Текст книги "Игра как феномен культуры"

Автор книги: М. Гузик

Состязания в остроумии, «перестрелка остротами» между Бенедиктом и Беатриче занимают большое место в комедии «Много шума из ничего». Другой отличительной особенностью комедий Шекспира является их связь со старинными обрядами – рождественскими, масленичными и майскими играми. В них появляются свойственные карнавалу переодевания, образы шутов (Лаунс и Спид – «Два веронца», Оселок – «Как вам это понравится», Фесте – «Двенадцатая ночь» и др.); комедии начинаются со всеобщего непонимания, неразберихи – хаоса – и заканчиваются водворением порядка и торжеством любви – космосом. Многочисленные словесные поединки в проявлении остроумия лежат в основе пьесы «Бесплодные усилия любви», персонажи которой стремятся блеснуть своими остротами, шутками, каламбурами. По утверждению драматурга, с игрой «неразлучимы юность и свобода» («Гамлет», акт II, сцена 1).

Некоторые деятели культуры считали все творчество Шекспира блестящей мистификацией – талантливой, изобретательной игрой с читателями. Основываясь на тех «темных пятнах», которые содержатся в биографии и творчестве этого драматурга, они сомневались в авторстве Шекспира, причем голоса сомнений начали звучать с XVI века. В XIX веке Чарльз Диккенс писал: «Это какая-то прекрасная тайна, и я каждый день трепещу, что она окажется раскрыта». В XX веке ему вторил Владимир Набоков: «Среди вельмож времен Елизаветы и ты блистал, чтил пышные заветы... Ты здесь, ты жив – но имя, но облик свой, обманывая мир, ты потопил в тебе, любезной Лете. И то сказать: труды твои привык подписывать – за плату – ростовщик, тот Вилль Шекспир, что «Тень» играл в «Гамлете». В Советском Союзе среди сомневающихся был литературовед И.М. Гилилов, секретарь шекспировской комиссии при Академии наук СССР. Он предполагал, что произведения, приписываемые Шекспиру, были созданы графом Ретлендом и его женой Элизабет Сидни.

Определенные основания для сомнений были. Шекспир, каким он предстает на страницах своих произведений, был образованнейшим человеком своего времени. Его лексикон – 30 тысяч слов, он владел основными европейскими языками – французским, итальянским, испанским, датским, греческим, латынью, – прекрасно знал античную мифологию, литературу, историю, читал и перечитывал произведения Гомера, Плавта, Овидия, Сенеки, Плутарха; обнаружил основательные познания в истории и культуре Англии, в военном деле, в музыке, в ботанике, в кавалерийских приемах и конских статях; был близко знаком с придворными обычаями и времяпровождением монархов и титулованной знати; не только по книгам знал Италию, Францию, Данию, Чехию.

Что касается Шекспира-человека, ничего не известно о его занятиях в детские и юношеские годы, о его образе жизни, привычках, друзьях и знакомых. В отличие от его современников не сохранилось ни одного чернового листа его рукописей, не найдено ни одной книги из его библиотеки (а она должна бы быть немалой). За три с половиной века поисков биографических данных было обнаружено лишь шесть подписей, три из которых – в завещании великого драматурга, странном и необычном для гения документе. В нем тщательно расписано все имущество: сараи, конюшни, сады, посуда, платье. Ничего не сказано лишь об одном – о том, что составляло смысл жизни в течение двадцати лет, – о его произведениях, о расчетах с издателями. А они к тому времени гонялись за каждой строчкой «медоточивого и сладкоголосого» барда.

Игровые мотивы – пародирование схем и образов рыцарских романов – легко обнаружить в романе испанского писателя Мигеля де Сервантеса (1547 – 1616) «Дон Кихот». Начитавшись книг о подвигах рыцарей в золотой броне, герой обзаводится оруженосцем, вступается за мальчика-батрака на постоялом дворе, принятом им за замок, нападает на купцов, заставляя их прославлять несравненную красоту его дамы сердца Дульсинеи Тобосской, сражается с ветряными мельницами, приняв их за враждебных великанов. «Смысловое наоборот» раскрывается в мудрых суждениях безумца Дон Кихота о государстве, свободе, морали, любви и о человеческом достоинстве.

