Текст книги "История русской Церкви. Том 7"

Автор книги: Макарий Митрополит (Булгаков)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Во дни митрополита Макария, в промежутке тех двух Соборов, которые узаконили столько праздников новопрославленным чудотворцам русским, узаконен своего рода праздник и ради всех вообще русских, скончавшихся в вере, но еще не прославленных и имеющих нужду в помощи Церкви. В 1548 г. в 21-й день июня царь Иван Васильевич по благословению митрополита уставил общую память благоверным князьям, боярам, христолюбивому воинству, священническому и иноческому чину и всем православным христианам, в частности, всем убитым на войне и погибшим в огне, воде, также от голода, жажды, мороза и всяких других нужд. В этот день в Москве и во всех городах и посадах, по всем церквам должны были отправляться заупокойные литургии и панихиды, и "сию общую память по всех православных христианех" велел царь совершать и в прочие годы до скончания мира.

Если много явилось у нас церковных праздников в настоящий период, то едва ли еще не более составлено церковных служб или разного рода песнопений. В числе их находятся службы не только новопрославленным теперь в Русской Церкви святым, но и прежде прославленным, и даже еще не прославленным, а только местно чтимым, равно встречаются две-три службы или песнопения и в честь тех, кого издревле чтила и прославляла вся православная Церковь.

Особенно замечательна в этом отношении 2-я половина XV в. Из русских церковных песнописцев мы можем указать тогда только на: а) Пермского епископа Питирима, составившего службу на обретение мощей святителя Московского Алексия (20 мая), рассмотренную Собором 1448 г. и принятую в употребление; б) митрополита Феодосия, написавшего кондаки и икосы на Успение Пресвятой Богородицы; в) инока тверского Желтикова монастыря Феодосия, составившего в 1483 г. по благословению епархиального владыки Вассиана службу святителю Тверскому Арсению, еще только местно чтившемуся, и г) на неизвестных авторов, написавших службы святому Исаие Ростовскому, преподобному Авраамию Ростовскому, преподобному Никите Переяславскому и святому князю Феодору Ярославскому с его чадами, – по крайней мере, все эти службы уже встречаются в рукописях XV в., а прежде не встречаются. Но с самого начала настоящего периода в продолжение целых тридцати лет, если не более, непрерывно трудился у нас известный уже нам по своим житиям серб Пахомий Логофет, и один написал не менее 18 церковных служб и вообще песнопений.

Три церковных песнопения написаны Пахомием в честь издревле чтимых всею православною Церковию, именно: а) канон Пресвятой Деве Богородице, доселе помещаемый в службе на 25-й день сентября преподобному Сергию чудотворцу, б) канон святому Иоанну Крестителю и в) служба преподобному Онуфрию Великому. Два последние песнопения составлены (в 1460-1461 гг.) по просьбе Новгородского архиепископа Ионы: он желал этим выразить особенное свое уважение к святому Иоанну Крестителю как своему ангелу, по имени которого был назван при крещении и которому создал храм в своей любимой Отенской обители, где пострижен и был игуменом, и к Великому Онуфрию, которому также посвящен был храм в названной обители.

Пять церковных песнопений написал Пахомий в честь русских святых, прославленных еще до настоящего периода: а) канон равноапостольной великой княгине Ольге, которой прежде существовали, вероятно, только несколько стихир; б) канон святым Борису и Глебу; в) службу преподобному Антонию Печерскому с двумя канонами; г) службу святым мученикам Черниговским князю Михаилу и боярину его Феодору с двумя канонами и д) службу преподобному Сергию Радонежскому, в которой между прочим помещен и упомянутый нами выше канон Пахомиев Пресвятой Богородице. Канон святой Ольге написан в Новгороде (1460-1461) по просьбе или поручению архиепископа Ионы, а служба преподобному Сергию, сохранившаяся в списке 1459 г., явилась, всего вероятнее, в Троицко-Сергиевом монастыре, где до того времени постоянно проживал автор в числе братства.

