Текст книги "В тупике"

Автор книги: Маг Берталан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Ну да, копайся, как курица в навозе, найдешь жемчужное зерно, – с кислой миной отозвался Бордаш. – Только беда в том, что на эту кучу у нас нет ни времени, ни сил. Ведь и других дел по горло.

– Это верно. Но все равно, дорогие коллеги, мы обязаны ни минуты не ослаблять внимания к делу «американской вдовы». Тайна смерти Кочишне должна быть раскрыта, и убийцы преданы суду, – так я закончил совещание, подбадривая не только своих сотрудников, но и самого себя.

О новых поворотах дела я доложил генералу, а также сообщил майору Кеньерешу. Дело нужно продолжать – таково-было всеобщее мнение. Да, сказать легко…

Прошло еще несколько недель. Наконец пришло долгожданное известие о семье переселенцев Коллеров. Оно гласило, что выселенное в 1945 году из Будаэрша «чистопородное арийское» семейство Коллеров, в том числе и Ференц Коллер, проживает в Западной Германии, недалеко от Франкфурта, где они ведут хозяйство на собственной ферме. Эмма Коллер среди членов семьи не обнаружена. Ференцу Коллеру исполнилось тридцать пять лет, он высокого роста, светловолосый. По имеющимся данным, Ференц Коллер действительно служил в гитлеровской армии, но где и в какой части, установить не представляется возможным.

– Вот, значит, какие дела, – заключил я, проинформировав своих сотрудников. – Большой знак вопроса, повисший над делом Кочишне, как видите, не уменьшился в размере и продолжает висеть.

Время от времени я напоминал пограничникам о том, что, с какими бы паспортами ни появились на границе Рёгер Хунт или Хельга Хунт, его дочь, вместе или порознь, все равно я прошу немедленно сообщить об этом мне. Эта моя просьба в форме специального приказа начальника погранвойск была распространена на аэропорты и все границы страны, не только западную, но и восточную, северную и южную.

Расследование понемногу дополнялось мелкими деталями. Наблюдение за объектами продолжалось, дело потихоньку разбухало от оперативных донесений, но с места не двигалось. Все словно повисло в воздухе.

Так незаметно прошли три года, а следствие по делу об убийстве вдовы Кочишне находилось все в том же замороженном состоянии. За все это время мы не сделали вперед ни шагу. Все перемены исчерпывались тем, что престарелая Ференцне Кольбех, урожденная Каталина Томпа, серьезно заболела и слегла, а ее дочь, Акошне Драгош, урожденная Илона Пайж, переселилась в ее дом, официально прописавшись. Поскольку дом был в свое время национализирован, а старушка могла умереть со дня на день, причина была ясна – сохранить за собой жилье и прочее движимое и недвижимое имущество.

За эти годы через наш отдел прошли многие сотни преступлений. Однажды капитан Козма расследовал кражу со взломом, совершенную на вилле известного киноартиста. Одного из взломщиков ему удалось вскоре задержать. Его передали другой группе, которая еще раньше арестовала его сообщника и уже почти завершила формальную сторону дела. Только значительно позже, просматривая протоколы и кассационные жалобы, я узнал, что среди похищенных преступниками вещей находились и различные драгоценности. Бо́льшую часть этих драгоценностей нашли и возвратили владельцу, но бриллиантовые серьги, самые ценные из всех украшений, бесследно исчезли.

В коридоре я встретил коллегу, проводившего следствие по этому делу. Я спросил у него, какие новости. Коллега чертыхнулся.

– Этот Гажи упрям, как сто ослов. Ни за что не хочет признаваться, кому он сплавил эти проклятые сережки!

– Гажи? Постой, ведь он еще совсем недавно отправился на скамью подсудимых прямехонько из моего кабинета.

– Тем более ты должен знать его дурацкий характер.

– Разумеется. Если ты не возражаешь, я с ним потолкую.

– Сделай милость! – охотно согласился капитан. – В данный момент он как раз у меня в комнате.

Мы вошли. Увидев меня, Гажи тотчас поднялся со своего стула возле окна.

– Добрый день, господин начальник! – поздоровался он весьма любезным тоном.

– Ай-ай, Гажи, – с укоризной сказал я. – Получается, что я вас опять вижу в этих стенах?

