Текст книги "Хищник (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4. Срочный фрахт

31 декабря 1929 года, борт вольного торговца «Лорелей».

1. Марк

"Ах, как не вовремя!" – но разве это когда-нибудь случается по расписанию?

Война внезапна по определению! Нежданна и негаданна, даже если ее планировали и готовили. Все равно, в конце концов, она разражается, как зимняя гроза.

"Опять война!" – Марк боялся войн до ужаса, потому что знал – любит воевать. Не так, как Карл или Грета. По-другому. Зато жил на войне, как рыба в воде, легко и просто, словно для нее и рожден. Но, возможно, так и есть: рожден воином, хотя никогда не хотел им стать. Такова судьба, и таково его безумие.

– Квантовая бомба? – спросил он Вателя, разворачивающего боевой терминал, встроенный в противоположную стену кухни. – "Воронка" сингулярности? Чем-то же они пробили нашу защиту?

– Да, похоже, ты прав… – Руки Вателя по локоть погрузились в фантомную "натуру", и лепили теперь из пространства и времени оптимальный исход сражения. – Они вызвали коллапс волновой функции в районе кормовой оконечности. Сейчас они уже на третьем ярусе. Идут, как прилив.

– Номады? – уточнил Марк, хотя и не сомневался в ответе. Он не задержался ни на мгновение, бросил реплику "через плечо", и побежал к лифтовому шлюзу.

– Осторожней там! – крикнул вдогонку Ватель. – Я пытаюсь их отсечь, но у них позитронный пробойник…

Лифт раскрылся навстречу и в несколько мгновений перебросил Марка на четвертый ярус. Перегрузки при этом достигли критической отметки, но…

"На войне, как на войне, так, кажется, говорят?"

– Марк! – голос Кормчего возник прямо в голове. – Как слышимость? Прием!

– Отвали! – рявкнул он в ответ. От "наведенной" речи у него начинало першить в горле. – Ты на месте?

– Я грохнул им десантный бот и затопил напалмом шахту семь, – сразу же заговорил Егор. – Это хорошая новость. Плохая – у них остаются еще два бота, и их пилоты маневрируют по всем правилам. Третий ярус потерян. Они идут к тебе, и…

– Ты слишком много говоришь! – Марк "вытянул" из стены хобот системы управления локальным пространством и успел поставить гравитационный капкан за мгновение до того, как рухнула подорванная чем-то мощным металкерамитовая заглушка в конце коридора.

"А если так?" – он схлопнул "челюсти" капкана и устроил номадам молекулярный дипольный сдвиг в объеме нескольких десятков кубометров, но, к сожалению, они все носили десантную броню. Одного все-таки раздавило, но поджарились лишь двое или трое.

– Двое! – уточнил Кормчий. – Уходи, Марк! Они взламывают коды доступа.

– Сейчас! – Марк дождался падения напряжения в сети, "уронившего" его гравитационную ловушку, и выстрелил из мегаватного разрядника, залив коридор огнем. А затем, не дожидаясь окончания "фейерверка", "позволил" упасть вниз аварийным переборкам, только что с блеском заблокированным номадами, исходившими из ложной концепции "центрального пульта". Но на "Лорелее" можно было совершать и локальные чудеса, так что метровой толщины огнеупорные и невероятно прочные на разрыв и пробитие керамитовые щиты упали, как миленькие. Надолго они нападающих не задержат, но несколько минут выиграть дадут.

"Грета, не спи!" – он почувствовал, как уходит в никуда "темных аллей" "сонное" сознание Греты, и испугался, что, Дари останется одна. – Грета, не время! Ты нужна мне здесь! Карл!"

Присутствие Карла ощущалось, как "дыхание водопада" – ровное и мощное давление холода, идущего "извне", не опасного, но чуждого и неумолимого.

"Карл, принимай боевой комплекс!"

Такое случалось в его жизни не раз, и не два. В сложных ситуациях, когда требуется делить внимание между рукопашной и оперативно-тактическим мышлением, Марк предпочитал работать головой, да еще и Грету порой звал в компанию. Одна голова хорошо, как говорится, а две – лучше. Но резаться в ближнем бою – при всем своем уме и холодной математической логике – лучше всех умел именно Карл.

«Грета!»

