Текст книги "Теория денег и кредита"

Автор книги: Людвиг Мизес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Однако помимо этого государство оказывает еще одно – специфическое – воздействие на выбор денежного товара. Это воздействие не связано ни с позицией государства на рынке, ни с его законодательными или судебными функциями. Это воздействие осуществляется государством в его роли официального контролера чеканки, дающей ему власть изменять характеристики денежных заместителей, выпускаемых в обращение.

Обычно воздействие государства на денежную систему приписывается полномочиям государства в сфере принятия законодательства и отправления правосудия. Предполагается, что закон, способный легитимно изменять содержание имеющихся долговых отношений и принуждать к исполнению новых договоров, касающихся задолженности, позволяет государству оказывать решающее воздействие на выбор коммерческого средства обмена.

Сегодня крайняя форма аргументации такого рода содержится в книге Кнаппа «Государственная теория денег»[68]68
  Knapp. Staatliche Theorie des Geldes. 3. Aufl. München, 1921. S. 294. (Knapp. The State Theory of Money. London, 1924).


[Закрыть], однако ее придерживаются в той или иной мере большинство немецких авторов, например Гельферих. Данный автор, говоря о происхождении денег, справедливо сомневается в том, что для того, чтобы данный товар стал деньгами и сформировал стандарт отложенных платежей, требуется что-то помимо использования товара в качестве общего средства обмена. Однако он постоянно упоминает как нечто само собой разумеющееся тот факт, что в современной экономике в некоторых странах некоторые виды денег – и вся денежная система в других странах – являются деньгами и используются как общее средство обмена только потому, что в этих конкретных деньгах должны или могут осуществляться обязательные платежи и денежные обязательства[69]69
  См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 294 (Helfferich. Money. London, 1927. P. 312).


[Закрыть].

С такого рода концепциями довольно трудно согласиться. Они упускают из виду важные последствия вмешательства государства в денежную сферу. Объявляя, что объект имеет юридическое значение при ликвидации обязательств, выраженных в деньгах, государство не в состоянии повлиять на выбор общего средства обмена, который определяется исключительно в процессе коммерческих сделок. История показывает, что те государства, которые хотели, чтобы их подданные приняли новую денежную систему, регулярно выбирали иные средства для достижения этой цели.

Во время преобладания старинных денежных систем законодательное установление пропорций списания обязательств использовалось как вспомогательная мера, применявшаяся только в связи с изменениями денежного стандарта, которые обеспечивались другими мерами. Положение, согласно которому налоги должны будут уплачиваться в деньгах новой разновидности и все другие денежные обязательства должны будут погашаться в новых деньгах, представляет собой следствие перехода на новый стандарт. Эти положения выполняются в действительности, только когда новая разновидность денег станет общим средством обмена, общепринятым в коммерческой практике. Денежная политика не может реализоваться только посредством законодательных мер, в частности только посредством изменения юридического определения содержания долговых договоров и изменений в системе государственных расходов. Денежная политика обязательно должна опираться на возможности государственной власти быть контролером чеканки денег и эмитентом требований на деньги, погашаемых при предъявлении, каковые требования могут играть роль денег в коммерческих сделках. Необходимые мероприятия должны быть не просто пассивной регистрацией в протоколах законодательных собраний и официальной печати, но – часто при значительных финансовых жертвах – они должны быть реализованы в действительности.

Страна, которая хочет убедить своих подданных перейти с одного стандарта, основанного на драгоценных металлах, на другой, не может ограничиться выражением этого своего намерения в соответствующих положениях гражданского и налогового права. Она должны сделать так, чтобы в коммерческой практике новые деньги заняли место старых. Это же верно и для перехода от кредитных или декретных денег к стандарту, основанному на товарных деньгах. Ни один государственный деятель, перед которым стояла подобная задача, ни минуты не сомневался на этот счет. Решающим шагом здесь является вовсе не юридическое изменение номинала задолженности и вовсе не установление порядка, при котором налоги должны уплачиваться в новых деньгах[70]70
  Нет никаких проблем в том, чтобы использовать здесь данное выражение, хотя обычно в этом контексте говорят только о бумажных деньгах.


[Закрыть], но обеспечение достаточных количеств новых денег и изъятие из обращения старых.

