Текст книги "Поющие револьверы"

Автор книги: Макс Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 13

Когда спустились сумерки, Райннон уже был на каменистой вершине холма. Он терпеливо прождал до полуночи. Девушка не приехала. И тогда он поднялся и посмотрел в долину на дом Ди. В нем горело только одно окно, но Райннону оно показалось всевидящим оком, которое следило за ним сквозь темноту. Оно знало о нем, точно так же, как он видел его. Оно все знало и презирало его ненависть!

Затем Райннон направился домой и заставил себя заснуть, поскольку человек в состоянии это сделать, если его нервы крепки, а воля сильна. Он поднялся с первыми лучами рассвета и пошел доить коров, прежде чем проснулся беспокойный и работящий Ричардс.

Он увидел Маунт-Лорел, возвышающуюся над утренним туманом и посмотрел на гору с тайной завистью. Совсем недавно она казалась ему местом страданий и символом человеческой смертности, теперь же он смотрел на нее как на зону спокойствия, своего рода укрытие от печального мира, который лежал у него под ногами.

Он подоил коров, оперев голову о бока животных, утихомиривая их проклятиями, если они шевелились или пытались поднять ногу, чтобы освободиться от его железной хватки. Его стадо увеличилось. Увеличилось настолько, что хотя наступила осень, когда из-за сухой травы молока стало меньше, но он все равно набрал пару пятигалоновых канистр и отнес их в маслобойку за домом до того, как встал Ричардс. Он не извинился, что поднялся позже Райннона. Вообще-то небо на востоке только-только начало розоветь. И Ричардс просто принялся наливать молоко в чаны и снимать сливки со вчерашних. Маслобойку наполнил тонкий, кисловатый запах. Несмотря на то, что пол часто мыли горячей водой, он был потемневшим и скользким; рабочий стол – на ощупь жирным; даже стены были грязными.

Райннон вдруг обратил на это внимание. Ему показалось, что вся его жизнь была приправлена творогом. Он с радостью пошел в дом и стал разжигать печку, громко хлопая железными заслонками.

Он приготовил а завтрак то же, что и всегда – овсяное пюре, кофе, жирный бекон, пережаренный и поданный к столу плавающим в собственном жиру, потом картошку на свином сале и кукурузные лепешки или сухари.

Они ели очень много. Аппетитом Ричардс не уступал даже хозяину, а утром превосходил его, потому был голоден, а Райннон ел лишь по привычке.

После завтрака Ричардс вымыл посуду, а Райннон вытирал. Это заняло у них мало времени. Иногда они с презрением отзывались об этих неполноценных существах, женщинах, которые постоянно жаловались на домашние заботы и часами занимались пустячными делами.

Когда тряпка для мытья посуды была выжата и повешена сушиться, когда рядом с ней пристроилось кухонное полотенце, Райннон неожиданно объявил:

– Сегодня на обед поедим чего-нибудь другого. Я позабочусь о припасах. Ричардс не ответил. Он вообще не отвечал, когда этого не требовалось.

Он повернулся к Райннону спиной и вышел во двор, громко захлопнув дверь ногой. Райннон опустил голову и положил руку на мокрый, грязный край раковины.

Поворотные моменты нашей жизни не всегда застают нас в самые достойные периоды. Вот и Райннон стоял, оперевшись на раковину, думая о себе. Он достаточно хорошо знал, что если возьмет винтовку, то поддастся большой слабости, поэтому не стал продолжать размышления. Обычно он был откровенен с собой, но сейчас он избрал обычную форму трусости, при которой человек не сражается и не убегает – он просто делает вид, что ничего не видит и проходит мимо.

Райннон решительно и несколько раз повторил себе, как будто повторением хотел загипнотизировать себя:

– Я поеду на охоту. Поеду и что-нибудь подстрелю.

Он вынул винтовку – хороший пятнадцатизарядный винчестер того типа, которым в прежние времена отбивались от индейцев.

Райннон привычно, но немного рассеянно осмотрел его, рывком поправил свою бесформенную шляпу и вышел с винтовкой в руке. Кроме нее под мышкой левой руки он чувствовал успокаивающую тяжесть «кольта».

Он закрыл глаза.

– Я никуда, кроме охоты не собираюсь! – сказал Райннон своему бьющемуся сердцу.

