Текст книги "Сказания и легенды Средневековой Европы"

Автор книги: М. Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Четвертый осужденный, Гюго Обри, был настоящий богатырь, человек железной воли и крепости духа. Пытали его бесконечно и бесчеловечно, но он, что называется, даже и не пикнул. От него не удалось добиться никакого признания ни в чем. Пробовали его пронять обещаниями полного помилования, если признается, но он твердо отвечал, что ни о каком колдовстве и ни о каких шабашах не имеет понятия. Его приговорили к 20 годам тюремного заключения, на хлебе и воде, и такой приговор, с тогдашней точки зрения, был даже неправилен, ибо упрямый Обри решительно подлежал сожжению. Надо полагать, что у него нашлись очень сильные заступники.

На этом аррасское дело и покончилось. Всех арестованных по этому делу было более 80 человек, но из них судили только 12, а остальных постепенно и понемногу одного за другим выпустили на свободу. Однако с каждого из них под видом судебных издержек вытягивали штрафы в таком размере, в каком только было возможно. Иным так прямо и объявляли, что их до тех пор не выпустят, пока родственники не внесут за них такой-то суммы.

Все это дело, если на него бросить общий взгляд, представляется простым заговором весьма небольшой кучки совершенно бессовестных мошенников, принявших решение поживиться за счет своих богатых сограждан. Пользуясь тою громадною властью, какая в то время сосредоточилась в руках инквизиции, можно было кого угодно хватать и в чем угодно обвинять. Как бы ни было чудовищно нелепо обвинение, инквизитор мог быть вполне спокоен, что обвиняемый, если его подвергнуть пытке, непременно признается во всем, что угодно инквизитору. Так было, очевидно, и в настоящем деле. Возьмем, например, старика Бофора. Этот человек клялся всеми святыми перед своими родственниками, перед самыми близкими ему людьми, что он ни в чем неповинен. Его предыдущая жизнь, например, хотя бы тот факт, что он основал три монастыря, прямо указывала на его благочестие и набожность. Не было никакого сомнения в том, что человек в самом деле ни в чем не повинен, и вот вдруг, после того как он побывал в руках инквизиции, является на сцену его собственное признание в том, что он бывал на шабашах. Ясное дело, что его к этому признанию вынудили. Перед ним поставили безвыходную альтернативу: либо признавайся в том, что на тебя возводят, либо мы тебя отправим на костер.

Эта догадка почти вполне подтверждается последующим ходом дела. Сыновья несчастного старика Бофора путем чрезвычайных усилий добились того, что его дело было перенесено в парижский парламент. И как только этот перенос состоялся, вся шайка его истязателей выказала самый подлый страх. Главный воротило Дюбуа даже помешался со страха. В парламенте это дело тянулось очень долго. Большинство осужденных, бывших уже пожилыми людьми, успели за это время умереть, и в живых остался один неукротимый Обри. Ему одному и удалось воспользоваться оправданием по решению парламента.

Теперь мы рассмотрим несколько случаев, когда колдовство и ведьмовство принимали размеры настоящих эпидемий. Такие случаи были в самом исходе Средних веков, во второй половине XV столетия.