«Марк…»

"Не спи, беллисима! Дари без тебя пропадет!"

"Хорошо, красавчик! Потанцуйте с этими уродами, только тело не угробьте! Оно и мне не чужое!" – и она "отошла в тень", оставаясь на дальней границе сознания Марка, но ни во что не вмешиваясь.

Грету Марк обнаружил самой последней, когда уже знал все про всех. Он осознал, что является "психом", в тринадцать лет, но, слава богам, оказался умнее всех прочих известных ему шизофреников. К тому же, на успех Марка работали железная воля, чудовищная наследственность и прекрасное воспитание. Начав анализировать события – мелкие нестыковки и провалы в воспоминаниях, странности в восприятии объективных фактов и немотивированные изменения в настроении, – он уже не останавливался до тех пор, пока не размотал клубок до конца. Их оказалось шестнадцать. Шестнадцать разных личностей, включая и самого Марка. Однако абсолютное большинство этих, с позволения сказать, "персон" при ближайшем рассмотрении не выдерживали никакой критики. Дурилки картонные! Они и существовать-то самостоятельно не могли. Злобные уроды и бледные немочи, не способные ни на что, кроме какой-нибудь узкоспециальной, но необязательной функции. Вроде того мальчишки, что хорошо выдерживал телесные наказания. В остальном эти "разумные индивиды" были никем и ничем. Даже выжить самостоятельно не умели. Единственное исключение – Карл. Но Карл, будучи редкой силы индивидуальностью, на роль Альфы не претендовал, сразу же уступив ее Марку. Логически выверенный поступок: Марк был не просто первым, он был цельным. Впрочем, у Карла хватало других достоинств. Поэтому они смогли договориться, что, если честно, не так уж просто было сделать. Тем не менее, договорились, поняли и оценили один другого, нашли способ не только сосуществовать, но и эффективно взаимодействовать. И первым делом, имея в виду новый уровень сотрудничества, избавились от "лишних ртов" – остальных четырнадцати постояльцев. Непростое дело. Трудное, сложное, поганое, но не оставлять же все, как есть! Впрочем, убийство – всегда убийство, какими бы мотивами ты не руководствовался, даже если убиваешь всего лишь свое второе Я.

Тем не менее, они сделали это. И только тогда обнаружили Грету. Это случилось уже после того, как Марк покинул родину и отправился в свое бесконечное странствие, и Грета оказалась типичным порождением этого нового дивного мира. Умная, хитрая и живучая, – умеющая выживать и добиваться своего любой ценой – она понравилась обоим: и Марку, и Карлу. О том, чтобы "свести к нулю" такую неординарную личность, и речи быть не могло. И она осталась с ними, став третьим и последним компаньоном в их странном сообществе. Она чудно дополняла "мальчиков", привнося в их коллективный опыт нечто новое и неизведанное. Иногда она даже позволяла Марку и Карлу взглянуть на мир своими глазами. Это был странный мир, но Марк испытывал бесконечную признательность Грете за новизну впечатлений и за то, что она открыла перед ним мир женственности. А вот Карлу это было неинтересно. Напрочь лишенный эмоциональной сферы, он не имел даже чувства самосохранения, живя одной лишь холодной логикой. И его ни мало не трогали сожаления Греты по поводу слишком маленькой груди, или ее "воспоминания" о милом славном доме. Грета считала себя голландской колонисткой из Южной Африки, говорила и, что характерно, писала стихи на африкаанс, великолепно играла на фортепьяно, интерпретируя русских и германских композиторов, и грезила пейзажами Трансвааля. Все бы ничего – даже ее любовь к выпивке и математике, – но Грета была опасным социопатом, и не всегда умела остановиться вовремя. Иногда ее "заносило". Тогда проливалась кровь, много крови…

2. Дарья Телегина

"Господи! – подумала она в отчаянии. – Какая же я дура, Господи!"