Четыре, если даже не пять, песнопений составил Пахомий в честь тех святых русских, которые прославлены в его время, или на те праздники, которые тогда установлены. Сюда относятся: а) служба на преставление святителя Московского Алексия (12 февраля), написанная по благословению митрополита Ионы и Собора (1448) и по воле великого князя Василия Васильевича, б) канон преподобному Варлааму Хутынскому, написанный (1460) по поручению Новгородского владыки Ионы; в) служба преподобному Кириллу Белозерскому, написанная, вероятно, одновременно с житием преподобного (около 1462 г.) по поручению великого князя Василия Васильевича и митрополита Феодосия; г) служба с двумя канонами на перенесение мощей святителя Московского Петра, написанная в 1472 г. по повелению великого князя Иоанна III и по благословению митрополита Филиппа, тогда же установивших и праздник в память этого события; д) наконец, служба преподобному Димитрию Прилуцкому. Последняя, впрочем, нигде не надписывается именем Пахомия и может быть усвояема ему только гадательно: в ней тот же слог, те же любимые выражения, что и в прочих службах Пахомиевых, и встречаются целые стихиры, буквально взятые из служб Пахомия преподобному Сергию и святому митрополиту Ионе. С достоверностию же о ней можно сказать лишь то, что она написана не прежде Пахомия и в XV в., так как сохранилась в списке этого века, но могла быть написана и не самим Пахомием, а кем-либо другим по подражанию Пахомию, например, тем же игуменом Макарием, который составил тогда житие преподобного Димитрия Прилуцкого.

Наконец, не менее шести церковных песнопений сложил Пахомий в честь святых русских, которые в его время чтились только местно или даже еще не чтились, а прославлены уже Соборами 1547-1548 гг., и на один местный праздник, сделавшийся общим только в 1584 г. Так, вероятно, еще в Сергиевом монастыре вслед за службою преподобному Сергию Пахомий написал и службу ученику его, преподобному Никону. По поручению Новгородского владыки написал (1560-1561) каноны митрополиту Московскому Ионе (? 1461), Новгородскому архиепископу Евфимию (? 1458) и преподобному Савве Вышерскому (? 1461) вскоре после их кончины, когда едва ли успело установиться и местное им празднование. Может быть, по поручению того же Новгородского владыки или по просьбе других новгородцев написал Пахомий два канона, помещаемые в службе на праздник Знамения Новгородской иконы Богородицы. По поручению же Пермского епископа Филофея (1472-1501) написан канон просветителю зырян святому Стефану Пермскому.

Пахомия должно назвать плодовитейшим из всех наших церковных песнописцев, когда-либо бывших. Он слагал свои песни по готовым образцам греческим, существовавшим в славянском переводе, но слагал довольно искусно и без рабского подражания. Догматические и вообще отвлеченные истины выражал точно и сжато и, кроме общих мыслей, обыкновенно излагаемых в церковных службах, умел указывать в каждой и те особенности, какие свойственны прославляемому в ней святому. В некоторых своих службах, однородных по предмету, Пахомий как бы повторяется, что могло зависеть и от спешности его работ: например, в службе преподобному Никону Радонежскому немало песней, почти тождественных по мыслям и оборотам речи с песнями службы преподобному Сергию, а в службе святителю Пермскому Стефану встречаются песни, почти целиком взятые из службы Московскому святителю Ионе. В доказательство сравнительного достоинства церковных песнопений Пахомия можно указать на то, что его как песнописца высоко ценили современники, ему старались, как увидим, подражать последующие наши песнописцы, и, наконец, почти все его песни и службы приняты в наши печатные Минеи и доселе употребляются Церковию, одни с некоторыми изменениями (служба святителю Алексию), а другие даже без изменений (службы преподобному Антонию Печерскому, преподобному Сергию, преподобному Варлааму и митрополиту Ионе). Немало написал Пахомий и житий святых, но в составлении церковных служб он показал более таланта.

