Текст книги "Ранние стихи"

Автор книги: Льюис Кэрролл

Льюис Кэрролл
РАННИЕ СТИХИ

Моя фея

 
Она следит из-за плеча,
    Не разрешая спать,
Когда от боли я кричал,
    Велела не рыдать.
 
 
Смеясь, я зубы обнажил,
    Сказала: «Глуп твой смех».
Хотел попробовать я джин,
    Рекла: «Пить залпом грех».
 
 
Отведать захотел рагу,
    В ответ: «Не смей вкушать»;
Я в бой собрался на бегу,
    Она: «Не воевать!»
 
 
«Так что ж мне делать? – я вскричал,
    Жизнь стала мне несносна!»
А фея молвит невзначай:
    «Не задавать вопросов!»
 
 

Мораль:

Тебе нельзя!
 

(1845)

Пунктуальность

 
Нам сладко медлить день за днем;
    Беспечные созданья,
От суеты мы устаем,
    Все сделав с опозданьем.
 
 
Пусть каждый час обрящет свой
    И смысл, и назначенье.
Пусть реже нежит нас покой,
    Как дар в честь дня рожденья.
 
 
Когда приходит должный час,
    И ты будь там, где должно.
И пусть никто не видит нас
    Обрюзгшим и ничтожным.
 
 
Положим, в полчаса – обед,
    Будь точным – вот задание,
И в четверть будь уже одет
    И вниз спустись заранее.
 
 
Пусть время гонится за мной,
    Его ж мне не догнать!
Дверь открывая, слышу бой
    Часов, вотблагодать!
 
 

Мораль:

Лови момент, спеша и мчась,
    Ведь он не зря порхал.
Сорви цветок в заветный час,
    Пока он не завял.
 

Напевы

 

I

Сей фермер жил в местечке Ридл,
Наделал из лица повидл
    И дырок, взявши гроздь,
    Проткнувши нос насквозь,
Сказав: «Ах, надо ж, вышел идол!»
 
 

II

Портной был эксцентричен, стар,
Сшил из бумаги пеньюар
    Едва ли больше ногтя,
    Носил его на локте:
Сказав: «Ведь мир – всего лишь пар!»
 
 

III

Жил юноша в селе Опорт
Не вырос – ниже стал с тех пор,
    Как, возложив – вот факт! —
    На темя саркофаг,
Носил строительный раствор!
 
 
Его сестра – Люси О'Финнер —
Худела, и небеспричинно:
    Спала, но не под крышей,
    Как только дождь заслышит;
И выбросив обед в корзину.
 

Брат и сестра

 
«Сестра! Сестра! Пора бай-бай!
Скорей ложись и засыпай!
Ведь я же старший брат. Ступай!»
 
 
«Под нос получишь ты портянку!
Нет-нет! Подцепишь ты ветрянку!» —
Сестрица молвит в перебранке.
 
 
«Ах! Не буди во мне зверька!
Чтоб мне не жарить шашлыка,
Поймав тебя, как мотылька!»
 
 
Сестра разгневанно глядит,
А взгляд ликующе сердит:
«Ну-ну, попробуй! Подойди!»
 
 
А братик быстрый, как пострел,
На кухню к повару влетел
И сковородку дать велел.
 
 
«Дать сковородку? Не могу!
Зачем ты просишь на бегу!»
«Хочу ирландского рагу!
 
 
Сестру изжарю до среды!»
«Тогда, чтоб не было беды,
Не дам тебе сковороды!»
 
 

Мораль:

Никогда не делай рагу из сестрицы.
 

Факты

 
Куплю ружье, а может, пушку,
Чтоб солнце взять скорей на мушку.
Когда ядро достигнет цели,
След будет виден две недели!
 
 
А если пуля выйдет косо
И улетит куда-то в космос,
В звезду попасть ей нелегко,
Ведь звезды слишком далеко!
 

Правила и нормы

 
В своем стремленье
Жить без крушений
Путь сопряженья
Покоя с бденьем
Ищи в продленье
Отдохновенья;
В соединенье
Его с решеньем
Жить в обсужденье
Рас положенья;
В приспособленье
Своих воззрений
С потоком мнений
Друзей; в смиренье
Жить средь лишений,
Но в наслажденье,
В живом общенье
Или в глубоком размышленье, —
Вот направленье
В мир без крушений.
 
