Текст книги "Энн из Зелёных Крыш"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 13. Прелести ожидания

– Пора бы Энн уже вернуться, чтобы заняться шитьём, – сказала Марилла, взглянув на часы, а потом в окно, на желтый августовский день, когда казалось, все дремало от жары. – Она осталась играть с Дианой на полчаса больше, чем я ей разрешила; и теперь сидит на поленнице и болтает с Мэтью, хотя прекрасно знает, что она должна заниматься шитьём. И, конечно, он слушает ее, развесив уши, как дурачок. Я никогда не видела такого увлечённого мужчину. Чем больше и чем чуднее она говорит, тем больше он, кажется, рад. Энн Ширли, иди сюда сию минуту, ты меня слышишь?!

Эти слова сопровождались громким стуком в окно. Энн ворвалась в комнату, с сияющими глазами, разрумянившимися щеками и развевающимися волосами.

– О, Марилла, – она воскликнула, задыхаясь, – на следующей неделе будет пикник, который устраивает воскресная школа – в поле мистера Хармона Эндрюса, прямо рядом с Озером Мерцающих вод. Миссис Белл и миссис Линд собираются сделать мороженое – подумать только, Марилла, – мороженое! Ах, Марилла, я могу туда пойти?

– Энн, ты только посмотри на часы. Когда я говорила тебе прийти?

– В два часа, но разве это не великолепная идея – пикник? Марилла, пожалуйста, я могу пойти? О, я никогда не была на пикнике! Я мечтала об этом, но никогда не была.

– Да, я говорила тебе прийти в два часа. А сейчас 2:45. Я хотела бы знать, почему ты не послушалась меня, Энн.

– Я старалась, Марилла, насколько возможно. Но вы понятия не имеете, как здорово играть в Убежище Безделья. А потом, конечно, я должна была рассказать Мэтью о пикнике. Он такой благодарный слушатель. Пожалуйста, я могу пойти?

– Ты должна будешь научиться противостоять желанию поиграть. Когда я говорю тебе прийти в определенное время – я имею в виду точное время, а не плюс-минус полчаса. И тебе не нужно останавливаться, чтобы поболтать с благодарными слушателями, которые тебе встретятся по пути. Что касается пикника, ты, конечно, можешь пойти. Ты ученица воскресной школы и нет причины не разрешить тебе идти, когда все остальные девочки пойдут.

– Но… но, – нерешительно сказала Энн, – Диана говорит, что все должны взять с собой корзинку с едой, а я не умею готовить, как вы знаете, Марилла. Я не против пойти на пикник в платье без рукавов-фонариков, но я буду чувствовать себя ужасно, если я пойду без корзинки с едой. Эта мысль гложет меня, с тех пор, как Диана сказала мне.

– Ну, это не должно тебя больше заботить. Я испеку всё для твоей корзинки.

– О, дорогая Марилла! Вы так добры ко мне! О, я так благодарна вам!

После всех этих «Ах» и «Ох!» Энн бросилась в объятия Марилле и восторженно поцеловала ее смуглую щеку. Первый раз в жизни детские губы добровольно коснулись лица Мариллы. Опять это внезапное ощущение поразительной сладости привело её в восторг. Она в глубине души была рада импульсивной ласке Энн, и, вероятно, поэтому резко сказала:

– Ну-ну, все эти поцелуи никому не нужны. Лучше бы ты выполняла мои указания. Что касается приготовления еды, я собираюсь начать давать тебе уроки по готовке. Но ты такая ветреная, Энн, я всё жду, когда ты успокоишься и научишься быть уравновешенной, прежде чем я начну тебя учить. Ты должна сосредоточиться на приготовлении еды и не отвлекаться на посторонние вещи. Теперь возьми своё лоскутное одеяло и пришей ещё квадратик к нему до полдника.