С начала XVI в. до Соборов 1547-1549 гг. мы встречаем у себя весьма мало церковных песнописцев, известных по имени, и притом весьма небогатых количеством своих произведений. Трое из этих песнописцев составили только по одному канону. Ближайший ученик преподобного Пафнутия Боровского инок Иннокентий написал канон своему учителю и в некоторых песнях, несомненно, воспользовался готовыми выражениями из служб серба Пахомия; канон этот с 1531 г. по благословению митрополита Даниила и всего священного Собора пелся только в обители преподобного Пафнутия на день его кончины, а потом, по прославлении Пафнутия в 1547 г., вошел в общее употребление и без перемены занесен в печатные Минеи. Какой-то монах Пахомий, может быть тот самый, который по благословению Ростовского владыки Кирилла сложил повесть о ярославских князьях Василии и Константине (между 1526 и 1533 гг.), написал канон князю Петру и княгине Февронии Муромским (Муром находился в Ростовской же епархии), занесенный также в печатную Минею. Мних и пресвитер домовой архиерейской церкви в Новгороде Илия по благословению своего архиепископа Макария (следовательно, до 1542 г.) составил канон преподобному Михаилу Клопскому. Еще песнописец, пресвитер Филофей, вероятно известный старец Елеазарова монастыря, писавший послания к псковскому наместнику Мисюру Мунехину (1510 – 1528), составил два канона, впрочем не вошедшие в печатные Минеи: канон на обретение мощей князя Всеволода Псковского, представляющий ясные следы подражания приемам Пахомия Логофета, и канон Пресвятой Богородице по случаю знамения от Чирской Ее иконы в Псковской области. Наконец, еще один песнописец, которого литературную деятельность с наибольшею вероятностию можно относить ко 2-й четверти XVI в., инок суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Григорий написал даже четыре службы, но крайне слабые и неискусные: службу преподобному Евфимию Суздальскому, вошедшую в печатные Минеи (апреля 1-го), только со значительными исправлениями и переделками, службу преподобной Евфросинии Суздальской, службу святому Иоанну, епископу Суздальскому, и службу новым русским чудотворцам, вовсе не вошедшие в печатные Минеи. Последняя служба, вероятно, вызвана Собором 1547 г.

Пред Соборами и особенно после Соборов 1547-1549 гг. естественно было появиться у нас множеству церковных служб и канонов. Ибо, с одной стороны, требовалось, чтобы на самые Соборы вместе с сведениями о местных святых были представлены и жития их, и службы им или каноны для соборного рассмотрения и свидетельствования, а с другой – становилось уже необходимостию, когда установлены были Соборами праздники тем или другим святым, составить в честь их или только исправить службы и каноны для церковного прославления новых чудотворцев в эти праздники. И мы действительно видим во 2-й половине XVI в. службы и каноны всем сорока с лишком святым, признанным Соборами 1547-1549 гг. Значительное число этих канонов и служб святым написано еще до названных Соборов известными уже нам лицами. Другие составлены во время или после Соборов и также известными по именам песнописцами. Таковы: а) три канона инока владимирского Рождественского монастыря Михаила – святому князю Александру Невскому, святому князю Петру и княгине Февронии Муромским и святому князю Константину и детям его Михаилу и Феодору Муромским; б) два канона псковского пресвитера Василия, в монашестве Варлаама, пресловутого ревнителя сугубой аллилуйи, – преподобному Евфросину Псковскому и святому великомученику Георгию Болгарскому; в) два канона бывшего игумена Хутынского монастыря Маркелла Безбородого святому Никите, епископу Новгородскому, и г) один канон – "творение Феодора" какого-то святому Максиму, юродивому Московскому. Последний класс служб и канонов святым, прославленным Соборами 1547-1549 гг., составляют те, которые написаны прежде ли, во время или после Соборов только неизвестными лицами и сохранились в рукописях XVI в. Если перечислим еще каноны и службы святым, прославленным последующими Соборами, как-то: Мартиниану Белозерскому какого-то Матфея инока, Савве Крыпецкому – пресвитера псковского Василия, Григорию и Кассиану Авнежским – игумена Данилова монастыря Иоасафа, Стефану Махрицкому – того же игумена, Антонию Сийскому – царевича Ивана и Иосифу Волоколамскому – старца Фотия; если прибавим к этому несколько канонов и служб святым, местно чтившимся, написанных неизвестными лицами и дошедших до нас в списках XVI в, то мы в состоянии будем составить себе довольно приблизительное понятие о количестве служб церковных, появившихся у нас до конца настоящего периода.