Он твердил себе, что не ищет ничего, кроме кроликов или дичи, или одного из тех желтоногих оленей, которые часто мелькали в кустах или на открытых местах в холмах.

А потом вдруг очутился на вершине каменистого холма!

Он глубоко вздохнул и хмуро огляделся. Впечатление было такое, словно он только что вышел из моря на незнакомом берегу.

Увидел долину, увидел заросли по берегам ручья и наконец увидел вдалеке дом Ди, чьи окна подмигивали ему с неприкрытой, чисто человеческой угрозой.

– Я пришел сюда вроде как нечаянно. Могу спокойно идти дальше, – сказал он.

Потому что так и не сознался себе в правде. И направился дальше, твердо выставив подбородок и сузив глаза, всячески пытаясь усилием воли скрыть от себя истину. А если бы он хоть на секунду был с собой честен, то признал бы, что с самого начала его неизбежной целью был дом Ди!

Так сильные со страстью принимают или отрицают существование Бога, но слабые бояться взглянуть на небеса и избегают проблемам, которые на них ждут.

Он шел по долине, заставляя себя принимать влево от прямой, ведшей к дому, и когда подошел к ручью, из кустов вышел олень и посмотрел ему в лицо мягкими, изумленными глазами.

Затем развернулся и прыгнул в заросли.

Райннон держал винтовку под рукой и не поднес ее к плечу. Ему это было не нужно. Охотясь в чащобах Маунт-Лорел, он научился стрелять навскидку и из винтовки, и из револьвера.

Тот, кто умел стрелять, получал пищу, тот, кто не умел, – смерть.

Олень вскинулся в воздух и упал на спину, громко ломая кусты. Райннон, удивленный охотничьей удачей, которая, однако не радовала его, подошел к добыче и начал разделывать ее.

Когда приходится разделывать лосей морозным утром, когда надо работать быстро, чтобы не замерзли пальцы, все движения доходят до автоматизма.

Райннон снял шкуру с оленя так же, как другой человек рассеянно снял бы пальто. Не то, чтобы ему нужна была шкура, но на горе Маунт-Лорел он научился терять от добычи столько же, сколько теряет голодный медведь или стая волков. Даже кости шли в дело на Маунт-Лорел.

Райннон снял шкуру и быстро разделывал тушу, когда щелкнула ветка, словно под ногой человека.

Люди с чутким слухом могут отличить естественный хруст ветвей, который постоянно звучит в лесу, когда ветер раскачивает деревья и кустарники, и приглушенный хруст сучка под ногой, когда обувь слегка гасит звук.

Райннон развернулся, выхватив револьвер. Ему вдруг на мгновение показалось, что он стоит на суровом склоне горы, где его преследовали многие, и где он преследовал многих.

Сквозь кусты он увидел силуэт всадника, похожий на сгусток коричневого тумана.

А потом перед ним появился Чарли Ди. Райннон убрал револьвер в потайную кобуру.

– Браконьерствуете? – добродушно спросил Чарли Ди.

Райннон осмотрел его более внимательно, чем в тот вечер при свете горна. Шериф кое-что рассказал ему о юноше.

Чарли Ди во всех отношениях выглядел как настоящий человек Запада при деле: худощавый, широкоплечий, с винтовкой в длинном чехле, притороченном к седлу под правой ногой. В седельных кобурах у него тоже висела пара «кольтов». Конь у него был неплохой, в его длинной мускулистой шее угадывалась хорошая кровь. Райннон не ошибся – всадник мастерски мог обращаться с конями оружием.

– Браконьерствую? – отозвался он. – Браконьерствую?

– Это наша земля, – сказал Чарли Ди, махнув рукой в сторону далекой ограды. Но гостеприимно добавил: – Хотя я шутил насчет браконьерства. Мы никого не пускаем на землю, кроме друзей и соседей. А вы, наверное – один из ближайших. Хороший олень!

Он подъехал к туше, пока конь не заартачился, вытянув морду и осторожно принюхиваясь к останкам.

– Быстрая работа, – сказал Чарли Ди, чуть склонившись с седла. – Я услышал выстрел с полминуты назад, а вы уже почти закончили! Как вы отнесете мясо домой?