– Я не люблю пришивать лоскутки, – сказала Энн с грустью, вытаскивая свою рабочую корзинку и со вздохом садясь перед маленькой кучкой красных и белых лоскутков. – Я думаю, что иногда шитьё неплохое занятие. Но нет никакого простора для фантазии в лоскутном одеяле. Это всего лишь один маленький шов за другим, и кажется, никогда не будет этому конца. Но, конечно, я лучше буду Энн из Зеленых крыш с лоскутным одеялом, чем Энн в любом другом месте – и ничего не делать, только играть. Я хочу, чтобы время за шитьём шло также быстро, как когда я играю с Дианой. О, мы так хорошо играем, Марилла. Правда, что касается воображения – это моя задача, но я вполне в состоянии сделать это. Диана же просто идеальна в любых других занятиях. Вы знаете этот маленький кусочек земли возле ручья, который находится между нашей фермой и участком мистера Барри? Он принадлежит мистеру Уильяму Беллу. Там прямо в углу растут кружком белые березы – это очень романтическое место, Марилла! Мы с Дианой сделали там себе домик для игр. Мы назвали его Убежище Безделья. Разве это не поэтическое название? Мне потребовалось некоторое время, чтобы придумать его. Я не спала почти всю ночь, всё думала о нём. И вот, когда я готова была заснуть, ко мне пришло вдохновение. Диана была в восторге, когда услышала это название. Мы устроили наш дом очень элегантно. Вы должны прийти и увидеть его, Марилла. У нас есть отличные большие камни, все покрытые мхом – для сиденья, и доски от дерева до дерева – это полки. И мы ставим нашу посуду на них. Конечно, вся она разбита, но очень легко представить, что она целая. Там есть кусок тарелки с узором красного и желтого плюща, что особенно красиво. Мы поставили её в гостиной и у нас есть также сказочное стёклышко. Оно прекрасно, как мечта. Диана нашла его в лесу за курятником. Оно переливается маленькими радугами – такими радугами, которые ещё не выросли. Мать Дианы рассказала ей, что это стекло – это осколок лампы, которая у них когда-то была. Но лучше представить, что это феи потеряли его однажды, когда у них был бал, поэтому мы называем его волшебным стеклом. Мэтью собирается сделать нам стол. О, и мы назвали этот маленький круглый пруд на поле у мистера Барри Вербным Озером. Я вычитала это название из книги, которую Диана дала мне. Это была захватывающая книга, Марилла. У героини было пять кавалеров. Я бы удовлетворилась и одним, а вы? Она была очень красивая и прошла через большие испытания. Она запросто могла упасть в обморок. Я хотела бы уметь падать в обморок, а вы, Марилла? Это так романтично. Но я для этого очень здоровая, хоть и худая. Я верю, что когда-то поправлюсь. Как вы считаете? Я осматриваю свои локти каждое утро, когда встаю, чтобы увидеть, не появились ли там ямочки. Диане пошили новое платье, с рукавами до локтя. Она наденет его на пикник. О, я надеюсь, что всё будет хорошо в следующую среду. Я не перенесу, если что-нибудь случится, и помешает мне пойти на пикник. Ну, может, я бы и перенесла это, но это была бы трагедия на всю жизнь. И не имеет значения, если я пойду на сотни пикников в последующие годы; они не заменят этого. Мы будем кататься на лодке по Озеру Мерцающих Вод – и есть мороженое, как я уже вам говорила. Я никогда не пробовала мороженое. Диана пыталась объяснить, что это за ощущение, но я думаю, мороженое является одним из тех вещей, которые выходят за рамки воображения.

– Энн, ты говорила целых десять минут, я сверила по часам, – сказала Марилла. – Теперь, просто ради любопытства, посмотрим, сможешь ли ты столько промолчать.

Энн замолчала. Но всю оставшуюся часть недели она только и говорила, что про пикник, думала о пикнике и мечтала о пикнике. В субботу шел дождь, и она довела себя до такого нервного состояния из-за страха, что дождь не кончится до среды, что Марилла велела ей пришить несколько дополнительных лоскутков, чтобы успокоить нервы.

В воскресенье Энн призналась Марилле по дороге домой из церкви, что она похолодела от волнения, когда священник объявил про пикник с кафедры.