 
Учи грамматику
И будь внимательным,
Пиши прилежно,
Поешь – пой нежно,
Будь полон планов,
Вставай же рано,
Пройдя шесть миль,
Стань резв, как жиль,
Будь веселей,
Приняв друзей.
Пей чай – не виски;
Не ешь ириски.
Будь хлеб твой – с маслом
А слово – ясным.
 
 
Коль ты не мот,
Забудь про мед.
Закрой дверь тише.
(Не хлопай! Слышишь?)
Пей лишь крем-соду.
Не суйся в воду,
Не зная броду.
Не чавкай сроду.
Нагар свечной
Сними – не стой.
Старушек не толкай,
Но почитай.
Не ешь теляток
Чуть из-под маток.
Мори иуду,
Но веруй в чудо.
Чужой кусок
Не съешь, дружок.
Ни пирога
Не дай врагам.
 
 

Мораль:

Веди себя пристойно!
 

Ужасы

 
Я шел зловещею тропой
    Томимый смутным страхом,
Стал воздух от теней густой,
    Чернее тьмы и праха.
 
 
Чудовища в потемках рыщут,
    Зеленые зловеще,
Как будто ищут себе в пищу
    Созданья человечьи.
 
 
Не мог сказать, не мог взлететь,
    Я падал словно в пропасть.
И хищно стал в лицо глядеть
    Мне монстр, нещадно злобясь.
 
 
Когда, удерживая стон,
    Мой дух во тьме томился.
Мне голос был: «Вставайте, Джон!
    Вам ужас лишь приснился!»
 

(1850)

Ложные понятия

 
А мысль моя такого сорта:
Подумал – поделиться должен,
Но я молчу в круговороте
Идей. И ты будь осторожен!
Учить ученого – лишь портить!
Запомни это, если можно.
 
 
Хочу понять, приняв решенье,
Но кто подобное поймет:
Чем руководствуется гений
Войны, стремясь попрать народ,
Ученого, что уравненья
Решая, нищенски живет.
 
 
Все понял я, не став счастливей:
Не просветят власть наши мысли,
Как солнце не разгонит ливень,
Забравшись в голубые выси
Горячим летом. Терпеливо
Тружусь светло и бескорыстно,
Невежество – предатель лживый,
А мудрость сводит брови кисло.
 

Такой денек выдался

 
Когда сидел я у камина
(О боров! Жир течет!),
Бежал мужик – путь серпантином
(Так что ж меня гнетет?)
 
 
Когда он к дому подбегал,
То часто, тяжело дышал.
 
 
Когда же был он у дверей,
То стал лицом еще бледней.
 
 
Когда же взялся он за ручку,
Упал, страдая от падучей.
 
 
Когда пересекал он зал,
То снова в обморок упал.
 
 
Когда ступил он на ступени,
Кричал, рвал волосы без лени.
 
 
Когда вбежал он в мой покой
(О боров! Жир течет!),
То я пронзил его иглой.
(Так что ж меня гнетет?)
 

Роковой выбор

 
В пещере сухо и темно,
    В кустах плакучих – щебет,
Канал с бурлящею волной
    В теснине мчит по щебню.
 
 
Нельзя быть суше и просторней,
    Нельзя быть беспросветней.
Что в бухте – в тьме потусторонней?
    Слова и мысль – запретны.
 
 
Король придержит деловито
    Коня. Здесь крутизна.
И хочется веселой свите
    Кататься по волнам.
 
 
Смеясь, с горящим взором, шумно,
    Средь валунов – вперед
Плывет ватага, лис разумный
    Пред кораблем плывет.
 
 
И видит лис пещеру – стражем
    Ей страх, но нет уж сил,
Кольцо трет шею. Лис отважный
    В пещеру храбро вплыл.
 
 
Желая сбросить здесь оковы,
    На сушу вышел лис,
Но вопли ужаса сурово
    И стоны раздались.
 
