Текст книги "Дело дамы с леопардами"

Автор книги: М. Р. Маллоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 6, в которой доктор Бэнкс беззастенчиво пользуется своей безупречной репутацией

Они толкнули низенькую дверь и оказались на лестнице. Маленькой, всего пять ступенек, но очень крутой лестнице «Мигли», ведшей на чердак. Саммерс отпер дверь.

– Не разбейтесь.

– Я могу доехать до Нью-Йорка сама. Как я уже говорила, я в состоянии купить билет.

– Не говорите глупости. Нам только случайностей не хватало.

– Хорошо, но билет я куплю сама. Это мое последнее слово.

Саммерс устало возвел глаза потолку, но решил не тратить времени. Он закончил заряжать дамский браунинг и вручил ей.

Жестяная коробка от сардин уже была надета на гвоздь в балке.

Маленький автоматический пистолет 6,35 мм. Очень удобно носить в кармане или сумочке

– Правую ногу вперед, – велел Саммерс. – Нет, вот так. Выпрямите корпус. Спину немного назад. Руки выше. Теперь ниже. Пли.

В это время Микки Фрейшнер сидел на почте между телефоном и телеграфом. Он играл на бирже. Распоряжение от шефа гласило: как можно дороже продать десять акций «Тэмпико петролеум» – весь их неприкосновенный запас.

Курс «Тэмпико» был в последнее время не очень-то.

Акции превратились в двести долларов. Двое джентльменов остались без неприкосновенного запаса.

М.Р. Маллоу как раз беседовал с ювелиром в Детройте. Это не был Бауэр, с которым обычно вели дела. Это был еще один человек, который уверил, что перстень с сапфиром, приблизительная стоимость которого оценивается в восемьдесят долларов, платиновые запонки приблизительной ценой в сорок, и золотая подвеска в виде подковы с бриллиантами, приблизительная цена которой вместе с цепочкой составляет сто десять, вне всякого сомнения отправятся за границу.

Все эти вещи были подарками от их старой подруги – миссис Бауэр. Перстень – черт побери, какой был перстень! – Дюк получил от нее на свой тридцатый день рождения.

Если бы ему уже исполнилось тридцать пять, движимого капитала могло быть больше. Но ему все еще было тридцать четыре.

Д.Э. Саммерс тоже получил на свои тридцать лет запонки. Он был почти на год старше. компаньона. На тридцатипятилетие миссис Бауэр подарила ему цепочку с подковой и он носил ее, не снимая, до сегодняшнего дня.

* * *

Вернувшись, Дюк застал у «Мигли» столпотворение. Здесь были миссис Христодопуло с мужем и все многочисленное семейство Грацци. И Палпиты, и учительница мисс Чикеринг, так и не ставшая за пятнадцать лет миссис. И бывший владелец экипажей, ныне «Элькок-такси» со своим кузеном-кузнецом и сыновьями. И аптекарь Аджет, и преподобный отец Бродмеркель – все эти люди толклись у дверей, обсуждая, не стоит ли вызвать полицию. Дюк хотел спросить, что стряслось, как вдруг из дома раздались выстрелы.

Бах! – сверху посыпались стекла.

Все задрали головы: окно чердака было разбито.

Бах!

На балконе Палпитов разлетелся горшок с рассадой.

Короткая передышка – и снова: бах! Один раз, потом два… три, четыре, пять, шесть! Миссис Палпит вскрикнула. Мисс Чикеринг взвизгнула. Миссис Аджет схватилась за сердце. Отец Бродмеркель перекрестился и заколотил дверным молотком.

– Мисс Дэрроу! Мисс Дэрроу! С вами все в порядке?

Ему никто не ответил.

– Мистер Саммерс, я прошу вас убрать руки! – раздалось сверху.

Голос принадлежал доктору Бэнкс.

Пуля прожужжала где-то совсем рядом и пробила ковер, который висел на заборе.

– Уберите руки, вы мне мешаете! – голос доктора был, как всегда, хладнокровным. – Уберите, вам говорят!

Прежде, чем кто-либо успел высказаться по этому поводу, дверь открылась, вышла мисс Дэрроу и сердито стала стаскивать ковер с забора.

– Мистер Саммерс плохо себя чувствует? – поинтересовался аптекарь.

– Доктору требуется помощь? – засучил рукава кузнец.

– Как это похоже на мужчин, – прокомментировала мисс Чикеринг, – задавать риторический вопрос, когда нужно действовать!