– Такая дрожь пробежала у меня сверху вниз по спине, Марилла! Я не думаю, что действительно верила, что пикник состоится. Я не могла не думать, что он был только в моём воображении. Но когда священник говорит о чём-то с кафедры, ты просто должен поверить в это.

– Ты слишком близко всё принимаешь к сердцу, Энн, – сказала Марилла со вздохом. – Я боюсь, что тебя ждёт очень много разочарований в жизни.

– О, Марилла, ждать чего-нибудь – это уже удовольствие, – воскликнула Энн. – Вы можете не получить ожидаемого, но ничего не может отнять у вас удовольствия от предвкушения. Как говорит Миссис Линд: «Блаженны те, кто не ожидает ничего, они не будут разочарованы». Но я думаю, что было бы хуже не ожидать ничего, кроме разочарования.

Марилла надела аметистовую брошь в церковь в этот день, как обычно. Марилла всегда надевала туда эту брошь и сочла бы кощунством не надеть её– таким же, как забыть Библию или монетки для пожертвований. Эта аметистовая брошь была самой большой драгоценностью Мариллы. Дядя – моряк подарил эту брошь ее матери, а та в свою очередь, завещала ее Марилле. Это была старомодная овальная брошь, обрамлённая очень красивыми аметистами, в ней хранилась прядь волос её матери. Марилла слишком мало знала о драгоценных камнях, чтобы понять, насколько ценными на самом деле были эти аметисты; но она думала, что они очень красивые и всегда было приятно осознавать их присутствие на шее, над воротником её коричневого атласного платья, даже несмотря на то, что она не могла видеть их.

Энн была в восхищении, когда впервые увидела эту брошь.

– О, Марилла, это прекрасная элегантная брошь. Я не знаю, как вы можете обращать внимание на проповеди или молитвы, когда она на вас. Я бы не смогла, я знаю. Я думаю, аметисты просто прелесть! Я именно такими представляла алмазы. Давным-давно, прежде чем я увидела настоящий алмаз, я читала о них и пыталась представить себе, на что они будут похожи. Я думала, что это прекрасные мерцающие фиолетовые камни. Когда я увидел настоящий алмаз в кольце у одной дамы, я была так разочарована, что заплакала. Конечно, он был очень милый, но я не так его себе представляла. Вы позволите мне подержать брошь одну минуту, Марилла? Как вы думаете, аметисты – это души хороших фиалок?

Глава 14. Энн признаётся

В понедельник вечером перед пикником Марилла вышла из своей комнаты с озабоченным лицом.

– Энн, – сказала она этой маленькой особе, которая лущила горох, сидя возле безупречного стола и пела «Нелли из Орешника» с энергией и выразительностью, которым её научила Диана, – ты не видела моей аметистовой брошки? Я думала, что приколола ее к моей подушечке для булавок, когда пришла домой из церкви вчера вечером, но не могу нигде найти её.

– Я… я видела её сегодня во второй половине дня, когда вы уходили на собрание в Общество помощи, – сказала Энн, немного помедлив. – Я проходила мимо вашей двери, когда я увидела её на подушечке и зашла посмотреть.

– Ты прикасалась к ней? – спросила Марилла строго.

– Да-а, – призналась Энн, я взяла её и приколола на грудь, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть.

– Ты не имела никакого права делать это. Это очень неправильно – трогать чужие вещи. Ты не должна была заходить в мою комнату, во-первых, и ты не должна была трогать брошь, во-вторых. Где ты положила её?

– О, я положила её обратно на комод, я взяла её только на минуту. Честно, я не думала, что это плохо, зайти в комнату и примерить брошь, но теперь вижу, что это было неправильно, и никогда не сделаю так больше. Это моё хорошее качество. Я никогда не повторяю своих ошибок.

– Ты не положила её обратно, – сказала Марилла. – Брошки на комоде нет. Ты что-то с ней сделала, Энн.

– Я положила её обратно, – сказала Энн быстро, даже слишком, как подумала Марилла – Я просто не помню, приколола её на подушечку или положила на поднос. Но я совершенно уверена, что положила её обратно.