Первою из таких эпидемий можно считать ту, которая возникла в Нормандии в 1453 году. Здесь ведьмы назывались скобасами (scobaces). Это слово происходит от латинского scoba, т. е. метла; тут очевидный намек на обычный способ путешествия ведьм на шабаши. В упомянутом году возникло дело Вильгельма Эделина, возбудившее великое изумление в публике, потому что этот Эделин пользовался славою великого ученого и вдобавок занимал должность настоятеля в большом монастыре Клерво, в Франш-Контэ. Эделин сделал очень интересное признание. У него вышла ссора с одним могучим и влиятельным соседом, который мог причинить ему много зла. Это сознание, что он живет под вечною угрозою мести со стороны могучего врага, не давало ему покоя и довело несчастного человека почти до умоисступления. Терзаемый своим страхом, он и обратился к дьяволу, а тот пригласил его к участию в шабаше, буде он желает войти в дальнейшее знакомство и имеет в виду пользоваться добрыми услугами адовых сил. Несчастный Эделин сразу пошел на все уступки, согласился на все требования. Надо было отречься от Бога и христианской веры – он отрекся. Дьявол внял его усердию и явился к нему самолично в человеческом образе; он принял вид человека очень высокого роста. В другой раз он, впрочем, явился уже в образе козла, и Эделин был вынужден воздать ему обычное нецензурное лобзание. Как лицо духовное, Эделин представлял очень ценную добычу для дьявола. Он должен был доказывать свое отступническое усердие тем, чтобы во время проповедей церковных уверять паству, что все рассказы о колдунах и ведьмах – одни праздные выдумки. Такая проповедь, конечно, должна была содействовать страшному возрастанию числа колдунов и ведьм, и этим, в свою очередь, затруднялась борьба с ними духовенства. Эделина схватили, и он предстал перед судом епископа Эвресского Гильома Дефлока и инквизитора Ролана Лекози. Эделин прибег к защите университета в Канне, но епископ, со своей стороны, прибег к содействию Парижского университета, и Эделин был осужден; его, однако, не сожгли, а приговорили лишь к вечному тюремному заключению на хлебе и воде. Он четыре года выжил в каком-то смрадном подземелье и найден был в нем в один прекрасный день мертвым, в молитвенном положении тела.

С легкой руки этого грешника колдовство и ведьмовство, за которые он так горячо и талантливо заступался в своих проповедях, быстро разрослись и приняли вид настоящей эпидемии, которая распространилась по Франции, а потом проникла и в Германию. В Гейдельберге в 1446 г. сожгли несколько ведьм; в следующем году ревностный инквизитор, спаливший этих ведьм, к своему несказанному удовлетворению захватил и ту старую ведьму, которая была совратительницей и учительницей тех ведьм. Однако все это были лишь первые шаги; преследование ведьм еще не было введено в правильную систему, потому что, например, в том же 1447 г. изловили колдунью, злодейства которой были блистательно изобличены, а между тем вместо того чтобы ее сжечь, ее только выслали из пределов области, где она злодействовала. Во Франции около того же времени шла оживленная травля ведьм в Тулузе. Здесь инквизиторы осудили и сожгли множество ведьм, изловленных в Дофинэ и Гаскони. Когда именно произошли эти процессы и сколько в них попало жертв фанатического недоумения, об этом записи не осталось; но остался другой след от этих процессов, о котором упоминает испанский историограф инквизиции Алонсо де Спина. Он посетил Тулузу и видел на стенах местной инквизиции множество картин, написанных по рассказам ведьм, т. е. по показаниям, данным ими на суде. Картины эти изображают сцены шабашей, поклонения дьяволу, представленному в виде козла, и т. п. Есть указания, что в то же самое время, когда неистовствовали тулузские отцы-инквизиторы, их южнофранцузские и северноитальянские братья тоже не коснели в праздности; так, в Комо шли многочисленные процессы ведьм. Светские властители старались не отстать от духовенства; британский герцог Артур III после своей смерти (ум. 1457) удостоился известности как ревнитель веры, спаливший наибольшее число ведьм и колдунов в Бретани, Франции и Пуато, – своего рода рекорд.

