Текст книги "Под Луной"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

"Ну, да! – вспомнил Кравцов. – Он же эпилептик!"

Макс сам был свидетелем одного такого приступа, летом девятнадцатого, уже после того, как Якир уговорил его отменить расстрельный приказ. Вернее, уговорил не обижаться на то, что приказа не выполнил.

"Эпилептик… значит, может быть коварен и скрытен, что при его уме несложно. И злопамятен… Определенно, кто-то об этом писал, но кто? Ламброзо? Шарко? Жане?"

– Нестор предложил ему присоединиться и прорываться вместе в Гуляйполе. Я тоже хотела тогда идти по тылам немцев. А Гришка струсил, распустил отряд и ушел в бега…

– Понятно.

– А мне нет, – вскинула взгляд Маруся. – Ты под Котовского копаешь?

– Скорее, он под меня.

– Не связывайся, – спокойным голосом предложила она.

– Это ты мне говоришь? – удивился Кравцов.

– Я, – кивнула Никифорова, играя коробком спичек. Обычно руки выдают истинный возраст женщин, не так было с Марусей. Судя по рукам, ей все еще было двадцать…

– Сейчас не восемнадцатый год, Макс, и ты не командир красногвардейцев. Твой командир Муравьев растрелян, и половина твоих друзей лежит в земле.

– Звучит мелодраматично.

– Но по существу верно. Скажешь, нет?

– Наверное, да, – согласился Кравцов. – Собирайся… товарищ Ольга. За границу поедешь, в командировку.

– Куда это?

– В Марсель… В Париж не помешало бы, но, боюсь, тебя там могут узнать…

– Меня теперь только ты один узнаешь.

– Не скажи! У художников взгляд наметанный… Впрочем, думаю, можно попробовать, но только осторожно. Ты мне обещаешь?

– Я смерти не ищу, – усмехнулась в ответ Никифорова. Хорошо усмехнулась, по-дружески, как в прежние годы.

– Ладно, значит, Париж. Потом съездишь в Стамбул и пароходом – через Одессу – домой. На все про все месяц, самое большее – два…

3

Было около пяти, когда референт доложил, что звонят из Наркомата: замнаркома Котовский хотел бы переговорить с начальником Управления Кравцовым.

"Терпеливый, однако, а еще говорят, что эпилептики – нервически не сдержаны!"

Но следует отметить, телефонировал Григорий Иванович исключительно вовремя. Макс успел с утра переделать множество неотложных и первоочередных дел. Их набралось неожиданно много, куда больше, чем мог заранее предположить. А перед самым звонком из Наркомата, Кравцов закончил разговор с молодым лингвистом из университета, Александром Ивановичем Смирницким, договорившись с ним о переводе на русский язык крайне поучительной книги английского контрразведчика Фердинанда Тохая "Секретная служба". Книжку эту привез из-за границы один из питерских морских инженеров, и она Максу весьма понравилась. Разговаривая же теперь со Смирницким, он подумал, что, в принципе, особую группу перевода – хотя бы с основных европейских языков – следует завести и в Управлении, точно так же как и свое, пусть и маленькое, издательство. Обговорили гонорар, стали прощаться, тут и образовался звонок из Наркомата.

– Здравствуй, Макс Давыдович! – пробасил в трубку Котовский. – Как живешь, не спрашиваю, знаю, видел. Жена красавица, и сам не дурак. То есть, все путем.

– Здравствуй, Григорий Иванович. – Кравцов не помнил, чтобы они с Котовским переходили на "ты", но устраивать истерику из-за такой малости не собирался. – Если ждешь "спасибо", не скажу.

– Зачем обижаешь? Я от всей души! Узнал, что мой любимый комдив живет в пустой квартире, ну и посодействовал. Тем более, я же твоей жены еще ни разу не видел.

"Вот ведь козел! В одной фразе два намека, но ничего, вроде бы, и не сказано".

– Увидел?

– Да, упаси господи! – рассмеялся на другом конце провода Котовский, поспешивший свернуть все на шутку. – Других баб, что ли, нет?! Меня уже один ревнивец чуть до смерти не застрелил, оно мне надо?!