– Я пойду и еще раз посмотрю, – сказала Марилла, стремясь быть справедливой. – Если ты положила эту брошь обратно – значит, она лежит там. Если её там нет, значит, ты этого не сделала, вот и все!

Марилла пошла в свою комнату и начала искать, не только на комоде, но и в других местах, где, как она думала, брошь может быть. Но брошка не была найдена, и она вернулась на кухню.

– Энн, брошь пропала. По твоему собственному признанию ты была последним человеком, который её видел. Теперь скажи, что ты сделала с ней? Скажи мне правду сразу. Ты взяла её и потеряла?

– Нет, я не брала её, – сказала Энн торжественно, смело встретив сердитый взгляд Мариллы. – Я никуда не уносила брошь из вашей комнаты, и это правда, даже если мне придётся пойти за это на эшафот. Хотя я не очень уверена, что такое эшафот. Вот и всё, Марилла.

Энн сказала «вот и всё» лишь с целью подчеркнуть своё утверждение, но Марилла восприняла это как проявление неповиновения.

– Я думаю, что ты говоришь мне неправду, Энн, – резко сказала она. – Я знаю, это так. Больше не говори ничего, если ты не готова рассказать всю правду. Иди в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока не будешь готова признаться.

– Мне нужно брать с собой горох? – спросила Энн покорно.

– Нет, я закончу лущить его сама. Делай, как я сказала.

Когда Энн ушла, Марилла занялась своими вечерними делами в полном смятении. Она беспокоилась о своей драгоценной брошке. Что делать, если Энн потеряла её? И как это плохо, что девочка отказывается признать, что взяла её, когда очевидно, что это её рук дело. Да ещё с таким невинным лицом!

– Я не знаю, что было бы лучше, – думала Марилла, нервно луща горох. – Конечно, я не думаю, что она действительно хотела украсть её или что-то в этом роде. Она просто взяла её, чтобы поиграть или помечтать. Но, конечно, это сделала она, это очевидно, потому что не было ни души в этой комнате, кроме неё, как она сама сказала, пока я не вошла туда сегодня вечером. И брошь пропала, это точно. Я полагаю, что она потеряла её и боится, что она будет наказана. Это ужасно, что она обманывает. Это гораздо хуже, чем ее вспыльчивость. Это пугающая ответственность – иметь ребенка в своём доме, которому ты не можешь доверять. Хитрость и ложь – вот что она показала. И от этого я чувствую себя хуже, чем от потери броши. Если бы она только сказала правду, я бы не огорчалась так сильно.

Марилла заходила в свою комнату несколько раз за вечер и искала брошь, но не нашла её. Перед сном она зашла ещё в комнату на крыше, но это не дало результата. Энн упорно отрицала, что брала брошь, но Марилла только сильнее убеждалась, что это сделала она.

Она рассказала Мэтью об этом на следующее утро. Мэтью был растерян и в недоумении; он не мог так быстро поверить в вину Энн, но он должен был признать, что обстоятельства были против нее.

– Ты уверена, что она не упала за комод? – это было единственное предположение, которое он мог сделать.

– Я передвинула комод и вынула ящики из него, а также посмотрела в каждую щель, – твёрдо ответила Марилла. – Брошь пропала, и ребенок взял её и лгал об этом. Это горькая правда, Мэтью Касберт, и мы должны посмотреть ей в лицо.

– Ну, и что ты собираешься делать с этим? – спросил Мэтью потерянно, чувствуя тайное облегчение, что Марилла, а не он, должна решить эту проблему. Он не чувствовал ни малейшего желания вмешиваться в это дело.

– Она останется в своей комнате, пока не признается, – сказала Марилла мрачно, вспомнив успех этого метода в первом случае. – Тогда мы посмотрим, возможно, мы сможем найти брошь, если она только скажет, куда она её дела. Но в любом случае ей придется понести суровое наказание, Мэтью.