Своеобразная и запутанная игра в прятки всех и со всеми положена в основу ранней пьесы испанского драматурга Лопе де Веги (1562 – 1635) «Любовная хитрость». В ней каждый из персонажей поминутно меняет свой облик, надевает на себя своеобразную маску: дворянин превращается в тореадора, мельника и врача, девушка – в цыганенка или садовницу, садовница – в мавра или студента, студент – в призрак, призрак – в немого горбуна. Последний акт заканчивается народным балаганом с прибаутками, бранью и свалкой. В зрелых произведениях Лопе де Веги появляется новый тип шута – грасьосо. Это – слуга, шутник и балагур, который помогает своему господину во всех делах, но нередко высказывает по его адресу иронические замечания.

Деятели эпохи Возрождения высоко ценили игру не только как художественный прием, но и как средство обучения, способствующее развитию свободной, раскрепощенной личности. В 1425 г., пропагандируя гуманистическую идеологию и новую систему воспитания, итальянский математик Витторино Рамбальдони да Фельтре (1373 – 1446) основал в Мантуе школу под названием «Дом радости». Она предназначалась для детей представителей рода Гонзаго и знатных мантуанских семей. В этой школе на средства Витторино обучались также дети бедняков. Знания усваивались без зубрежки и наказаний в процессе учебных игр, которые сменялись охотой, рыбной ловлей, состязаниями в стрельбе из лука, в плавании и фехтовании. По отзывам современников, во время обучения Витторино да Фельтре придерживался «простых» правил: научить учеников мыслить и выражать свои мысли «как можно проще и искреннее, избегая изысканных оборотов речи». Летом он увозил своих воспитанников на маленькую виллу, где родился Вергилий, и рассказывал им «истории Персея и Геракла». Среди выпускников его школы были Федериго Урбинский, правитель Феррары и Модены Лионелло д’Эсте, правитель Мантуи Лодовико Гонзага, его сестра Цецилия Гонзага, кардиналы, епископы и архиепископы, сохранившие глубокое уважение к своему учителю. Став государем, мантуанский маркиз, например, никогда не садился в присутствии Витторино.

О том, какое место занимала игра в воспитании Гаргантюа (роман Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль»), свидетельствует глава XXII под названием «Игры Гаргантюа», в которой помещен список из 160 игр – настольных («в белую дамку», «в шахматы», «в фишки»), карточных («в свои козыри», «в четыре карты», «кто взял, тот проиграл»), спортивных («в шары», «в догонялки», «в кегли», «в кожаный мяч», «в пятнашки», «в шарик», «в волан» и др.), комнатных («в щипки», «в таскай утюги из печки», «в растирай горчицу» и др.) и на открытом воздухе («в чур меня», «в волчью стаю», «в тронь навоз», «в прыг через вязанку», «в расковать осла» и др.). Среди них есть игры, связанные с историческим прошлым. Это – «большой шлем», «Колен бриде», «Колен майяр», «ландскнехт», «Гильмен, подай копье». Колен – рыцарь, который потерял зрение во время осады Льежа в 999 году, тем не менее он продолжал сражаться своей деревянной кувалдой. В Средние века была популярна игра «Колен с кувалдой» – прототип жмурок. «Ландскнехтами» в средневековой Европе называли наемных солдат. Следует отметить и тот факт, что каждый из переводчиков Рабле включал в этот список игры, популярные в его стране: немецкий переводчик – 372 названия немецких карточных игр, голландский переводчик – 63 названия голландских игр.