Каковы же эти службы? Все вообще очень невысокого достоинства, а некоторые крайне убоги и по содержанию, и по внешней обработке. Видно, что наши церковные песнописцы были только люди грамотные, без всякого научного образования, иногда же и недовольно грамотные. Клали они пред собою существовавшие каноны и службы и пользовались ими не только как образцами, но отчасти и как источниками; заимствовали из них и мысли, и выражения, и целые обороты речи, нередко даже целые песни и целые отделы; составляли кое-как и собственные песни; все это соединяли, как могли, и выходили новые каноны, новые службы новым святым. Есть службы, которые писались, кажется, под влиянием одного какого-либо образца: например, служба святому Иоанну, юродивому Устюжскому, представляет сбор песнопений из разных служб Пахомия Логофета с некоторыми дополнениями от автора; в службах святому Савве Сторожевскому и святому Иакову Боровицкому повторяются то с буквальною точностию, то с небольшими изменениями тропари и другие песни из канонов игумена Маркелла святому Никите Новгородскому и замечается во всем такое сходство с этими канонами, что как будто они вышли из-под пера самого Маркелла. Есть службы, составлявшиеся под влиянием двух и нескольких образцов: так, в службе преподобному Дионисию Глушицкому встречаются заимствования из Пахомиевой службы преподобному Кириллу Белозерскому и из службы преподобному Феодосию Печерскому, а в службе Максиму, юродивому Московскому, – многие заимствования и из Пахомиевых служб преподобному Сергию и преподобному Кириллу, и из службы Иоанну, юродивому Устюжскому, и из служб греческим юродивым. Есть даже службы и каноны, которые следует назвать просто списками и копиями с других служб и канонов: служба преподобному Ефрему Перекомскому – копия с службы пресвитера Василия преподобному Савве Вышерскому почти без перемен; канон святому Прокопию, юродивому Устюжскому, – список с канона князю Всеволоду Псковскому с пропусками только тех тропарей и стихов, которые явно неприложимы к лицу Прокопия, а канон святому Иоанну, юродивому Устюжскому, целиком взят из службы греческим святым – Симеону юродивому и Иоанну, спостнику его, составленной греческим же песнописцем Феофаном Начертанным, и прямо назван творением Феофана.