 
От голода он въелся в мякоть
    Тугого апельсина
И услыхал: стал кто-то чавкать
    Глотать и есть обильно.
 
 
Забыв надменность всю, король
    Меч обнажил могучий:
«Кто хочет есть – идти изволь
    В сраженье! Белоручки!»
 
 
Исполнись мрака и печали!
    Вот слышишь: бьются туши,
Мечей удары, взвизги стали
    И приступы удушья!
 
 
Несли, тащили и толкали
    Добычу из пещеры.
Лишь крохотную долю взяли,
    Набивши дичь без меры.
 

Лэ, исполненные скорби
№ 1

 
А ливень лил как из ведра
    Клубничным джемом [1]1
  Т. е. джемом без ведра. Обратите внимание на красоту рифмы.


[Закрыть], но
В курятнике стоит жара,
    Молотят – прям гумно!
Два молодца – горят сердца —
    Тела их дышат паром.
Раскалывать старинный пень на жерди в птичник
им не лень —
    В минуту сто ударов [2]2
  В ритме – удар и еще две трети удара в секунду.


[Закрыть].
 
 
Закончен труд – и вот покорно
Садится птичка на яички —
Но не хотят яиц с беконом [3]3
  Во всяком случае, пока курицу не нафаршировали яйцами, что нежелательно.


[Закрыть]
Два парня. (Дивно непреклонны!)
 
 
    Она все оглядела,
    Чтоб видеть: яйца целы!
Потрогала соломку:
Не слишком она ломка?
Обошла домишко [4]4
  Куриный домишко.


[Закрыть]:
Боясь, ах, нет ли мышки!
Затем решила сесть
Тихонько на насест,
    Сперва она поджала лапки.
Ведь катятся яйцо и время в старость,
    «И сладкое все меньше сладко»,
А мать украдкой выпускает чары [5]5
  То есть коготок и клювик.


[Закрыть]:
    Пусть каждый себя четко выражает [6]6
  Разит во вне, то есть истекает собственной сущностью.


[Закрыть],
Но как «убоги выраженья», —
    Сказал поэт, не все ль равно мне кто.
Кто ж он? Других вопросом озадачьте.
    Скажу, хоть факт сей и невзрачен,
    Что он парламентские пренья
    Не посещал, когда б иначе,
    Он быстро б изменил сужденья,
    По-совьи ухая, издав шипенье.
    Но его имя так прозрачно!
    Оно не ваше, не мое – вот что!
 
 
Ужасный выдался денек,
    (Цыпленок больше не вздохнет.)
Забрался перед смертью в стог.
Жизнь схлынула, ведь жизнь поток.
Он веселиться уж не мог,
Забыл и игры, и урок.
И разрывается на части
У парня [7]7
  Возможно, это один из двух добрых молодцев.


[Закрыть]сердце от напасти.
    Стих голос: мука, боль и шок.
 
 
Так мы с билетом [8]8
  Имеется в виду билет «туда – обратно», – эта система совершенно замечательна. В определенные дни человек может совершить поездку и вернуться домой, заплатив за проезд в один конец.


[Закрыть]ходим хмуро,
Ждем у дороги экипажа,
Смятенье, ужас, и поклажа,
И мысль о вечном доме – урне —
Всех нас гнетет. И вот вокзал —
Ты зря спешил, ты опоздал:
Последний поезд уж ушел [9]9
  Неприятность, кроме всего прочего, состоит в том, что билет «туда – обратно» нельзя использовать на следующий день.


[Закрыть].
 
 
Гипотезу о суициде некто
Вдруг выдвинул – все бурно обсуждали,
Сурово хмурил брови грустный лектор:
    «Его иглой проткнули, не кинжалом!»
Кричат и с пеной говорят у рта,
    Рыданье, плач и вздохов не сдержать,
«Как пенни к шиллингу, один как к ста,
    Он сам себя убил – невинна мать!» —
    Но этого не доказать,
    И тишину бежит взломать
Толпа детей, шумящая всегда.
    Они в слезах, они в печали,
    С недоброй вестью вдруг вбежали,
Сказать: стряслась еще одна беда
Нет, не глаза глядят – глазищи,
    И сердце [10]10
  Возможно, это «взрывное сердце» принадлежит все тому же пареньку.