Прекрасной иллюстрацией к «Играм Гаргантюа» является картина нидерландского художника Питера Брейгеля Старшего (между 1525 и 1530 – 1569) «Детские игры» (1560 г.). На небольшом полотне (118 х 161), которое, как предполагают, должно было начать незаконченную серию «Четыре возраста человека», изображено около восьмидесяти различных игр. В школьном дворе дети разного возраста играют в камушки, возможно, в кости, в чехарду, в мяч, устраивают кучу малу, катают обручи, соревнуются в ловкости и быстроте. Девочки кружатся, чтобы потом внезапно остановиться в разнообразных позах, как в игре «Замри!»; дети, собравшиеся группами, судя по их сосредоточенным лицам, видимо, разгадывают загадки. В канале, расположенном за школой, мальчишки состязаются в плавании.

Играющие дети представлены на фресках Капеллы детских игр, украшавших храм Сан Франческо в итальянском городе Римини. Его оформлением руководил в 1450 – 0457 гг. Агостино ди Дуччо (1418 – после 1481), скульптор и архитектор флорентийской школы.

Помимо игр, приуроченных к церковным праздникам, большой популярностью пользовались различные азартные игры, к числу которых относились карточные игры и бильбоке. Один из основоположников бюргерской литературы, немецкий гуманист Себастьян Брант (1427 – 1521) продолжил свойственное средневековью обличение людских пороков, к которым причислялись и азартные игры. В сатирико-дидактической поэме «Корабль дураков» (1494 г.) он наряду со скрягами, честолюбцами, взяточниками, мошенниками разных рангов поместил на корабль, отправляющийся в Наррагонию (страну глупости), «отъявленных игроков», тех,

 
«Кому без их дурацкой страсти
Нет в жизни радости и сласти;
Кто жаждет день и ночь азарта,
Будь это кости или карты;
Кто рад за круглый стол засесть —
И ночь и день не спать, не есть…»
 

Поэт осуждает отцов, повинных «в дурной игре» и подающих своим детям скверный пример: «Все на лету хватают дети, / Соблазну попадая в сети». Результатами плохого воспитания являются те «лоботрясы», которые, «стыд забыв и страх», продулись в карты «в пух и прах». Особое негодование Бранта вызывает увлечение азартными играми женщин и священников:

 
«Ослепли дамы в наши дни,
Забыли, кто и что они:
Пренебрегая женской честью,
С мужчинами развязно вместе
Играют в карты до утра…
Но и попы играть садятся
С мирянами – и не стыдятся!
Вот этому прощенья нет!
Им как-никак подумать след,
Что чувства зависти и злобы
У лиц духовных – грех особый:
Чуть проиграл – и злоба вспыхнет,
А с нею – зависть не утихнет.
И вообще не со вчера
Запрещена попам игра!»
 

Морально-дидактическая тенденция, свойственная средневековому «зерцалу», явственно ощущается в концовке главы «Об игроках»:

 
«Игра азартная грешна:
Она не богом нам дана, —
Ее придумал сатана!»
 

Сатирический характер поэмы Бранта подчеркивают иллюстрации, гравированные по рисункам Альбрехта Дюрера (1471 – 1528), которые дополняют, уточняют и развивают авторский замысел поэта. На рисунке к главе «Об игроках» художник конкретизирует социальную и бытовую обстановку. Действие происходит в таверне, из окна которой виден типичный городской пейзаж: ряды домов с острыми шпилями. За круглым столом сидят четыре женщины, бросающие кости. На них высокие головные уборы, завершающиеся ослиными ушами, – деталь, связанная с традицией народного лицедейства.

Поэма Бранта оказала большое влияние на становление «литературы о глупцах», в русле которой было создано произведение нидерландского гуманиста Эразма Роттердамского (наст. имя Герт Гертсен, 1466 или 1469 – 1536) «Похвала глупости» (1509). К клевретам Глупости он относит не только торговцев, невежественных монахов, кардиналов, епископов, пап, погрязших в роскоши, но и азартных игроков, «до такой степени пристрастившихся к игре, что, едва заслышат стук костей, сердце у них в груди так и прыгает». Писатель создает выразительные образы стариков, «наполовину ослепших», которые, несмотря ни на что, играют, «нацепив на нос очки», и подагриков: «У иного хирагрой так скрючило пальцы, что он вынужден нанимать себе помощника, который мечет вместо него кости». К самой игре гуманист относится двояко, исходя из своего главного постулата, утверждающего, что всякое явление «имеет два лица»: «Да, сладкая вещь игра, но слишком уж часто переходит она в неистовство, подвластное уже не мне, но фуриям».

