Текст книги "Международный язык. Предисловие и полный учебник. Por Rusoj."

Автор книги: Людвик Заменгоф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Д-р Эсперанто.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЯЗЫК

Чтобы язык был всемирным, недостаточно назвать его таковым.

Интернациональный язык, подобно всякому национальному, составляет достояние общественное, и от всяких личных прав на него автор навсегда отказывается.

Предисловие.

Предлагаемую брошюру читатель вероятно возьмёт в руки с недоверием, с предвзятою мыслью, что ему будет предложена какая-нибудь несбыточная утопия; я должен поэтому прежде всего просить читателя отложить эту предвзятую мысль и отнестись серьёзно и критически к предлагаемому делу.

Не стану здесь много распространяться о том, какое громадное значение имело бы для человечества введение одного, всеми признанного, международного языка, который составлял бы равнозаконное достояние всего мира, не принадлежа в частности ни одному из существующих народов. Сколько времени и трудов тратится на изучение чужих языков, и при всём том, выезжая за пределы отечества, мы обыкновенно не в состоянии объясняться с себе подобными людьми. Сколько времени, трудов и материальных средств тратится на то, чтобы произведения одной литературы присвоить всем другим литературам, и в конце концов каждый из нас может по переводам знакомиться только с самою ничтожною частью чужих литератур; при существовании же международного языка все переводы производились бы только на этот последний, как на средний, понятный всем, а сочинения, носящие интернациональный характер, может быть писались бы прямо на нём. Пали бы Китайские Стены между человеческими литературами; литературные произведения других народов сделались бы для нас столь же доступными, как произведения нашего собственного народа; лектура сделалась бы общею для всех людей, а вместе с нею и воспитание, идеалы, убеждения, стремления, – и народы сблизились бы в одну семью. Вынужденные делить своё время между различными языками, мы не в состоянии как следует отдаться ни одному из них, и потому с одной стороны редко кто из нас владеет в совершенстве даже родным языком, а с другой стороны сами языки не могут как следует вырабатываться, и, говоря родным языком, мы вынуждены часто или заимствовать слова и выражения у других народов, или изъясняться неточно и даже мыслить неповоротливо вследствие недостаточности языка. Другое дело было бы, если бы каждый из нас имел только два языка, – тогда мы бы лучше ими владели, а сами эти языки могли бы более обрабатываться и обогащаться и стояли бы гораздо выше, чем каждый из них стоит теперь. А ведь язык это главный двигатель цивилизации: благодаря ему мы так возвысились над животными, и чем выше стоит язык, тем скорее прогрессирует народ. Различие языков составляет сущность различия и взаимной вражды национальностей, ибо это прежде всего бросается в глаза при встрече людей: люди не понимают друг друга и потому чуждаются друг друга. Встречаясь с людьми, мы не спрашиваем, какие у них политические убеждения, на какой части земного шара они родились, где жили их предки несколько тысяч лет тому назад; но эти люди заговорят, и каждый звук их речи напоминает нам, что они нам чужие. Кто раз попробовал жить в городе, населённом людьми различных, борющихся между собою, наций, тот почувствовал без сомнения, какую громадную услугу оказал бы человечеству интернациональный язык, который, не вторгаясь в домашнюю жизнь народов, мог бы, по крайней мере в странах с разноязычным населением, быть языком государственным и общественным. Какое, наконец, огромное значение имел бы международный язык для науки, торговли – словом на каждому шагу, – об этом, я думаю, мне нечего распространяться. Кто хоть раз серьёзно задумался над этим вопросом, тот согласится, что никакая жертва не была бы слишком велика, если бы мы могли ею добыть себе общечеловеческий язык. Поэтому всякая, даже самая слабая, попытка в этом направлении заслуживает внимания. Делу, которое я предлагаю теперь читающей публике, я посвятил свои лучшие годы; надеюсь, что и читатель, ввиду важности дела, охотно посвятит ему немножко терпения и внимательно прочтёт предлагаемую брошюру до конца.