– Ты, что действительно спутался с женой Майорчика?

– Давай, Макс Давыдович, встретимся тет-а-тет, как говорят у нас в Одессе, и за все поговорим. На этом проводе ушей больше, чем надо. Так мне кажется. А тебе?

– Приезжай, если хочешь, – предложил Макс.

– Так у тебя, небось, кроме чая ничего и нет! Давай ты ко мне! Я тебя таким коньяком днестровским напою, пальчики оближешь!

– В Наркомат? – уточнил Кравцов.

– А куда же еще! Только ты ничего такого не думай, Макс Давыдович! Я человек не гордый, не на поклон едешь. В гости. Посидим, выпьем, поговорим за жизнь…

4

– Вот скажи, Макс Давыдович, сколько надсмотрщиков нужно, чтобы народ не баловал?

– А что вдруг? – Макс сидел у Котовского уже больше часа, и первые пол-литра под прошлогодние украинские яблоки и туркестанские урюк и кишмиш ушли легко и просто, словно чай. За разговором ушли. За непринужденной по виду беседой. За воспоминаниями о "безобидных пустяках". Кравцов, однако, не заблуждался: Котовский его не потрепаться зазвал.

– Да, понимаешь, мало, что ГПУ бдит, так теперь и твои хлопцы жизни не дают.

– Я на Управлении пятый день, а до того, как и ты, строевым командиром был. Рассказать тебе, Григорий Иванович, о Морских Силах Балтийского моря? Это я запросто, только попроси! А если случились непонятки с Управлением, будь добр, товарищ замнаркома, разъясни, в чем проблема. Будем думать.

– Эк загнул! Выпьем! – Котовский откупорил вторую бутылку и разлил золотистый пахучий напиток по стаканам. – Ну, за Коммунизм! Что б нам, в том Коммунизме, жить довелось!

– За Коммуну!

Вспомнился отчего-то еще не снятый в этом мире – да, и снимут ли когда-нибудь? – "Подвиг разведчика".

"За нашу победу! – кивнул мысленно Кравцов, опрокидывая коньяк в рот. – За Коммуну!"

– Украинская ЧК, – Котовский вытер губы тыльной стороной ладони и потянулся за папиросами, отчего и Макс вдруг остро захотел курить, – поставила уполномоченным по Молдавии Леню Заковского. Помнишь Леню?

– Григорий Иванович, ну, что ты несешь, прости господи! – Кравцов выбил над бронзовой пепельницей свою видавшую виды английскую трубку и сунул щепоть в кисет за табаком. – Откуда мне знать твоего Заковского? Я же не чекист, да и на Украине давно не был.

Он аккуратно – даже несколько излишне методично – начал набивать трубку. Алкоголь брал свое, следовало усилить контроль.

– А, ну да! – Котовский закурил, выдохнул дым, раздраженно махнул рукой, разгоняя сизое облако, возникшее перед лицом. – Нормальный мужик. Был раньше председателем Одесского Губотдела… В общем, знаю я его давно… еще в Гражданскую встречались. Он на Южном фронте командовал отрядом особого назначения.

– Так это Штубис, что ли? – "вспомнил" Макс. – Латыш? Я его по Питеру помню. Семнадцатый…

Кравцов закурил наконец и вопросительно посмотрел на Котовского.

– Точно! – кивнул тот. – Штубис. Но я его, уж прости, как Леню Заковского знаю.

– Бог с ним, – отмахнулся Кравцов. – Он все равно не в моей компетенции.

– Это точно, – подтвердил Котовский, разливая по новой. – Но вот Левка Задов, сука махновская, твой человек.

– Ты Зиньковского имеешь в виду? – спросил Кравцов, попыхивая трубкой. – Начальника махновской контрразведки?

– Он теперь на отделении Военконтроля по Приднестровью сидит.

"Опаньки! Так просто? Он, что совсем сдурел, так запросто козыри сдавать?"

– Извини, Григорий Иванович, но я до сего часа не знал, что Лев Зиньковский служит в Военконтроле. Честное большевистское!

– А что, – спросил он через мгновение. – Не срослось что ли?