[Закрыть]бьется звонко:
«Там курица безумно рыщет,
Убив еще цыпленка!»
 

Лэ, исполненные скорби
№ 2

 
Дом Пастора [11]11
  Дом Пастора, как считалось, был построен во времена Эдварда VI, но теперь, благодаря недавним открытиям, мы можем отнести его постройку к значительно более раннему периоду. На острове, созданном рекой Тиз, найден камень, на котором начертана буква «А», указывающая, по-видимому, на имя великого короля Альфреда, в правление которого, скорее всего, этот дом и был построен.


[Закрыть]красив,
Старинный Дом из Крофта,
На нем лучей массив,
И ветер дремлет кротко.
 
 
Из всех домов, садов
Спешит вперед народ.
И маршем, вставши на дорогу,
Идут по двое-трое в ногу
 
 
Вот детский хоровод,
Вот дети средь садов.
Здесь кто у двери ждет,
Кто двинулся вперед,
Кто позади идет.
На островок, на сушу
Спешат скорей к земле.
Сегодня смотр: кто лучше
Здесь держится в седле.
На запад и восток
Толпа вдруг разделилась
Под парнями «конек», —
Поводья пригодились, —
Мучительно жесток,
Силен – таких вязать [12]12
  Автор просит прощения за то, что вывел осла под столь благородным именем.


[Закрыть], —
Привык всегда лягать копытцем,
Привык всегда назад стремиться
И всеми управлять.
 
 
В седло забрался рыцарь. Ах!
И рад народ сердечно:
Вот стремя на его ногах,
В руках его уздечка,
Будь осторожней рыцарь,
Не искушай судьбу.
Сей зверь не позволял садиться
Ни князю, ни рабу.
 
 
Тебе послал зайчонок
В соломе свой поклон,
Смиреннейший цыпленок [13]13
  Полный отчет об истории и злоключениях этих интересных созданий можно найти в первом «Лэ, исполненном скорби».


[Закрыть]
Лишь твой – таков закон,
Снегирь и канарейка
Послушны много лет,
И черепаха в душегрейке
Тебе не скажет «нет».
 
 
«Коняшка» же не признает
Удил – ах, зла «коняшка»,
И горе тем, кто бьет ее,
Тем, кто пинает тяжко.
Когда ездок хотел ее
Ударить [14]14
  Факт этот действительно уникален: ослица взяла манеру платить пинком за каждый данный ей пинок.


[Закрыть]что есть сил,
Она в загон пошла беспечно
И молча напрягла уздечку,
Не слушаясь удил.
Шажком дорогу в Дальтон
Шлифуют – нет новей —
Стремятся толпы в даль ту,
И каждый во главе,
И часто смотрят вспять:
Там медленно шагают
Наездник с «боевым конем» —
Все тише тихого – вдвоем,
Почти не продвигаясь.
 
 
Вот на развилке встали
Седок и «конь здоров»:
Вперед – дорога в Дальтон,
Направо же – в Нью-Крофт.
Вскричал наездник: «Стоя
Стоять мне непристойно,
Но ехать не могу, покуда
Уводит путь один отсюда
В его родное стойло».
 
 
Затем заговорил Альфред [15]15
  Альфред Лонгбоу– отважный рыцарь, он не только имел сердце из стали и нервы из железа, но позже он выработал привычку – носить кирпич в глазу.


[Закрыть],
Его отважней нет.
«Я встану справа – почти облава —
Ведь „конь“ твой приверед!»
Затем промолвила Флуриза [16]16
  Она была сестрой их обоих.


[Закрыть]
Сестра, что лучше приза:
«А я не против стоять напротив,
Борясь с его капризом».
 
 
Тут разразился бой
Наездника со «зверем».
Не хватит силы никакой
Им управлять – поверь мне.
Альфред с родной сестрой
Всем заградили путь.
Вокруг народ стоит-орет:
«Куда же нам шагнуть!»
 