Мисс Дэрроу оглядела толпу граждан. Лицо у нее было свирепое.

– Нет! – рявкнула она.

В толпе недоуменно переглядывались. Маллоу задрал голову.

– Эй! – крикнул он.

В разбитом окне чердака появилась доктор.

– Все в порядке, – сообщила она. – Мистер Саммерс пытается прострелить на стене чердака свои инициалы.

– Скажите ему: если он испортил мои простыни, ему и спать на них! – крикнула ей экономка.

Доктор обещала, что непременно передаст.

– Вам точно не нужна помощь, доктор Бэнкс? – крикнул кузнец.

Доктор заверила, что абсолютно.

Горожане разочарованно расходились. Мисс Дэрроу собралась за стекольщиком. Маллоу забрал у нее испорченный ковер и пошел в дом.

– Всего лишь небольшая дырочка, – доктор Бэнкс отошла от окна.

Вид у нее был независимый.

– Врушка, – Саммерс курил, сидя на старом комоде, – клеветница и хулиганка. Устроили погром в моем доме, испортили людям имущество да еще на меня же и свалили. Да на вас клейма негде ставить!

– Что мне оставалось! – защищалась доктор Бэнкс. – Вряд ли ваша репутация станет более… или, скорее, менее… я хочу сказать, она не пострадает.

– Да? – с интересом спросил бывший коммерсант.

– Боюсь, ваша ирония неуместна. Что может грозить репутации дома, в котором по ночам кто-то воет и что-то взрывается? Из которого распространяется зловоние, потому что там гостит профессор химии со своими опытами по изготовлению русского осетра? Дому, к которому посреди ночи едет пожарная команда, потому что там экспериментируют с дымовой шашкой?

Бывший коммерсант пожал плечами.

– Почему сразу «экспериментируют»? Я просто споткнулся. В темноте. Откуда я знал, что этой шашке так мало надо, чтобы сработать! А без нее мы бы никогда не выиграли ралли в Кракове.

– Да, я читала в газетах. Я сразу поняла, что грузовик по дороге из Кракова в Познань не случайно перевозил шашки. Подставная машина была в нем, правда?

– Это все в прошлом.

– Что можно думать о доме, в который врываются чужие жены с чемоданами!

– Это была одна жена! Одна… несчастная женщина. Не наша вина, что она орала за десятерых!

– А звуки? Что это были за звуки вчера ночью? У человека со слабыми нервами подобные вещи могут вызвать обморок!

– Маллоу пришла мысль, – бывший эвент-менеджер Форда махнул рукой. – Есть вероятность, что эти звуки помогут нам в деле.

– Но что это? Я проезжала мимо и едва не поседела, когда услышала.

– Отлично! – обрадовался Саммерс. – Если даже вы – просто отлично! Это, доктор, несколько простых фокусов с бутылкой и усилителем звука. У Маллоу, видите ли, отец изобретатель. Физик.

– А ведь родители мистера Маллоу – очень приличные люди. Не так ли?

Саммерс даже не обиделся.

– Кстати, вы с ними скоро познакомитесь, – он погасил окурок в жестянке из-под сгущенного молока. – Миссис Маллоу ждет нас в Вермонте к своему дню рождения.

– Нам есть смысл встретиться в Нью-Йорке, – холодно возразила доктор.

– Никакого. Она уже знает, что вы с нами.

– Передайте ей мои поздравления.

– Не могу. Нас ждут.

– Меня неожиданно вызвали к пациенту.

– Так, может, и затевать ничего не стоит? Я же говорил. Вы нужны пациентам.

Доктор сунула пистолет в сумочку и направилась к двери.

– Не удивлюсь, – ей пришлось пригнуть голову, чтобы не стукнуться о балку, – если выяснится, что «по дороге» нам придется завернуть на Берег Слоновой Кости.

Саммерс протиснулся вперед.

– Нет, не на Берег Слоновой Кости, – возразил он, нащупывая ногой ступеньку. – Всего лишь в Женеву. Там к нам присоединится Фокс.

Он помог ей спуститься и подал руку.

– Знаете, что меня поражает? Опять я во всем виноват. Хоть бы одна собака сегодня спросила: если мистер Саммерс палит в стену просто так, что доктор-то здесь делает?

Доктор улыбнулась своей улыбкой благотворительницы.

– Безупречная репутация – мой испытанный козырь.