Это теоретическое положение можно проиллюстрировать рядом исторических примеров. Во-первых, невозможность модификации денежной системы только посредством установлений государственной власти может быть проиллюстрирована неудачными попытками законодательно перейти к биметаллизму. Это были попытки разрешить сложную проблему слишком простыми средствами. В течение тысяч лет золото и серебро одновременно использовались как товарные деньги. Однако сохранение этой практики становилось все более накладным, поскольку параллельный стандарт, т. е. одновременное использование в качестве валюты этих двух разновидностей денег, имеет множество недостатков[71]71
  {Подробнее см. ниже, с. 268–270.}


[Закрыть]. Поскольку от лиц, занятых своим частным бизнесом, не ожидалось никакой стихийной поддержки, государство решило вмешаться в надежде разрубить этот гордиев узел. Точно так же, как перед этим оно устранило некоторые очевидные затруднения, объявив, что долги в талерах могут быть погашены уплатой двойного количества монет в полталера или четырехкратного количества монет в четверть талера, государство установило фиксированное соотношение между двумя видами драгоценных металлов. Например, долги, уплачиваемые по договору серебром, могли уплачиваться путем передачи кредитору золота, вес которого в 15½ раза меньше, чем установленный в договоре вес серебра. Считалось, что это решит проблему, хотя, как показали последующие события, в действительности это установление породило такие трудности, о которых никто не подозревал при его разработке и принятии. Последствия этого решения были ровно теми, которые закон Грэшема устанавливает для любых попыток законодательно уравнять монеты разной ценности. Во всех долговых сделках и соответствующих платежах использовались только те деньги, ценность которых законодатель установил выше рыночной. В тех случаях, когда законодатель случайно устанавливал отношение на уровне рыночного, сложившегося к моменту принятия закона, проявление эффекта Грэшема откладывалось до очередного изменения цен на драгоценные металлы. Однако этот эффект всегда имел место в тех случаях, когда возникала разница между законодательно установленным и рыночным соотношением двух разновидностей денег. Таким образом, система параллельного стандарта не трансформировалась в двойной стандарт, как предполагалось законодателем, а превращалась в чередующийся стандарт[72]72
  Этот стандарт известен также под названием «хромающей валюты». – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Первый итог такого развития событий состоял в необходимости выбрать, по крайней мере на короткое время, между двумя драгоценными металлами. Это было совершенно не то, к чему стремилось государство. Наоборот, государство совершенно не предполагало принимать решение в пользу того или иного металла, – оно надеялось сохранить в обращении и серебро, и золото. Однако попытка официального регулирования, в рамках которой при объявленной взаимной обратимости золота и серебра один из металлов был недооценен, привела лишь к дифференциации полезности этих металлов для целей денежного обращения. Последствия указанной дифференциации состояли в увеличении использования одного металла и в исчезновении из обращения другого. Законодательное и административное вмешательство государства в денежную сферу полностью провалилось. Было убедительно показано, что государство само по себе не может превратить товар в общее средство обмена (т. е. в деньги), что такое превращение могут обеспечить только общие действия всех индивидов, вовлеченных в обмен.

Однако то, что государство не могло достичь законодательными мерами, может, до некоторой степени, оказаться ему по силам, когда оно действует как контролер монетной чеканки. Именно в этом своем качестве оно вмешивалось во всех тех случаях, когда альтернативный стандарт заменялся постоянным монометаллизмом. Это происходило различными способами. Указанный переход был простым и легким, когда действия государства сводились к недопущению возврата к временно недооцененному металлу в один из чередующихся периодов монометаллизма, которые сменяют друг друга при альтернативном стандарте. Это достигалось отменой права свободной чеканки. Еще проще это было в тех странах, где тот или иной металл одерживал верх до того, как государство достигало стадии, необходимой для возникновения современной системы регулирования денежной сферы, так что законодателю оставалось лишь дать формальную санкцию фактически установившемуся порядку вещей.