– К сожалению. Попался из-за идиота, которого сам взял в напарники.

– Я думаю, теперь уже поздно по этому поводу расстраиваться. Вам надо себя выручать, чтобы поменьше срок дали. – Я угостил Гажи сигаретой. – Закуривайте.

– Весьма благодарен. – Парень прикурил и с наслаждением затянулся.

– Вы помните, Гажи, прошлый раз вы могли заработать гораздо более тяжкое наказание, чем получили. И благодаря чему? Благодаря чистосердечному признанию, не так ли?

– Так, но, видите ли, господин начальник…

– Погодите, – прервал его я. – Ваше дело до тех пор не передадут прокурору, пока вы не скажете правды, всей правды. Это первое, о чем я хочу вас предупредить. Второе: я думаю, вам не безразлично, сколько вам дадут на этот раз. А потому весьма важно, что напишет следователь в своем постановлении об окончании следствия. Искренне ли рассказал подследственный об украденных вещах и куда он их сбыл, или их нашли в результате длительных поисков, а он молчал или врал. Вы меня понимаете?

– Понимаю. – Тон ответа явно говорил о том, что Гажи колеблется.

– Тогда отвечайте мне без утайки. Будете отвечать?

– Так-то оно так, господин начальник. Но…

– Никаких «но». Отвечайте прямо – да или нет?

Гажи скорчил жалобную гримасу, затем, поколебавшись, выдавил из себя:

– Вам я не могу сопротивляться, господин начальник. А ведь я поклялся, что не продам этого малинщика ни за какие коврижки. Но вы разговариваете со мной как родной отец. И я не могу не сказать правду.

– Так-то лучше. Итак, кому вы их продали?

– Бузашу.

– За сколько?

– За тысячу форинтов.

Час спустя передо мной сидел Бузаш собственной персоной.

– У меня мало времени, резину тянуть не будем, – сказал я ему. – Кажется, вы меня знаете.

– Встречались, – ответил Бузаш.

– Тогда говорите, где сережки, которые вы купили у Гажи за тысячу форинтов?

Бузаш вознегодовал:

– Я поражен, господин начальник! Эта гнида, этот мерзавец все-таки раскололся, хотя клялся землей и небом, что все останется между нами.

– Оставим это, Бузаш. Где бриллиантовые серьги?

– У меня на квартире.

– Поехали!

Через минуту мы сидели в машине.

По дороге Бузаш начал было оправдываться:

– Поверьте мне, господин начальник, я только…

– Знаю, знаю, Бузаш, все знаю. Знаю и скупщиков краденого вашего сорта, будьте спокойны. Вы отлично знали, сколько стоят эти сережки. Почему? Да потому, что предварительно вы успели их показать специалисту. Или не так?

– Так.

– Их смотрел Чёрге?

– Он.

– И что же он сказал?

– Он сказал: «Можешь спокойно отвалить две косых».

– Так. А вы дали Гажи одну. Потому что знали, что наш общий знакомый отнюдь не унаследовал их от бабушки. Правильно?

– Прошу прощения, но я как раз собирался позвонить и заявить…

Я остановил его:

– Перестаньте, Бузаш. «Малинщики» вроде вас всегда собираются позвонить и заявить, но только тогда, когда чувствуют, что деваться им некуда. Или заявить, или самому сесть за решетку.

Вскоре у меня на ладони лежали обе серьги, стоимость которых по меньшей мере составляла тридцать тысяч форинтов. Но самое любопытное состояло в том, что на бриллиантах было обнаружено то же американское клеймо, которое стояло на драгоценностях Кочишне.

Я снял трубку, и буквально через несколько минут потерпевший, известный в то время киноартист, сидел перед, моим письменным столом.

– Скажите, кому принадлежат эти серьги? – задал я свой первый вопрос.

– Моей жене.

– Как они к ней попали?

– Мой шурин, который живет в Мюнхене, преподнес ей их в подарок. Если потребуется, я представлю официальный документ, подтверждающий, что серьги привезены из Мюнхена.

– Где находится сейчас ваша жена?

– На работе.

– Вот телефон, позвоните ей, пожалуйста.

Потерпевший начал было набирать номер, но я остановил его:

– Подождите минутку. – Я нажал кнопку звонка три раза. Вошел Бордаш.