Таким образом, можно считать, что во второй половине XV столетия ведьмовство по всей Западной Европе приняло эпидемический характер. Появились целые поколения ведьм, ведьмовские роды и семьи. Так, из одного процесса, веденного в Нормандии в 1456 году, явствует, что в одной из тамошних общин, Торси, обнаружена была семья, давшая в течение 40 лет подряд несколько поколений ведьм и колдунов. Родоначальником этой дьявольской семьи был некто Югенен; он сам, его жена и потомки – все были колдуны и ведьмы. Очень долгое время о подвигах этой семьи местное население не доводило до сведения инквизиции, предпочитая расправляться с ведьмами самосудом. Дело обычно шло таким порядком. Какой-нибудь мужичок высказывает подозрение, что в гибели павшей у него скотины виноват упомянутый Югенен или его жена. Эта баба, жена Югенена, Жанна, встретив жену мужика, у которого пал скот, говорит ей: «Напрасно твой муж на меня клеплет, что я извела вашу скотину; скажи ему, что это ему так не пройдет». И в ту же ночь эта баба вдруг внезапно заболевает так, что возникает опасение за ее жизнь. Тогда ее муж идет к Югенену и объявляет ему и его жене, что если его баба умрет, то он вздует их обоих так, что они свету не взвидят. И на другой же день его жена выздоравливает. Понятно, что, владея таким прекрасным средством к обузданию злодейства ведьм, крестьяне не спешили доносить на них инквизиции.

Мы уже не раз упоминали о том, что служило главным толчком для распространения ведьмовства. Его блестящий успех и эпидемические размеры зависели главным образом от широкой его популяризации самим духовенством. Инквизиция, истребляя ведьм, тем самым открыто и публично, во всеуслышание, признавала их, т. е. утверждала, что человек, буде на то явилась его добрая воля, может без всякого затруднения войти в сношения с дьяволом и получать от него сверхъестественную мощь, власть, силу и средства творить чудеса. Что же удивительного, что такая перспектива соблазняла множество народа. Иному нищему мужику, бабе, поденщику было и лестно, и в то же время выгодно сделаться, т. е. прослыть, колдуном или ведьмою; он становился предметом боязни, его старались задобрить, к его услугам прибегали в болезнях, пропажах, при разделке с недругами, при затруднениях по любовной части, и все это хорошо оплачивалось. А народ обращался к колдунам с величайшею охотою во всяком таком случае, где, по его представлению, пахло чертовщиною, зная, что духовенство в этих случаях далеко не располагает всегда и во всех случаях действенными средствами для борьбы со злом.

В этом смысле мощным толчком к развитию эпидемии ведьмовства можно считать, например, папские буллы против ведьм, вроде опубликованной папою Иннокентием VIII в декабре 1484 г. В этой булле («Summis desiderantis»; папские буллы, по принятому обычаю, озаглавливаются и обозначаются первыми словами их текста) папа сокрушается о том, что колдовство и ведьмовство распространились повсюду, а особенно в Германии, и, главное, подробнейше перечислены все злодейства ведьм: шабаши, поклонение дьяволу, напуск ведьмами бурь, засух и т. д. По этой одной булле народ мог всесторонне ознакомиться со всей областью ведьмовства, а главное, убеждался в том, что сам наместник Христов нисколько не сомневается во всем этом, открыто признает полную возможность и реальность всего этого. После подобного папского послания уже становилось невозможно даже и голос поднимать в опровержение ведьмовства. Вооружившись этою буллою, ревнители благочестия инквизиторы Шпренгер и Инститорис начали без стеснения хозяйничать по всей Германии, возводя на костры тысячи жертв. В одном лишь крошечном городке Равенсбурге Шпренгер, по его собственным словам, сжег сорок восемь ведьм.

Под крылом могучей защиты папы инквизиторы орудовали без удержу. Надо было обладать величайшим гражданским мужеством, чтобы выступать против них, становясь на защиту их жертв. В числе таких борцов надо, между прочим, отметить «муниципального оратора» (существовала такая должность), адвоката и врача, славившегося своею ученостью, Корнелия Агриппу. Он пытался было вырвать из когтей инквизитора Николая Савена, орудовавшего в Меце, одну несчастную женщину, обвинявшуюся в колдовстве. Но инквизиция живо осадила его усердие. В то время уже было установлено твердым правилом, что каждый, так или иначе вступавшийся за еретика, колдуна, ведьму, вообще за подсудимого инквизиции, считался сообщником и пособником и рисковал даже вполне разделить участь подсудимого. Этого отчасти не миновал и Агриппа; его, положим, на костре не сожгли, но он все же лишился должности и даже должен был покинуть Мец.