Ну, зачем, зачем ей понадобился этот сука Коноплев? Других мужиков, можно подумать, не хватало! Одних неженатых офицеров воздухоплавательного корпуса, почитай, три сотни душ. И это только тех, кто в звании выше мичмана и служит в главной базе флота. А ведь есть еще и женатые, – ну, чем они, в конце концов, хуже других? – и совсем молоденькие (курсанты да мичмана), или вот инженеры на Верфях и в Арсенале… И все, что характерно, проверенные, и не абы как, а тартарской контрразведкой, которая мышей ловит так, что только за ушами от жевательных движений трещит. Так нет же! Повелась на красивые глаза ублюдка, а в результате…

Дарья выстрелила. Получилось лучше, чем ожидала. Словно кто-то за нее дело сделал. Раз – и готово. Выстрел, – а Корпор стреляет разогнанными до двух звуков "горячими пулями", – и фигуру в тяжелой броне сносит, словно кеглю шаром.

«Есть!»

Выстрел. Но на этот раз «прицеливание» получилось смазанным, и еще одному подонку просто оторвало ногу, хотя, в конце концов, тоже унесло на хрен куда-то назад.

Дарья забежала за угол, отчаянно умоляя открыться ближайший лифт, и сезам, что любопытно, открылся. Противоположная стена – метров десять впереди по коридору – раскрылась, наподобие бутона плотоядного цветка, и Дарья, не задумавшись даже о том, откуда у нее вдруг взялось умение управлять всей этой сложной машинерией корабля, сломя голову бросилась к лифтовому шлюзу.

"Есть!" – она успела и на этот раз.

Взлетела куда-то в неведомую высь, переместившись заодно, если верить ощущениям, на какое-то расстояние вправо, – и вывалилась из лифта в незнакомом, что не удивительно, и довольно-таки странном месте. То есть, о том, что место "странное", Дарья подумала не сразу. Для начала, она постояла немного, согнувшись едва ли не пополам, и пытаясь отдышаться. Потом разогнулась, огляделась, наконец, и вот в этот именно момент поняла сразу две вещи.

Первое. Она совершенно не представляет, где находится.

И второе – ее голова внезапно "очистилась". Ну, по-другому и не скажешь. Раньше… Наверное, с того момента, как она ощутила тревогу, или чуть позже… В общем, теперь Дарья думала, что это было похоже на далекий гул. Но "услышать" его, осознать присутствие – можно было только тогда, когда он исчезнет из головы. Методом исключения, так сказать. Именно это с Дарьей сейчас и произошло. Гул смолк, и она поняла, что все время его слышала. Но вместе с гулом исчезла и уверенность в себе.

"Я…" – она находилась где-то нигде, совершенно не представляя, как сюда попала. То есть, не так. Или так, но по-другому. Дарья помнила, как они путешествовали и прятались с Сабиной. Как их накрыли номады в шлюпочном кессоне. Помнила, как бежала, удирая от преследователей, и как потерялась – помнила тоже. Но и оставшись одна, Дарья, словно бы знала, куда идет и зачем. Понимала, что происходит, и умела, себя защитить. Буквально пару мгновений назад она стреляла из этого вот оружия, но теперь не помнила даже того, как оно называется. И как вызвала лифт, не помнила, хотя и осознавала, что именно на лифте сюда и прибыла.

"Сюда…"

Она находилась в просторном купольном зале. Простой, жесткий декор – старое темное дерево, покрытая патиной бронза и холодный темно-красный гранит. Минимум деталей, но одно очевидно – это не человеческая эстетика. Чужая, чуждая, но притягательная.

"Музей?"

Возможно, но только если бы создавали его люди, а в этом-то Дарья как раз и сомневалась. На каменных выступах, словно бы вылепленных из гранита, как из глины, лежали бронзовые диски, а на дисках… У Дарьи не нашлось подходящего слова, чтобы назвать эти объекты. Очень разные, но чем-то неуловимо похожие друг на друга. Маленькие и большие, сделанные, как казалось, из горных пород разного типа – гладкие и ноздреватые, яркие и блеклые, светло-зеленые, охряные, палевые – они не имели определенной формы и не производили впечатления "рукотворности", хотя собранные вместе отметали гипотезу о своем естественном происхождении самым решительным образом.

И еще. Они ее "звали".

– Слышите?

Дарья вздрогнула и оглянулась на голос. Метрах в пятнадцати от нее, в тени огромного источенного кавернами камня сидел в кресле Главный Кормчий. Кресло у него было отнюдь не роскошное, простое и старое, сделанное из потемневшего от времени дерева. Да и сам Кормчий выглядел не лучшим образом: осунулся, поблек. Шинель валялась на полу, фуражка тоже. Ворот кителя расстегнут, в углу рта – потухшая сигаретка.