– Будь так любезен, сядь в машину, поезжай по этому адресу, попроси спуститься жену потерпевшего, фамилию ты знаешь, и привези ее сюда, в управление. С ее согласия, разумеется. По дороге, кстати, загляните к ней домой, чтобы прихватить с собой ее паспорт и гарантийный документ вот на эти безделушки происхождением из Мюнхена.

Бордаш, понимая, о чем идет речь, обернулся необычайно скоро. Не прошло и часа, как упомянутая выше дама в его сопровождении вошла в мой кабинет.

Дама отнюдь не нервничала, напротив, казалась слишком уверенной в себе.

– Скажите, уважаемая, где вы купили серьги, которые у вас похитили взломщики?

– Я получила их в подарок в день моего рождения от старшего брата. Этот день пришелся на то время, когда я была у него в гостях. Он живет в Западной Германии.

– А ваш брат, где он купил эти драгоценности?

– У одного господина, тоже в Мюнхене.

– Вы сами видели этого господина?

– Да, видела.

– Он говорил по-венгерски?

– Нет, по-немецки.

– Попробуйте описать его внешность.

– На вид лет тридцати восьми или сорока. Довольно высокого роста. Но ничего особенно примечательного я не заметила.

– Смогли бы вы его опознать при встрече?

– Безусловно.

Я внимательно осмотрел паспорт, затем свидетельство о купле бриллиантовых серег со штемпелем «Мюнхен, Городская торговая биржа».

– Прошу извинить за беспокойство, – сказал я, вставая и провожая супружескую пару к двери.

– Что вы! Напротив, мы вам благодарны, – сказала жена артиста. – Я так рада, что они нашлись. Очень дорогая вещь, а для меня вдвойне, ведь я получила их от брата на память.

– К сожалению, ваши серьги вернуть вам пока не могу. Но после осмотра и прочих формальностей вы непременно их получите.

– Главное, что они нашлись, – со вздохом облегчения произнесла дама. – А остальное не так уж важно.

Все говорило за то, что мы сделаем шаг вперед на пути к развязке, и вот опять мы вернулись в управление, и мне нужно было хоть что-то сказать своим сотрудникам, собравшимся у меня в комнате.

– Как видите, фортуна и теперь не повернулась к нам лицом.

– Не беда, – утешил меня Козма. – Ведь ты обычно говоришь: «Время работает на нас».

– Работает, гм-гм… – хмыкнул Бордаш. – Ладно, подождем, ведь мы еще молоды.

– Перестань, Бордаш. Вот если бы этот Ференц Коллер оказался не под Франкфуртом, а чуть-чуть поближе к нам…

– И что было бы тогда? – спросил Козма.

– Во всяком случае, мы смогли бы провести с ним часок в приятной беседе.

– А если он не замешан в этом деле?

– Тогда отпал бы хотя бы один из подозреваемых в убийстве Кочишне… Генерал все чаще справляется, как идут дела. Что я ему скажу?

– То, что есть, – решительно отрезал Бордаш. – Прекратить дело за отсутствием обвиняемых чего проще. Ведь Кочишне тоже принадлежала к этому семейному «деревцу» – вот смотрите, даже бумага пожелтела. А если так, напрасно мы будем искать убийцу на других его ветвях. Как говорится, следствие зашло в тупик.

– Неправда! Не забывай, что о принадлежности Кочишне к этому семейству известно только нам. Ни она, ни они этого не знали! – Козма со всей страстью молодости ринулся в назревавший спор. Но допустить дискуссию не имело никакого смысла.

– Не забывайте о том, что в нашей папке лежат прекрасно снятые отпечатки пальцев на месте преступления! – утихомирил я спорщиков. – Именно они и решат все дело. Эти отпечатки ясно скажут нам, кто именно убил «американскую вдову».

– Но когда это произойдет? – Бордаш вздохнул.

– Когда на нашей улице появятся заграничные родственнички. Вот тогда можно будет говорить о тупике. Только о другом, о том, в который они сами себя загонят.

– Что же, значит, будем ждать дальше! – Бордаш наконец сдался.. – Все имеет свой конец. А мы действительно, какие еще наши годы-то? Мальчишки…

Около восьми часов вечера я вернулся домой из суда. Едва переступил порог, как прерывисто зазвонил телефон. «Из дежурной части», – сказала жена.