– Ну, это ты будешь её наказывать, – сказал Мэтью, и потянулся за шляпой. – Я не имею ничего общего с этим, помни. Ты предупреждала меня, чтобы я не вмешивался.

Марилла чувствовала себя покинутой. Она не могла даже пойти к миссис Линд за советом. Она снова пошла в комнату на крыше с очень серьезным лицом и вышла из неё ещё более серьезной. Энн упорно отказывался признаться. Она настойчиво утверждала, что не брала брошь. Ребенок, очевидно, плакал, и Марилла почувствовала приступ жалости, который она сурово в себе подавила. К вечеру она была, по её словам, «совершенно без сил».

– Ты останешься в этой комнате, пока не признаешься, Энн. Ты должна подумать об этом, – сказала она твердо.

– Но пикник завтра, Марилла, – воскликнула Энн. – Вы ведь отпустите меня на пикник, правда? Вы позволите мне отлучиться на день, не так ли? Потом я останусь здесь с радостью, сколько пожелаете. Но я должна пойти на пикник.

– Ты не пойдёшь на пикник, или куда-нибудь еще, пока не признаешься, Энн.

– О, Марилла, – выдохнула Энн.

Но Марилла вышла и закрыла дверь.

В среду утром была отличная погода, как будто специально на заказ для пикника. Птицы пели вокруг Зеленых крыш; белые лилии в саду испускали аромат, который влетал с невидимым ветерком во все двери и окна, и бродил по коридорам и комнатам, как дух благословения. Березы в долине радостно качали ветвями, как будто отвечая обычному утреннему приветствию Энн из комнаты на крыше. Но Энн не было у окна. Когда Марилла принесла ей завтрак, она увидела Энн, сидящую с суровым видом на своей кровати, бледную и решительную, с плотно сжатыми губами, и сверкающими глазами.

– Марилла, я готова признаться.

– Ах! – Марилла отложила поднос. Еще раз ее метод сработал; но успех был очень горьким. – Слушаю, что ты скажешь, Энн.

– Я взяла аметистовую брошь, – сказала Энн, как будто повторяя заданный урок. – Я взяла её, как вы и сказали. Я не хотела брать её, когда вошла в комнату. Но она выглядела так красиво, Марилла, когда я приколола её себе на грудь, что я не смогла преодолеть искушение. Я представила себе, как захватывающе было бы принести её в Убежище Безделья и там играть с ней, я была бы леди Корделия Фицджеральд. Гораздо легче представить себя леди Корделией, если у тебя есть настоящая аметистовая брошь. Мы с Дианой делали ожерелья из ягод шиповника, но разве можно сравнивать шиповник с аметистами? Так что я взяла брошь. Я думала, что смогу вернуть её обратно, прежде чем вы вернётесь домой. Я пошла кружным путём, чтобы растянуть удовольствие. Когда я проходила по мосту через Озеро Мерцающих Вод, я взяла брошку, чтобы еще раз взглянуть на нее. Ох, она так сверкала в солнечных лучах, а затем, когда я перегнулась через перила моста, она просто выскользнула из пальцев! Так и полетела вниз, погружаясь всё глубже и глубже, сверкая всеми оттенками фиолетового, и затонула навеки в Озере Мерцающих Вод. Лучше признаться я не могу, Марилла.

Марилле стало жарко от гнева. Этот ребенок взял и потерял ее заветную аметистовую брошь и теперь сидел и спокойно рассказывал подробности, без зазрения совести или капли раскаяния.

– Энн, это ужасно, – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Ты самая плохая девочка, о которой я когда-либо слышала.

– Да, я думаю, вы правы, – согласилась Энн спокойно. – И я знаю, что должна быть наказана. Это ваше право – наказать меня, Марилла. Но, пожалуйста, используйте его прямо сейчас, потому что я хотела бы пойти на пикник без тяжести на душе.

– Пикник, в самом деле?! Ты не пойдёшь на пикник сегодня, Энн Ширли. Это и будет твоё наказание. И оно и вполовину не такое суровое, какого ты заслуживаешь!