– Слышите? – повторил вопрос Кормчий.

– А должна? – ей отчего-то стало страшно, но она понимала, что от этого уже не уйти. Дело сделано. Где-то так.

– Смотря, кто вы, Дарья, – старик, а сейчас Дарья увидела, что он действительно отнюдь не молод, вынул изо рта сигаретку, поглядел на нее с удивлением и отбросил в сторону. Окурок пролетел метр или два и вдруг исчез. Просто канул в небытие, и все.

– Объяснитесь! – потребовала Дарья, не любившая недомолвок.

– Если вы просто человек, то не должны. Но вы же не совсем человек?

– Я… – Ну, что она должна была ему сказать? Рассказать свою историю? Но только ли ее это тайна?

– Я не знаю, – сказала она.

– Свою историю мне не расскажете, – кивнул Кормчий. – Ваше право. Я вашего доверия не заслужил, но, быть может, когда-нибудь потом.

– А?… – Дарья неожиданно сообразила, что долг платежом красен, и, ответив отказом, она лишает себя права задавать свои вопросы.

– Сообразили? – старик достал из кармана портсигар и щелкнул крышкой.

– Да. Но…

– Об этом не беспокойтесь! – отмахнулся старик. – Сражение окончено. Мы победили. Ваши опекуны целы и невредимы. Ну а секреты, которые слышат эти стены, здесь и остаются. Это твердо. Что-то еще? Стул? Вино? Папиросу?

– Стул, чашку черного чая и папиросу, – перечислила она, хотя, если бы могла, удрала бы сразу, но она даже не знала, как сюда попала, тем более, не представляла, как отсюда выбраться.

– Вообще-то, сюда по собственному желанию не попасть, – ей показалось, что Кормчий читает ее мысли, но, с другой стороны, что тут удивительного, после всего остального? – Но вы попали сюда именно так. Это в качестве аванса. Садитесь!

Дарья оглянулась. Оказывается, за ее спиной стоял стул. А слева от стула столик. На столешнице фарфоровый сервиз – чашка, блюдце, чайник и сахарница, – хрустальная пепельница, папиросы "Аякс" и коробок спичек.

"Оперативно! И словно по волшебству!"

– Спасибо! – она села, взяла чайник, наполнила чашку. Чай был горячий и крепкий, и пах умопомрачительно. Дарья поднесла чашку к губам. Осторожно попробовала и с удивлением обнаружила, что чай в чашке разогрет ровно настолько, чтобы его можно было пить, не обжигаясь, но и не раздражаясь на то, что остыл.

"Колдовство…"

Она тянула время, пытаясь сообразить, что и как будет правильно рассказать. О чем умолчать, а о чем и вовсе забыть.

Сделала несколько осторожных глотков, отставила чашку и взялась за папиросы.

– Как вас зовут? – спросила, закурив.

– Егор Кузьмич, – ответил старик, – но это, Дарья Дмитриевна, – усмехнулся, акцентировав ее имя, – весьма условно. Вы потом поймете. Сколько вам лет?

– Вы же знаете!

– Из первых уст интереснее.

– Сорок восемь.

– А познакомился с вами Марк?…

– Двадцать два года назад, – Дарье не хотелось вспоминать прошлое, но она знала – отступать поздно. – Откуда вы узнали мое настоящее имя? Вы ведь знали уже, кто я такая, когда Карл меня представлял. Ведь так? Или он действовал по вашему приказу?

– Не так! – Старик встал из кресла, прошелся, молча, между "камней", повернулся к Дарье. – Вы ведь "услышали" сейчас?

– Что, простите?

– "Услышала"! – кивнул своим мыслям старик и достал вдруг прямо из воздуха стакан с каким-то темно-красным напитком. – Как вы их назвали? "Камни"?

"Вот, черт! И вправду!" – мысленно она назвала окружающие ее предметы камнями, поставив, что характерно, это слово в кавычки.

– Да.

– А почему?

– Не знаю, – пожала она плечами. – А вы знаете?

– Это они вам сами подсказали, – объяснил старик, возвращаясь в кресло. – Можно сказать, назвались. С ними всякое случается, вот и про тебя кое-что шепнули. Итак?