– Есть мнение, что копает, сука, под меня по заданию Троцкого!

– Ты не обижайся, Григорий Иванович, но Льву Давыдовичу только под тебя копать! Больше дел у него нет! Но если даже допустить, Задов-то здесь причем?

– Не скажи! – Котовский опять взялся за бутылку. – Ты вот не троцкист, это я доподлинно знаю. Симпатизируешь, может быть, но не шестеришь! А Левка Задов, как есть, в Одесский актив троцкистской платформы входил. Лева с Левой всегда общий язык найдут!

– На что намекаешь?! – вскинулся Макс.

Вообще-то, он знал, что Котовский не антисемит, но уж больно карта была козырная. Вторая по счету.

– Да, ни на что! – огрызнулся Котовский. – Окстись! Меня самого легче в жиды записать, чем в антисемиты. У меня, считай, вся жизнь между евреями прошла. Я с самим Японцем дружил!

– Выскажись уже! – предложил тогда Кравцов, понимая, что пришло время для некоторой степени откровенности.

– О чем? – глаза Котовского смотрели трезво, оценивающе, он словно выглядывал изнутри чужого несколько одутловатого нездорового лица.

– О том. – Кравцов не собирался попадаться на эту незамысловатую уловку. Если знает, пусть сам скажет, тогда и разговор состоится.

– Они же похожи, хоть и не близнята! – сказал Котовский.

"Значит, знает".

– Это ты кому другому расскажи, – предложил Макс, пыхнув трубкой, – может быть и поверят.

– Знаю я. Неважно откуда, а знаю, – сдал назад Котовский. – Просто знаю, понимаешь? Знаю, что она Лизкина младшая сестра.

"Ну, вот ты и сказал!"

– И что с того? – Кравцов даже улыбнулся в душе.

Теперь хотя бы один из "козырей" Котовского становился ему ясен, хоть и не до конца. Отнюдь, нет. Наверняка, что-то было припасено Григорием Ивановичем на "не сразу".

– Та, ничего! – вполне естественно улыбнулся Котовский, снова разливая коньяк по стаканам. – А только бриллианты Ржевского-Раевского так и не нашлись. Это я так, в качестве гипотезы излагаю. В Одессе говорили, что Ржевского убили бандиты Япончика, а брюлики, будто бы в Турцию утекли тогда же – в феврале девятнадцатого.

"Значит, все-таки клад Японца. Ну-ну…"

– Ну, и в чем здесь цимес?

– В том, что Лиза…

– Лизу убили вместе с Мишей твои люди, – спокойно уточнил Кравцов. – Урсулов там был, еще кое-кто. И не спорь, Григорий Иванович! Я это точно знаю. Мне Тибор Самуэли в мае девятнадцатого все в подробностях рассказал. И про тебя, и про Подвойского, и про Мишу с Лизой.

Теперь, когда Тибор – один из создателей и руководителей компартии Венгрии – был давно мертв (его расстреляли австрийцы все в том же проклятом девятнадцатом году), Макс мог валить на покойника все, что угодно. Тибор ведь, и в самом деле, служил политработником в Пятьдесят Четвертом имени Ленина Советском стрелковом полку Третьей Украинской армии. А Миша Японец был командиром этого полка, и его убийство прикрыли липой о "мародерстве и трусости" бойцов полка, которые на самом деле трижды опрокидывали петлюровцев, а не бежали от них, как братва Котовского. Обвинили и убили без суда и следствия, расстреляв выстрелами в спину и Мишу Винницкого, и его жену Лизу, и еще несколько близких к нему людей из штаба полка. И то, что Лиза выжила и рассказала, что и как произошло тогда на станции Вознесенск, знали только Кравцов и еще несколько людей, которые болтать о таком не станут. Кравцов даже Рашель ничего об этом не рассказал, не к чему ей все это знать. Одна головная боль, и только. Да и свидетельство Лизы, увы, к делу не пришьешь, а ответный огонь вызвать – легче легкого. Но теперь обстоятельства изменились: Котовский предполагал использовать эту подлую историю в своих целях, а значит и Максу таиться больше нечего. Однако и раскрывать все свои карты до времени он не собирался.