Из новых обрядов церковных замечателен прежде всего обряд избрания, наречения и поставления наших митрополитов, которые в прежние времена ставились не у нас, а в Царьграде. Это избрание происходило в московском Успенском соборе в приделе Похвалы Богородицы. Епископы под председательством архиепископа Новгородского или – в случае его отсутствия – другого архиепископа избирали трех кандидатов, записывали имена их и, запечатав, передавали председателю, а он, "довольно помолившись", отверзал запечатанное и произносил имя одного из трех записанных, который и признавался избранным. Наречение избранного в митрополита происходило в том же приделе Успенского собора по церковному чину, и потом все святители вели нареченного прямо из собора к государю. Государь иногда сам с своими боярами, с святителями и с нареченным, которого вели пред ним под руки два епископа, отправлялся сперва в Успенский собор, чтобы вместе со всеми знаменоваться у святых икон и у гробов угодников Божиих, а потом в палаты митрополита, где архиепископ и епископы посаждали нареченного на уготованное место, А иногда государь, отпустив от себя нареченного с святителями, которые вели его в собор и затем в митрополичьи палаты и сажали на митрополичьем месте, сам с боярами отправлялся в собор спустя несколько времени и затем в палаты к нареченному, который и встречал его с подобающею честию. В день, назначенный для поставления митрополита, устрояли в Успенском соборе впереди амвона особое возвышение и на нем ставили два седалища: с правой стороны – для государя, с левой – для архиепископа и по обе стороны несколько пониже ставили длинные седалища для епископов, а пред возвышением на полу начертывали большого орла с распростертыми крыльями. Пред литургиею выводили нареченного из алтаря в полном облачении и ставили на орла; здесь читал он свое исповедание веры и совершалось все прочее, что положено. Потом, если он еще не имел епископского сана, то отводим был опять в алтарь; святители начинали литургию и по окончании Трисвятой песни рукополагали его во епископа-митрополита, и он уже сам продолжал и оканчивал литургию. А если он и прежде имел сан епископа, то по прочтении им исповедания веры среди церкви пред Собором святителей архиепископ вставал с своего седалища и велегласно произносил: "Благодать Пресв. Духа нашим смирением имеет тя митрополитом всея Русии". Затем государь и архиепископ оставляли возвышение, и на него возводим был святителями новый митрополит; иподиаконы снимали с первосвятителя епископские одежды – фелонь и омофор и облачали его в митрополичьи – саккос и омофор. И новый митрополит сам и начинал и совершал Божественную литургию. По окончании литургии святители брали нового первосвятителя под руки, вели на возвышение среди церкви и там три раза сажали его на место, произнося: "Ис полла эти, деспота", после чего митрополит разоблачался, и на него возлагали святители панагию, мантию с источниками и белый клобук и отводили его на его митрополичье место каменное. Тогда приближался к митрополиту государь и вручал ему архипастырский посох, произнося краткую речь, на которую митрополит отвечал также речью. По выходе из храма митрополит, облаченный в мантию, принимал от протоиерея воздвизальный крест Животворящего Древа, садился на приготовленное осля и ехал во двор государя великого князя, чтобы преподать ему благословение, а осля под митрополитом вели конюший великого князя и боярин митрополичий, пред ними шли два хора певчих – певчие государевы и митрополичьи и пели стихи, пред певчими же шли четыре свещеносца с пальмами. От государя точно таким же образом ехал митрополит в собственный двор, где благословлял святителей и духовенство, потом ехал вокруг Кремля и благословлял народ и весь город, снова заезжал к государю и возвращался в свои палаты, где и предлагал трапезу всем участникам торжества; иногда же трапеза эта предлагалась самим государем в его собственных палатах. По существу, ни избрание, ни наречение, ни даже поставление нашего митрополита, если он не носил еще епископского сана, ничем не отличались от избрания, наречения и поставления наших епископов, но митрополит имел при этом три важные преимущества, видимо возвышавшие его: после наречения он удостаивался особенного внимания со стороны государя, после поставления принимал пастырский жезл из рук самого государя и, наконец, совершал торжественное шествие на осляти для преподания всем своего архипастырского благословения.