 
Он слышит крики, но не внемлет
Словам их – вот дела!
Вновь из-под ног скользнуло стремя
Из рук же – удила.
Цепляться он за гриву стал,
Но выпал из седла,
С триумфом [17]17
  Читатель, видимо, придет в замешательство, не понимая, в чем же суть триумфа, ведь рыцарь не добился цели, а ослица, что совершенно очевидно, вышла победительницей; однако мы должны с прискорбием признаться в том, что не можем дать этому феномену достойного объяснения.


[Закрыть]на дорогу – встал:
Что ж, голова цела.
 
 
Но с этого момента
Усердней рвется в бой
Альфред – рука согрета
Отвагой молодой.
А брат его, ступив на твердь,
Ведь брат его – шпион,
«Что делаешь?» – вскричал вдруг звонко
И тихо отошел в сторонку,
А «конь» умчался вон!
 
 
Вручат герою хлеб и масло [18]18
  Это куда больше подходит настоящему рыцарю, чем «кукурузное поле», которое римский народ, проявив свою чрезвычайную глупость, отдал в дар своему отважному воителю (Гораций). – Прим. пер.


[Закрыть]—
Таков закон народа, —
Крольчих, – ешь безопасно
С восхода до восхода —
За подвиг свой прекрасный,
За бой к врагу лицом
Теперь пей кофе с сахарком,
Все, что захочется, нальем, —
От нас награда в том.
 
 
Когда же вечерами
Пылает пламя бурно,
Когда за мотыльками
Не видно абажура;
А дети не желают спать
И бьют до синяков.
Мы захотели вам поведать
О славных подвигах Альфреда:
Он мчал на помощь, непоседа,
И защищал, ища победы,
Дорогу на Нью-Крофт.
 

Два брата

 
Учились в Твифорде два сына
И выучились в школе.
    А дома слышат: «На латыни
Читаешь – или ноль?»
    «А пробежишь вот те мосты?»
«Крючок насадишь к ловле?»
 
 
«Я туп, чтоб выучить латынь,
    Хоть бегать лень и вновь мне,
Давай взберемся на мосты,
    Крючок насадим к ловле!»
 
 
Он к удочке приставил сук,
    Была коротковата,
Достал он крюк без мук и вдруг
    Столкнулся тут же с братом.
 
 
И забросали – шум безумный! —
    Свинью камнями мигом.
Но брат наделал больше шума,
    Скакнув с верхушки брига.
 
 
Тут стаи рыбок налетели —
    У каждой зуб торчит:
Он возбудил в них мягким телом
    Ужасный аппетит.
 
 
«Пороть? – Его усвоят рыбы,
    Заучат на зубок
Ответь про зубра без ошибок,
    Таков тебе урок».
 
 
Донес тут ветер прямо к уху:
«Помилуй, братик мой!
За что служить чужому брюху,
Кормить рыб на убой?
 
 
Ведь отродясь я кушал всласть,
    Теперь меня едят,
Здесь дивный клев, но я улов
    Хотел увидеть, брат:
Косяк плотвы у головы,
    А окунь возле пят.
 
 
Не как тогда – чужда вода,
    Как кит, планктоном сыт».
А брат в ответ: «Средь страшных бед
    Мы оба, – говорит, —
 
 
Судьба одна – и неспроста,
    Хоть ты решил топиться,
Мой окунь на верху моста,
    А твой в воде резвится.
 
 
Убью сома – тебя бьет сом,
    На нас с тобой – о мука! —
Нащучен рок – от страха взмок:
    Ты станешь мокрой щукой».
 
 
«Прошу, мой брат, – меня едят,
    Но лучше быть наживкой
Мне для тебя – тащи любя
    Ту рыбу, в коей жив я».
 
 
«Коль то форель – смогу скорей
    Поймать и даже взвесить,
Коль это щука – одна с ней мука:
    Возиться минут десять».
 
 
«Дан малый срок – чтоб сгинул рок,
    Чтоб брат твой не пропал».
«Минут за пять – сраженье б дать,
    Но шанс ужасно мал».
 
 
«Беда, когда кровь как вода,
    А сердце словно сталь».
«Ах, пожалей – уж много дней
    Как я бесчувствен стал.
 