«Что там еще?» – Я устал и неохотно взял трубку.

– Слушаю.

– Вам звонили с контрольного пограничного пункта номер два. Просили, если можно, срочно с ними связаться.

Усталость как рукой сняло. Через четверть часа я уже был в управлении и набирал номер прямого телефона заставы.

– Наконец-то! Куда ты пропал? Мне уже надоело тебя разыскивать, – в голосе начальника КПП прозвучали веселые нотки.

– А разве есть какие-нибудь новости?

–. Есть. Должен тебя обрадовать: твоя долгожданная Хельга Хунт в сопровождении некоего Роберта Шмидта примерно полтора часа назад пересекла границу и направилась по шоссе, ведущему в Будапешт. Автомашина «опель-капитан» последнего выпуска, светло-серого цвета.

– Действительно приятная новость! Опиши-ка мне, пожалуйста, побыстрей внешность господина Роберта Шмидта.

– По паспорту тридцать пять лет, высокого роста, носит очки. Волосы волнистые, светлые, густые. Проследовавшая с ним Хельга Хунт тоже белокурая, глаза голубовато-серые, двадцать восемь лет.

– Благодарю. И еще одна просьба: доложи своему начальнику, мне некогда, и распорядись сам, чтобы эту парочку не выпускали с нашей территории ни при каких обстоятельствах до. тех пор, пока я не позвоню. Тебе или вашему начальнику. Ты понял?

– Понял. Птички прилетели.

– Еще один вопрос. Какие у них паспорта?

– Шведские.

– Благодарю. Будь здоров!

Я с жаром принялся за дело. Короткое время спустя все мои помощники были в сборе. Несколько минут дополнительного инструктажа, и они уже мчались на оперативных машинах в различных направлениях.

Первым и главным объектом наблюдения была квартира старушки Ференцне Кольбех в Обуде. Одновременно посты были расставлены возле дома Терезы Коллер, бывшей кухарки, и вокруг усадьбы Акоша Драгоша.

Распределив силы и покончив с организацией наблюдения, я откинулся на спинку стула и вытер лоб. Возраст, черт возьми, давал себя знать. Стрелки показывали около полуночи. В моей голове роились всевозможные комбинации. Машина заработала словно после долгого застоя.

Вошел Козма.

– Я принес кофе, крепкий, как яд. Выпей чашечку, сейчас не повредит. Впереди ночь, – Козма понимающе взглянул на меня.

– Спасибо. Все у нас в порядке?

– Пока да. Жди донесений, скоро зазвонят. – Он придвинул оба телефона.

Не прошло и двух часов после моего разговора с пограничником, как наблюдатели доложили, что господин Шмидт вместе с Хельгой Хунт на светло-сером «опеле» подъехали к дому Ференцне Кольбех в Обуде. Взяв из машины несколько больших пакетов, они вошли в дом. Спустя полчаса Роберт Шмидт вышел один, сел за руль и, дав с места полный газ, умчался по направлению к центру города.

Стрелки часов передвинулись на три часа утра. Опять звонок, на этот раз из поселка близ Балатона: светло-серый «опель» остановился возле дома вдовы Шулек, до замужества Терезы Коллер. Водитель, опять с двумя пакетами под мышкой, прошел по двору и скрылся в доме.

– Что делать нам? – спросил из телефонной трубки хрипловатый голос старшего лейтенанта Сабо.

– Ничего. Продолжайте наблюдение. И поддерживайте связь.

В шесть утра Сабо позвонил снова. Роберт Шмидт вышел из дома Терезы Коллер с пустыми руками, сел в машину и поехал по дороге на Секешфехервар.

Прошел целый час, а сообщения о появлении машины господина Шмидта возле мирной обители старушки Ференцне Кольбех – она же Каталина Томпа – не поступало.

– Куда к черту мог провалиться этот Шмидт? – спросил я, обращаясь к Козме, делившему со мной эту бессонную ночь. – Ясно одно – к Драгошу он не поехал. Это рядом, и нам бы давно сообщили.

Время шло, телефоны молчали, а нервное напряжение росло в геометрической прогрессии к числу кругов, описываемых минутной стрелкой. Наконец раздался знакомый прерывистый звонок. Часы показывали девять часов ровно.