– Как? – в свою очередь удивился Райннон. – На спине. Оно само вряд ли пойдет.

Он был немного зол. Появление молодого Ди определенно нарушило его планы.

– Я помогу вам нагрузить, – предложил юноша.

Он спешился, бросил поводья и помог привязать мясо на спину Райннона. Эннен поудобнее встряхнул груз и направился к дому.

– Подождите, – сказал Чарли Ди. – О чем я только думаю? Давайте зайдем к нам, и мы дадим вам лошадь!

Райннон в нерешительности повернулся. Огромная стена дома Ди возвышалась не так уж далеко среди деревьев. Но это было веление судьбы и он, внутренне радуясь, кивнул.

– Спасибо, – сказал он. – Это было бы здорово!

Глава 14

Когда они вышли из деревьев, Райннону почудилось, что они идут прямо на утесы Маунт-Лорел, потому что хоть она и стояла на расстоянии более чем в милю, обрывистый склон горы появился так неожиданно, что она казалась значительно ближе, а два ее отрога длинными руками полуобнимали дом Ди. Но Райннон, глядя на гору, испытывал теплые, почти нежные чувства. «Дыра в стене», столько раз спасавшая ему жизнь, лежала прямо перед ним, и ни один человек в мире не знал о ней. Ощущение было такое, словно он был способен летать – нужно было лишь вытянуть руки в стороны. Это был его путь спасения от всех возможных опасностей.

– Мне повезло, что я на вас наткнулся, сказал Чарли Ди, – папа хочет с вами поговорить.

– О чем? – грубо спросил Райннон. И честными глазами поглядел на умного Чарли Ди, о котором так лестно отзывался шериф.

Чарли Ди удивился такой чрезмерной краткости.

– О том, как вы содержите вашу ферму, наверное, – сказал он. Затем добавил: – Здесь мы храним мясо. Вы можете его оставить, и мы пойдем посмотрим, где папа.

Все это каким-то таинственным образом совпадало с желаниями Райннона, и когда Ди помог снять груз с его мощных плеч, он последовал за ним в дом.

Теперь он понял, почему издалека он казался таким огромным. За его задней стеной земля резко уходила вниз, и деревья карабкались вверх по очень крутому склону. Вообще-то это был заурядный двухэтажный дом, какие обычно стоят на ранчо – просторный и широкий, построенный вокруг патио – внутреннего дворика.

Все окна в западном крыле были кое-как забиты досками – явная примета того, что семья Ди не желала занимать комнат больше, чем ей требовалось. Были и другие признаки, что в доме живут не богатые люди.

Патио, например, выглядело почти как двор перед конюшней, а не внутренним дворик. Там росло несколько изнуренных вьющихся кустов, вяло поднимавшихся на стену, и даже клумба с розами, но было видно, что недавно какое-то животное изрядно их пощипало. Когда-то дворик выложили плиткой, но теперь половины плиток отсутствовала, а большая часть оставшихся были выщербленными или разбитыми. По крайней мере одна комната западного крыла была все же занята, ее окна выходили в патио. Это явно была кладовка или седельная. В этот момент на пороге ее лежало седло, а внутри была набросана запылившаяся упряжь, стремена, изношенные чапсы – кожаные чехлы на брюки, ржавые шпоры и кучи железок, что было заметно через дверь и особенно через окно, у которого отсутствовала одна рама, а ее место занимал кусок брезента.

Восточное крыло дома было совсем другим. В окнах виднелись цветы в горшках. Перед дверью лежал коврик, а медная ручка двери была начищена так, что сияла на солнце не хуже драгоценного камня.

В двери седельной комнаты рядом с седлом пристроился мужчина лет пятидесяти с покрасневшим от жары и усилий лицом. Он чинил седло. Его бесформенное сомбреро было сдвинуто на затылок, на носу красовались очки, постоянно сползавшие вниз, потому что по лбу и носу сбегал пот. Он так энергично сдувал его, что очки каждый раз едва не сваливались, останавливаясь на кончике носа. Мужчина не переставая проклинал их, но работы не прекращал.

– А вот и папа, – сказал Чарли Ди.

Райннон за свою жизнь встречал немало странных людей. Он достаточно насмотрелся на чудаков. Но подумал, что Оливер Ди, самый богатый человек в холмах, заслуживал того, чтобы отнести его к новому классу, отдельно от всех других оригиналов.