– Не идти на пикник! – Энн вскочила на ноги и схватила Мариллу за руку. – Но вы обещали мне, что я пойду! Ох, Марилла, я должна пойти на пикник. Вот почему я призналась. Накажите меня как угодно, но только не так. О, Марилла, пожалуйста, пожалуйста, отпустите меня на пикник. Подумайте, ведь там будет мороженое! Вы знаете, у меня может больше не будет возможности попробовать мороженое.

Марилла отцепила руку Энн с каменным выражением лица.

– Ты не должна просить, Энн. Ты не пойдёшь на пикник, и это окончательно. Нет, ни слова.

Энн поняла, что Мариллу не переубедить. Она всплеснула руками, пронзительно вскрикнула, а затем бросилась ничком на кровать, плача и содрогаясь от разочарования и отчаяния.

– Ради Бога! – ахнула Марилла, спеша выйти из комнаты. – Этот ребенок сошёл с ума. Никто в здравом уме не будет вести себя так, как она. Если только она не сумасшедшая. О, Боже, я боюсь, Рэйчел была права с самого сначала. Но я буду нести этот крест, и не оглядываться назад.

Это было мрачное утро. Марилла так яростно скребла пол на крыльце и полки в молочне, как будто не было ничего важнее на свете. Ни полки, ни крыльцо не нуждались в чистке, но в этом нуждалась Марилла. Потом она вышла и начала чистить двор.

Когда обед был готов, она пошла к лестнице и позвала Энн. Появилось заплаканное лицо, с трагическим выражением выглянувшее из-за перил.

– Иди обедать, Энн.

– Я не хочу никакого обеда, Марилла, – сказала Энн рыдающим голосом. – Я не могу ничего есть. Мое сердце разбито. Когда-нибудь вы почувствуете угрызения совести за моё разбитое сердце, Марилла, но я прощаю вас. Вспомните, когда придёт время, что я вас прощаю. Но, пожалуйста, не просите меня съесть что-нибудь, особенно вареную свинину и зелень. Отварная свинина и зелень – такая неромантичная еда, когда ты в печали.

Раздраженная, Марилла вернулся на кухню и излила своё возмущение в рассказе Мэтью, который, разрываясь между чувством справедливости и симпатией к Энн, чувствовал себя самым несчастным человеком.

– Ну, она не должна была брать брошь, Марилла, а потом отрицать это, – признал он, печально разглядывая свою тарелку с неромантичной свининой и зеленью, как будто он, как и Энн, думал, что эта еда не подходит для возвышенных чувств, – но она всё же маленькая девочка – такая забавная девочка…Тебе не кажется, что это довольно сурово, не позволить ей идти на пикник, когда она так мечтала о нем?

– Мэтью Касберт, я поражаюсь тебе! Я считаю, что она ещё легко отделалась и она, кажется, не понимает, какое зло совершила. Это то, что беспокоит меня больше всего. Если бы она на самом деле сожалела, всё было бы не так плохо. Но ты, кажется, понимаешь её и оправдываешь ее поступок, как я заметила.

– Ну, она ведь ещё маленькая, – повторил вновь Мэтью. – И нужно сделать скидку на её обстоятельства, Марилла. Ты ведь знаешь, что её никто не воспитывал.

– Зато сейчас именно этим я и занимаюсь, – ответила Марилла.

Этот аргумент может и не убедил Мэтью, но заставил его замолчать. Ужин прошёл в мрачной обстановке. Веселым был только Джерри Бут, наёмный работник, и Марилла воспринимала его жизнерадостность, как личное оскорбление.

Когда посуда была перемыта, тесто на хлеб приготовлено и куры накормлены, Марилла вспомнила, что она заметила небольшую дырочку в своей лучшей черной кружевной накидке, когда снимала её в понедельник днем после возвращения с благотворительного собрания.

Надо пойти и зашить её. Накидка хранилась в сундуке. Когда Марилла открыла его, солнечный свет, падая через виноградные лозы, которые обрамляли окно, осветил что-то, запутавшееся в накидке – что-то, сверкающее и искрящееся фиолетовым светом. Марилла схватила эту вещь, задержав дыхание. Это была аметистовая брошь, зацепившаяся за кружево накидки!

