришлось поддерживать бедного мальчика, совершенно обессилевшего и только изредка улыбающегося бессмысленной и болезненной улыбкой. Сэт Баркер казался менее чувствительным к влиянию ядовитого газа. Он грузно шагал передо мной, ломая все на своем пути, точно буйвол среди тростника, изредка только запевая какую-то дикую шотландскую песню. Что касается меня, то я еще не чувствовал себя вполне обезумевшим и довольно ясно сознавал все окружающее. Только голова у меня кружилась, да болезненное желание спокойствия, отдыха и забвения все более овладевало мной.

Долго ли мы шли среди леса и каким образом очутились в саду, окружающем жилище мисс Руфь, я никогда потом не мог объяснить себе... Только здесь, в саду полное сознание на минуту вернулось ко мне при виде группы спящих молодых девушек. Казалось, они принадлежали к какому-то желтому племени, но при фантастическом лунном освещении, в прозрачных белых одеждах, с цветами на роскошных распушенных волосах они показались мне прекрасными, как феи. Спали ли они или были мертвы? Решить это мы уже были не в состоянии. Но даже если их сон был смертельным сном, то все же он казался легок и спокоен. Ни малейшего следа страдания не видно было на их нежных личиках, а их чуть побледневшие губы улыбались по-детски счастливой улыбкой. Смутно помню, что это обстоятельство послужило мне утешением. – Наша агония не будет мучительна! – произнес я вслух, и сам удивился звуку своего голоса, и еще более тому, что громко произнес фразу, о которой не хотелось бы даже думать, не только что выговорить.

– Смотри, Долли, какая прелестная, группа девушек. Пять красавиц для четырех моряков. Какова удача! – заорал Питер, придерживаясь рукой за пальму.

Долли попробовал что-то сказать, но только молча шевелил губами... Я понял, что бедный мальчик не стоит уже на ногах, и обхватил его за талию.

– Не робей, дитя мое! Мы у пристани! Сейчас сядем в лодку и поедем обратно! Там ждет нас Руфь Белленден!

Юноша попробовал сделать несколько шагов, но ноги под ним подломились, и он упал на колени.

– Бросьте меня, капитан, – пробормотал он. – Торопитесь в лодку. «Южный Крест» ждет вас! А я хочу заснуть. Иначе я опоздаю к матушке на Пасху!.. Не держите меня, капитан! Я спешу на свадьбу сестры!

Но я упорно держал его под руки. Последний проблеск угасающего рассудка подсказывал мне необходимость укрыться куда-нибудь от влияния ядовитого воздуха.

– Идем, дитя мое, – говорил я, сознавая, что язык уже не вполне повинуется мне. – Идем в дом мисс Руфь. Она так прекрасна и добра. Она даст тебе жареную курицу с рисом, и твоя матушка не скажет что я не уберег ее мальчика! '

Он уже не отвечал, очевидно, потеряв сознание. Питер свалился на ступени террасы, и только Баркер еще боролся с отравой, дико размахивая своей дубинкой.

– Выломай дверь, Баркер! – крикнул я отчаянно.

Баркер налег плечом на дверь. Она широко распахнулась, и я вошел, вернее, ввалился в темный коридор, увлекая за собой совершенно бесчувственного Долли и громко крикнув Баркеру приказание помочь войти полубесчувственному Питеру. Я смутно сознавал, что никого не найду в доме, сознавал и то, что отравленный воздух не пощадит нас и в комнатах, но все это как-то исчезло в моей памяти, как бы утонув в инстинктивном животном стремлении укрыться где-нибудь хоть на минуту.

– Двери!... Двери! Тащи мистера Блэя и запирай двери, Баркер! – крикнул я в последнем проблеске сознания. – Не давай ядовитому туману войти вместе с нами! Слышишь, Баркер?

– Затворяйте двери, если вам жизнь дорога! – крикнул сзади меня другой, не знакомый мне голос.

В то же время луч света прорезал темноту, и тот же незнакомый голос дружески, но убедительно повторил свое приказание.

– Ради Бога, не оставляйте двери открытыми, иначе мы все погибли!