Я схватился за трубку и узнал голос начальника КПП.

– Это ты, Берталан? Еще жив?

– Жив. Говори скорее!

– Все в порядке. Вчерашний шведский гость, господин Роберт Шмидт, опять у нас. Сидит в соседней комнате. Хотел проследовать в Вену, но мы его попросили немного задержаться.

– Правильно сделали! – Я с облегчением вздохнул.

– Что дальше?

– Задержите его как бывшего резидента гестапо, действовавшего на территории Венгрии в годы войны. Не спускайте с него глаз, мы выезжаем. Если будет протестовать, успокойте. Скажите, через два часа он получит возможность снять с себя это обвинение.

Я бросил трубку, встал и потянулся.

– Ну, Козма, пора и нам вступить в бой. Время не ждет. – Часы показывали девять двадцать. – Ровно в полдень, захватив с собой еще двоих наших парней, ты поедешь в Обуду и доставишь сюда белокурую Хельгу Хунт вместе с ее мамочкой, Илоной Пайж, она же Акошне Драгош.

– Что мне им сказать?

– Скажешь, что господин Шмидт попал в аварию.

– Понял.

– Одного сотрудника оставишь в Обуде при престарелой Ференцне Кольбех. Пусть ждет дальнейших распоряжений, А сейчас, как только я выйду, свяжись с Сабо и его коллегой. Пусть ровно в одиннадцать они посадят в машину вдову Шулек и везут ее сюда, в управление. Всех гостей разместить по отдельным комнатам. Предусмотреть, чтобы никто из них не видел друг друга. За усадьбой Драгошей наблюдение продолжать. А теперь я спешу. Прихвачу по дороге Бордаша и вернусь сюда как можно скорее.

Уже на пороге я обернулся и добавил:

– И ни малейшего волнения! Это понятно?

Козма кивнул, хотя это последнее указание больше всего касалось меня самого.

Через четверть часа мы с Бордашем уже мчались по автостраде, ведущей к границе.

– Ну что, Бордаш? Может быть, хочешь пари? Ставлю «Москвич» против слепой лошади, если мы не раскроем это дело до конца!

– Не могу понять господина Шмидта. – Бордаш предпочел уклониться от предложенного пари и всю дорогу говорил только о госте из Швеции. – Почему ему так приспичило перескочить через границу? Ей-богу, не понимаю.

В половине двенадцатого мы подкатили к зданию пограничной заставы. Начальник КПП ждал нас на крыльце.

– Что-то мы часто стали встречаться последнее время, – заметил я после рукопожатия.

– Пожалуй, – майор рассмеялся. – И всякий раз по поводу какой-нибудь любопытной истории. Скажи, этот господин Шмидт в самом деле такой отпетый негодяй, как ты сказал мне по телефону? Пробу негде ставить?

– Только если на ошейнике из веревки. Где он?

– Сидит у меня и беседует с двумя моими офицерами.

– На каком языке?

– На немецком.

– Вот мерзавец! – Я не удержался от эмоций. – Ведь он говорит по-венгерски не хуже нас с тобой.

– Добрый день, господин Шмидт, – поздоровался я, войдя в сопровождении Бордаша и начальника КПП в большую комнату, где находился задержанный.

– Простите, не понимаю, – ответил он по-немецки.

– Оставим эти штучки, герр Кольманн! Вы прибыли сюда прямехонько с Балатона, от вдовы Шулек, она же Тереза Коллер. Вы с ней тоже по-немецки объяснялись? Думаю, мы лучше поймем друг друга, если будем придерживаться венгерской речи.

Лицо Роберта Шмидта выразило безграничное удивление. После короткого раздумья он сказал:

– Хорошо, согласен. Будем объясняться по-венгерски. Уж если вы знаете, кто я такой.

– Вот видите! Так будет куда разумнее.

– Что вам угодно?

– Собственно говоря, мне угодно получить ответ только на один вопрос: кто вы? Ференц Коллер? Франц Кольманн? Роберт Шмидт? Ференц Шулек? Или у вас есть еще какое-нибудь, настоящее имя?

– Нет. Мое настоящее имя со стороны матери Ференц Коллер. А со стороны отца Роберт Шмидт.

– Не понимаю.