Глава 7, в которой беззастенчиво врут родителям

Второго апреля в восемь часов утра «Слепая лошадь» въехала в Берлингтон, штат Вермонт. Авто выделялся среди прочих «Моделей-Т» своим почтенным возрастом. Можно было подумать, что он принадлежит служащему, мужественно скопившему на «жестянку Лиззи», не сумев получив кредит из-за слишком маленького жалованья. На перекрестке машина развернулась, обогнала тележку зеленщика, пересекла трамвайные рельсы и, дребезжа по булыжной мостовой, поехала по Колчестер-стрит.

Авто остановился у небольшого деревянного дома, какие любили строить в прошлом столетии – низеньком, всего-то в два этажа, с флигелем и галерейкой. Но белые колонны у входа больше не выглядели облезлыми. Наоборот, дом не так давно красили. Да и каменные ступеньки крыльца не стали руинами, как того можно было ожидать двадцать лет назад. Теперь они были новыми, и обещали простоять долго.

Двое джентльменов вложили кое-что в ремонт дома, прежде, чем потерпеть крах.

– Мальчики! Наконец-то! – миссис Маллоу обнимала по очереди то одного, то другого.

Годы здорово состарили ее. Но глаза цвета спелой вишни по-прежнему горели, талия, затянутая в платье шафранного цвета, стала еще тоньше, и еще ярче пламенели теперь уже не каштановые, а рыжие волосы. Она и смеялась, и плакала, и ругала компаньонов за долгое отсутствие, и требовала дать слово, что с этого момента они будут приезжать часто, очень часто, не реже четырех раз в год, и теребила их, и обнимала их, и даже успела дать М.Р. Маллоу любящей рукой подзатыльник за какую-то шутку.

– Томас! Они приехали! Джейк, негодяй, два года!

– Исправлюсь, миссис Маллоу, честное слово! – смеялся тот, бережно обнимая ее плечи.

– Вы всегда так говорите, бессовестный! – миссис Маллоу расправила ему лацканы. – А потом от вас ни слуху, ни духу!

– Ну мам, ты же знаешь… – попробовал оправдаться Дюк.

– Молчи, поросенок! Совести нет ни на вот столько! А почему вы на старой машине? Опять авария?

– Ага, – сказал Дюк.

– Надеюсь, ничего серьезного?

Тут миссис Маллоу рассмотрела их лица и пришла в ужас.

– Мы оба споткнулись на лестнице! – хором сообщили двое джентльменов.

За двадцать лет в доме почти ничего не изменилось: так же стоял у окна круглый столик с лампой и рукоделием, брошенным поверх стопки книг. Тот же диван перед камином, с ножками в форме шаров. И покачивалось кресло-качалка, и на крышке пианино по-прежнему стоял торшер и валялись пьесы. Но вместо акварелей миссис Маллоу на стенах висели теперь детские рисунки, а угол на потолке, у окна, как раз там, где проходил желоб водосточной трубы, опять отсырел.

В гостиную, смущенно покашливая в бороду, вошел изобретатель.

– Вы, наверное, доктор Бэнкс? А это, конечно, профессор Найтли? – живо поинтересовался он. – Рад приветствовать. Мой сын много рассказывал о вас. И о вас, доктор. Мне кажется, что я знаю вас давным-давно – так ловко он описывает вас в письмах!

Доктор Бэнкс понадеялась, что сын мистера Маллоу в своих письмах все же опустил некоторые эпизоды.

– Устали, дорогая? – вопрос миссис Маллоу был скорее утверждением.

Саквояж был немедленно отобран, а сама доктор Бэнкс препровождена в предназначенную ей комнату, оттуда в ванную и, признаться честно, не без удовольствия отдала себя заботам деятельной женщины.

– Томас! – кричала миссис Маллоу из коридора. – Помоги же мне с этими чемоданами! Хетти, куда вы опять подевались? Мне нужна ваша помощь! Хетти!

Из столовой показалась очень молоденькая и очень застенчивая горничная, пролепетала извинения и со всех ног бросилась исполнять свои обязанности. Простыни, полотенца, ванна, все, все.

Чемоданы, те, что не входили в личный багаж путешественников, были сложены в углу маленького холла внушительной горой, на которую с уважением посматривал изобретатель.

– Так, значит, Вена? – спросил он, когда крики, беготня и прочая суета затихли, и все сели завтракать.

– Да, – кивнул Джейк.

Эту тему следовало объехать с аккуратностью: родители понятия не имели о последствиях разрыва с Фордом. Изобретатель полагал, что компаньоны устраивают очередной рекламный эвент, в каковом заблуждении ему полагалось оставаться до… разрешения финансовой ситуации.