"Поживем, увидим".

К сожалению, Лиза не знала, за что убили Мишу, как, впрочем, и Котовский, к счастью, не знал, что есть живой свидетель тех событий, и это отнюдь не Урсулов и не Синкжов. И не покойный товарищ Самуэли…

5

Посидели еще с полчаса, выпили вторую поллитровку, попугали друг друга мелкими ужасами из прошлого и настоящего, и вдруг – как-то мягко и даже ненавязчиво – перешли к делу. И получалось, что все остальное – лишь игра и «уханье» в тумане, а дело… Дело заключается совсем в другом. И не для того, чтобы «ворошить прошлое», вернее, не только за этим, пригласил Котовский Кравцова к себе в Наркомат…

– Это ненормальное положение, – сказал Котовский, в очередной раз, разливая коньяк. – Ты, Макс Давыдович, военный человек – должен понимать такие вещи лучше меня.

Два раза за вечер поступало предложение перейти на имена без отчеств, но Кравцов не соглашался. Ему некоторая дистанция, обозначенная поминанием отца, не мешала, а напротив помогала вести трудный разговор. Тем более под алкоголь. Вообще-то, Кравцов любил выпить и умел это делать, однако никогда не путал божий дар с яичницей. Серьезные разговоры он предпочитал вести на трезвую голову, точно так же как никогда не пил во время боев. Командовать во хмелю – дурная идея. А ну как прикажешь чего сгоряча? Нет, не годится. Была б его воля, пьяных командиров расстреливал бы на месте. И этот разговор не стал бы вести "под коньячок". На самом деле вообще не начал бы, но выбора ему не оставили. Инициатором разговора был Котовский, и останавливать замнаркома, да еще такого, как Григорий Иванович, на полуслове, могло оказаться хуже, чем продолжать.

– Давай без обид и личностей! – предложил Котовский. – Просто посмотри на вещи объективно. Реввоенсовет – это же коллегия Наркомата по Военным и Морским Делам. Не веришь, проверь в решениях СНК и ВЦИК. Там все так и записано. Коллегия Наркомата, потому и Нарком естественным образом являлся председателем РВС. Так во всех наркоматах, ты же знаешь! Вот есть у нас Народный Комиссариат Финансов, а в нем коллегия, и председательствует в этой коллегии их нарком – Григорий Яковлевич Сокольников. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Макс. – Только, тогда, позволь и мне пример привести. Есть у нас Совет Народных Комиссаров, так?

– Так, – согласился Котовский, не сообразивший, видно, куда клонит Макс.

– Так, – Кравцов хотел было пыхнуть трубкой, но табак прогорел, и трубка погасла. – И, стало быть, товарищ Сталин должен председательствовать, по идее, во всех коллегиях, какие при СНК состоят. Но ведь не председательствует. Впрочем, я тебе, Григорий Иванович, и лучше пример дать могу. Формально ОГПУ – управление при СНК, а реально ты себе разграничения полномочий между Дзержинским и Белобородовым хорошо представляешь? И что получается? У Феликса в ОГПУ своя коллегия, а у Белобородова в Наркомате – своя. У Михаила Васильевича коллегия наркомата уже больше года работает, и ничего – справляется. И у Льва Давыдовича в РВС теперь одиннадцать человек состоит – вполне себе коллегия. Разделились. Каждый теперь сам по себе живет. Не вижу причин, чтобы что-нибудь менять. От добра добра не ищут.

– Ну, это отговорки, положим, – Котовский разливать не забывал, но пить не спешил. Тоже, видно, чувствовал, как нарастает напряжение. – РККА не может себе позволить два органа управления.

– Три, – коротко поправил собеседника Кравцов и снова выбил трубку. Большая бронзовая пепельница на огромном дубовом столе замнаркома уже полнилась окурками и кучками прогоревшего в шлак табака.

– Три, – повторил Макс. – Или даже четыре.

– Почему это три? Откуда? – Котовский или, в самом деле, не понял или придуривался.