Увлечение азартными играми отмечено и в повести Сервантеса «Прославленный слуга». Его герой-пикаро Диего де Карриазо «выучился играть в бабки в Мадриде, в экарте – в предместьях Толедо, в пикет – в барбаканах Севильи». Об этом пороке и о шулерстве во время игры писал Шекспир в комедии «Виндзорские насмешницы»:

 
Ибо gourd и fullam делают свое дело
И high и low обманывают богатых и
бедных.
 

Fullam, gourd – разновидность шулерских игральных костей. High fullams, low fullams – кости со смещенным центром тяжести, чтобы повышалась вероятность выпадения крупных чисел (4, 5, 6).

Однако следует отметить, что в 1495 году в Англии король Генрих VII «воспретил» карточные игры «слугам и ученикам во все дни, кроме рождественских праздников». Известно, что азартным игроком был английский король Генрих VIII (1491 – 1547, годы правления 1509– 1547). Однако именно он объявил «общественные игорные дома» вне закона, так как они отвлекали юношей от военной подготовки и стрельбы из лука. Это установление короля просуществовало в Англии до 1960-х годов.

О послеобеденных карточных играх в остерии рассказывает с живописными подробностями талантливый политический деятель, дипломат и писатель Николо Макиавелли в письме своему другу Франческо Веттори от 10 декабря 1513 года: «Там обычно торчат, кроме хозяина, мясник, мельник и двое кузнецов. С ними я убиваю день в никчемных занятиях, играя в карты и в трик-трак, возникает тысяча перебранок, бесконечные ссоры и оскорбления, подчас из-за кватрина мы орем настолько истошно, что, наверно, доносится до Сан Кашано».

Английский хронист Джон Стоу (1525 – 1605) писал, что «с кануна Дня Всех Святых до дня, следующего за Сретением, во всех домах, среди прочих развлечений, шла игра в карты на фишки, на деньги или на очки». Карты имелись во всех тавернах. Особенно ценились «испанские карты из Виго», «приятные на вид, диковинно расцвеченные и весьма отличные» от английских. Как отмечал хронист, «они продаются по цене один шиллинг колода у миссис Болдуин на Уорик-лейн». За год продавалось «примерно 4,8 миллиона колод».

Атмосфера напряженности, повышенной нервозности, свойственная азартным играм, воспроизведена на картине нидерландского художника Луки Лейденского «Игра в карты» (ок. 1514 г.). Центральная фигура, держащая карты в одной руке, а другой судорожно нащупывающая разбросанные на столе монеты, погружена в себя и как бы выключена из бытовой среды. Застывший игрок слева со взглядом, обращенным в никуда, видимо, обдумывает очередной ход; рядом с ним – тяжеловесная фигура персонажа, внимательно следящего за происходящим.

К числу излюбленных развлечений взрослых в эпоху Возрождения, как и в Средние века, были игры, воспроизводившие шутливое ухаживание молодых людей и комические единоборства мужчин и женщин («похищение поцелуя», «пастух из нового города» и др.). В игре «пастух из нового города» мужчина должен был улучить момент, поднять скачущую девушку на воздух и кружить ее как можно дольше. От женщин требовалась такая же сила, так как и она должна была поднять вертящегося парня и кружить его. По-видимому, игра заканчивалась массовыми поцелуями. К понедельнику, после Богоявления (19 января, в память о явлении гласа Бога Отца и Св. Духа в образе голубя после того, как Иисус вошел в воды Иордана), была приурочена игра «пахание плугом и бороной» (в Англии – Plough Monday), имевшая символический смысл: в Средние века и в эпоху Возрождения плуг и борона олицетворяли мужскую силу, недра земли считались символами женского плодородия. Сохранилось описание этой игры: «Молодые мужчины собирают всех девушек, участвовавших в продолжение года в танцах, впрягают их вместо лошадей в плуг, на котором сидит музыкант, и гонят всех в реку или пруд». Цель игры – высмеять девушек, оставшихся без женихов.