Проблема оказывалась гораздо более сложной, когда государство пыталось принудить деловых людей к отказу от металла, который фактически использовался ими, и перейти на другой металл. В этом случае государство должно было произвести необходимое количество нового металла, обменять его на старую валюту и либо обратить полученный таким образом старый металл в разменную монету, либо продать его для использования в немонетарных целях или для перечеканки за границей. Реформа германской денежной системы, проведенная после образования Германской империи в 1871 г., может служить отличным примером перехода с одного товарного металлического стандарта на другой. Возникшие на этом пути трудности, которые были преодолены благодаря выплате Францией контрибуции, хорошо известны[73]73
  Контрибуция в размере 3 млрд франков золотом, полученная Германией вследствие победы во франко-прусской войне 1870–1871 гг., послужила основой перехода к золотой марке; значительная часть этой суммы была предоставлена английскими банками в виде кредитов правительству Франции. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Эти трудности были связаны с решением двух задач – обеспечением реформы золотом и необходимостью утилизации серебра. Только это и ничего больше составляло суть проблемы, подлежавшей решению, когда было принято решение о смене денежного стандарта. Германская империя осуществила переход на золото посредством предоставления золота и требований на золото в обмен на серебряные деньги и требования на серебро, имевшееся у ее граждан. Соответствующее изменение законодательства лишь оформило эту смену[74]74
  См.: Helfferich. Die Reform des deutschen Geldwesens nach der Gründung des Reiches. Leipzig, 1898. Bd. 1. S. 307 ff.; Lotz. Geschichte und Kritik des deutschen Bankgesetzes vom 14. März 1875. Leipzig, 1888. S. 137 ff.


[Закрыть].

Точно таким же образом смена стандарта проводилась в Австро-Венгрии, России и других странах, реформировавших свои денежные системы в последующие годы. Реальные проблемы здесь также состояли в необходимости иметь достаточное количество золота и запуске его в обращение, с тем чтобы все участники делового оборота начали использовать золото вместо тех средств обмена, которые они использовали до этого. Этот процесс был существенно ускорен и, что является для него даже более важным, потребовал гораздо меньше золота для перемены стандарта, так как было разрешено, чтобы монеты, бывшие основой предшествующих декретных денег, а также кредитные деньги полностью или частично остались в обращении. Их экономическая природа претерпела при этом фундаментальное изменение, поскольку они трансформировались в требования с полной и постоянной обмениваемостью на новые деньги. Внешне это изменило сделки, суть которых осталась прежней. Вряд ли можно оспаривать тот факт, что меры денежной политики в странах, применивших этот прием, состояли по преимуществу в обеспечении необходимых количеств металла.

Преувеличенная оценка властных полномочий государства при реализации денежной политики в части законодательных мер может иметь причиной только поверхностный анализ тех процессов, которые имели место в период перехода от товарных к кредитным деньгам. Обычно этот переход осуществляется посредством декларирования государством, что непогашаемые деньгами требования на деньги являются таким же средством платежа, как сами деньги. Как правило, смена стандарта и замена кредитными деньгами товарных денег не являются непосредственной целью такой декларации. В подавляющем большинстве случаев государство прибегало к этой мере, руководствуясь лишь фискальными целями. Создавая кредитные деньги, оно стремилось увеличить собственные ресурсы [металла]. При этом снижение покупательной способности денег вряд ли входило в намерения государства. Однако именно снижение ценности денег, вызывая эффект, описываемый законом Грэшема, приводило к смене денежного стандарта. Иное не соответствовало бы постоянным заверениям, что платежи наличными будут прекращены с момента перехода на кредитные деньги, что означало бы отмену погашаемости банкнот, – меру, целью которой был переход к кредитному стандарту. Этот результат всегда находился в противоречии с волей государственных органов, а не в соответствии с ней.

Только деловой оборот способен превратить товар в общее средство обмена. Деньги создает не государство, а общепринятая практика всех участников рыночных сделок. Следовательно, государственное регулирование в части применения общей власти государства ликвидировать долговые обязательства к определенному товару само по себе не способно превратить этот товар в деньги. Если государство создает кредитные деньги (и тем более декретные деньги), оно может сделать это, опираясь только на такие инструменты, которые уже используются в денежном обращении в качестве денежных заместителей, т. е. полностью обеспеченных и мгновенно погашаемых требований на деньги. Именно эти инструменты, фактически используемые как средства обмена, государство отделяет (в целях изменения их ценности) от их существенной характеристики – постоянной погашаемости деньгами. Коммерческая практика всегда была в состоянии защитить себя от любых других методов внедрения государственной кредитной валюты. Попытки запустить кредитные деньги в обращение никогда не были успешными, кроме тех случаев, когда соответствующие монеты или банкноты уже присутствовали в обороте в качестве денежных заместителей[75]75
  См.: Subercaseaux. Essai sur la nature du papier monnaie. Paris, 1909. P. 5 ff.