Отец подергал себя за бороду.

– Эх! – сказал он, не находя подходящих слов.

– Джейк, вы, конечно, навестите родных? – с улыбкой проговорила жена изобретателя.

Тот уставился в тарелку.

– Ну, миссис Маллоу! – тоскливо пробормотал он.

Она вздохнула.

– Милый, нельзя так.

– Почему нельзя? – коммерсант положил вилку и умоляюще посмотрел ей в глаза. – В этом нет никакого смысла.

– Будьте хорошим мальчиком и не спорьте. Это ваши родные.

У бывшего коммерсанта сделался окончательно несчастный вид, но миссис Маллоу строго постучала пальцем по столу.

– Нет-нет, этот номер не пройдет. Джейк, перестаньте. Доешьте, отправляйтесь и возвращайтесь к чаю. Соблюдем хотя бы вежливость.

Саммерс со вздохом кивнул. Доедать он не стал, вышел, извинившись, из-за стола, а через минуту, судя по звуку, открылась и закрылась входная дверь.

Дюк поморщился. Взгляд его тоже был устремлен в тарелку.

– Ты права, дорогая, – поспешно сказал Маллоу-старший.

– Эти дети, – продолжала его жена, – с ума с ними сойти, да и только.

– Может быть, не стоит настаивать? – осторожно спросила доктор Бэнкс. – Мне показалось, что мистер Саммерс не испытывает большого желания видеться со своей семьей.

– Дорогая, – голос миссис Маллоу звучал мягко, но твердо, – ему только так кажется.

– Да ничего ему не кажется, – мрачно пробормотал Дюк. – Зачем его каждый раз мучить – не понимаю. Ну, правда, мам. Его дом здесь. Ты же сама всегда говоришь, что у тебя не три сына, а четыре!

– Конечно, милый, – сказала миссис Маллоу.

Отец молча жевал.

– Вот ты говоришь, тяжело жить в ненависти, – продолжал Дюк. – Да разве ему делается легче от того, что ты заставляешь его туда ходить? Что-то я этого не вижу. Он мог бы просто плюнуть и забыть. Махнуть рукой. А вместо этого каждый раз….

– Ох, дети, – вздохнула миссис Маллоу. – Какие же вы все-таки бестолочи!

Дюк сверкнул было глазами, но тоже вздохнул, махнул рукой – и занялся обедом. Профессор Найтли – не очень к месту – рассмеялся.

За столом образовалась напряженная тишина.

* * *

Выйдя из-за стола, Саммерс поблагодарил миссис Маллоу, взял трость, перебросил через локоть пиджак, надел шляпу и вышел на улицу.

Там, куда он направлялся, никто не ждал коммерсанта с распростертыми объятиями, и он решил прогуляться пешком.

С того времени, когда компаньоны покинули Берлингтон, город существенно переменился. По улицам ездили автомобили, появилось много новых зданий, а зелени стало меньше. Набережную Винуски, где когда-то они познакомились с Дюком и по которой Джейк в детстве любил ходить босиком, расчертили каменные дорожки.

Ступеньки заросли травой и осыпались.

У самых ног коммерсанта речная волна обливала запутавшийся в сухих водорослях, белый от солнца, кусок каната. По воде проскакал мальчишка. Он увлеченно свистел в какую-то дудку.

Янтарная вода колыхалась на солнце.

Коммерсант выкурил сигаретку и взял курс на Чейс-стрит.

Вот уже больше десяти лет два или три раза в год приходил он к родительскому дому, молясь, чтобы его не заметили, топтался на углу – и уходил. Все равно миссис Маллоу не станет задавать вопросов. Так что это было своего рода традицией.

Но на сей раз во дворе было пусто.

Джейк подошел ближе. В конце концов, ему давно не пятнадцать. Можно спокойно сказать миссис Маллоу: «Не хочу». Эта мысль нравилась Д.Э. Саммерсу. Но по неизвестной причине всякий раз, когда он собирался завести этот разговор, находилась тысяча обстоятельств, чтобы его отложить.

В доме хлопнула дверь. Бывший коммерсант как раз щурился на вывеску: «Похоронный дом Саммерса: Гробы, саваны etc. Быстрый сервис ночью и днем», висевшую над флигелем. Он увидел, как на крыльцо вышла рослая молодая женщина в унылом платье со старомодным черным бантом на груди.

– Да, отец, – произнесла она, торопливо закрыла дверь, повернулась – и тут увидела его.