– Есть еще Политуправление, а оно формально в подчинении ЦК партии, что, разумеется, непорядок. Должно быть в составе РВС. Ну, посуди сам, Григорий Иванович, не может же Нарком командовать еще и Главным Политическим Управлением Красной Армии? Это сейчас у нас нарком – член ЦК Фрунзе. А если завтра Главкомом, а нарком и есть по новому статусу главком, назначат Вацетиса или Каменева? Как же они секретарем ЦК Бубновым будут руководить? Так что на данный момент, выходит, три центра управления, не считая секретаря ЦК по военным вопросам.

Говоря это, Макс набивал трубку, отметив краем сознания, что держится молодцом – даже пальцы не дрожат. Теперь же он замолчал, прикуривая от зажженной спички, и Котовский тут же перешел в контрнаступление.

– Дела политические – они и завсегда будут сами по себе. В Гражданскую комиссары командирам не подчинялись… – и осекся, сообразив, какую сморозил глупость.

– Так точно, – подтвердил Кравцов, пыхнув трубкой. – Командиры подчинялись комиссарам, а те в свою очередь Политуправлению, которое находилось в прямом подчинении РВС, или напрямую Реввоенсовету армии или фронта. Ну, а те, соответственно, РВСР.

– Ну, то дело прошлое! – Котовский жестко, впрочем, без хлопанья, положил пухлую ладонь на стол. – А нынче вопрос по-другому стоит. Михаил Васильевич тебе не чужой. В двадцать первом, если бы не он, да Иона, был бы ты сейчас, Макс Давыдович, в лучшем случае пенсионером. И никаких тебе Рашелей и округов. Окурок, – кивнул он на пепельницу.

– Оскорбляешь? – прямо спросил Кравцов.

– Та, ни в жизнь! – осклабился, переходя на одесский выговор замнаркома. – Я тебе, товарищ Кравцов, жестокую правду жизни излагаю, а ты слухать не желаешь. Ну что ты, в самом деле, кочевряжишься, Макс Давыдович! Фрунзе же тебя все время опекает. Где бы ты был, если бы не он! И смотри! Михаил Васильевич своих людей не бросает, на меня взгляни. На Иону, на Ивана! На Лебедева! На себя, в конце концов, посмотри! На Питер кто тебя поддержал? Думаешь, само с неба упало? А на Управление? Полагаешь, Троцкий такой вопрос без наркома утрясти может? Твою кандидатуру, между прочим, в ЦК и на Политбюро обсуждали. А сольются органы управления, объединишь Региступр и Военконтроль, Феликс с жадности удавится! Дело говорю!

– А Льва куда?

– Так у Льва ВСНХ, разве мало? Можно и наркомат или еще что, а РККА пусть будет в одних руках, и потом Фрунзе Троцкому не враг, ты же знаешь!

– А я вам, зачем понадобился? – вопрос напрашивался.

– Так, говорят, на Пленуме тебя в ЦК кооптировать собираются.

"Собираются, значит… Ну-ну…"

Выходило, что Котовский "умный, умный, а дурак". Одним словом, переоценил его Макс. Не так и умен, и хитрости его не такие уж и "хитрые".

– Я должен подумать. – Кравцов, выцедил очередную порцию коньяка, по правде сказать, даже не ощутив его вкуса, улыбнулся "осоловело" и мигнул, как если бы боролся со сном. На этом, собственно, разговор и закончился.

6

– Ну, ты и набрался! – Рашель смотрела на Кравцова без осуждения, скорее с интересом, и все-таки сочла нужным подпустить в голос язвительного холодка и укоризненно покачать головой. – С кем пил-то?

– С одним человеком… Как думаешь, горячая ванна в половине двенадцатого – это буржуйство, или все-таки можно себе позволить?

– Тебя еще сильнее развезет…

– Нет, не думаю. – Макс прислушался к ощущениям. Получалось, что не так он и стар. Вполне. И горячая ванна ему не помешает, скорее наоборот.

– Ладно, – пожала плечами Рашель. – Уголь есть, сейчас горелку разожгу.

Горелка – угольный бойлер – была предметом гордости хозяйственного управления.