[Закрыть].

Таковы пределы, в которых возможно неизменно переоцениваемое воздействие государства на денежную систему. Пользуясь своим положением контролера чекана и используя свою власть изменять характеристики денежных заместителей, лишая их статуса требований на деньги, погашаемых по предъявлении, и, наконец, благодаря финансовым ресурсам, которые позволяют ему нести затраты, связанные с реформой денежного обращения, в определенных обстоятельствах государство может постараться убедить деловое сообщество отказаться от одной разновидности денег и перейти на другую. И это все, что в его силах.

Глава 5
Деньги как экономическое благо

1. Деньги не являются ни производственным, ни потребительским благом

Обычно экономические блага делят на два класса в зависимости от того, удовлетворяют они потребности человека непосредственно или опосредованно. К первому классу относят потребительские блага, или блага первого порядка, ко второму – производственные блага, или блага более высоких порядков[76]76
  См.: Menger. Grundsätze der Volkswirtschaftslehre. Wien, 1923. S. 20 ff. (Менгер К. Основания политической экономии // Менгер К. Избранные работы. М.: ИД «Территория будущего», 2005. С. 70 сл.); Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. 42 ff.


[Закрыть]. Попытка поместить деньги в один из этих классов наталкивается на непреодолимые трудности. То, что деньги не являются потребительским благом, не нуждается в доказательстве ввиду очевидности. Но причислять их к производственным благам так же некорректно.

Разумеется, если допустить, что указанное разделение экономических благ на два класса является исчерпывающим, нам непременно придется отнести деньги к одному из них. Такова позиция большинства экономистов-теоретиков, и поскольку отнесение денег к потребительским благам невозможно, у них нет иного варианта, кроме как назвать деньги элементом класса производственных благ.

Эта совершенно произвольная процедура обычно аргументируется весьма бегло. Рошер, к примеру, считает, что достаточно упомянуть о том, что деньги являются «главным инструментом каждого перемещения благ из рук в руки» (vornehmstes Werkzeug jeden Verkehrs) [77]77
  Roscher. System der Volkswirtschaft. Bearb. von Pöhlmann. 24. Aufl. Stuttgart, 1906. Bd. 1. S. 123.


[Закрыть].

Классифицируя блага, Книс в отличие от Рошера предусмотрел отдельное место для денег, заменив деление благ на два класса (потребительские и производственные блага) делением на три класса – средства производства, предметы потребления и средства обмена[78]78
  См.: Knies. Geld und Kredit. 2. Aufl. Berlin, 1885. Bd. 1. S. 20 ff.


[Закрыть]. Его аргументы (к сожалению, весьма скудные) едва ли заслуживают серьезного внимания и часто служат источником путаницы. Так, Гельферих пытался отвергнуть предположение Книса, согласно которому сделка купли-продажи сама по себе не является актом производства, но представляет собой акт межличностного перемещения. Гельферих указывает, что те же самые соображения могут быть применены к таким производственным объектам, как средства транспорта. Транспортировка сама по себе так же не является актом производства, представляя собой акт перемещения между различными местами, в ходе которого природа блага не изменяется, а изменяется только собственность на него[79]79
  См.: Helfferich. Das Geld. 6. Aufl. Leipzig, 1923. S. 264 f. (Helfferich. Money. London, 1927. P. 280).


[Закрыть].