Оливер Ди носил рабочие брюки, которые от попеременного ношения и стирки превратились на коленях в почти белые. Они поддерживались не ремнем или подтяжками, а передником, начинавшимся у пояса – совсем по моде каких-нибудь итальянских рабочих.

На нем были старые сапоги из коровьей кожи, которые гораздо лучше послужили бы старателю, но не всаднику. Его рубашка была из древней красной фланели, однако на плечах и спине красный цвет полинял до бледно-коричневого. На шее висел шейный платок, в складках которого собирался пот.

По сложению он был одним из тех толстяков, которые в молодости отличались худощавостью. Даже неуклюжий покрой сапогов не мог исказить строения маленькой ноги, а его бедра до сих пор оставались узкими, несмотря на вместительный объем корпуса. Движения его также все еще были быстрыми, свидетельствуя о молодости духа, обремененной горой плоти.

– Привел браконьера, папа, сказал сын.

– Я упеку его в тюрьму на полжизни, – пообещал разгневанный родитель. – Где он, черт его подери?

Подняв голову, он мигнул.

– Это Джон Гвинн, – сказал Чарли Ди. – Он у ручья завалил крупного, жирного оленя.

– Почему ты не охотишься на своей земле? – спросил Оливер Ди. – Если у тебя не хватает ее, чтобы выращивать своих оленей, прикупи еще. Я не собираюсь разводить скот, чтобы все, кому ни вздумается, приезжали со всей округе и его убивали. А мне нужно заполнять мясом кладовую, да еще подвал.

– Не обращайте на него внимание, – посоветовал Чарли Ди. – Он может болтать так бесконечно.

– С какой стати ты говоришь о бесконечности? – спросил Оливер Ди. – Когда только ты вырастешь и обзаведешься мозгами, кургузый и голенастый недомерок?

– Я вас представил, – терпеливо сказал Чарли. – Это Джон Гвинн. Мой отец, Оливер Ди.

– Вам надо выращивать своих собственных оленей, – снова заявил Оливер Ди. – Это не справедливо. Вырастить оленя стоит мне больше, чем корову. А все потому, что они больше бегают и своими острыми копытами вытаптывают траву. А вы заявляетесь и убиваете их. И с чем я в результате окажусь?

На едином дыхании он добавил:

– Рад с вами познакомиться, Гвинн. Садитесь и отдохните.

– Куда он сядет? На землю? – спросил Чарли.

– А разве рядом со мной мало места? – вопросом на вопрос ответил папаша. – А ты мог бы сходить и принести мне пару стульев, для него тоже. От твоего хотения стулья не вырастут!

– Где мне взять стул? – спросил Чарли Ди.

– Черт возьми, мальчик, разве их не полно в доме?

– Конечно, полно, – ответил Чарли, беззаботно облокачиваясь рукой о стену дома. – Но разве у матери допросишься хоть одного?

Оливер Ди взорвался проклятьем.

– Тогда сходи и сделай его, – сказал он.

Сын исчез.

– Им до всего есть дело, – сказал Оливер Ди. – Им обязательно нужно влезть во все, что человек делает или что ему хочется сделать. Я о женщинах. Взгляните сюда. Кто хозяин этого дома? Кто платит по счетам? Я! Но с той секунды, как я вхожу за порог, я должен вытирать ноги, умываться и причесываться и должен разговаривать тихо, это я-то. Должен смотреть, куда наступаю, а если на кресле оставлю пыльное пятно, то на месяц адская жизнь мне обеспечена!

Он говорил отчасти в гневе, отчасти жалея себя, а потом появился Чарли Ди с двумя коробками от сухарей в руках. На одну из них сел Райннон, чувствуя себя удивленно и настороженно. Он никогда не видел семью, похожую на семью Ди.

– Проваливай, – сказал отец сыну. – Ты мне не нужен, и я тебя не звал. Рад познакомиться с вами, Гвинн. Восхищаюсь тем, как вы поработали над старой фермой. Я там с удовольствием побывал. Хочу ее купить. Сколько вы просите?

– Она не моя, – ответил Райннон. – Ее хозяин – шериф, мистер Ди.

– Ха! – воскликнул Оливер Ди. – Сколько мне лет?