Мгновение женщина стояла неподвижно, затем вихрем сбежала по ступенькам.

– Ты! – потрясенно выговорил Джейк.

– Я, – все еще не веря своим глазам, подтвердила Эмми.

Саммерс стоял, как громом пораженный. Он открыл было рот, чтобы сказать сестре: «Он сказал, что я больше тебя не увижу. Я представления не имел, где тебя искать!». Как вдруг подумал, что если бы искал, то уж, конечно, нашел бы.

А Эмми говорила без остановки:

– Он все-таки отдал меня в пансион. Сказал, что я больше тебя не увижу. Пансионов было три, я не закончила ни один, и они отправили меня к тете Рейчел. Тетя умерла в этом году, на Рождество. Они никогда не передавали мне писем! Я же представления не имела, где тебя искать!

– А…

– Знаешь, никого не осталось. Роза у нас уже давно не служит. Дороти и София повыходили замуж. Дороти за Еноха, а София – за Мафусаила, ну этого, помнишь….

– Сколько же ему лет? – ахнул Джейк, припомнив свирепого джентльмена с большим носом и седыми бакенбардами, не упускавшему случая напомнить пресвитеру Саммерсу, что его сын опозорил общину в очередной раз.

– Шестьдесят два, но это неважно, – отмахнулась Эмми. – Ей самой-то уже тридцать семь! Зато он богат и благочестив. По крайней мере, с виду. Мистер Уксус и миссис Уксус в лучшем виде.

– Ну, а ты что же?

– Я?

Эмми взяла брата под руку.

– Пойдем? Мне нужно в лавочку.

– Керосин, – догадался бывший коммерсант.

– Он самый. Послушай, а ты можешь…

– Что за вопрос, конечно, я тебя увезу!

– Куда ты все время спешишь! – засмеялась Эмми. – Я знаю. Я хотела сказать: ты можешь купить мне мороженое?

Глава 8, в которой сплошной скандал из-за женщин

«Ванхеллер», «Уолдорф», имбирное, потом «Мараскино»[1]1
  Мараскин – маленькая, терпкая вишня с сильным запахом. Для приготовления мороженого используется вместе с косточкой – чтобы придать миндальный аромат. Именно она идет на вишенки для коктейля, некоторые спиртные напитки, а также конфеты «пьяная вишня«. Но вишня тут ни при чем. Когда речь идет о пирожных или мороженом, мараскин – это ликер со специфическим вкусом. Он делался из диких вишен, растущих на адриатическом побережье. Рецепт его был такой: вишневка из Австрии, розовое масло и немного масла горького миндаля. Масло горького миндаля делается из бензойного альдегида. Этот последний довольно взрывоопасен и разрушил не одну пекарню, где выпекали миндальные пирожные.


[Закрыть], розовое, кофейное и еще пломбир «Дельмонико» – все это поместилось в Эмми за один раз.

Восемь рожков мороженого.

«Отец всегда был скрягой», – думал Джейк, не в силах определить, есть в доме деньги или отцовский «скорбный труд искупающий» все-таки пришел в упадок. В темноте и пыли стоял тот теплый, неряшливый запах, что издают старые дома с плохой вентиляцией, проржавевшими трубами водопровода и большим количеством нафталина, которым прислуга, не жалеючи, посыпает старье.

В холле, захламленном старой мебелью, среди которой торчала вешалка, громоздились сундуки. На сундуках валялись стопки слежавшихся газет, перевязанных веревками, пустые мешки, на них – таз. Горку дров рядом со входом в гостиную венчал чайник.

Мистер Эзра Джосайя Саммерс – рукоположенный пресвитер берлингтонской общины «Первая баптистская церковь», почетный председатель городского Общества трезвости и похоронный церемониймейстер сидел у камина, опираясь на свою палку. Ему уже исполнилось восемьдесят. Его старческие руки скрючила подагра. Его волосы стали седыми, редкими, а вечно мешающая прядь – такая же, как у сына, спадала сосулькой на лоб. Но фигура, хотя и стала еще более грузной, сохранила гордую осанку, темный сюртук «Принц Альберт» был ладно скроен и крепко сшит, и Джейк готов был поклясться, что на отце один из тех костюмов, что шились еще в те времена, когда будущего коммерсанта Д.Э. Саммерса водили гулять в платьице.

Пресвитер даже привстал в кресле, когда увидел, кто пришел вместе с дочерью. В горле у него захрипело и засвистело.