Другой, отчасти подобный, обряд, который становится известным только со времени Иоанна IV, хотя, быть может, был введен у нас гораздо прежде, совершался в неделю ваий. Пред литургиею из Успенского собора в Москве выносили большое дерево (вербу), увешанное плодами, утверждали его на санях или на колеснице и везли медленно. Под деревом стояли пять малых певчих в белой одежде и пели священные песни. За деревом следовали многие юноши с зажженными свечами, потом хоругви и иконы, далее священники, числом более ста, еще далее бояре и сановники, наконец митрополит и государь. Митрополит ехал верхом на осле, а государь шел подле и, держа в одной руке вербу, другою вел за конец повода осла, которого держал под уздцы боярин. Митрополит, сидя на осле, левою рукою поддерживал на своих коленах Евангелие, а в правой имел святой крест, которым осенял на обе стороны. Несметные толпы народа спешили расстилать на пути митрополита свои одежды, сопровождая эту церковную процессию, которая тихо двигалась вокруг всех главных церквей Кремля и наконец возвращалась в Успенский собор. Здесь митрополит совершал литургию, а по окончании ее предлагал в своих палатах для государя и других знатных лиц обильную трапезу и подносил государю дорогой денежный поминок. Такая же церемония в неделю ваий происходила в Новгороде и, вероятно, в других городах, где находились архиерейские кафедры. В Новгороде, например, в 1548 г. осля, на котором сидел архиепископ с крестом и Евангелием, вели новгородские наместники государя князь Иван Михайлович Шуйский да князь Юрий Михайлович Булгаков. Шествие совершалось из Софийского собора до церкви Входа во Иерусалим и обратно. Затем владыка литургисал в соборе, и угощал в своих палатах как обоих наместников государевых, так и прочие власти города и настоятелей монастырей, и одарил обоих наместников богато украшенными иконами и серебряными ковшами.

В то же время, то есть около половины XVI в., уже употреблялся у нас и обряд так называвшегося пещного действия. Совершалось оно пред праздником Рождества Христова в неделю праотец или в неделю святых отец. Для этого в соборном храме снимали некоторые паникадила и архиерейский амвон и на месте последнего ставили большую деревянную круглую печь; избирали трех мальчиков и двух взрослых людей, чтобы первые представляли собою трех святых отроков, Ананию, Азария и Мисаила, а взрослые – двух халдеев; детей облачали в стихари и украшали венцами, взрослых одевали в халдейское платье и всем давали в руки пальмы. Пред вечернею, накануне пещного действия все они являлись к архиерею и сопровождали его в церковь. А на утрени в следующий день, когда начиналось пение стиха 7-й песни: "Тричисленные отроки состави Св. Троица", архипастырь благословлял начинать и самое пещное действие. Халдеи выводили из алтаря трех отроков, связанных по шеям полотенцем, и, поставив среди церкви пред печью, говорили им: "Дети царевы! Видите ли сию пещь, уготованную вам на мучение?" Дети отвечали: "Видим, но не ужасаемся ее, ибо есть на небеси Бог наш, Емуже мы служим; Той силен изъяти нас от пещи сея и от рук ваших избавити нас, и сия пещь будет не нам на мучение, но вам на обличение". С детей снималось связывавшее их полотенце, архиерей давал им благословение и вручал витые свечи, а халдеи вводили отроков одного за другим в печь, запирали в ней и под печью ставили горн с горящими угольями. Тогда протодиакон велегласно запевал: "Благословен еси Боже отец", и отроки в пещи продолжали эту песнь до конца, между тем как халдеи старались усиливать пламень в горне, подбрасывая туда удобосгораемые вещества. В эти минуты в церкви раздавался гром и ангел Господень сверху спускался в пещь к отрокам. Халдеи падали ниц, опаляясь собственным огнем, и чрез несколько времени, встав, снимали свои халдейские шапки, клали их на свои пальмы и с поникшими головами стояли в молчании. А отроки при виде ангела трижды поклонялись ему, знаменуя себя крестным знамением, и вместе с ангелом, придерживаясь его, три раза обходили пещь. По выходе отроков из печи пещное действие оканчивалось, затем возглашалось многолетие государю и его семейству, и прерванная на время утреня продолжалась своим порядком. Отроки и халдеи в своих одеждах сопровождали потом святителя в наступивший день к литургии и к вечерне в собор и обратно.