– Пятьдесят, – предположил Райннон, стараясь не замечать странностей разговора.

– Этого достаточно, чтобы меня не надуть? – спросил мистер Ди.

– Наверное, достаточно, – сказал Райннон и улыбнулся. А он редко улыбался!

– Наверное? Конечно, достаточно! Я спросил вас, сколько вы хотите за ферму?

– Я же говорю, шериф…

– К черту шерифа! – сказал Оливер Ди. – Он был ее хозяином года два. Ничего там не сделал. Отдал в аренду. Ничего не получил. Тут появляетесь вы. И посмотрите на нее теперь. Ничего подобного в холмах нет!

Райннон снова едва заметно улыбнулся. Похвала от этого старого чудака была удивительно приятна.

– Всего за несколько месяцев! – сказал скотовод. – Вода и навоз – это боги для таких фермеров как вы. Вода и навоз! Риск, везение и вечная бешеная скачка – это удел скотоводов!

Он почти с яростью посмотрел на Райннона, словно тот осмеливался возражать, но тот слегка кивнул и промолчал. Он чувствовал неясное удовлетворение, глядя на этого потрепанного временем миллионера. Он чувствовал реальность. Не выносил суждений о том, что люди хорошие или плохие, но определенно не был скучным. У него были свои принципы. Отсюда – эта пародия на патио. Отсюда – эта одежда, абсолютно заношенная и абсолютно удобная. Дом по философии Оливера Ди – это место, которым пользуются. А одежду делают для того, чтобы ее носить, чтобы защищать от жары и холода.

– Ну? – рявкнул ранчер.

– Можете мне не верить, – сказал Райннон. – Но я говорю, что хозяин фермы – шериф. Мне принадлежит лишь часть.

– Большая часть? – спросил Ди.

– Половина, наверное.

– Половина! Он нагрузил вас такой работой и отдал только половину? Ну и жмот! Клянусь Богом, все валлийцы – жмоты. Вы валлиец?

– Да, – сказал Райннон.

– Да ну! – восхитился его собеседник. – Не может быть. Не чистокровный.

– Нет.

– Я так и знал. У вас есть примесь дурачества. Глупости. Вы позволили ему провести себя! Вот что я вам скажу. Берите винтовку и двигайте за ним. Он вас ограбил!

– Я не пользуюсь винтовкой, – сказал Райннон, – если только не охочусь. Не очень хорошо с ней обращаюсь.

– Правда? – спросил ранчер, в упор глядя на него.

– Да, – сказал Райннон и обнаружил, что смотреть в эти глаза, ярко глядящие на него из-под морщинистых век, требует удивительного количества решимости.

– Вы можете убить оленя, – сказал Ди. – В наши дни этого достаточно. Были времена, когда мужчине требовалось стрелять без промаха. Теперь это не нужно. Мир перевернулся! Мужчин больше нет. Я, слава Богу, еще могу стрелять. Видите вон тот кусок плиты, что выпирает?

Он прицелился в него, но не пальцем, а револьвером, который неожиданно появился у него в руке. Раздался выстрел. Выпирающий кусок плиты покачнулся, но не упал. Рядом с ним появилась беловатая царапина.

– Промахнулся! – сказал старый ранчер, убирая оружие. – Сможете, как я?

– Нет, – сказал Райннон. – Вы хорошо стреляете. По человеку вы бы не промахнулись.

– Нет, – хихикнул Оливер Ди. – По человеку я бы не промахнулся. Кто угодно, только не я.

И он начал потирать руки и кивать в разговоре с самим собой.

Глава 15

Райннон сравнивал факты с догадками. После разговора с Нэнси Морган ему показалось, что вряд ли найдется белый человек, способный мучить такую красивую женщину. Но теперь он готов был изменить свое мнение. Оливер Ди был достаточно эксцентричным человеком, чтобы выделить его из числа других людей. Похоже, он жил по своим собственным законам.

Поэтому он еще больше насторожился, несмотря на деланное спокойствие в глазах. Он внимательно осматривал каждый укромный уголок во дворе, каждую тень в окнах, где подозревал движение.

Дверь дома распахнулась.

– Оливер! – позвал пронзительный женский голос. – О-ли-вер!

– Здесь я, – ответил Оливер Ди.