– Вернулся, блудный сын? – во рту похоронного церемониймейстера обнаружилась прекрасная вставная челюсть. – Хорошо. Очень хорошо.

Он долго и пристально смотрел на Джейка, потом тяжело поднялся, подошел и похлопал его по груди.

– Твой галстук неплохо выглядит. Мне нравится, как ты его завязываешь. Мистер Льюис тоже неплохо завязывал галстуки на покойниках, пока не попытался украсть бобы с огорода этих пройдох Лароз. Твой приятель Альфред выстрелил в него картечью.

Отец ухмыльнулся и Саммерса передернуло. Ни Альфред, ни Генри Лароз никогда не были его приятелями. Обоих братьев он и сейчас удавил бы собственными руками.

– Вспомни мои слова, – спокойно произнес он. – Из ябед не вырастают порядочные люди.

Отец закашлялся и долго, надсадно перхал.

– Альфред всегда стрелял солью, но на этот раз перепутал дробовики. Выстрел, – он взмахнул палкой, – и мистер Льюис больше не может так прекрасно завязывать галстуки. Ты вовремя. Идем. Мне надо работать.

Джейк улыбнулся.

– Боюсь, что придется тебе обратиться с этим соблазнительным предложением к Альфу. Раз уж он лишил тебя персонала, пусть…

– Альфред Лароз – г****! И Генри Лароз – г****! – гробовщик тяжело сжал пальцы на рукояти своей палки. – Никому нельзя верить. Идем.

Саммерс представил скальпель, не нуждающийся в стерилизации, и оцинкованный стол со стоком для омерзительных жидкостей, и зеленую банку с формалином, и фиолетовую с денатуратом, и большой шприц для заливания воска под кожу мертвеца – и множество других вещей. Встреча со всем этим была неизбежна, но бывший коммерсант надеялся, что состоится она тогда, когда его уже не будут волновать никакие вещи, проблемы и дела.

Похоронный церемониймейстер поднялся, подошел и сжал его локоть.

– Ты наследуешь мое дело. Нет, никаких вопросов! Ты вернулся. Значит, все в порядке.

Бывший коммерсант с тоской смотрел в щель между занавесей, где только что скрылась сестра.

* * *

Тем временем дела на Колчестер-авеню обстояли так себе. М.Р. Маллоу объяснял мачехе, почему он до сих пор не женат, затем отбрехивался по очереди от всех местных невест от шестнадцати до тридцати трех лет, и, наконец, должен был ответить нечто такое, чтобы миссис Маллоу перестала допытываться, когда же она, наконец, будет нянчить внуков.

– Я старый больной человек, – жалобно сказал он. – У меня живот болит. Наверное, что-то съел. И еще, ты знаешь, мам, кажется, я стал хуже видеть.

.

* * *

Опираясь на свою палку, отец вернулся к камину и опустился в кресло.

– Погоди, я только немного переведу дух – и пойдем.

Он дышал и со свистом.

– Как я устал. У меня совсем не осталось силы. Эти проклятые гимны по четыре раза за службу – они сделали меня глухим. Я провел всю жизнь в обществе полоумных. Я ничего не соображаю. Практическая сторона дела каждый день требует последних жалких остатков моих мозгов, а я устал.

Отец показал палкой на окно.

– У нас тут орудуют итальяшки, всякие Пистотти и Макарони. Хоронят вовсю. Хорошо еще, что они убивают друг друга, всегда есть работа. Да, итальяшки – это удар. Но ничего, сынок. Я выдал дочерей замуж – теперь я могу вздохнуть спокойнее. Мы справимся с тобой, справимся.

Джейк молчал.

– Что за времена, – бубнил похоронный церемониймейстер, – хоронить некого. Все разъехались.

– Да? – бывшему коммерсанту нужно было срочно отвлечь внимание отца на какую-нибудь другую тему. – А мне показалось, наоборот: понаехали.

– Понаехали, – брюзжал отец. – Знаешь, кого я хоронил до итальяшек? Ирландцев! Ирландцы, немцы, поляки – как только появился итальяшка со своей похоронной конторой, все переметнулись к нему. «Пресвятая Дева Мария!» – и все. Чертовы католики!

Он посидел молча несколько секунд, глядя в пустой камин, и произнес:

– Сейчас, сейчас. Я только немного посижу, и мы пойдем с тобой работать.

– Отец, – сказал Джейк, – ты неправильно меня понял. Я заглянул к тебе ненадолго. Хотел просто навестить и…

И осекся. Если сейчас заговорить об Эмми – добром это не кончится.