В эпоху Возрождения в Европе появился биллиард, родиной которого считается Китай. Эту точку зрения оспаривают французы. На основании того, что в названии игры содержится слово bille (шарик) и многие игровые термины звучат по-французски, они считают эту игру своим национальным изобретением. В одной из хроник XV в. были впервые упомянуты бильярдные столы при дворе французского короля Людовика XI Благоразумного (1461 – 1483). Сохранились сведения о том, что французский король Карл IX играл на биллиарде в Варфоломеевскую ночь (24 августа 1572 г. – день св. Варфоломея), когда католики начали массовую резню гугенотов. В день своей трагической смерти (17 февраля 1587 г.) шотландская королева Мария Стюарт в письме к архиепископу города Глазго просит позаботиться о своем бильярде (une table billard). О существовании в Англии биллиарда знал Шекспир. В его пьесе «Антоний и Клеопатра» (акт II, сц. 5) Клеопатра играет на биллиарде со своим евнухом Мардьяном. Однако это – несомненный анахронизм. По-видимому, к эпохе Возрождения относится появление в домах знати первых игровых салонов, столь популярных в Европе XVIII века (игровой салон королевы Марии-Антуанетты в Фонтенбло, 1786 г.).

Многие игровые приемы, используемые деятелями эпохи Возрождения, получат дальнейшее развитие в западноевропейской культуре Нового времени.

ТЕМА 6. МЕСТО И РОЛЬ ИГРЫ В КУЛЬТУРЕ НОВОГО ВРЕМЕНИ (XVII – XX ВВ.)

XVII век – сложная, противоречивая, полная драматизма эпоха кризиса феодальной системы. Дисгармония в развитии сказалась и на отношении к человеку, который стал осознаваться как противоборство двух начал – интеллекта и страстей. В этот период философия обособляется от религиозного сознания, наука становится самостоятельной сферой духовной деятельности человека, в художественной культуре формируются различные стили: барокко, классицизм, реализм. Игровой элемент, пристрастие к театральным эффектам более всего были свойственны барокко, открывшему мир страстей, чувств, экспрессии.

Архитектура барокко воплощает идею театрализации религиозного действа, что способствует усилению светотеневых эффектов, использованию изощренных форм. Итальянский архитектор Франческо Борромини (1599 – 9667), прибегнувший к игре форм, отказался от прямых линий, углов и колонн как конструктивного элемента. На смену им пришли пилястры, приставные колонны и полуколонны, волноподобные волюты в обрамлении порталов, дверей, окон и волнообразный фасад-ширма, скульптуры, вставленные в глубокие ниши, что создавало игру света и тени (церковь Сан Карло в Риме).

Архитектор Лоренцо Бернини (1598 – 8680) добавил к главному фасаду собора св. Петра в Риме грандиозную колоннаду «распростертые объятия», производившую впечатление колоссального вестибюля под открытым небом. Такое свойство игры, как эмоциональное воздействие на ее участников, Бернини использовал при создании королевской лестницы «Скала Реддиа» в Ватиканском дворце (1663 – 3666). Лестница сужается от входа, чтобы придать торжественному появлению папы монументальность: римский папа выходил, когда в окно светило солнце. Создавая пластически напряженные образы, изображая фигуры в сильном движении, в момент наивысшего напряжения душевных сил, Бернини-скульптор обратился к трактовке человеческого лица как своеобразной маски, олицетворяющей чувство мистического экстаза («Экстаз св. Терезы», 1644 – 4652; «Аполлон, преследующий Дафну», 1622 – 2625). В решении декоративных задач Бернини, как и другие скульпторы барокко, часто прибегал к своеобразной игре с массивными водяными каскадами, усиливающими динамику скульптурных форм («Фонтан с тритоном» на площади Барберини, «Фонтан четырех рек» на площади Навона).