Упомянем еще о новых крестных ходах в Москве, которые установил Стоглавый Собор. Эти ходы были троякого рода: одни совершались из местных семи московских соборов в главный кафедральный Успенский собор; другие из местных соборов – в приходские церкви, к ним причисленные; третьи – из приходских церквей в другие, причисленные к одному с ними собору. Ходы первого рода совершались только три раза в год: в неделю всех святых, в понедельник Светлой седмицы и в неделю пред Воздвижением. Во все эти три дня священники приходских церквей, причисленных к тому или другому из местных московских соборов, отпев каждый вечерню в своей церкви, шли вместе с прихожанами в свой собор, где также отправляема была вечерня местным священником. По окончании ее поднимали кресты и хоругви и поповский староста, взяв в руки крест, начинал молебен и вместе со всеми собравшимися священниками и их прихожанами совершал крестный ход в Успенский кафедральный собор; во время хода продолжали петь молебен и все православные имели в руках свечи. Дождав окончания вечерни в кафедральной церкви, поповский староста со своим Собором начинал петь посреди церкви стих: "Радуйся, Двере Божия"; диакон говорил ектению: "Помилуй нас, Боже", кадил иконы, священнослужителей и весь народ; староста произносил отпуст и подносил митрополиту или другому присутствовавшему владыке крест. Митрополит, приложившись ко кресту, благословлял старосту и всех пришедших с ним священников и народ и отпускал их. И они тем же крестным ходом с пением молебна возвращались в свою соборную церковь, из которой после отпуста расходились в свои дома. Таким же точно образом поступали один за другим и все прочие поповские старосты семи московских соборов, приходившие с подведомыми им священниками и народом в кафедральную церковь. Из местных соборов в приходские церкви, к ним причисленные, крестные ходы совершались: а) от недели всех святых до праздника Воздвижения каждый воскресный день после вечерни и б) во всю Светлую седмицу каждый день после заутрени: в эти дни приходские священники с своими прихожанами собирались в свой собор и оттуда ходили с крестами по всем церквам, к нему причисленным. Наконец, когда наступал храмовой праздник в какой-либо приходской церкви, то священники всех других церквей одного с нею Собора совершали в нее крестные ходы с своими прихожанами после заутрени, которую отправляли в собственных церквах. Все эти крестные ходы второго и третьего рода совершались по тому же самому чину, как и ходы из местных московских соборов в кафедральный Успенский, и все сопровождались церковным звоном (Стоглав. Гл. 35).