– Придется тебе нанять кого-нибудь в помощь, – продолжал бывший коммерсант.

Гробовщик шевелил губами, по-прежнему глядя в темный камин.

– Ты просто меня убиваешь, вот все, что я могу сказать. Славьте Господа! Я отдал своему делу всю жизнь. Оно кормило меня, мою семью. Я жил своими трудами. Я похоронил половину этого города. Нам было здесь очень трудно, очень. Со времен Гражданской войны так мало людей умирало здесь не своей смертью… Это же не Запад. Вот там гробовщики процветали. Но мы оставались здесь. Посмотри в мою приходную книгу. Посмотри на их возраст: восемьдесят пять, семьдесят девять, семьдесят восемь… Мне приходилось гоняться за каждым центом, как последнему жиду из Нью-Йорка. А ты хочешь, чтобы все это исчезло? Ни за что на свете! Ты явился и ты должен меня поддержать.

Раздался жуткий скрежет и хрип: часы над камином пробили час. Потом засипели – и продолжили свое зловещее тиканье.

– Не могу, – пробормотал Джейк. – Да и не хочу, ты же знаешь, что никогда не хотел. Я приехал ненадолго. Но у нас есть несколько дней и я могу поискать кого-нибудь, кто бы…

Отец протянул руку, как если бы собирался сказать что-то ему на ухо. Джейк наклонился – и похоронный церемониймейстер долго и с удовольствием щупал его галстук.

– Хорошо, очень хорошо, – прошептал он.

Бывший коммерсант замер.

– Папаша, что ты делаешь? Я не покойник.

Всю жизнь Д.Э. Саммерс гордился неизменно безупречным узлом своего галстука.

«Как?! – М.Р. Маллоу смотрел в зеркало, зверски вращая глазами. – Как ты это делаешь?

– Как-как, обыкновенно», – бубнил, даже не глядя на себя, Д.Э. Саммерс.

Галстуки-жабо, широкие галстуки из атласа, галстуки-бабочки на тонкой полоске стоячего воротника, пластроны и манишки – всему этому он учился с детства. Все эти разновидности респектабельных удавок должны были лежать на впавшей мокрой груди покойника так, как если бы снизу их подпирало невидимое дыхание.

Гробовщик с огорчением выпустил галстук из рук.

– Все пропадает, вот честное слово, пропадает, – пробормотал он, заглядывая в глаза сыну.

– Я же сказал тебе: нет.

Отец ласково заморгал. Его выцветшие зенки сочились старческими слезами, под ними набрякли мешки, улыбка была бессмысленной.

– Вот чего я дождался от сына, – промолвил гробовщик совсем как в былые времена, и сложил руки на животе. – Правильно. Правильно. И с Иовом так же было. Иов был праведником, Господь решил испытать его, как испытывает меня сейчас.

– Что тебе дались эти покойники? – как мог, мягко, произнес его сын. – Тебе девятый десяток. Почему ты никак не успокоишься?

– Я понял, – покивал отец. – Я успокоюсь. Я брошу все, уйду за стены города и буду сидеть в выгребной яме. Я буду ждать Господа. Как Иов.

– Не знаю, чем тебе и помочь, – бывший коммерсант пожал плечами. – Где я возьму для тебя городские стены? Но если ты так хочешь, чего для папаши не сделаешь, сам построю. Выгребных ям у нас хватает. Ты сможешь, как Иов, сидеть в навозе и скоблить свои струпья черепком.

– Аллилуйя.

– Да, вот что. Я хотел поговорить с тобой об Эмми.

– А? – удивился отец. – Что?

– Она уезжает со мной.

Джейк произнес это небрежно, ожидая бури.

– Пусть уезжает, – отец с кряхтением вытянул ноги и прислонил рядом упавшую палку. – Пусть едет, куда хочет. Но выслушай меня. Я тебе говорю о моем предприятии.

Он сделал сыну знак нагнуться так, чтобы их лица оказались как можно ближе.

– Оно должно сохраниться. Великие белые парни хоронили друг друга в этой стране, когда их убивали индейцы. А что было хорошо для них, хорошо и для меня.

– Ты что, папаша, окосел? – ахнул Джейк. – Какие великие белые парни?

– Я не окосел, – сказал отец безо всякой обиды и радостно захихикал.

– Какие великие белые парни! – заорал Саммерс. – Что ты несешь, старый?

– Франклин, Джефферсон и прочие разные великие люди, – серьезно сказал гробовщик.