– Ну, ладно! – криво усмехнулась Дарья. – Я Дарена Рудая, дочь князя Петра Рудого Третьего своего имени, родилась в замке Нагорное одиннадцатого января 1881 года. В младенчестве крещена не была, а отчего не знаю. Имя перешло от бабки по отцовской линии по традиции, а не по его желанию. Считалось, не выживу, но, к их огорчению – я имею в виду отца и мать, – не померла, – говорить об этом было неприятно, тяжело и больно. Даже теперь, – спустя столько лет, и через двадцать лет после возникновения "литовской баронессы".

– Хотите выпить?

– А что у вас?… Впрочем, у вас, наверняка, есть все. Старки хорошей я бы выпила. Найдется?

– Угощайтесь! – хмыкнул Егор Кузьмич, и на столике рядом с чашкой возник граненый хрустальный стакан, наполненный ровно до половины.

– Ловко это у вас!

– Да уж, у нас так.

– С полутора лет на воспитании у "доброй женщины" в Вологде, – Дарья отпила старки, переждала мгновение, закурила, выиграв еще немного времени и пожала плечами. – Эти подробности вам ни к чему, я думаю.

– Два вопроса.

– Спрашивайте.

– Крестила вас именно эта женщина?

– Да, она была католической веры.

– Математикой когда занялись?

– В пять лет.

– А голоса услышали?

– Мне кажется, я их всегда слышала.

– А потом к вам пришел Марк…

– Да, нет, – покачала головой Дарья. – Теперь мне кажется, что первой была Грета…

– В девяносто шестом?

– Да, представьте! – Теперь Дарья вспомнила эти встречи, как если бы все это случилось только вчера. Сомнений не было – к ней приходила Грета.

– Только она в гриме тогда была, вот я ее сейчас и не узнала. Да и времени сколько прошло!

– Приходила…

– Разговаривали, – пыхнула папироской Дарья. – Она мне всякое рассказывала, книги приносила, задачки решать давала, а потом сказала, что уезжает, и все.

– И в девятьсот седьмом пришел Марк.

– Мы в госпитале встретились, – вспомнила Дарья. – У меня обострение случилось… Почки, знаете ли… А он… Я тогда думала, он служит там… лекарь или фармацевт… Красивый, интеллигентный, образованный… Шутил, читал стихи по памяти, объяснял природу болезней… Потом стал навещать.

– Три месяца, – подсказал Егор Кузьмич.

– Три месяца, – согласилась Дарья. – Потом снова, но уже в девятьсот восьмом. Тогда я думала, что он негоциант. Ездит, торгует…

– И он предложил вам…

– Родиться наново.

– В июне девятьсот девятого?

– Да, – подтвердила Дарья.

– Спасибо, я понял, – кивнул старик. – Вы помогли мне разобраться, понять, суть происходящего.

– Теперь ваша очередь! – Дарья допила старку в два больших глотка и с вызовом посмотрела на старика.

– Спрашивайте, – он не отвел взгляд, смотрел спокойно, уверенно, со значением.

– О чем? – опешила Дарья.

– О чем хотите.

– Вы спросили меня, "слышу" ли я зов. Я его "слышу", но не понимаю. Кто это? Что они говорят? Что такое эти "камни".

– "Камни" – "камни" и есть, – Егор Кузьмич отпил из стакана, закурил новую сигаретку, вернее, извлек ее из воздуха уже раскуренной, как в какой-нибудь фильме про магов и волшебников. – Кто сподобился их "услышать", знает – это "камни". Притом на всех языках. Кто какой знает, на том и узнает. Что они такое – длинный разговор. Да, и не знаю я ответов на все вопросы, я даже многих вопросов задать не могу, Дарья Дмитриевна, потому что не знаю, о чем спрашивать. Коротко говоря, полагаю, что их кто-то создал. Кто? Когда? Как и зачем? Бог весть, хотя кое-какие предположения у меня имеются, не без того. Но это в другой раз как-нибудь. А пока достаточно принять, что они – суть изделия, но, как бы это сказать… Понимаете, княгиня, "камни" не машины. Не приборы. Не вещи в нашем понимании этих слов. Они, словно бы, живые, и вполне сопоставимы с природным разумом. С нашим, например. Человеческим. Только думают они по-другому. Понимаете, о чем говорю?