Едва ли не единственный случай заступничества за ведьм со стороны светских властей представляет пример Венеции. Около того времени, к которому относится наш рассказ, т. е. в XV–XVI ст., в Венеции уже утвердилась ее олигархическая республика с Советом десяти во главе. В это время римская курия усердно хлопотала о насаждении ведьмовства в северной Италии. Позволяем себе так выразиться, потому что папы своими вечными натравливаниями на ведьм самых ярых старателей-инквизиторов, которых они снабжали почти безграничными полномочиями, успели, наконец, убедить ломбардское население в полнейшей реальности ведьмовства, так что благодаря этим благочестивым стараниям Ломбардия сделалась настоящею областью ведьм. Инквизиция работала, что называется, не покладая рук, отправляя на костры сотни жертв. В Брешии в 1510 г. сожгли 140 колдунов и ведьм, в Комо, в 1514 году, – 300. И вот, в 1518 году правительство республики было извещено о том, что в Валькамонике инквизитор уже сжег 70 ведьм да столько же у него их сидит в тюрьме в ожидании суда, да сверх того уже заподозрено еще 5000 человек, т. е. почти четверть всего населения той местности. Сенат и Совет были прямо-таки встревожены этою компанией истребления граждан республики и вступились за жертвы. Инквизитор сейчас же нажаловался папе, и тот сделал Совету десяти строгое внушение – не соваться, куда не спрашивают. А так как совет не очень испугался этой острастки, то папа (Лев X) в феврале 1521 г. дал инквизиторам полномочие отлучать от церкви, гуртом и поодиночке, смотря по ходу дела, всех и каждого, кто будет заступаться за ведьм и вообще «мешать» инквизиции. Но и булла папская не проняла Совета десяти. В марте он преспокойно издал особый наказ для судопроизводства по делам о колдовстве, причем мимоходом отменил все уже состоявшиеся решения по этим делам. На угрозы же папского легата Совет твердо и спокойно отвечал, что население Валькамоники так бедно и невежественно, так нетвердо в истинной вере, что ему гораздо нужнее хорошие проповедники, нежели преследователи, судьи и палачи.

ЧАСТЬ IV

1. Одержимые

Средним векам, само собой разумеется, не удалось разделаться с ведьмами и колдунами, сколько их ни жгли на кострах, ни с одержимыми, сколько их ни отчитывали. Таким образом, колдовство и всякого рода дьявольщина и были переданы по наследству Средними веками последующим столетиям и с полным благополучием дошли до наших дней.

Прежде чем перейти к демонизму новейших времен, т. е. процветавшему в XIX веке, мы, ради исторической связи рассказа, сообщим в этой вступительной главе о самых выдающихся делах XVI и последующих столетий. Наибольший интерес за это время возбуждали дела не о колдовстве и ведьмовстве, а об одержимости нечистым духом. Интересно еще заметить, что такой одержимости подвергались чаще всего лица духовные, а в особенности – монашки. Самые громкие происшествия этого рода разыгрывались в монастырях, и здесь иногда принимали форму настоящей заразы – эпидемии.

В 1599 г. в местности нынешнего Юрского департамента проживала некая Антида Колас. Это была замужняя женщина, про которую все время ходили какие-то скверные толки, которые мало-помалу усиливались и оформлялись и, наконец, народною молвою были сведены к тому, что Антида завела себе друга из пекла, т. е. инкуба. Взялись за ее мужа, и тот с полной откровенностью подтвердил, что ему этот секрет супруги был давно известен и что если он до сих пор молчал, то лишь разделяя общий обычай всех рогоносцев, которые, разумеется, молчат о своих семейных злоключениях. Тогда решили подвернуть подозрительную даму тщательному освидетельствованию, которое и было произведено хирургом Мильером. Осмотр Антиды дал обстоятельства подавляющие, с тогдашней точки зрения: у ней по самой середине живота оказалась глубокая впадина, которая ей не причиняла никакого страдания, ни затруднения. Сделана же была эта впадина ее возлюбленным Лизаботом. Ввиду такого собственного признания участь злополучной жертвы лукавого коротко и ясно определялась: ее сожгли живьем.