– С ума сойти! – сказала Марилла в недоумении, – что это значит? Вот моя брошь в целости и сохранности, а я думала, что она на дне пруда Барри. Почему же Энн сказала, что она взяла её и потеряла? Такое впечатление, что Зелёные крыши заколдованы. Я помню, что когда сняла накидку в понедельник днем, я положила её на комод на минутку. Наверное, брошь зацепилась за неё каким-то образом. Ну и ну!

Марилла отправилась в комнату на крыше, с брошью в руке. Энн выплакалась, и сидела понуро у окна.

– Энн Ширли, – сказала Марилла торжественно, – я только что нашла свою брошь. Она зацепилась за мою черную кружевную накидку. Теперь я хочу знать, что за вздор ты наговорила мне сегодня утром.

– Вы ведь сказали, что будете держать меня здесь, пока я не признаюсь, – ответила Энн устало, – поэтому я решила признаться, чтобы попасть на пикник. Я придумала это признание прошлой ночью, когда легла в постель и постаралась сделать его поинтереснее. И я повторяла его снова и снова, чтобы не забыть. Но вы не позволили мне пойти на пикник в итоге, так что все мои старания были потрачены впустую.

Марилла рассмеялась против воли. Но совесть уколола её.

– Энн, ты превзошла саму себя! Но я был неправа. Я понимаю теперь, что не должна была сомневаться в твоих словах, раз никогда не слышала от тебя лжи раньше. Конечно, ты тоже неправа, что призналась в том, чего не делала – это было очень неправильно. Но я сама подтолкнула тебя к этому. Так что, если ты простишь меня, Энн, я прощу тебя, и мы останемся друзьями. А теперь собирайся на пикник.

Энн взлетела как ракета.

– О, Марилла, не слишком ли поздно?

– Нет, ещё только 2 часа. Они, наверное, только собрались, и ещё час пройдёт, прежде чем они сядут пить чай. Умойся, расчеши волосы и надень коричневое платье. Я приготовлю твою корзинку для пикника. В доме полно выпечки. И я поручу Джерри запрячь гнедую кобылу и отвезти тебя на пикник.

– О, Марилла! – воскликнула Энн, подлетая к умывальнику. – Пять минут назад я была такой несчастной, я желала бы никогда не родиться на этом свете, а теперь я не поменялась бы местами и с ангелом!

Вечером, абсолютно счастливая и очень усталая, Энн вернулась в Зеленые крыши в состоянии неописуемого блаженства.

– О, Марилла, я отменно провела время. Отменно – это новое слово, которое я узнала сегодня. Я слышала, как Мэри Элис Белл использовала его. Разве оно не выразительное? Все было прекрасно. У нас был прекрасный чай, а затем мистер Хармон Эндрюс взял нас всех на лодочную прогулку по Озеру Мерцающих Вод – по шесть человек за раз. И Джейн Эндрюс чуть не упала за борт. Она высунулась сорвать кувшинки – и если бы мистер Эндрюс не поймал ее, а он схватил её только в самый последний момент, она упала бы в воду и утонула. Как бы мне хотелось быть на её месте! Это было бы так романтично – чуть не утонуть. Потом можно было бы сочинить захватывающий рассказ об этом. А ещё мы ели мороженое. У меня нет слов, чтобы описать, что такое мороженое. Марилла, уверяю вас, это было великолепно!

В тот вечер, штопая чулки, Марилла рассказал всю историю Мэтью.

– Я готова признать, что сделала ошибку, – сказала она откровенно, – но я получила урок. Мне смешно, когда я вспоминаю признание Энн, хотя я предполагаю, что не должна смеяться, ведь это была ложь, хоть и не такая плохая, как я думала. Так или иначе, я тоже в этом виновата. Этого ребенка трудно понять иногда. Но я верю, что всё будет хорошо. И теперь точно известно, что в доме, где живёт эта девочка, никогда не будет скучно.