Не буду здесь разбирать различные попытки, сделанные с целью создания международного языка. Обращу только внимание читателя на то, что все эти попытки или представляли собой систему знаков для краткого изъяснения в случае нужды, или ограничивались самым естественным упрощением грамматики и заменой существующих в языках слов – другими, произвольно придуманными. Попытки первой категории были так сложны и так непрактичны, что умирали сейчас же после рождения; попытки второй категории представляли уже собою, правда, языки, но в них международного не было ровно ничего. Авторы почему-то называли свои языки «всемирными», потому разве, что во всём мире не было ни одного лица, с которым можно было бы объясняться на этих языках! Если для всемирности языка достаточно, чтобы одно лицо назвало его таковым, в таком случае каждый из существующих языков может сделаться всемирным по желанию каждой отдельной личности. Так как эти попытки наивно были рассчитаны на то, что мир обрадуется им и единодушно даст им санкцию, а это единодушное согласие и есть самая невозможная часть дела при естественном индифферентизме мира к кабинетным попыткам, не приносящим ему безусловной пользы, а рассчитанным на его готовность пионерски жертвовать своим временем, – то понятно, почему эти попытки встретили полное фиаско; ибо бо́льшая часть мира вовсе не интересовалась этими попытками, а те, которые интересовались, рассуждали, что не стоит тратить время на изучение языка, на котором никто меня не поймет кроме автора; «пусть-мол сначала мир или несколько миллионов человек изучат этот язык, тогда и я его изучу». И дело, которое могло бы приносить пользу каждому отдельному адепту только тогда, если бы уже прежде существовала масса других адептов, не находило ни одного приверженца и оказывалось мёртворождённым. И если одна из последних попыток, «Volapük», приобрела себе, как говорят, некоторое количество адептов, то это только потому, что сама идея «всемирного» языка до того возвышенна и заманчива, что люди, способные увлекаться и обрекать себя на пионерство, жертвуют своим временем в надежде, авось либо дело удастся. Но число увлекающихся дойдёт до известной суммы и остановится (нельзя, разумеется, отождествлять число распроданных книжек с числом адептов, изучивших язык), а холодный индифферентный мир не захочет жертвовать своим временем для того, чтобы уметь переговариваться с этими немногими, – и этот язык, подобно прежним попыткам, умрёт, не принеся ровно никакой пользы.

Вопрос об универсальном языке занимал меня давно; но не чувствуя себя ни способнее, ни энергичнее авторов всех бесплодно погибших попыток, я долгое время ограничивался только мечтанием и невольным раздумыванием над этим делом. Но несколько счастливых мыслей, явившихся плодом этого невольного обдумывания, ободрили меня к дальнейшей работе и побудили меня испробовать, не удастся ли систематически преодолеть все препятствия к созданию и введению в употребление рационального универсального языка. Мне кажется, что это дело мне более или менее удалось, и этот плод продолжительных настойчивых работ я предлагаю теперь на обсуждение читающему миру.

Главнейшие задачи, которые требовалось решить, были следующие:

I) Чтобы язык был чрезвычайно лёгким, так чтобы его можно было изучить шутя.

II) Чтобы каждый, изучивший этот язык, мог сейчас же им пользоваться для объяснения с людьми различных наций, всё равно будет ли этот язык признан миром и найдёт ли он много адептов или нет, – т. е. чтобы язык уже с самого начала и благодаря собственному своему устройству мог служить действительным средством для международных сношений.

III) Найти средства для преодоления индифферентизма мира и для побуждения его как можно скорее и en masse начать употреблять предлагаемый язык как живой язык, и не с ключом в руке и в случаях крайней надобности.

Из всех проектов, в различное время предложенных публике, часто под громким, ничем не оправдываемым именем «всемирного языка», ни один не решал больше одной из упомянутых задач, да и то только отчасти. (Кроме упомянутых трёх главных задач, приходилось, разумеется, ещё решать много других, но о них, как о несущественных, я не буду здесь распространяться. Прежде чем перейти к изложению того, как я решил упомянутые мною задачи, я должен просить читателя остановиться немного над значением этих задач и не отнестись слишком легко к моим способам решений единственно потому, что они покажутся ему, может быть, слишком простыми. Я прошу это потому, что знаю склонность большинства людей относиться к делу с тем бо́льшим благоговением, чем оно более замысловато, объёмисто и трудно переваримо. Такие лица, увидев крошечный учебник с простейшими, всякому легко доступными правилами, могут отнестись к делу с каким-то пренебрежением, между тем как именно достижение этой простоты и краткости, приведение всякой вещи из запутанных форм, давших ей начало, к самым лёгким – составляло самую трудную часть работы).

I.