Один из создателей стиля барокко в живописи фламандский художник Петер Пауль Рубенс (1577 – 7640) в качестве средств эмоционального воздействия на зрителя использовал стремительное вихревое движение, втягивающее в себя и людей, и природные стихии, разнообразные ракурсы человеческого тела, эффектные декоративные композиции, основанные на цветовых контрастах и на контрастах динамичных и статичных фигур («Вакханалия», «Персей и Андромеда», «Охота на львов» и др). Его ученик и сподвижник Антонис ван Дейк (1599 – 9641) воздействовал на зрителя с помощью строго продуманной, подчиненной ритму изогнутых линий композиции и таких приемов в изображении человека, как изысканная поза, худощавое, осунувшееся лицо, бледное, с затуманенным тайной грустью взглядом, напряженно сжатые или безвольно опущенные кисти рук, вызывающие ощущение непонятной тревоги.

Литературе барокко свойственны такие игровые элементы, как диссонансы, перифразы, повышенная экспрессивность и метафоричность, склонность к усложненному сюжету и замысловатой интриге, к созданию фантасмагорий. Испанский поэт Алонсо Ледесма (1552 – 2623), автор сборника стихов «Интеллектуальные загадки» (1600) считается основателем консептизма – тонкой интеллектуальной игры, основанной на неожиданных сопоставлениях.

Консептизмами была уснащена проза Кеведо (Франсиско Гомес де Кеведо-и-Вильегас, 1580 – 0645). Так, например, описывая беззубый рот голодающего человека, писатель отмечал: его зубы «сосланы за праздношатайство и безделье». Постный бульон сравнивается им с прозрачным источником, в котором увидел свое отражение Нарцисс. Глубокомысленная интеллектуальная игра содержится в произведении Кеведо «Книга обо всем и еще о многом другом», в котором он дает «таблицу задач» и их решений. В одной из них писатель спрашивает: «Что нужно для того, чтобы люди исполнили твои желания?» – и отвечает: «Попроси отнять у тебя, что ты имеешь, и они охотно это сделают». Игровой характер приобретает вся «таблица задач», содержащая насмешки над обывателями, шарлатанами-астрологами, карьеристами, невеждами. Вот один из примеров: «Чтобы быть богатым и иметь деньги? – не желай их, и будешь богат».

Моду на прециозность – утонченную цветистость речи, игру словами, одинаково звучащими, но имеющими разные значения, – ввели испанский поэт Арготе-и-Гонгора (1561 – 1627), итальянский поэт Джамбаттиста Марино (1569 – 9625) и английский романист эпохи Возрождения Джон Лили (1554? – 1606). По имени Эвфуэса, героя романов Лили («Эвфуэс. Анатомия ума», 1578; «Эвфуэс и его Англия», 1580), жеманный, манерный стиль стал называться эвфуистическим. Своеобразные правила жеманной великосветской игры были выработаны в парижском салоне маркизы де Рамбулье, ставшем центром прециозности. Посетители салона возродили аллегорическую условность, средневековую куртуазность, культ дамы. Примером прециозного романа может служить роман «Клелия» (1654 г.) французской писательницы Мадлены Скюдери. В это произведение включена «Карта страны нежности с подробным ее описанием» – своеобразный «путеводитель по «стране галантности и любви». Чтобы попасть из Зарождающейся дружбы в нежную Признательность, нужно оказаться в деревне Любезные услуги, пройти через Стихотворные приятства, по Дороге дружбы добраться до городка Нежное уважение и т.д. Такое изображение царства любви нашло широкое применение в светских играх аристократических салонов, на языке которых многие предметы обозначались перифразами, понятными только посвященным. Например, «наперсник граций» означало зеркало, «удобства собеседования» – кресла и т.д. Речь и манеры прециозников, любивших играть абстрактными понятиями и цветистыми перифразами, высмеял Мольер в комедии «Смешные жеманницы» (1659 г.), в которой две провинциальные мещанки, начитавшись прециозных романов, подражают аристократическим дамам и доводят их манеры, ужимки и выражения до карикатуры.