В восьмидесятых годах XVI столетия в Куломье (департамент Сены и Марны) жил один башмачник – Абель Деларю. Он чем-то возбудил против себя подозрение, и мало-помалу за ним утвердилась репутация колдуна. В 1582 г. состоялся брак между двумя местными обывателями: Жаном Мо и Фарою Флерио. Брачная жизнь молодых что-то не заладилась, и народная молва, не задумываясь, приписала их порчу Абелю Деларю. Молва окрепла и, разумеется, дошла до местных властей, которые к этим вещам в те времена прислушивались чрезвычайно внимательно. Деларю был схвачен и подвергнут допросу, который, видимо, его смутил. Ответы он давал уклончивые, сбивчивые и этим усиливал подозрения. Его засадили в тюрьму, и, посидев в ней некоторое время, Деларю получил вкус к откровенности и начал давать показания из области своего прошлого и настоящего. Оказалось, что в молодости его отдали в монастырь. Там с ним однажды очень сурово обошелся заведовавший послушниками монах Калье. Обиженный им мальчуган затаил страшную ненависть в душе, которая осталась у него до самого выхода из монастыря. Покидая его, Деларю дал себе клятву отомстить ненавистному Калье. Но прежде всего по выходе из монастыря он очутился в чрезвычайно затруднительном положении: не знал, куда идти, где преклонить голову. В сей крайности он рассудил, что ему не остается иного покровительства и прибежища, кроме дьявола, к которому он и обратился, прося его как-нибудь устроить его судьбу. Дьявол не заставил себя ждать. Он предстал перед своим молельщиком, приняв вид высочайшего мужчины с чрезвычайно страшным лицом, грязным телом и мерзким запахом. Прежде всего он объявил Абелю свое имя – Ригу. Всмотревшись в него, Абель заметил, что у него вместо живота и коленей были человеческие лица самого страшного вида; ноги же у него были коровьи. Он в первое же свидание дал слово Абелю, что устроит его участь, и назначил ему свидание на другой же день в одном пустынном месте. На другой день дьявол Ригу аккуратно явился на условленное место и отвел Абеля к одному пастуху по имени Пьер. Этот пастух был колдун, и дьявол поручил ему обучение Абеля. Несколько времени спустя дьявол позвал Абеля с собою на шабаш, который должен был состояться накануне Рождества. Сборы на чертовские игрища, по показанию Деларю, происходили в таком порядке. В тот день пастух Пьер устроил так, чтобы жены его всю ночь не было дома. Своего ученика Абеля он уложил спать в семь часов, но Абелю не спалось, и он видел все, что делал старый пастух; тот возился с какою-то старою метлою; это был громадный пук прутьев, объемистый и длинный, без палки. Около одиннадцати часов ночи Абель услыхал какой-то сильный шум. Пастух-колдун подошел к нему и сказал, что сейчас надо отправляться. При этом старик помазал себе под мышками какою-то мазью и велел Абелю сделать так же. После того пастух сел верхом на приготовленную метлу, а Абель поместился сзади него. В этот момент вдруг появился демон Ригу, подхватил метлу с седоками и в мгновение ока вынес ее через печь и трубу на воздух. Ночь была очень темная, но дьявол, который мчался впереди метлы, освещал путь, держа в руке зажженный факел. Куда они мчались, Абель не мог распознать и только видел под собою на мгновение промелькнувший знакомый монастырь. Чертовский поезд опустился где-то на поле, среди густой травы. Тут уже было многочисленное сборище, среди которого у Абеля оказались знакомые. Ригу потребовал, чтобы очистили место для вновь прибывших, и после того сам превратился в большого черного козла и принялся, испуская рев, кружиться по свободному месту, очищенному гостями шабаша. Все гости тоже принялись танцевать, держась задом к козлу. Проплясав некоторое время, козел остановился, оперся на согнутые передние лапы, и вдруг из его тела вылетело множество зернышек величиною в булавочною головку. Падая на землю, эти зернышки превращались в порошок, сильно пахнувший серою и жженым порохом. После того самый старый человек в собрании опустился на колени, подполз на коленях к козлу и воздал ему обрядовое лобзание тем особенным странным манером, о котором мы уже много раз упоминали. Все присутствовавшие на шабаше колдуны и ведьмы имели в руках флаги; в них они собирали и завертывали упомянутый волшебный порошок. К козлу один за другим подходили все гости. Когда дошла очередь до Абеля, козел спросил его человеческим голосом, чего Абель от него хочет. Мальчик отвечал, что он хочет научиться делать наузы на погибель своих недругов. Дьявольское козлище сказало ему, что он этому искусству может научиться от пастуха Пьера. Абель у этого пастуха и обучился колдовству. В своих показаниях он, между прочим, упомянул, что однажды его взяло раскаяние, он захотел вновь обратиться к Богу и с этою целью совершил богомольное странствование в монастырь, причем дьявол по дороге едва его не утопил. Этим упоминанием о своем покаянии Абель, очевидно, имел в виду облегчить свою участь; но мудрые судьи проникли в его уловку и не поверили ему. 23 июля 1582 г. Абель Деларю был торжественно сожжен живьем на рыночной площади Куломье.