 
Желанье сердца просто – поймать бы
                             рыбы вдосталь,
    Но злоба все растет.
С тьмой окуней – не стал добрей,
    Скорей наоборот».
 
 
«Вернуться б в Твифорд, в нашу школу,
    Жить с розгой веселей!»
«И так веселый – гонял в футбол он,
    Сиди средь карасей».
 
 
В речной водичке – беспечней птички,
    Бездельник ты, игрок;
Прозрачна леска и прелестна
    И лучше книжных строк.
 
 
Лишь удочка над головой,
    Готовая упасть,
Ты здесь пожил, корпел, учил —
    Уж научился всласть.
 
 
Но где форель-старуха – курноса,
                    с белым брюхом?
    (Не вспомню без улыбки.)
Люблю я, брат, ее сто крат
    Сильнее прочей рыбки.
 
 
Хочу к обеду, между прочим,
    Ее зазвать из речки,
Коль жарко очень – черкну ей строчку
    И мы назначим встречу.
 
 
Она не выходила в свет,
    Не знает обращенья,
Кто как одет – и то секрет:
    Возьму ее в ученье.
 
 
Доносит ветер: «злой», «любезный»,
    «Страдаю пуще зверя»,
А брат же с логикой железной
    Ответил: «Я не верю».
 
 
«Что-что? Прелестней плавать всюду,
    Чем вдавливаться в ил?
Взгляни на блюдо, где рыбок груда, —
    Как натюрморт сей мил!
 
 
Что? В грязной тине – тебе противно
    Их плаванье, мерцанье?
Ах ты дурак! Ведь их пора
    Убить, не созерцая.
 
 
Всяк пустослов устал от слов
    О красоте творенья:
Как мчится птица – форель резвится,
    Ликуя от движенья.
 
 
Так насладись, взирая ввысь,
    Живешь в прелестном зданье.
Но слаще речь – как рыб подсечь,
    Чем вздор о мирозданье.
 
 
Все говорят: кому дан ум,
    Тот любит божьи твари.
Зачем же ум, когда нет дум,
    Как их ловить и жарить».
 
 
«Дом и друзей – возьми скорей
    Из банки – денег груды,
Противен кров средь плавников,
    Спаси меня отсюда!»
 
 
Сестра из дома вышла смело,
    Чтоб братьев повидать,
Когда ж узрела – как плохо дело,
    То начала рыдать.
 
 
«Что за наживка на крюке?
    Скажи мне милый брат!»
«Трубастый голубь там в реке
    Молчит, а я не рад».
 
 
«От голубя напрасно ждешь
    Ты песенок, к тому же
На голубятню не похож
    Загон, где я погружен».
 
 
«Что за наживка на крюке?
    Скажи мне милый брат!»
Он крикнул: «Младший брат в реке.
    О горе мне и ад!
 
 
Я зол. И звать пора
    Мне смерть, и не одну.
Прощай, прощай сестра,
    А я пошел ко дну».
 
 
«Когда же ты придешь назад?
    Скажи мне, милый брат!
Ведь блюда с рыбою стоят
    И ждут, что их съедят».
 
 
И сердце вдруг разорвалось,
    И молвила печально:
«Один промок насквозь-насквозь.
    Другой – придет ли к чаю?»
 

(1853)

Леди ковша

 
Он вечером допил фиал
И на холме, как царь, стоял
И совершил свой путь к Морскому
Параду с грустью и тоскою.
(То есть к отважным Морякам,
Что «маршируют по волнам»,
Точнее – здесь виднелась гавань
Для тех, кто не умеет плавать.)
Итак, он в город шел блуждая,
Аллеи шагом измеряя,
А путь домами так стеснен,
Что кажется, они поклон
Друзьям через дорогу шлют:
«В бой, друг! Увидимся мы тут».
Прошаркал лестницей крутой,
Парящей в небе над землей,
Сюда взойдут бедняк, богач
И время – медленно, не вскачь.
Он был внимателен к наряду,
На волосах его – помада,
И был – лентяи подтвердят —
Наиредчайший в мире франт.
Все, видя, как идет он томно,
Родов стариннейших потомком
Его сочли, не зная – он
В кухарку – да, в нее влюблен!
Он на брегах стоял, вдыхая
Беспечность зыбких волн без края,
Внимая, как напевен шквал,
Печаль здесь преодолевал.
 