– Ты стрелял?

– Не знаю, – сказал Оливер Ди.

– Прекрати сейчас же. У меня болит голова!

Дверь захлопнулась.

Оливер Ди долгое время пораженно смотрел на дверь. Затем сказал с затаенной мягкостью:

– Не могу назвать своим даже собственное имя. У меня здесь больше нет места. Старею. Им не нужен старик. Ни одной женщине не нужен старик. Напоминаю ей о собственной старости. Даже собаке не пожелаю такой жизни. Даже собаке!

Он произнес это с искренностью, которая заставила Райннона удивленно посмотреть на него, но, пожав плечами, его собеседник продолжил:

– Ну что насчет фермы? У вас половина. Так продайте мне ее!

– У вас полно земли, – ответил Райннон. – Зачем вам нужна такая маленькая ферма наверху?

– Она не наверху, – поправил его Ди. – Она внизу. А нужна она мне потому что я так хочу. Буду приглашать туда гостей. Народ с восточного побережья глядит вроде как свысока. «Что вы выращиваете?», спрашивают. «Коров», говорю я. «Никаких зерновых?», спрашивают. «Только коров», отвечаю. «Разве это не плодородная земля?», говорят они. «Плодородная-то плодородная, говорю, да времени у меня нет ею заниматься. Мне и коров хватает».

Но они мне не верят. Мне хочется отвести их на ферму и показать вашу кормовую траву. «Вот что может уродить эта земля», скажу я им. Понимаешь, малыш?

– Понимаю, – сказал Райннон, но он знал, что это лишь прикрытие. Ни одна причина, настолько простая, не могла контролировать жизнь и поступки Оливера Ди. Он полагал, что на свете не было ни одного другого человека, для кого мнение окружающих значило бы так мало.

– А теперь скажите мне, сколько вы хотите, а я скажу, сколько готов заплатить.

– Не скажу, – возразил Райннон.

– Хотите меня разорить, понимаю, – произнес старик. – Хотите поднять цену до небес. Хотите меня надуть. Но это я вас обману. И все же назовите цену. Я всегда сужу по цене, за какого дурака меня принимает продавец.

– Я не буду называть цену, потому что не продаю, – уверенно заявил Райннон.

Ранчер улыбнулся.

– Сынок, – сказал он, – мне нравится, как ты разговариваешь. Мне нравится слышать человека, который умеет заключать сделки. Но вот что я тебе скажу. Я прожил пятьдесят лет. Все все продают. Люди продают лучших своих лошадей. Лошадей, которым они, можно сказать, обязаны своей жизнью. Продают собак, которые тоже их спасали. Продают своих сыновей и дочерей. Женщины тоже себя продают. Как и мужчины. Все все продают. За определенную цену. Просто нужно найти правильную цену. Вот так. Иногда это улыбка. Иногда букет цветов. В большинстве случаев – наличные. Все продается. А теперь говори, Джон Гвинн.

– Я все сказал, – произнес Райннон.

– Не тратьте мое время понапрасну, – жалобно сказал Оливер Ди. – С тех пор, как вы пришли, я три раза уколол палец. Вы портите мою работу. Уже достаточно поднимать цену. Давайте, называйте верхнюю.

– Верхней нет, – ответил Райннон. – Я не собираюсь вас разорять. Пусть ваши деньги останутся при вас. У меня останется земля. И оба будем довольны.

Ранчер опять посмотрел на него птичьими глазами.

– Я почти вам верю, – сказал он.

После этого он вернулся к работе. Через некоторое время, яростно работая иглой – он пришивал крыло, которое чуть ли не полностью оторвалось от седла – Оливер Ди спросил:

– Ну а шериф? Как он? Продаст?

– Нет, если я не захочу. А я не хочу, – ответил Райннон.

– Он у вас под каблуком? – сердито взглянул на него ранчер. – Он делает то, что вы хотите? Не верю!

– Постарайтесь.

Он встал.

– Мне надо возвращаться, – сказал он.

– Надо? Нет, не надо. Зачем вам возвращаться?

– У меня есть работа.

– Работа? Нет, у вас выходной. Вы крутитесь на нашей земле и стреляете оленей.

– Ничего подобного, – сказал Райннон. – Я просто вышел поохотиться. Нам надоел бекон.