В июне 1586 г. в Пикардии была повешена некая Мария Мартен. Это была девица, занимавшаяся колдовством. Свои злодейства она вела в величайшем секрете, так что очень долгое время на нее никто ничего не мог и подумать; а между тем впоследствии оказалось, что целый ряд очень крупных общественных и семейных бедствий, которыми была удручена та несчастная община, где она жила, проистекли от ее волшебных злодейств. Она напускала болезни на людей и на скот; иногда по ее милости заболевала целая семья. На скот она напускала совершенно непостижимые болезни, от которых животные валились десятками. Мало-помалу, однако же, народная молва добралась до нее. Людям удалось убедить себя в том, что все бедствия происходят от нее. На нее донесли, и ее арестовали. При осмотре ее тела, который в этом случае всегда производился тщательнейшим образом, на ней был найден оттиск огромной кошачьей лапы. Этот оттиск, конечно, и был принят за несомненную печать дьявола. Марию судили, и она без особой настойчивости со стороны судей признала себя колдуньею. Главною составною частию ее волшебных снадобий служил порошок из костей мертвецов. Само собой разумеется, что она состояла в интимной связи с дьяволом, которому имя было Цербер. Кстати сказать, благодаря показаниям ведьм и колдунов еще средневековые демонологи составили длинный список чертей, обычно являющихся людям. И так как ведьмы обыкновенно подробно описывали наружность своих чертей, то во многих старинных книгах можно найти изображение этих демонов. Нам удалось видеть изображение, например, этого самого Цербера, который пристроился к Марии Мартен. Это была фигурка, не лишенная комизма. Он изображался в виде птицы, одетой в старинный дворянский костюм: панталоны в обтяжку, жилет, жабо, кафтан с большими отворотами рукавов и клапанами карманов. Из панталон выставляются тощие курьи ноги с длинными пальцами и когтями; сзади, из-под фалд кафтана, торчит широкий хвост, вроде воробьиного; сбоку шпага. Но голова у этой птичьей фигуры не птичья, а собачья, похожая на пуделиную; на голове – длинный остроконечный колпак с изображением какой-то морды. Этот чертик, по показаниям Марии Мартен, часто являлся ей и беседовал с нею. Движимая желанием угодить своему адскому другу, Мария перестала ходить в церковь и совершала надругательства над причастием. Она усердно посещала шабаши. На одном из них председательствовал ее сердечный друг Цербер, в том самом виде и туалете, как мы его описали. Он держал в лапах список всех друживших с ним ведьм и делал им перекличку.