Очевидно, что более глубокие проблемы затемняются в данном случае многозначностью немецкого слова «перемещение, передвижение» (Verkehr). С одной стороны, Verkehr означает то, что приблизительно может быть передано словом «торговля» (commerce), т. е. обмен благами и услугами, осуществляемый некими лицами. Но Verkehr означает также и перемещение в пространстве – людей, вещей и информации. Обе эти группы действий, не имеющие между собой ничего общего, в немецком языке передаются словом Verkehr. Поэтому нельзя согласиться с предложением различать эти значения при практическом словоупотреблении, говоря «Verkehr в широком смысле» (под ним понимается перемещение благ от одного лица, которое распоряжалось им до этого, в распоряжение другого лица), с одной стороны, и с другой – «Verkehr в более узком смысле» (понимая его как перемещение благ из одной точки пространства в другую)[80]80
  Philippovich E. von. Grundriß der politischen Ökonomie. 1.—3. Aufl. Tübingen, 1907. II. Bd. 2. Teil; Wagner. Theoretische Sozialökonomik. Leipzig, 1909. Bd. 1. II. Abt. S.1.


[Закрыть]. Даже обыденная речь различает два разных значения этого слова, не считая их более широкой и более узкой версией одного и того же значения.

Терминологическая близость двух значений и связанная с этим путаница объясняются тем обстоятельством, что сделки по обмену крайне часто (хотя, безусловно, не всегда) реализуются путем транспортировки в пространстве, и наоборот[81]81
  Более старое значение слова Verkehr, по крайней мере первое, встречающееся в литературе, имеет отношение скорее к продаже товаров. Примечательно, что даже в словаре Гримма (см. т. 12, 1891 г.) не содержится упоминания о Verkehr в значении «транспортные перевозки». [Имеется в виду «Deutsche Wörterbuch» Якова Гримма, в котором дан исторический свод возникновения и изменения значений слов немецкого языка. Первый том этого словаря вышел в 1852 г., издание продолжалось до конца XIX в. – Науч. ред.]


[Закрыть]. Но, очевидно, не существует никаких причин для того, чтобы это лингвистическое сходство повлияло на то, как экономическая теория трактует два эти совершенно разных процесса.

Нет никаких оснований отказывать транспортным перевозкам людей и товаров, а также передаче информации, в том, что они образуют элемент производства, по крайне мере поскольку речь не идет только о потреблении (скажем, об увеселительных поездках). Два обстоятельства затемняют этот факт. Первое из них – широко распространенное заблуждение по поводу природы производства. Согласно наивному взгляду, производство состоит в физическом изготовлении ранее не существовавших вещей, являясь, в прямом смысле слова, их созданием. Стоя на этой точке зрения, довольно просто начать разделять созидательную деятельность по производству и простую перевозку товаров. Однако такой взгляд на производство, очевидно, является совершенно неадекватным. В действительности роль, выполняемая человеком при производстве благ, всегда состоит только в таком комбинировании его личных усилий с силами природы, которое приводит к задуманной организации материала. Никакое производственное действие не представляет собой ничего большего, чем изменение положения вещей в пространстве, притом что остальное довершают силы природы[82]82
  См.: Mill. Principles of Political Economy. London 1867. P. 16 (Милль Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 127–128); Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 3. Aufl. Innsbruck, 1909. S. 10 ff. (Бём-Баверк О. Капитал и процент. Т. 2–3. Челябинск: Социум, 2010. С. 40.)


[Закрыть].

Это позволяет опровергнуть первый аргумент, на основании которого транспортировку отказываются считать производственным процессом.

Второе возражение проистекает из недостаточно глубокого понимания природы экономического блага. Перечисляя различные его естественные свойства, часто упускают из виду, что положение, занимаемое вещью в пространстве, имеет важные последствия для ее способности удовлетворять человеческие потребности. Вещи, являющиеся полностью идентичными в технологическом отношении, должны рассматриваться как представители различных видов благ, если они не находятся в одном и том же месте и не являются одинаково готовыми к потреблению или производству. До сих пор положение блага в пространстве понимается только как фактор, определяющий, имеет это благо экономическую или неэкономическую природу. Едва ли можно игнорировать тот факт, что питье воды в пустыне и питье воды в горной местности с многочисленными источниками имеют совершенно разное значение для удовлетворения человеческой потребности, несмотря на химическую и физическую идентичность воды и ее одинаковую природную способность утолять жажду. Водой, которая может быстро утолить жажду путешественника в пустыне, является только та вода, которая немедленно доступна ему, готовая к употреблению.

Однако применительно к самой группе экономических благ фактор местоположения принимается во внимание только по отношению к отдельным видам благ, а именно таких, положение которых зафиксировано – человеком или природой. И даже среди этих последних внимание экономиста-теоретика редко обращается к чему-то, отличному от наиболее тривиального случая, земли. Если же речь идет о движимых предметах, фактором местоположения обычно пренебрегают.