Самым значительным из последователей Мольера был французский драматург Жан Франсуа Реньяр (1655 – 1709). Он создал тип разорившегося светского мошенника-авантюриста, пускающегося во все тяжкие. Таким является герой его комедии «Игрок» (1696) – обедневший дворянин Валер, занимающийся карточной игрой, чтобы поправить свое состояние. Ни в чем не уступает своему господину и его слуга Эктор, помогающий ему вести бесчестную игру и не забывающий при этом извлечь прибыль для себя. Обилие таких карнавальных приемов, как трюки, переодевания, буффонада, игра слов, содержащихся в произведениях Реньяра, сближают их с комедиями дель-арте.

Большую роль в развитии немецкой прециозной литературы сыграл «Увенчанный пастушеский и цветочный орден», или «Общество пегницких пастухов», основанное в 1644 г. в Нюрнберге. Поэты этого ордена, выступавшие в условных буколических одеждах, использовали звукопись, замысловатые метафоры и эпитеты, логарифмы. Стремясь воздействовать не только на слух, но и на глаз читателя, они создавали фигурные стихотворения в виде башни, бокала, флейты и других предметов.

Наряду с «пегницкими пастухами» дань барокко отдал выдающийся немецкий писатель Ганс Якоб Кристоффель Гриммельсгаузен (1621 или 1622 – 2676). Его роман «Похождения Симплиция Симплициссимуса» (1669) представляет собой фантасмагорическое смешение суровой немецкой действительности, охваченной «пламенем войны, голода и мора», мирной жизни швейцарских поселян, царства сильфов на дне живописного Муммельозера, необитаемого острова в Индийском океане, на который попадает его герой после кораблекрушения.

Прециозность «пегницких пастухов», галантная жеманность, свойственная их произведениям, подвергается пародированию в комедиях немецкого драматурга Андреаса Грифиуса (1616 – 1664) «Господин Петер Сквенц» (1658) и «Хоррибиликрибрифакс» (1663). Последняя комедия представляет виртуозную стилистическую игру. Грифиус использует карнавальный прием гротескных масок, открывающих парад монстров. Это – два «хвастливых воина» с замысловатыми именами: «высоко и великоблагорожденный, несравненный, необоримый, мужественный» капитан Хоррибиликрибрифакс от Громовой Стрелы и капитан Дарадиридатутаридес Ветрогон от Тысячи Смертей, отличающийся «великосветскими» манерами. За ними следует ученый педант Семпроний, речь которого пересыпана цитатами из классических авторов, фразами на греческом и латинском языках, указаниями на различные литературные источники.

Такие свойства игры, как таинственность, загадочность, эмоциональное воздействие на человека, привлекали не только представителей барочного искусства, но и тех творцов, которые осуществили синтез основных стилей XVII века в живописи. Это – Микеланджело да Караваджо (1573 – 3610), Диего Веласкес (1599 – 9660) и Рембрандт ван Рейн (1606 – 6669). Основным средством эмоционального воздействия у Караваджо становится светотень. На его полотнах герой и его предметное окружение выделены световым потоком, в то время как фон погружен в глубокую тень, что способствует созданию художественно-психологических эффектов. В картине «Призвание Матфея» (ок. 1600 г.) световой поток вливается в движение указующих перст Христа, апостола Петра и Матфея, превращая веление Христа: «Следуй за мною» в буквальное просветление словом.