В Австрии, в замке Штаремберг, в 16 веке дьявол внезапно овладел некоею Вероникою Штейнер. Тотчас же вызвали из Вены опытного отчитывателя одержимых иезуита Бребантина. Прежде всего этот специалист установил несомненную наличность одержимости (о ее признаках мы подробно говорили в первом отделе, в V главе). После того иезуит начал ее отчитывать, и его экзорцизмы оказали быстрое действие. Из Вероники вышли четыре беса, ознаменовавшие свой выход самыми несомненными признаками, а именно: адски неприличным запахом, от которого присутствовавшим сделалось дурно. Опытный бесогон, однако, по каким-то хорошо ему известным признакам заключил, что одержимая еще не вполне очистилась, что в ней застряла еще целая куча чертей. Он дал демонам приказ, чтобы каждый из них, выходя из тела Вероники, тушил свечу, которых было зажжено множество на время церемонии. Внутри тела одержимой вдруг поднялся страшный шум; ее тело и грудь чудовищно вспучились, руки и ноги окоченели. Потом ее всю свернуло в клубок, и она перестала видеть и слышать. Демоны туго поддавались заклинаниям, выходили из одержимой по одному через большие промежутки времени, так что все заклинание длилось шесть часов подряд, и каждый демон, выступая из тела одержимой, тушил свечу, как ему было приказано.

Всех упорнее оказался последний демон. Он выделывал с телом одержимой удивительные вещи: например, подкидывал ее вверх на несколько футов с такою силою, что пятеро здоровых мужчин не могли ее удержать. Перед своим выходом из тела Вероники демон швырнул два камня, из которых один упал во двор замка, а другой – в часовню. По его выходе Вероника мгновенно погрузилась в глубокий обморок, от которого потом очнулась вполне здоровою и освободившеюся от своих чертей.

Около того же времени, когда было происшествие со Штейнер, на другом конце Европы, во Фландрии, разразилось дело о колдовстве, прошумевшее на всю Европу. Здесь обнаружили целую банду колдуний, во главе которых стояли Мария Стайне, Симона Дурлэ и Дидим. Самые важные существенные показания дала последняя из них. Она оказалась особою настолько откровенною, что для исторжения из нее признаний не пришлось даже прибегать к пытке. Это была усердная посетительница шабашей, во время которых она вступала в связь с мужчинами, с женщинами, с чертями и со зверями. По ее словам, на шабаш часто доставлялись причастные облатки, и ведьмы топтали их ногами. Сверх того, по ее показанию, ведьмы на шабашах поедали мясо невинных младенцев. Подробности ее любовных утех с дьяволом добросовестно записаны в протоколе суда, но не могут быть достоянием печати. О похищении младенцев она рассказывала как о самой обыкновенной вещи, причем мимоходом упоминала о том, что часть этих младенцев поедалась на шабашах, а часть поступала в распоряжение жидов, которые употребляли их кровь для совершения своих обрядностей. Сама Дидим уворовала и продала жидам восемь младенцев. Во время одного из шабашей она видела самого Вельзевула. Обычно этот демон изображается голым. Тело у него человеческое, сильно волосатое, но вместо ног – утиные лапы с перепонками. У него длинный толстый хвост с большой кистью на конце; физиономия – человечья, с большим ртом и страшными выпученными глазами. На голове тонкие длинные рога, как у венгерского быка. За спиной – крылья, напоминающие сложенные крылья летучей мыши, с резко выдающимися ребрами и острыми когтями на сгибах. Но, по показанию Дидим, на шабаш он явился в костюме доминиканского монаха. Один из присутствовавших старых колдунов принес ему жертву: зарезал перед ним младенца, а прочие гости в это время носились вокруг в бешеном танце. После того Вельзевул снял с себя свой доминиканский плащ и передал его своим гостям, которые его поочередно ненадолго накидывали себе на плечи, причем строили разные смешные и неприличные гримасы в виде надругательства над духовным облачением. Монахов на шабашах обычно ругали самыми последними словами. В конце концов, однако, Дидим увидела, что все эти откровенности ведут ее прямехонько на костер. Она ужаснулась и начала отпираться от сделанных показаний; сама, дескать, не могу понять, что побудило меня возводить на себя такие ужасы; пробовала она также уверить своих судей, что ей просто захотелось поиздеваться над ними. Но разумеется, эти уловки уже не могли спасти ее от костра.