– Результат небольшой семейной путаницы. Мои родители, после того как на свет появился я, не захотели сочетаться законным браком. С младенческого возраста я воспитывался у сестры моей матери, Терезы Коллер.

– Которую вы сегодня ночью и посетили?

– Да. Когда Тереза Коллер вышла замуж, мое имя превратилось в Ференца Шулека, так как ее муж меня усыновил. В то время моя родная мамочка тоже вышла замуж, на этот раз за Акоша Драгоша, но вскоре с ним развелась и уехала в Швейцарию, где проживает по сей день. Мой отец, который тоже живет в Швейцарских Альпах, всегда называл меня Робертом, и, когда я приехал к нему, он везде заявил обо мне и выправил документы тоже на имя Роберта Шмидта. Вот почему я им теперь используюсь. Остальное, как я понимаю, вам известно.

– Если позволите, еще один вопрос. Когда вы женились на Хельге Хунт?

– В 1944 году, в Венгрии. Я тайно обвенчался с ней в Капошваре.

– Под каким именем?

– Под именем Роберта Шмидта.

– Но ведь вашим официальным именем было тогда имя: Франц Кольманн. Ваша невеста знала только это имя!

– Хельга – человек сообразительный. Я объяснил ей, в чем дело, и она поняла.

– И еще один вопрос. Почему вы решили столь быстро покинуть Венгрию? Ведь не прошло и суток, как вы с женой пересекли границу.

– Стоило мне ее пересечь, как я понял, что совершил глупость. Но жена категорически настаивала на том, чтобы мы ехали вместе. Я подчинился ее желанию – и вот, пожалуйста, имею удовольствие беседовать с вами. Между тем уже в Будапеште я почувствовал, что вокруг меня пахнет жареным.

– Почему?

– У меня было такое ощущение, будто все вокруг за мной следят. Поэтому я решил доставить Хельгу к бабушке, навестить приемную мать, меня воспитавшую, и как можно быстрее убраться. Но я, кажется, опоздал.

– Вы не ошиблись. И нам пора в обратный путь.

– Что вы от меня хотите?

– И вы еще спрашиваете, господин Шмидт? Я полагаю, нам есть о чем поговорить, чтобы выяснить все недоразумения в более удобной для этой цели обстановке.

– Но я гражданин Швеции, подданный короля!

– Теперь да. Но в то, другое время, вы им не были, не так ли? Ваш автомобиль останется пока здесь. О нем позаботятся вот эти товарищи. А вы поедете с нами, о вас позаботимся мы.

Я попрощался с начальником КПП, от всего сердца поблагодарив его за помощь, которую он оказывал нам уже не в первый и, вероятно, не в последний раз.

Когда мы подкатили в Будапеште к подъезду управления, солнце уже клонилось к западу. Все шло так, как было намечено утром. Прибывших «гостей» разместили в отдельных «палатах». Я мысленно набросал список: Матьяшне Шулек, урожденная Тереза Коллер; Хельга Хунт, она же супруга Роберта Шмидта; Акошне Драгош, урожденная Илона Пайж, или, если угодно, Илона Кольбех.

Прежде всего я поднялся к генералу. Подробно доложив о состоянии дел и ответив на его вопрос о моем дальнейшем плане действий, я заглянул к майору Кеньерешу, чтобы сообщить и ему о том, как разворачиваются события по делу, первым следователем по которому он оказался волею судеб и высшего начальства почти десять лет назад.

– Значит, все-таки ты добился своего? – с радостью в голосе спросил Кеньереш.

– Еще не окончательно, но надеюсь.

Прихватив Козму, я вошел в комнату, в которую поместили Роберта Шмидта. Начался официальный допрос.

– Скажите, в каком году вы в первый раз покинули Венгрию?

– В 1941-м.

– Под каким именем?

– Под именем Роберта Шмидта.

– Как вам удалось получить на это имя паспорт?

– Мой отец находился в то время в Будапеште и все устроил, чтобы меня не призвали в армию.

– Когда вы вернулись в Венгрию?

– В первый раз весной 1942 года.

– Под каким именем?

– Под именем Франца Кольманна.

– Как это произошло?

– В Вене я примкнул к фашистам. Там я прошел специальную школу и, поскольку хорошо говорил по-венгерски, еще с несколькими коллегами был направлен на родину.