Первую задачу я решил следующим образом:

a) Я упростил до невероятности грамматику и притом с одной стороны в духе существующих живых языков, чтобы она могла быть легко усвоена, а с другой – нисколько не лишая этим языка ясности, точности и гибкости. Всю грамматику моего языка можно отлично изучить в продолжение одного часа. Огромное облегчение, которое получает язык от такой грамматики, ясно для каждого.

b) Я создал правила для словообразования и этим ввёл огромную экономию в количестве слов для изучения, не только не лишая этим языка богатства, но напротив, делая его, благодаря возможности создавать из одного слова много других и выражать всевозможные оттенки понятий – богаче самых богатых живых языков. Этого я достиг введением различных приставок и вставок, с помощью которых из одного слова каждый может образовать различные другие слова, не имея надобности изучать их. (Для удобства этим приставкам и вставкам дано значение самостоятельных слов, и как таковые они помещены в словаре). Например:

1) Приставка mal означает прямую противоположность понятия; следовательно, зная слово «добрый» (bon|a мы уже сами можем образовать слово «злой» (mal|bon|a), и существование отдельного слова для понятия «злой» уже является лишним; alt|a высокий – mal|alt|a низкий; estim|i уважать – mal|estim|i презирать и т. п. Следовательно, изучив одно слово mal, мы уже освобождены от изучения огромного ряда слов, как напр., «твёрдый» (зная «мягкий»), «холодный», «старый», «грязный», «далёкий», «бедный», «мрак», «позор», «внизу», «ненавидеть», «проклинать» и т. д. и т. д.

2) Вставка in означает женский пол; следовательно, зная «брат» (frat|o) мы уже сами можем образовать «сестра» (frat|in|o); отец patr|o – мать patr|in|o. Следовательно уже излишни слова «бабушка», «дочь», «невеста», «девушка», «курица», «корова» и т. д.

3) Вставка il —орудие для данного действия. Нпр., tranĉ|i резать – tranĉ|il|o нож; излишни «гребень», «топор», «колокол», «плуг», «коньки» и т. д.

4) И тому подобные (около 50).

Кроме того, я поставил общим правилом, что все слова, уже успевшие сделаться интернациональными (т. е. так называемые «иностранные» слова) остаются в интернациональном языке не изменёнными, принимая только интернациональную орфографию; таким образом, огромное количество слов становится лишним для изучения; таковы напр., «локомотив», «редакция», «телеграф», «нерв», «температура», «центр», «форма», «публика», «платина», «ботаника», «фигура», «вагон», «комедия», «эксплуатировать», « декламировать», «адвокат», «доктор», «театр» и т. д. и т. д.

Благодаря приведённым правилам и ещё некоторым сторонам языка, о которых я считаю лишним здесь распространяться, – язык делается чрезвычайно лёгким, и весь труд его изучения сводится к изучению около 900 слов (считая уже в этом числе и все грамматические окончания, приставки и вставки), из которых по определённым правилам без особенных способностей и напряжения ума можно образовать все слова, выражения и обороты, необходимые в обыденной жизни. (Впрочем, и эти 900 слов, как видно будет ниже, так подобраны, что изучение их для мало-мальски образованного человека представляется чрезвычайно лёгким). Изучение этого звучного, богатого и понятного для всего мира (причины см. ниже) языка требует, таким образом, не целого ряда лет, как при других языках, – для изучения его вполне достаточно нескольких дней[1]1
  В этом может убедиться всякий, так как при сей брошюре приложен полный учебник.


[Закрыть].

II.

Вторую задачу я решил следующим образом:

а) Я ввёл полное расчленение понятий на самостоятельные слова, так что весь язык вместо слов в различных грамматических формах состоит только из одних неизменяемых слов. Если вы возьмёте сочинение, написанное на моём языке, то вы найдёте, что там всякое слово всегда и только находится в одной постоянной форме – в той именно, в какой оно помещено в словаре. Различные же грамматические формы, взаимные отношения между словами и т. п. выражаются сочетанием неизменяемых слов. Но так как подобный строй языка европейским народам совершенно чужд, и им было бы трудно свыкнуться с ним, то я вполне приноровил эту членораздельность языка к духу европейских языков, так что, кто изучает мой язык по учебнику, не прочитав раньше предисловия (которое для изучающего совершенно не нужно), – тот не догадается даже, что строй этого языка чем-либо отличается от строя его родного языка. Так, например, происхождение слова frat|in|o, которое в действительности состоит из трёх слов frat (брат), in (женщина, самка), o (то, что есть, существует) (= то-что-есть-женщина-брат = сестра), – учебник объясняет следующим образом: брат = frat; но так как всякое существительное в именительном падеже кончается на о – следовательно, frat|o; для образования женского пола того же понятия вставляется словцо in; следовательно, сестра – frat|in|o; чёрточки же пишутся потому, что грамматика требует помещения их между отдельными составными частями слова. Таким образом, членораздельность языка нисколько не затрудняет изучающего; он даже не догадывается, что то, что он называет окончанием или приставкой или суффиксом, есть вполне самостоятельное слово, которое всегда сохраняет одинаковое значение, будет ли оно употреблено в конце или в начале другого слова, или самостоятельно, что каждое слово с одинаковым правом может быть употреблено как коренное слово или как грамматическая частица. А между тем результат этого строя языка такой, что всё, что вы напишете на интернациональном языке, немедленно и с полною точностью поймёт (с ключом или даже без него) всякий, кто не только не изучил предварительно грамматики языка, но даже никогда не слыхал о его существовании. Объясню это примером:

Я очутился в России, не зная ни слова по-русски; мне нужно обратиться к кому-нибудь, и я ему пишу на бумажке свободным интернациональным языком положим следующее:

Mi ne sci|as kie mi las|is la baston|o|n; ĉu vi ĝi|n ne vid|is?

Я подношу собеседнику интернационально-русский словарь и указываю ему на начало, где большими буквами напечатана следующая фраза: «Всё, что написано на интернациональном языке, можно понимать с помощью этого словаря. Слова, составляющие вместе одно понятие, пишутся вместе, но отделяются друг от друга чёрточкой; так например слово frat|in|o составляя одно понятие, сложено из трёх слов, из которых каждое надо искать отдельно». Если мой собеседник никогда об интернациональном языке не слыхал, то он сначала выпучит глаза, но возьмёт мою бумажку, пороется указанным образом в словаре и найдёт следующее:

Мi { mi я } я

nе { nе не, нет} не

sci|as { sci знать / as означает настоящее время глагола } знаю

kie { kie где } где

mi { mi я } я

las|is { las оставлять / is означает прошедшее время } оставил

la { la член определённый; по-русски не переводится } —

baston|o|n { baston палка / o означает существительное / n означает винительный падеж} палку

ĉu { ĉu ли, разве } ли

vi { vi вы, ты } вы

ĝi|n { ĝi оно, это / n означ. винит. пад. } его (её)

ne { ne не, нет } не

vid|is? { vid видеть / is означает прош. время } видели?

Таким образом, русский ясно поймёт, чего я от него желаю. Если он захочет мне ответить, то я ему указываю на словарь русско-интернациональный, в начале которого напечатано следующее: «Если вы желаете выразить что-нибудь на интернациональном языке, пользуйтесь этим словарём, ища слова в само́м словаре, а окончания для обозначения грамматических форм – в грамматическом прибавлении, под рубрикой соответственной части речи». Так как в этом прибавлении, как видно в учебнике, полная грамматика каждой части речи занимает не более нескольких строк, то нахождение окончания для выражения соответственной грамматической формы займёт не больше времени, чем нахождение слова в словаре.

Обращаю внимание читателя на изложенный пункт, по-видимому простой, но имеющий огромное практические значение. Нечего говорить, что на другом языке вы с лицом, не владеющим тем языком, не в состоянии будете объясняться даже с помощью самого лучшего словаря, потому что для того, чтобы уметь пользоваться словарём какого-нибудь из существующих языков, надо скачала знать более или менее этот язык. Чтобы уметь отыскать в словаре данное слово, надо знать его начало, между тем как в связной речи каждое слово большею частью употреблено в каком-нибудь грамматическом изменении, часто нисколько не похожим на основную форму слова, в соединении с различными приставками, суффиксами и т. п.; поэтому, не будучи предварительно знакомы с языком, вы почти ни одного слова в словаре не найдёте, а даже те слова, которые вы найдёте, тоже не дадут вам никакого понятия о значении фразы. Так, например, если бы я приведённую выше простую фразу написал по-немецки (Ich weiss nicht wo ich den Stock gelassen habe; haben Sie ihn nicht gesehen?), то не знающий немецкого языка найдёт в словаре следующее:

«Я – белый – нет – где – я —?– палка, этаж – спокойный – имущество —; иметь – она, они, вы —?– нет —?—».