"Ну, хоть за это я Котовскому ничего не должен!" – Макс снял поясной ремень, положил кобуру с "люгером" на тумбочку со своей стороны огромной и, честно говоря, излишне роскошной кровати, являвшейся центральным компонентом спального гарнитура, стянул через голову летнюю рубаху, оставшись в исподнем.

"Вот же, сука!" – подумал он, усаживаясь на пуфик, чтобы стащить с ног сапоги.

Разговор не шел из головы, не покидали тревожные мысли. Алкоголь не сглаживал эмоции, не смягчал гнев, но верить ему опасно. "Под водочку", порой, принимались такие решения, что мама не горюй! Следовало обождать, и обдумать все на свежую голову, "отмучившись".

"Ну, все-все!" – осадил себя Макс, стаскивая второй сапог.

– Это ничего, что я в исподнем пробегусь? – спросил он через открытую дверь.

– Вы что, керосин пили? – откликнулась откуда-то издали Рашель. – Ты бы еще чего спросил!

Вопрос действительно был так себе. Глупый, одним словом, вопрос.

Кравцов размотал портянки, снял шаровары, бросил на себя взгляд в напольное зеркало и покрутил головой.

– Бывает и хуже.

– Ты что-то сказал? – тут же откликнулась Рашель.

Он и не слышал, как она появилась в дверях.

– У тебя папиросы есть?

– Есть, – она вошла в спальню, обошла кровать и, достав из своей тумбочки коробку дукатовской "Герцеговины Флор", бросила папиросы на его сторону плотного шелкового покрывала, темно зеленого, расшитого как бы потускневшим золотом. Нечто похожее, помнилось, было в спальне родителей… давно и неправда.

– Спасибо, – Макс взял папиросу и пошел в ванную.

Облицованная белым и голубым кафелем, ванная комната была просторна и пуста, лишь в центре помещения высилась солидных размеров чугунная ванна на львиных ножках. Монстр, судя по всему, еще дореволюционный, но на удивление, хорошо сохранившийся. Во всяком случае, эмаль нигде не оббилась, и шестигранные гайки-муфты из бронзы и латуни масляно отсвечивали на темных железных трубах. В колонке гудел огонь, и из крана лилась мощной струей парившая в прохладном – остывшем к вечеру – воздухе вода.

Макс постоял немного, дожидаясь, пока наберется побольше горячей воды, потом разделся, бросив пропотевшее исподнее в угол, подошел к колонке, прикурил от огня, почувствовав на лице жаркое дыхание пламени, и, забравшись в ванную, с облегчением вытянул ноги. Вода внезапно оказалась, пожалуй, излишне горячей, но так даже лучше. Она не просто согревала, жгла, приводя в равновесие напряженные нервы и уставшее тело.

– Не помешаю?

– Ты мне никогда не мешаешь.

Рашель явилась с табуреткой в руках и зажженной папиросой в губах. Посмотрела на Кравцова внимательно, пыхнула сизо-прозрачным дымком, поставила табурет неподалеку от ванны, села.

– Рассказывай.

– Не надо тебе этого.

– Много ты знаешь, чего надо, а чего нет! Рассказывай!

– Иди ко мне, – предложил он тогда.

– Ты пьяный, – ответила она, но Макс не услышал в ее голосе слова "нет".

– Не заставляй себя упрашивать! – улыбнулся Кравцов. – А рассказывать не о чем. Был у одного большого человека. Говорили о разном, в том числе и о таком, что идет под грифом "совершенно секретно". Вот, собственно, и все. Иди ко мне!

– Надо бы хоть свет выключить…

– Выключи, – не стал спорить Макс.

Рашель встала. Высокая, стройная в простом домашнем платье, которое и не должно было, по идее, "ничего показывать", но все равно не могло ничего скрыть.

– Безумие какое-то… – но она подошла к стене, опустила эбонитовый рычажок, выключая лампочку под потолком.

Стало темно, но ненадолго. Как только глаза привыкли, мерцающего красно-желтого света от пламени, игравшего в угольной горелке, оказалось вполне достаточно, чтобы увидеть как, заведя руки за спину, расстегивает женщина пуговицы на платье. Как опускается темная, теряющая форму ткань вниз к щиколоткам. Как переступает Рашель, выходя из "тряпичной кучи", освобождается от светлой, неразличимого в полумгле цвета сорочки, и нагая идет к нему.