– В качестве кого?

– В качестве резидента гестапо. В числе прочих я получил задание наблюдать за одной венгеркой, репатриировавшейся из США. Она жила в небольшом курортном поселке на берегу Балатона. Эту женщину по фамилии Кочишне гестапо подозревало в связях с английской и русской разведками.

– Что вы установили, наблюдая за Кочишне?

– На первых порах тот факт, что большинство персонала ее пансиона – люди весьма подозрительные: либо «левые», либо коммунисты. Значительно позже, незадолго до прихода русских мне стало известно, что у нее есть радиопередатчик. Но с кем она поддерживала связь, установить так и не удалось.

– Я знаю, что на вопрос, который я сейчас задам, ответить вам будет нелегко. Но все же я его поставлю: от кого вы узнали, что у Кочишне имеется радиопередатчик?

– К сожалению, не помню.

– Понятно. К вашему сведению, мы-то знаем, от кого, но хотели проверить, откровенны ли ваши показания до конца. Впрочем, ваша неискренность легко объяснима – вам пришлось бы дать обвинительные показания против своих родственников и близких. Скажите, пожалуйста, с какой целью вы постарались устроить на работу к Кочишне вашу приемную мать Терезу Коллер и свою будущую жену Хельгу Хунт?

– На этот вопрос я не могу отвечать. И не обязан.

– Хорошо, пусть так. Тем более цель эта нам достоверно известна. Но должен вас предупредить, вам все равно придется ответить на этот вопрос рано или поздно. Каковы были ваши связи с Акошем Драгошем?

– Родственные. Мы были в хороших отношениях уже тогда, с самого начала. Драгош весьма сожалел, что сдал в аренду под пансион свой дом «американской вдове», как он называл Кочишне. Но он ничего не мог поделать, договор был заключен на длительный срок.

– Зачем он сообщил об этом вам, немцу, представителю гестапо?

– Не знаю. Может быть, потому, что недолюбливал эту женщину. Он считал ее коммунисткой. Он давал мне весьма ценную информацию и о других жителях поселка.

– Иными словами, он тоже был вашим агентом.

– Можно и так… На добровольных началах.

– Почему был убит Янош Баги?

– Начальник жандармского участка сообщил нам, что отец Баги был когда-то солдатом венгерской Красной армии. Поэтому весьма вероятно, что и сын стал коммунистом.

– Кто убил Яноша Баги?

– Этого я не знаю.

– Лжете, господин Шмидт! – Его наглость вывела меня из себя. – Люди видели, как вы побежали за садовником, когда вечером в день убийства Янош Баги вышел из дома Кочишне и поспешил к железнодорожной станции. На другое утро его изуродованный труп нашли на путях. Он был убит пулей из немецкого пистолета, выстрелом в затылок.

– Это сделал не я! – Господину Шмидту-Кольманну тоже изменила выдержка.

– Ну, это мы уточним на вашей очной ставке с бывшими жандармами. Они почему-то утверждают, что это сделали именно вы, а не они. Еще вопрос: когда вы были в Западной Германии?

– Я бывал там несколько раз.

– Ах так. Тогда вы наверняка припомните случай, когда два года назад в Мюнхене вы продали кое-кому серьги с бриллиантами. Не отрицайте. Человек, который их у вас приобрел, тоже находится неподалеку отсюда.

Шмидт немного подумал, затем произнес:

– Кажется, припоминаю. Да, такой случай имел место.

– Кому принадлежали проданные вами серьги?

– Моей жене. Она получила их в подарок от своей матери.

– И когда же?

– Не знаю. Вероятно, еще до того, как мы уехали из Венгрии.

– Ай, ай, господин Шмидт, опять у вас выпадение памяти. Неужели вы не помните? Эти серьги принадлежали вдове Кочишне, которую вы отправили на тот свет, а попросту убили.

– Это ложь! – Шмидт вскочил со стула, лицо его налилось кровью. – Я не убивал никого!

– Не убивали? Сейчас выясним и этот вопрос. – Наклонившись к уху Козмы, я тихо сказал: – Вызови сюда дактилоскописта, и побыстрее!