История одержимой Николь из Вервена, которую мы теперь расскажем, в свое время пользовалась такою известностью, что о ней писали даже особые книги; одна из них, между прочим, написана Бульвезом, а другая позже – его аббатом Леканю.

Эта Николь, носившая девическую фамилию Обри, была выдана замуж за портного, вервенского жителя. В ноябре 1563 года, в то время когда она молилась на могиле своего дедушки, человека, который умер без покаяния, ей показалось, что тень ее дедушки выступила из могилы. Привидение имело вид человека, окутанного саваном. Оно заговорило человеческим голосом и просило Николь отслужить несколько обеден за упокой его души, пребывающей в чистилище. Это ее так ужаснуло, что она даже расхворалась с испуга. Призвали врачей, и те, осмотрев ее, убедились, что в ее болезни есть что-то сомнительное. Можно было допустить, что болезнь началась вполне натурально, но затем, видимо, осложнилась вмешательством нечистого. Посему врачи посоветовали обратиться к сведущим, опытным духовным лицам. Духовные, в свою очередь, были призваны к больной, и один из них сейчас же распознал, что больная одержима дьяволом. Засевший в ней дьявол, когда духовенство вступило с ним в переговоры путем экзорцизмов, объявил себя душою того самого дедушки, на могиле которого Николь молилась. Однако опытные заклинатели по особым признакам различили, что это ложь и что в Николь вселился подлинный бес; потом распознали, что в ней сидит даже не один бес, а, по всей вероятности, несколько.

Изгнание бесов было поручено монаху-якобинцу Петру Деламотту. Он живо узнал имя главного беса, засевшего в Николь; это был сам Вельзевул.

– Как тебя зовут? – спрашивал бесогон.

– Вельзевул, царь демонов после Люцифера, – отвечал дух.

– Ты один?

– Нет.

– Сколько же с тобою других?

– Сегодня нас двадцать; но завтра будет больше, ибо я вижу, что нам нужно собраться в большом числе, чтобы бороться с вами.

Николь и ее окружающим были предписаны пост и всяческие умерщвления плоти. Один ревностный монах во время заклинания распорядился даже подвергнуть себя бичеванию в виде умилостивительной жертвы. Между тем одержимая корчилась и делала прыжки вверх превыше сил самого отчаянного гимнаста. Но когда ей дали причастие, она успокоилась.

Какой-то простоватый патер при виде такого благодетельного эффекта причастия возликовал от восторга и вскричал:

– О, maitre Gonin (простонародное уничижительное прозвище дьявола), ты побежден!

Но как только гостия была переварена, черти снова принялись за несчастную Николь и начали с того, что привели ее в состояние полной неподвижности. Один из демонов, по имени Бальтазо, подхватил ее и едва не уволок ее неведомо куда. Вскоре явилось двадцать девять демонов, которых, как надо заключить, воочию видели окружающие одержимую, потому что в книгах, посвященных этой истории, описывается внешний вид демонов. Они были черные, величиною с барана, с когтями, как у кошки. Началась эпическая борьба монахов-бесо-гонов с этою толпою адских чудищ. И борьба эта была далеко не легкая. Одержимость Николь началась в 1563 г., а окончательно изгнать из нее всех бесов удалось лишь в 1566 г., да и то не сразу, потому что сначала вышло только 26 дьяволов; остальные же объявили, что они выйдут только в том случае, если против них выступит епископ лаонский Жан Дюбур. Пришлось везти Николь в Лаон, и там епископ самолично изгонял из нее остальных бесов. Церемония происходила публично в местном кафедральном соборе, на сцене, специально для этого выстроенной. Аббат Леканю, вышеупомянутый автор одной из книг, посвященных этому делу, пишет, что при изгнании бесов присутствовало много протестантов, которые были так поражены совершившимся на их глазах чудом, что обратились в католическую веру.