Много загадок содержит полотно Веласкеса «Менины» (1656 г.), в котором искусствоведы видят гениальную игру ума и зрения. Что привело в движение придворных, окруживших инфанту? Почему одна из картин светится изнутри? Что изображает художник – сам Веласкес (это его единственный достоверный автопортрет) – на огромном холсте, изнанка которого видна зрителю? На кого устремлены все взгляды? Какой символический смысл имеет введение в композицию «Менин» гигантских картин на дальней стене, созданных на мифологические сюжеты из «Метаморфоз» Овидия, в которых раскрывается тема соперничества смертных с олимпийскими богами (Арахны с Афиной, Марсия с Аполлоном). Предполагают, что Веласкес пишет портрет короля Филиппа IV и его жены Марианны Австрийской, чьи лица отражены в мерцающем на стене зеркале. Это полотно испанского художника искусствоведы рассматривают как своеобразное иносказание: «придворный живописец как бы вступает в соперничество с королями, богоравными вершителями человеческих судеб» (С.М. Даниэль).

Помимо «Менин» к числу самых таинственных произведений мировой живописи принадлежит картина Рембрандта «Ночной дозор» (1642 г.), в которой многое до сих пор еще не разгадано. Что заставило стрелков торопиться к выходу из глубины крытого подворья, толкая друг друга? Почему один из офицеров так испуганно осматривает свое оружие, а другой – пикой загораживает проход? С какой целью в групповой портрет стрелков введена фигурка маленькой девочки, озаренной ярким сиянием? Почему у нее за поясом висит белый петух? Что за диковинный свет струится слева, вырывая из мрака то поблескивающий шлем, то острие копья, то часть фигуры и оставляя в тени лицо? Почему вместо семнадцати офицеров, внесших деньги на групповой портрет от добровольной военной корпорации, изображено двадцать восемь человек? Многое прояснилось после реставрации полотна в 1946 – 6947 годах. Оказалось, что изображенный художником эпизод происходит не глубокой ночью, а при ярком солнце, вырвавшемся из-за туч, чем и объясняется необыкновенное освещение картины.

Иной облик жизни удалось воссоздать фламандскому художнику Адриану Брауверу. В его картине «Драка крестьян при игре в карты», передающей трагическую безысходность, искалеченность жизни простого человека, все предельно просто и грубо. Драматическое столкновение, завершающее конец игры, усиливается выразительными позами, бурными жестами. В затаенном авторском сострадании к своим персонажам слышится скорбный крик об униженном достоинстве человека. Остроте ситуации, низменности страстей соответствует нервная напряженность колорита. Картина написана с неистовостью и темпераментом, свойственным фламандским художникам.

Совершенно в ином ключе разрабатывается мотив карточной игры в картине «Игроки в карты» (1658) голландского художника Питера де Хоха (1620 – после 1687). Светлая, сверкающая чистотой комната, теплые золотистые тона, голубые и лимонно-желтые плитки пола подчеркивают спокойное неторопливое течение жизни. Чувство размеренного покоя ощущается в фигурах игроков – двух мужчин и женщины с картами в руках, сидящих за столом в таверне, в то время как стоящий рядом мужчина внимательно изучает ее карты, видимо, специально повернутые к нему. Кажется, что в этом замкнутом мире время замедлило свой бег.

Игровой элемент, свойственный барокко, получил дальнейшее развитие в стиле рококо, который был связан с придворной аристократической культурой XVIII века. Его отличительной особенностью стало тяготение к прихотливым формам, пикантным ситуациям, смешению иллюзорного и реального, свойственному игровой деятельности. Любимыми мотивами художников этого направления являлись «жизнь-театр», галантные празднества, пасторальные и античные темы. Тончайшие оттенки легких, еле уловимых переживаний, своеобразная «игривость» отличают полотна основателя стиля рококо в живописи Антуана Ватто (1684 – 4721). Одним из лучших произведений в этом роде является картина «Капризница»: молодой человек нашептывает вкрадчивые речи молоденькой миловидной женщине, которая, капризно надув губы, с кокетливым гневом оборачивается к своему поклоннику. Тонко и точно обозначена игра дамы и кавалера, вызывающая легкую, едва заметную иронию художника. Утонченные чувства персонажей становятся предметом изображения в картине Ватто «Затруднительное предложение». Кавалер предлагает даме руку, но она не говорит ни «да», ни «нет». В эту игру чувств художник включает также зрителя. Цвет, несущий массу оттенков, прекрасно передает утонченные переживания героев.