В церковном пении нашем произошла значительная перемена. В первые четыре века нашей Церкви у нас пели "на речь", то есть произносили при пении слова священных песней точно так же, как они произносились в речи, в разговоре и как писались: то был период праворечия, или истинноречия, в нашем церковном пении. С пятнадцатого века и особенно с половины его у нас настал период раздельноречия, или растяжноречия, в церковном пении, начали петь слова не так, как они произносились в речи и писались, а с изменением в них полугласных букв на гласные, иногда с прибавкою гласных, иногда даже с отнятием согласных; например, слова песни: "Съгрешихом, беззаконовахом… пред Тобою… но не предажь нас до конца" – начали петь: "Согрешихомо и беззаконновахомо передо Тобою, но не предамже насо до конеца". Такое растяжноречие в церковном пении входило постепенно, и в нотных книгах 1-й половины XV в. оно встречается еще весьма редко, лишь в немногих словах. Но со 2-й половины этого века оно стало усиливаться и распространяться более и более, и под конец 1476 г. новгородский летописец с изумлением заметил: "Той же зимы некоторые философове начаша пети: "Огосподи, помилуй", а друзеи: "Осподи, помилуй" (Собр. лет. 4. 130). В продолжение же XVI в. достигло высшей степени, так что некоторые слова при пении трудно было и понять; например, пели вместо "Спас" "Сопасо", вместо "изми" – "иземи", вместо "во мне" – "во моне". Нотные знаки и теперь оставались прежние, безлинейные, писались непосредственно над словами и слогами текста и назывались знаменами и крюками, но в начертании их совершилась перемена: их стали писать скорописью. Потом для удобнейшего понимания этих крюковых нот к концу XV в. начали прибавлять иногда пояснительные знаки на полях нотных рукописей, а во 2-й половине XVI в. при каждой крюковой ноте отдельно от нее начали писать киноварные подметные слова, или пометы, обозначавшие какую-либо перемену в степени или исполнении звука. Мало-помалу во всеобщее употребление вошли пометы, изобретенные новгородцем Иваном Акимовичем Шайдуровым. Вместе с тем начали появляться в нотных книгах особою статьею краткие руководства к изучению крюковых знаков и помет к ним, и одно из таких руководств под именем грамматики составлено тем же Шайдуровым. Церковному пению обучались у нас в первоначальных школах вместе с чтением и письмом и у тех же мастеров. А как школы эти к концу XV и в начале XVI в. пришли в крайний упадок, то упало с ними и церковное пение. "Мужики озорные на крылосе поют… мужики-невежи учат робят да речь им портят", – писал владыка Новгородский Геннадий к митрополиту Симону и просил его ходатайства пред государем об открытии училищ (А. и. 1. 147, 148). Стоглавый Собор также сознал этот упадок и недостаток училищ и с сожалением воспоминал, что прежде в Москве и Новгороде и других городах многие училища бывали, и певцы и чтецы славные были по всей земле, а потому определил, чтобы в каждом городе заботливостию местного духовенства открыты были училища в домах тех священников, диаконов и дьяков, которые горазды читать, и петь, и писать (Стоглав. Гл. 25, 26). Из числа вновь заведенных училищ прежде всех принесли добрые плоды для церковного пения новгородские. Из них вышли сделавшиеся вскоре знаменитыми мастерами Иван Шайдуров, Маркелл Безбородый и два брата Василий и Савва Роговы, родом корелы. О трудах Шайдурова мы уже упоминали. Маркелл, сперва инок, потом игумен хутынский, известный автор жития святого Никиты Новгородского и канона ему, "роспел (т. е. положил на ноты) Псалтырь". Василий Рогов, в монашестве Варлаам и с 1586 г. архиепископ Ростовский, "зело был горазд знаменному, и троесрочному, и демественному пению, был роспевщик и творец (т. е. сам сочинял ноты)". А брат его Савва славился преимущественно как искусный учитель церковному пению и приготовил многих не менее прославившихся учеников. Таковы были Иван Нос, Феодор Христианин, московский священник, и Стефан Голыш. Первые два действовали в Москве и иногда по воле царя Ивана Васильевича – в его Александровской слободе, и Иван Нос "роспел и изъяснил Триоди, святым стихиры и славники, также крестобогородичны и богородичны минейныя", а поп Феодор особенно был "горазд знаменному пению, и мнози от него научишася". Стефан же Голыш, новгородец, "ходил по градам и учил Усольскую страну" и, кроме того, "много знаменнаго пения роспел". Из учеников его наиболее известен Иван Лукошков, впоследствии Исаия, архимандрит владимирской Рождественской обители: он "вельми знаменнаго пения распространил и наполнил". Первая заслуга всех этих мастеров состояла в том, что они обучали других искусному пению, и из их-то учеников, конечно, наполнялись существовавшие у нас хоры певчих: государев, митрополичий и прочих архиереев. Но еще важнее была та заслуга, что этими мастерами положены на ноты "и в нашей Рустей земли просиявшим безчисленными чудесы мужем же и женам, иже именуются новые чудотворцы, овым стихеры, иным же славники, а иным с литиями и с хвалитными стихеры и с величании полные празднества, от месяца сентября до конца месяца августа". Учреждено у нас в настоящий период много праздников в честь русских святых, составлено им много новых служб. И вот нашлись мастера, которые положили на ноты, где следует, все эти службы и тем дали своим соотечественникам возможность прославлять новоявленных угодников Божиих приличными песнопениями и светлее праздновать новые церковные праздники.