– Садитесь! – скомандовал ранчер.

Райннон нехотя послушался. Он отнюдь не добился того, за чем пришел в дом Ди.

– А теперь рассказывайте, – сказал Оливер Ди, – а я поработаю. Хочу узнать о вас побольше. Я выращиваю коров. Могу о них рассказать. Вы выращиваете кормовую траву. Вот и говорите о ней.

– Я плохой рассказчик, – сказал Райннон.

– Я помогу. Когда остановитесь, я за вас продолжу. А теперь давайте. Расскажите, как начинали. Расскажите все, что сделали.

Райннон подчинился. У него не было большого желания рассказывать все, что он сделал. Но ему хотелось как можно дольше остаться в доме.

«Они меня будут держать там», – сказала ему Нэнси Морган.

Он глубоко вздохнул и начал.

Вначале он говорил, запинаясь. Он многое позабыл, потому что работал изо дня в день, ничего не планируя, просто делая то, что попадалось под руку. Теперь же, когда Райннон начал описывать детали, он видел, как разворачивается перед ним рассказ, и рассказ интересный, с его точки зрения.

Райннон начал с кузницы, потому что для него она была сердцем фермы. Рассказал подробно, как ее переделал, как из старым, ржавым железкам придавал новую форму, делая из них новые молоты, зубила и резцы – почти все, что ему требовалось на ферме.

– Вы сами сделали себе инструменты! – прервал его собеседник.

– Почти все. Кроме мелочей.

– Нет, вы просто не можете их мастерить!

– Могу, но это заняло бы у меня ужасно много времени. А потом я не смог бы их выковать так же хорошо, как готовые.

– Врете, – сказал отвратительный Оливер Ди. – Все, что вы делаете сами – намного лучше готового. Ничего из того, что вы покупаете, вам не принадлежит. Вы платите за это деньги. Вы покупаете лошадь. Лошадь не ваша. Ее хозяин – человек, который ее вырастил, и вы это знаете.

Райннон опять улыбнулся.

– Вы правы, – сказал он.

– Тогда идите домой и сами сделайте удила и все такое, – сказал ранчер.

– Я уже об этом подумывал, – сказал Райннон.

– Так-то оно лучше. Тот, кто может изготовить себе инструменты, может сделать и собственный мир, и собственную жизнь. Он может сделать себе все, кроме женщины.

– Да, – согласился Райннон неожиданно почувствовав теплоту к этому человеку.

– Не говорите мне «да», – сказал Ди. – Я знаю, что прав, я никогда не ошибаюсь. Я прожил пятьдесят лет. А вы ни черта не прожили. Правда, вы жили в кузнице. Тем не менее у вас есть зачатки здравого смысла! Давайте еще поговорим. Мне нравится вас слушать.

И Райннон принялся рассказывать со все возрастающим интересом, поскольку видел, что солнце поднимается все выше и выше. Приближался полдень. Он всем сердцем хотел, чтобы его пригласили к обеду. Ему хотелось увидеть миссис Ди и других членов семьи. Ему хотелось изнутри увидеть дом, в котором, по его представлению могла находиться Нэнси Морган. Может быть, он войдет и увидит ее за столом!

Он безостановочно говорил до тех пор, пока не прозвенел колокольчик.

– Кормежка! – сказал ранчер и легко поднялся на ноги. Пойдем умоемся. У вас руки в крови. Мэгги закатит скандал, если заявитесь в дом в таком виде.

– Лучше пойду домой, – сказал Райннон.

– Заткнитесь, – сказал Оливер Ди. – Не порите ерунды.

Он провел Райннон в прачечную, где Чарли Ди, наклонившись над гранитной раковиной, уже намыливал лицо и шею. Райннон последовал его примеру. А когда они умылись и причесались перед потрескавшимся, засиженным мухами зеркалом, Оливер Ди принялся чистить одежду щеткой, поворачиваясь и поворачиваясь под критическим взглядом сына.

– Годится, – сказал Чарли. – Но лучше смени нашейный платок на чистый.

– Будь я проклят, если сменю! – воскликнул Оливер Ди. – Я надел этот в Понедельник. Если два платка в неделю мало, я лучше пойду и куплю себе новый дом и новую жену. Мне надоело валять дурака!