(1854)

Причитания

 
«Доверившись „Хильде“
Пропала под Уитби,
А звали Матильдой,
У меня ж с горя рак и тик.
„Голиаф“, захвати!
Мое горе азартно,
И не, – сказал плакальщик, —
Пройдет и до завтра.
 
 
Называла „мой Ослик“,
(Вам меня не понять),
И подумал я после,
Что должна ж подождать.
Шел я следом везде,
Когда – помните ль – я
Вдруг подумал: а где
Булавка моя?
 
 
Костюмер же неряха —
рукою в паштет.
Я тебя потерял
И обратный билет».
Она думает: «Сэр,
Вы смешны». – «Там, на „Хильде“,
Потерял несессер
И тебя, о Матильда!»
 
 
Булавку взял, что в галстук вдета,
И положил в карман жилета.
И, голову прижав к руке,
Уснул, устав, прям на песке.
 

Она – воспетый ему бред

[Рукопись этого трогательного фрагмента была найдена среди бумаг хорошо известного писателя, автора трагедии «Это Вы или Я?», а также двух популярных романов – «Сестра и Сын» и «Наследство племянницы, или Благодарный Дед».]

 
Она – воспетый ему бред
    (Я не хвалюсь напрасно);
А если у него рук нет,
    Что может быть ужасней?
 
 
Вы посетили ее дом,
    Ко мне зашли непрошено.
Она, хоть в облике ином,
    Все та же, что и в прошлом.
Никто не скажет нам о всех,
    Кто толпами ходил,
И потому, в автобус сев,
    Ногами семенил.
 
 
За правдой – ей и слово вторит —
    Он не ходил доселе,
Когда ж она ход дел ускорит,
    Что будет с вами всеми!
 
 
Ей дали – раз, мне дали – два,
    Три дали нам двоим.
Все от него вернулось к вам,
    Хоть было все моим.
 
 
Когда бы мы имели шанс
    Участвовать в истории,
Сказал бы – на свободу вас,
    Как мы – вы на просторе.
 
 
Не должен знать, короче,
    Что ею он любим.
Секрет такой от прочих
    Мы верно сохраним.
 

Фотографии экстраординарных событий

 

Школа молока с водой

Она, не вняв моим мольбам,
Неравнодушна к волосам
И рвет их мне. Ах, где краса!
 
 
Она слепа и не мудра,
Но как-то раз была добра,
Жизнь изменяет ум и нрав.
 
 

Школа ума и факта

Я сватался – отказ в ответ
Лишь получил. «Но это ж бред!» —
Ей говорю. Она мне: «Нет».
 
 
Но мир стоит, как был устроен,
И если б мог – уж не настроен
Вновь свататься – так лучше втрое!
 
 

Немецкая школа, или школа конвульсий

От факелов спасаюсь бегством,
И атом мечется средь бедствий,
А мозг мой жжет огонь небесный.
 
 
Ее душа кремень, гранит,
Меня ее взгляд опалит,
Мой рок со смертью насмерть слит.
 

Лэ, исполненные тайны, фантазии и юмора

 

№ 1. Дворец лжецов

Я грезил в мраморных палатах,
Мокрицы ползали на лапах,
Качаясь, а вокруг был запах
 
 
Почившего недавно сыра,
Озябший ветер дунул сыро,
И чхал я долго и настырно.
 
 
Здесь были странные шпалеры,
На них лишь ужасов примеры
Да лжи из социальной сферы.
 
 
Один предстал здесь знатоком,
Кричит хвастливо о пустом,
Ему ж кивают париком.
 
 
А вот еще мрачней одни:
Не знали игр в былые дни,
В трудах не видя западни.
 
 
Ведь в их груди лишь глыбы льда
А жертвы их сидят всегда
Все, сбившись в стайку и рыдая.
 
 
Другой цветет, как брег реки,
А травы буйны, высоки,
Но зелень эта – сорняки.
 
 
О зле вещает птичий свист,
Он в кислом воздухе повис,
И в западню всех манит бриз.
 