– Да, – кивнула Дарья. – Наверное… Но… Они ведь звали меня? И сейчас зовут, я это чувствую. Но я их не понимаю. А вы?

– Они редко говорят со всеми сразу. Обычно только с кем-нибудь одним, но этот кто-то должен обладать некими способностями, комплексом особых черт… Снова же, не возьмусь объяснить, но чувствую, именно так дело и обстоит. Вы ведь и раньше "слышали", ведь так?

– Я не только слышала, я и "видела", – Дарья помнила все свои видения, ни одного не забыла.

– И вы математик…

– А это-то тут причем? – удивилась она.

– Не знаю, но музыканты и математики встречаются чаще других.

– И что? – насторожилась Дарья.

– Если зовут, значит, что-то скажут. А что и зачем, не угадаешь. Их "пути" неведомы и в большинстве случаев, как мне кажется, принципиально не постижимы. Нами не постижимы, поскольку не наши это пути.

– А причем здесь номады?

– Хороший вопрос, – усмехнулся старик. – Еще старки хотите?

– Хочу!

– Держите!

Новый стакан возник рядом с прежним – пустым.

– Во вселенной множество обитаемых миров, – Егор Кузьмич встал, застегнул ворот и оправил пояс и портупеи. – И расположены эти миры не только в пространстве, но и во времени. Тот мир, к слову, в котором вы жили, не уникален, есть и другие варианты истории. И в большинстве мест летающих кораблей нет.

– Как так? – ошеломленно спросила Дарья, даже забывшая от потрясения про стакан в руке.

– А откуда берутся гравитонные эмиттеры, например? – прищурился Егор Кузьмич.

– Их же… – начала было Дарья, но тут же все и поняла. – Вот черт! Я просто об этом не подумала!

Ну, разумеется, не подумала. Ведь она знала, что некоторые технологии, используемые на Верфях и в Арсенале, людям пока недоступны. Не в том смысле, что не достать, а в том, что пупок развяжется, придумать, как все это сделать самим, и из чего сделать – тоже вопрос. Тот же металкерамит, или полимерные конструкты, или вот еще "лунное серебро". Ясно, что кто-то другой – и, вероятно, не на Земле – производит все эти штуки, за которые приходится платить втридорога. Впрочем, расценок Дарья не знала. Это секреты не ее уровня компетенции и допуска. Она знала лишь, что существуют посредники – серьезные дельцы, никогда не объявляющие себя публично. Эти воротилы всегда остаются в тени. Их безопасность обеспечивают секретная служба и контрразведка. И только они знают доподлинно, кто привозит гравитонные эмиттеры или печи для выплавки титана и алюминия. Именно за этими секретами охотились цинцы, у которых, судя по всему, возникли проблемы с их прежним поставщиком.

– Значит, вы?…

– "Лорелей" – вольный торговец, – Егор Кузьмич подобрал с пола шинель и начал вдевать руки в рукава. – Но, разумеется, мы не единственные. Есть и другие. Номады, например. Мы знаем, где и что можно купить, вернее, выменять. Обычные деньги, как вы, должно быть, догадываетесь, княгиня, в Великом Космосе не в ходу. Нужно искать эквиваленты, мы этим и занимаемся.

– Тогда, зачем напали номады? Конкурентов уничтожают?

– Могло бы быть и так, – кивнул Главный Кормчий, стремительно возвращавший себе прежний облик. – Но эта война развязана из-за вас.

– Из-за меня?!

За время их короткого, но содержательного разговора, Егор Кузьмич удивил Дарью не раз и не два. Но последнее замечание буквально вышибло из нее дух.

– Из-за вас, – подтвердил Кормчий, надевая фуражку. – Да, не расстраивайтесь вы так, Дарья Дмитриевна! Никто вас ни в чем не винит. Просто… У них ведь тоже есть люди, "говорящие" с "камнями". Подозреваю, что им стало известно про что-то очень важное. Могу даже допустить, что номады и сами не знают, что это такое и для чего нужно. Но "камень" зря не "скажет". Раз "позвал" и сообщил, значит, что-то важное.

– Вы говорите об сойсшерст?