"Вот так и выглядит счастье…"

Воды набралось уже вполне достаточно даже и на двоих, и Макс, не отводя жадного взгляда от идущей к нему жены, закрыл кран. Настала тишина. Он услышал гул пламени в горелке, плеск воды, когда Рашель перенесла длинную изумительной красоты ногу через край ванны, почувствовал ее ладони на своих плечах… Он думал, она сядет к нему на колени, так чтобы он мог обнять ее, лаская полные груди, но Рашель решила по-своему, как поступала и во многих иных ситуациях. Она села на него верхом, оказавшись лицом к лицу, и сказала голосом, упавшим на целую октаву и опустившимся еще глубже в грудь:

– Ну, и на какое безумство ты подписался на этот раз?

– Ты же знаешь, в какие игры играют люди, и каковы могут быть ставки?

– Не скажешь?

– Не надо тебе, – помотал он головой и положил свои сильные ладони на ее тонкие плечи. – Пока живы, мы вместе, а помирать я пока не собираюсь, и тебе не позволю…

Персоналии (8)

Эйдеман, Роберт Петрович (1895 (18950427)-1937) – советский военный деятель, комкор (1935).

Тютюнник, Юрий (Юрко) Осипович (1891-1930) – генерал-хорунжий армии Украинской Народной Республики (УНР).

Зайдер, Мейер (? – 1930) – начальник охраны Перегоновского сахарного завода в 1922-1925 годах, получивший известность тем, что 6 августа 1925 года застрелил комкора Григория Котовского. По некоторым данным, Зайдер по кличке Майорчик был связан с одесскими бандитами и содержал публичный дом. По другой информации до Революции и сразу после нее он был налетчиком и близким другом Миши Япончика, адъютантом которого стал, когда Японец сформировал в 1919 году полк. За убийство Котовского Зайдер был осужден на десять лет, но вышел на свободу, не отсидев и трех. Освободившись в 1928 году, он работал сцепщиком на станции в Харькове, где и был убит в 1930, по-видимому, бойцами корпуса Котовского.

Заковский, Леонид Михайлович (Штубис, Генрих Эрнестович) (1894-1938) – деятель ВЧК-ОГПУ-НКВД, Комиссар Государственной Безопасности 1-го ранга. Член РСДРП с 1914 года. В описываемый период – уполномоченный Украинского ГПУ по Молдавии.

Самуэли, Тибор (1890-1919) – венгерский политический деятель, один из основателей Венгерской коммунистической партии (первоначально носившей название Партии коммунистов Венгрии).

Белобородов, Александр Георгиевич (1891-1938) – советский политический и партийный деятель. Член РСДРП с 1907 года. 1917 член Уральского областного комитета РСДРП(б) – РКП(б) (Екатеринбург). С января 1918 председатель Уральского областного Совета. В январе – марте 1919 председатель Вятского губернского революционного комитета, затем Исполнительного комитета Вятского губернского Совета. На VIII съезде РКП(б) избран членом ЦК (1919), после IX съезда – кандидат в члены ЦК (1920). Член Оргбюро ЦК (1919). На пленуме ЦК РКП(б) 25 марта 1919 года его кандидатура рассматривалась на пост Председателя ВЦИК, однако избран был М. И. Калинин. С июля 1919 заместитель начальника Политического управления РВСР. Член РВС 9-й армии Юго-Восточного – Кавказского фронтов. Входил в состав Кавказского бюро ЦК РКП(б), Кубанского революционного комитета, был заместителем председателя РВС Кавказской трудовой армии. С марта 1920 секретарь Юго-Восточного бюро ЦК РКП(б) (бюро руководило парторганизациями Северного Кавказа), председатель Экономического совещания Юго-Восточной области. С 29 ноября 1921 заместитель народного комиссара внутренних дел РСФСР. С 30 августа 1923 народный комиссар внутренних дел РСФСР. После смерти Ленина во внутрипартийной борьбе поддерживал Л. Троцкого. Участник левой оппозиции.