Не говорю уже о том, что словарь всякого из существующих языков чрезвычайно обширен и отыскивание в нём двух – трёх слов подряд уже утомляет, между тем как словарь интернациональный, благодаря членораздельному строю языка чрезвычайно мал и удобен; не говорю уже также о том, что во всяком языке каждое слово имеет в словаре много значений, из которых нужно наугад выбирать подходящее. И если вы даже вообразите себе язык с самой идеальной упрощенной грамматикой, с постоянным определённым значением для каждого слова, – во всяком случае, чтобы адресат с помощью словаря понимал вашу записку, требовалось бы, чтобы он раньше не только изучил грамматику, но приобрёл бы в ней достаточно навыка, чтобы легко ориентироваться, отличать коренное слово от грамматически изменённого, производного или сложного и т. д., т. е. польза языка опять зависела бы от числа адептов, а при отсутствии последних сводилась бы к нулю. Ибо, сидя, например, в вагоне и желая спросить своего соседа «как долго мы будем стоять в N**», вы не предложите же ему раньше изучить грамматику языка! На интернациональном же языке вы можете быть сейчас же поняты членом каждой нации, если он не только не владеет этим языком, но никогда даже не слыхал о нём. Всякую книгу, написанную на интернациональном языке, может свободно читать со словарём в руке всякий, без малейшей подготовки и даже без надобности предварительно прочесть какое-либо предисловие, объясняющее употребление словаря[2]2
  Так как при сей брошюре приложены образцы речи и словарь, то читатель может сейчас же сделать пробу.


[Закрыть]; а образованный человек, как видно будет ниже, даже к словарю должен мало прибегать.

Если вы желаете писать, положим, к какому-нибудь испанцу в Мадрид, но ни вы его языка не знаете, ни он вашего, и вы сомневаетесь, знает ли он интернациональный язык и даже слыхал ли он о нём, – вы можете всё-таки смело писать к нему, в полной уверенности, что он вас поймёт! Так как, благодаря членораздельному строю интернационального языка, весь словарь, необходимый для обыденной жизни, занимает, как видно из приложенного экземпляра, не более полулиста, входит удобно в наименьший конверт и может быть за одну копейку получен на каком угодно языке, – то стоит вам только написать письмо на интернациональном языке, вложить в письмо испанский экземпляр словарика, – и адресат вас уже поймёт, потому что этот словарик не только составляет удобный полный ключ для письма, но он сам уже и объясняет своё назначение и способ употребления. Благодаря самой обширной взаимной сочетаемости слов, с помощью этого маленького словаря можно выразить всё, что нужно в обыденной жизни; но, разумеется, слова редко встречающиеся, слова технические (а также слова «иностранные», предполагающиеся известными всем, напр., «табак», «театр», «фабрика» и т. п.) в нём не помещены; поэтому, если вам приходится непременно употребить подобные слова, а заменить их другими словами или целыми выражениями невозможно, то придётся прибегнуть уже к полному словарю, который вам однако нечего пересылать адресату: вы можете только при упомянутых словах поместить в скобках их перевод на язык адресата.

b) Итак, благодаря упомянутому строю языка, я могу объясняться на нём с кем мне угодно. Единственное неудобство (до всеобщего введения языка) будет только то, что мне нужно будет всякий раз ждать, пока собеседник разберёт мои мысли. Чтобы и это неудобство по возможности устранить (по крайней мере в сношениях с людьми образованными), я поступил следующим образом: словарь составлен мною не произвольно, а по возможности из слов, известных всему образованному миру. Так, напр., слова, одинаково употребительные во всех цивилизованных языках (так называемые «иностранные» и «технические»), я оставил без всякого изменения; из слов, различно звучащих в различных языках, взяты мною или общие двум-трём главнейшим европейским языкам, или принадлежащие только одному, но популярные и у других народов; там, где данное слово в каждом языке иначе звучит, я старался находить слово, которое имело бы только подходящее значение или более редкое употребление, но зато было бы знакомо главнейшим народам (напр. слово «близкий» в каждом языке звучит иначе; но стоит взять латинское «ближайший» (proximus), и окажется, что оно, в различных изменениях, употребительно во всех главнейших языках; если я, следовательно, слово «близкий» назову proksim, то я буду более или менее понятен каждому образованному человеку); в остальных же случаях я брал обыкновенно из латинского, как языка полуинтернационального. (Я отступал от этих правил только там, где этого требовали особые обстоятельства, как например избежание омонимов, простота орфографии и т. п.). Таким образом, при переписке со среднеобразованным европейцем, нисколько не изучавшим интернационального языка, я могу быть уверенным, что он не только поймёт меня, но даже без надобности особенно рыться в словаре, к которому он будет прибегать только при словах сомнительных.

Покончив с сущностью моего языка, я привожу несколько образцов интернациональной речи, для того чтобы читатель мог проверить всё сказанное выше:[3]3
  В переписке с лицами, владеющими уже интернациональным языком, равно как и в сочинениях, назначенных исключительно для подобного рода лиц, чёрточки между частями слов могут быть опускаемы.


[Закрыть]