– Приходилось слышать? – насторожился Кормчий.

– Да, – кивнула Дарья. – Карл допрашивал одного бандита, тот сказал, эти с красными лицами ищут сойсшерст, что означает "ключ от двери", и что это есть у меня или у Карла, или мы знаем, где его достать.

– Ну, я где-то так и думал, – Егор Кузьмич поправил фуражку и выудил из ниоткуда очередную сигаретку. – Все время эта гадость всплывает, и каждый раз, то Марк, то Грета, то Карл к этому примешаны, но я еще тогда, двадцать лет назад знал – ниточки к вам тянутся, княгиня, а отчего так, Бог весть. Ребус! Но мы его… Впрочем, достаточно! Вы же сюда не со мной лясы точить пришли, разве нет?

– Да, но…

– Идите! – остановил ее Главный Кормчий. – Идите, вас ждут!

И, развернувшись, ушел в мгновенно сомкнувшуюся за его спиной тень.

Дарья осталась одна.

"Что же мне делать?" – и словно, в ответ на ее вопрос "зов" усилился, и через мгновение Дарья поняла, кто и куда ее зовет. Это был ничем не примечательный розоватый камень, похожий на обыкновенный булыжник. Ну, почти похожий, поскольку с первого взгляда становилось ясно – он не от мира сего.

Дарья подошла почти вплотную.

"Что теперь?" – На самом деле, вопрос был задан машинально, поскольку ответа Дарья не ждала. Однако ответ пришел.

Слушай! – "сказал" кто-то, словно вбив это значение в ее мозг.

Смотри!

Запоминай!

И Дарья увидела. Не образы – символы. Не объекты – абстракции. Не значения, а смыслы.

"Я…" – но думать было некогда. Перед ней, открывшейся "потоку", впустившей в себя "чужую речь", формировалась история вероятностного будущего, и это была самая потрясающая история из тех, какие она не могла себе даже нагрезить…

3. Марк

"С первым блеском зари – заварухе конец.

С поля боя сползла непроглядная мгла -

Ассагая не выпустит кафрский мертвец,

Побуревшею кровью покрыты тела…"

В зеркале торчало отражение голой Греты, и голос в башке, разумеется, принадлежал ей.

– Уйди! – потребовал Марк.

"Было бы предложено!" – фыркнула Грета и ушла из сознания.

Теперь Марк видел в зеркале себя, и это ему нравилось больше. Он вообще не любил путать сущее с воображаемым. Это Грета могла запросто "усадить" их с Карлом с собой за стол и вести с ними непринужденную беседу, отслеживая параллельно "внешний" мир, чтобы не сболтнуть лишнего при свидетелях. А он таких извращений терпеть не мог. Психопат? Да. Но вменяемый психопат.

– Берримор! – позвал он.

– К вашим услугам! – Дома дворецкий всегда был рядом. Собственно, он и был домом, или, как минимум, живой душой Маркова крома.

– Что слышно о княгине?

– Жива, но временно недоступна.

– Звучит двусмысленно! – усмехнулся Марк, натягивая трусы.

– Двойные смыслы рождаются там, где отсутствуют простота и искренность, – Берримор был тот еще философ, и в этом-то, на самом деле, и заключалась вся прелесть ситуации. – Зачем вы носите трусы, Марк? Зачем одеваетесь согласно этой дикой моде? Вы же терпеть не можете все эти тряпки!

– Что с того? – пожал плечами Марк и продолжил одеваться. – Есть, друг мой, многое на свете… Впрочем, ладно! Лишние слова. Все дело в дисциплине. Если я принял решение вести себя, как человек, принадлежащий определенной культуре, то должен следовать и соответствующей модели поведения, – мысль показалась сомнительной, и Марк ее несколько изменил. – Или, во всяком смысле, пытаться следовать принятому решению.

– Браво! – откровенно усмехнулся Берримор, Марку даже показалось на мгновение, что "дух" улыбнулся ему из зеркала на манер придуманного каким-то человеческим писателем Чеширского кота. Но, разумеется, этого не случилось – Берримор не имел облика.

"А писателя звали Люис Керролл, и он был математиком…"

– Натягивайте штаны, сэр, – продолжал, между тем, издеваться Берримор, – и не забудьте про смокинг! Кстати, галстук-бабочка в этом случае обязателен.