Он поднимался, тяжело опираясь на свою палку.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь. Чтобы ты высоко нес знамя скорбного дела нашего, потому что без него ко времени тысячелетнего царствования Его в Вермонте не останется ни одного порядочного похоронного заведения.

Старик медленно выживал из ума.

* * *

Разговор с миссис Маллоу кончился визитом к оптику. Дюк боролся до последнего. Он проявлял ловкость, изворотливость и прямо-таки головокружительную дипломатию.

Результатом стал заказ новых золотых очков. Которые должны были обойтись компаньонам в двадцать два восемьдесят. Которые, в случае, если клиент не придет за заказом, забрала бы мачеха этого клиента. Которой опять ударило в голову творить добро.

Деваться было некуда. Маллоу разменял последнюю стодолларовую купюру.

Беда не приходит одна. После оптики пришлось идти с мачехой к портному. Потом к сапожнику. Потом миссис Маллоу решила заглянуть в галантерейную лавку.

Удивительно, как в ситуации, когда необходимо экономить, каждая мелочь так и норовит ударить вас по карману.

* * *

– Ну, я пойду, – Джейк поправил висевший на локте пиджак и крикнул: – Эмми, ты готова? Все, отец, теперь ты сможешь вздохнуть спокойно.

Он уже почти подошел к двери. Эмми, крикнувшая сверху «да», уже сбегала по лестнице.

– Подожди-подожди-подожди, сыночек, – гробовщик поманил пальцем. – Иди-ка сюда.

Джейк неохотно вернулся.

– У меня похоронное дело, – сказал отец. – Бывали времена и получше, но я могу показать свои расходные книги и тот налог, который я плачу штату. Контора приносит мне одиннадцать тысяч в год. Скажи-ка мне, любезный сыночек: каковы твои доходы?

Возникла пауза.

– Зачем тебе? – хмуро спросил Саммерс.

– Мне это интересно. Ты куда-то собрался увезти мою дочь и свою сестру. Скажи мне свои доходы. Открой тайну. Назови мне цифру.

– Цифра «достаточно» тебя устроит?

Отцовская палка пригвоздила его туфель к полу.

– Так говорят в магазине, где продают «роллс-ройс»: «Мощность двигателя достаточна». Ты, кажется, не в магазин пришел, а к папаше.

– Ого! – развеселился коммерсант. – Откуда это ты знаешь такие вещи?

– Это написано в каждой газете. Сыночек, не перебивай меня и скажи: сколько ты зарабатываешь и как?

Последовало долгое молчание. «Его контору нужно продавать сейчас, – лихорадочно думал Саммерс, – когда он умрет, за нее не дадут ни цента».

– Ну, хорошо, – сказал, наконец, он. – У меня… Какого черта я должен называть тебе цифры!

– Плевать, я сам назову тебе цифру. Скажи мне только, как ты зарабатываешь на жизнь.

– Автомобильный сервис и рекламное бюро. Ты знаешь, отец, что такое рекламное бюро?

– Я не могу, держите меня! – гробовщик засмеялся астматическим смехом. – А то я не знаю, что такое рекламное бюро! Боже, какой ерундой занимается мой сын. Всегда удивлялся, что за это кто-то платит. Автомобильный сервис – это интереснее. И что? Что ты делаешь?

– Обслуживаю автомобили на дороге.

– Ты стоишь на дороге?

– Да, – Саммерс улыбнулся. – Мое заведение стоит на дороге.

– И сколько оно тебе приносит?

– В год – тысяч двадцать.

– Гм, это неплохо. А скажи мне, сыночек, от чего зависят доходы в твоем деле?

– Папаша, – прищурился коммерсант, – что-то ты выглядишь слишком бодрым для немощного старика.

– Я бодрый потому, что передо мной счастливое будущее, – кротко ответил гробовщик. – Оно безгранично и бесконечно. Оно залито сияющим светом. Я ведь не суетен. Меня ничего не тревожит, не вносит разлад в душу. Люди умирают всегда, и всегда их будут хоронить. А твои поганые автомобили… Двадцать лет назад твой поганый бензин продавался в аптеке по одному центу за галлон. Сейчас человека, который захочет открыть свою собственную газолиновую станцию на шоссе, сметут быстрее, чем улетает испорченный воздух, когда открывают форточку. Если, к примеру, я продам контору, куплю две бочки, покрашу их желтой краской и выставлю на шоссе, я не проживу и двадцати минут. И ты хочешь сказать, что вполне преуспеваешь?