Нервы были напряжены до предела. Сотрудники, присутствующие при допросе, затаив дыхание ожидали, чем кончится эта схватка. До прихода дактилоскописта я решил прогуляться в другую «палату», где ожидала жена Драгоша, урожденная Илона Пайж.

Я вошел и представился. На когда-то, видимо, очень красивом лице этой пожилой уже женщины отразились испуг и растерянность. Срывающимся голосом она спросила:

– Умоляю вас, что случилось с моим зятем? Что-нибудь серьезное? Он жив?

– Успокойтесь, сударыня, с ним не случилось ничего особенного. В причинах аварии мы еще разберемся, следствие уже началось. Между прочим, мадам, нам не совсем понятен один факт: вы везде фигурируете под именем Илоны Пайж, в то время как ваша родная матушка зовется Ференцне Кольбех и, насколько нам известно, покойный Ференц Кольбех вас удочерил.

– Я никогда не носила фамилии отчима. И во всех моих документах значится имя Илоны Пайж. Даже учась в школе, я носила фамилию своего родного отца.

– Тогда, быть может, вы скажете мне, какие драгоценности вы подарили вашей дочери до того, как она вышла замуж и покинула Венгрию?

– Я? Подарила дочери? Никогда никаких драгоценностей я ей не дарила.

– А какие украшения вы получили в подарок сами от вашего мужа Акоша Драгоша?

– Когда, сейчас? – Драгошне, по-видимому, все еще ничего не понимала.

– Не сейчас, а в прошлом. Скажем, за последние десять лет. И где они сейчас?

– Все, что я когда-нибудь от него получала, находится дома, в моей шкатулке.

– Как, вы не помните, когда что он вам дарил?

– Помню, разумеется.

– Так когда же и что именно?

– Помнится, в 1947 году, в день десятилетия нашей свадьбы, я получила от мужа в подарок бриллиантовый перстень и кулон на золотой цепочке, очень красивый.

– И эти драгоценности в настоящий момент находятся у вас дома, в вашей шкатулке?

– Отчасти.

– То есть как это «отчасти»?

– Ведь перстень здесь, со мной. Вот он! – Илона Пайж вытянула вперед тонкую кисть руки.

– Я могу взглянуть на него?

– Пожалуйста. – Она сняла с пальца кольцо с большим бриллиантом и протянула его мне. Внимательно осмотрев камень, я вернул его владелице.

– Благодарю.

Супруга Драгоша, видимо, немного успокоилась.

– Скажите, сударыня… Хорошо ли себя чувствует ваша матушка?

– К сожалению, не слишком. Почти не встает с постели.

– Что с ней?

– Обычное дело, старость. Ей уже далеко за семьдесят. Нелегко дожить до такого возраста.

– Как звали вашу матушку в юности?

– Каталин Томпа.

– Вы слышали о том, что недалеко от вашей виллы на Балатоне в последний год войны убили вдову Кочишне, вернувшуюся на родину из Америки?

– Да, слышала. И очень жалела бедняжку. Я была с ней знакома.

– Что вы слышали о том, кто именно ее убил?

– В то время болтали всякое. Ходили самые нелепые слухи.

– Слухи? И кто же их распространял? Можете говорить, ведь нам известно, что вы и ваш муж состояли в самой тесной дружбе с начальником жандармерии. В вашем доме устраивались пышные приемы, обеды и ужины, а на этих ужинах во главе стола сидели немецкие офицеры, в том числе и ваш теперешний зять и его приятели… Так что не смущайтесь.

– Насколько я припоминаю, начальник жандармов господин Бодьо был первым, кто упомянул о том, что Кочишне убили коммунисты-подпольщики. Но то же самое говорили мой зять и мой муж. В те времена люди говорили и думали иначе, чем теперь. Вы, конечно, понимаете… Но почему вы об этом меня спрашиваете? – Щеки Илоны Пайж вновь побледнели от волнения. – Вы знаете, кто убил Кочишне? Кто?

– Кто? В самое ближайшее время вы узнаете об этом. Так же, как и мы. Поверьте, нас этот вопрос интересует, пожалуй, значительно больше, чем вас. А пока, сударыня, вам придется еще немного подождать. Да, да, здесь, в этой комнате.

Побеседовав таким образом с женой Акоша Драгоша, я навестил вдову Шулек, урожденную Терезу Коллер, помещавшуюся в третьей «палате».