– Спасибо, Берримор! Я помню правила и одену даже жилет. Все на борту?

– Да, последними вернулись Птицелов и Людвиг. Прорвались уже во время боя.

– Повреждения корабля?

– Значительные, но ремонт осуществляется в подобающем темпе.

– Что значит, "подобающем"? – Марк пристегнул манишку и поправил стоячий воротничок рубашки.

– Умеренный, но не вызывающий раздражения.

– Любопытная формулировка, – улыбнулся Марк. – Когда мы отчаливаем?

– Уже отчалили.

– Что значит, уже? – удивился Марк. – Это когда это? И почему мне не сообщили?

– Вы принимали душ, мессир!

– Ну, а после душа?

– После душа я вам, сэр, как раз и сообщаю.

– Как далеко мы отошли? – не было смысла давать волю паранойе: отчалили, значит, отчалили. В конце концов, это прерогатива Кормчего.

– Восемь астрономических единиц, – прояснил ситуацию Берримор. – Маневр безопасности. Теперь лежим в дрейфе, ремонтируемся.

– А номады?

– Новой информации не поступало.

– Тогда, свободен!

– Никак нет, сударь!

– Что-то еще? – Марк оценивающе взглянул на себя в зеркало, но изъянов ни в одежде, ни в прическе не нашел.

– Господин Главный Кормчий настаивает на срочной встрече.

– До или после вечеринки?

– Дословно, прямо сейчас.

– Где?

– Цитирую. На ваше усмотрение.

– На мое? – Марк своим внешним видом остался доволен и мог теперь всецело отдаться делам. – Хорошо. Прикажи накрыть на двоих в Баварской гостиной: кофе эспрессо, граппа стравэкькья, кубинские сигары. Я что-то забыл?

– Я бы предложил горький шоколад.

– Бельгийский?

– Боже упаси! Только швейцарский.

– А что, если мне нравится бельгийский?

– Значит, у вас плохой вкус. В этом вопросе лучше ориентироваться на прецеденты. У госпожи Ворм вкус на сладости более изысканный, и Егор Кузьмич неоднократно отмечал, что их вкусы совпадают.

– Еще бы! – засмеялся Марк. – Им и девушки одни и те же нравятся!

– Бельгийский! – решил он, отсмеявшись.

– Вы упрямы.

– Я решил.

– Связаться с господином Главным Кормчим?

– Не связывайся! – снова засмеялся Марк. – С ним только свяжись, костей не соберешь!

– У меня нет костей! – возразил Берримор.

– Нет костей, но есть носитель.

– Ваша правда! Так мне оповестить Егора Кузьмича?

– Да, – кивнул Марк, – пусть приходит.

4. Дарья Телегина

Самое любопытное, что дорогу назад она нашла сама. Что-то с ней там произошло, во время "беседы" с розовым "камнем". Что-то он с ней сделал.

"Мозги вправил, – усмехнулась Дарья не без горечи. – Уму разуму научил".

На круг, так и выходило. Вошла приживалкой, вышла хозяйкой.

"Хозяйкой? Ну, почти…"

Получалось, "камень" ее принял.

"Конфирмацию прошла!"

Дарья вошла в приемный зал и щелкнула пальцами, подзывая мелькнувшую между колонн служанку.

– Милочка!

– К вашим услугам, госпожа княгиня! – Феона вынырнула откуда-то из-за левого плеча, словно шла за ней всю дорогу, как приклеенная.

– Марк дома? – Вопрос, как вопрос, но отчего тогда так забилось сердце?

– Да, ваша Светлость.

– Я могу?… – Дарья поняла вдруг, что не знает, что сказать. О чем спросить.

Увидеть Марка? Говорить с ним? Встретиться?

– Вы попали в мертвую зону, ваша Светлость! – с улыбкой присела в книксене "механическая девочка". – На ваш счет не отдавалось никаких конкретных распоряжений, но ранее поступившие инструкции трактуют ситуацию в вашу пользу по умолчанию.

– То есть? – сказать по правде, Дарья из этой фразы, сказанной на великорусском наречии, поняла не много.

– Господин де Вриз беседует с господином Главным Кормчим в Баварской гостиной. Прямо сейчас.