 
Не слышат звери трели эти,
И вы их дивной лжи не верьте:
Здесь красота – приманка смерти.
 
 
Дух на глазах распался, в то же
Мгновенье уловил я все же
Виденье призрачного ложа.
 
 
На нем калеки спят вдвоем,
Что рождены твоим пером,
Юрист, но спят уж вечным сном.
 
 
Слугу раз принял Ричард Ро,
А тот бессвязно плачет: «О!
Как ей служить при Джоне До!»
 
 
«Я возбуждал угасший разум,
Запутавшийся в длинных фразах
Об иске и защите разом».
 
 
Она в слезах – со смехом, без:
«Суд безрассуден, а процесс
Пошел душе наперерез».
 
 
За чучело встав как-то днем,
Кричала скорбно – в горле ж ком, —
Что беззаконен наш закон!
 
 
Мир погрузился в темноту,
Знакомый голос в пустоту
Кричал: «Преследуйте! Ату!»
 
 
Ночь отцвела, и цвет рассвета
Вдруг пробудил порывы ветра,
Прогнавшие виденье это.
 
 
Ушла кровать из сна на ножках
И виселица с петлей – тоже,
А Ро и До на смертном ложе.
 
 
И нервы иногда дрожат:
Ведь в недрах сердца где-то спят
Виденья мраморных палат.
 

Оксфорд, 1855

На вересковой пустоши

[Всегда бывает интересно узнать, откуда наши великие поэты заимствовали ту или иную идею, – именно этот довод и придал нам решимости опубликовать нижеследующее, хотя вполне возможно, что его появление в свет причинит боль почитателям Вордсворта и его поэмы «Решимость и Независимость».]

 
На пустоши, где вереск сам
    Заполонил дольмен,
Я старца встретил – он был хам,
    А я был джентльмен.
Его остановил вопросом:
    «Где ты живешь и кто?»
Ответа ж не упомню просто,
    Мой ум, как решето.
 
 
Старик: «Ищу я пузырьки,
    Они на мыло дуются,
Пеку из них я пирожки
    И продаю на улице.
Их покупают моряки,
    Что в буре среди вод, —
Так мне на хлеб добыть с руки,
    Что ж, угощайтесь – вот!»
 
 
А я усердно размышлял:
    На десять – как умножить?
Но на вопрос мой отвечал
    И он вопросом тоже.
А я не слышал его слов,
    Но лишь слегка лягнул.
Скажи мне: «Кто ты и каков?» —
    И тут же ущипнул.
И он поведал мне с акцентом:
    «В горах ищу ручей,
Чтоб вставить дивным самоцветом
    Его в огонь скорей.
И если я тружусь без лени,
    То маслице Роланда
Получится, – дают полпенни.
    Но разве столько надо?»
 
 
Но план не шел из головы
    Окрасить в зелень гетры,
Так много краски у травы,
    Что станут незаметны.
А я пощечину влепил,
    Вопрос задав по ходу,
И седину растеребил
    На старце благородном.
 
 
В ответ мне: «За глазами пикши
    Средь вереска, но летом,
Охочусь – сделать в ночь потише
    Мне б запонки к жилету.
Но разве золото получишь?
    Хоть серебра б отмерить!
Заплатят медную полушку —
    Они же стоят девять.
 
 
На крабов выставлю силки,
    Отрою масло с хлебом,
Найду с цветами бугорки
    На колесо для кеба.
Что ж трудно жить неприхотливей,
    Он подмигнул без лести, —
Ну а не выпить ли нам в пиве
    Здоровье вашей части?»
 
 
Но вдруг я понял, как все просто:
    И стало ясно мне,
Как уберечь Минайский мост,
    Сварив его в вине.
Я принялся благодарить
    Его за слог игривый,
За то, что он хотел испить
    Мое здоровье в пиве.
Когда засуну от тоски
    В клей пальцы вместо кисти,
Носок, что с правой был руки,
    На туфлю с левой кисти,
Когда очнусь: как это странно
    Что я сказал – не верится.
Мне вспоминается мой странник
    На пустоши из вереска.
 

(1856)