Трактовка перемещения в пространстве как элемента производства соответствует практике и технологии торговли. С помощью микроскопа невозможно найти никаких различий между двумя партиями свекловичного сахара, одна из которых лежит на складе в Праге, а другая в Лондоне. Но в контексте экономической теории эти две партии лучше считать благами разных видов. Строго говоря, благами первого порядка можно считать только те блага, которые уже находятся там, где будут потреблены. Все остальные экономические блага, даже если они в технологическом отношении подготовлены к потреблению, должны считаться благами более высоких порядков, которые должны быть преобразованы в блага первого порядка только путем комбинирования с дополняющим их благом – «средствами транспорта». Принимая во внимание все сказанное выше, средства транспорта, очевидно, должны считаться производственными благами. «Производство, – пишет Визер, – есть использование наиболее выигрышных из всех отдаленных условий благосостояния»[83]83
  Wieser. Über den Ursprung und die Hauptgesetze des wirtschaftlichen Wertes. Wien, 1884. S. 47. См. также: Böhm-Bawerk. Op. cit. S. 131 f. (Бём-Баверк О. Цит. соч. С. 135–136); Clark. The Distribution of Wealth. New York, 1908. Р. 11. (Кларк. Распределение богатства. М.: Экономика, 1992. С. 31.)


[Закрыть]. Здесь ничто не мешает нам понимать слово «отдаленный» в его буквальном значении, а не только фигурально.

Итак, перемещение в пространстве есть род производства. Тем самым средства транспорта, если они не используются в потребительских целях, как, например, прогулочные яхты и т. п., должны быть включены в группу производственных благ. Но верно ли это также для денег? Аналогичны ли услуги, доставляемые деньгами, услугам средств транспорта? Ни в малейшей степени. Производство вполне может вестись без денег. Деньги не нужны ни в изолированном домашнем хозяйстве, ни в социалистическом сообществе. И мы нигде не сможем обнаружить такого блага первого порядка, о котором можно сказать, что для процесса его производства требуются деньги.

Верно, что большинство экономистов-теоретиков считают деньги производственными благами. Тем не менее ссылка на авторитет не работает, – доказательство правильности теории связано с мышлением, а не с ручательством. При всем уважении к старшим необходимо указать, что они не обосновали свою позицию по этому вопросу должным образом. В особенности примечателен пример Бём-Баверка. Как было сказано выше, Книс рекомендовал заменить общепринятую двухчастную классификацию экономических благ, с ее делением экономических благ на потребительские и производственные, трехчастной, в которой выделяются потребительские блага, средства производства и средства обмена. В общем и целом Бём-Баверк относится к Кнису с большим почтением и там, где он чувствует необходимость критиковать его, разбирает его аргументацию особенно тщательно. Но в данном случае он просто не обращает на нее внимания. Он решительно включает деньги в состав вводимого им понятия общественного капитала и походя определяет их как продукт, предназначенный для того, чтобы способствовать производству. Он бегло упоминает о возражении, согласно которому деньги представляют собой инструмент обмена, а не производства. Но вместо того, чтобы ответить не него, он начинает пространно критиковать доктрины, в соответствии с которыми запасы товаров, сосредоточенные у производителей и посредников, представляют собой блага, готовые к потреблению, а не промежуточную продукцию.

Аргументы Бём-Баверка определенно доказывают, что производство не завершено, пока товары не доставлены в то место, где на них есть спрос, и что неверно называть блага потребительскими, пока не завершен процесс финальной доставки транспортом. Но это не имеет отношения к обсуждаемому нами вопросу, – цепочка рассуждений Бём-Баверка ведет лишь к упомянутой полемике. Доказав, что лошадь и повозка, с помощью которых крестьянин привозит к себе домой зерно и дрова, должны считаться средствами производства и капиталом, Бём-Баверк добавляет: «По логике вещей объекты и механизмы обширнейшего народнохозяйственного комплекса по „доставке домой“, т. е. сами изделия, подлежащие доставке, дороги, железные дороги и суда, а также коммерческое приспособление деньги, должны включаться в понятие капитала»[84]84
  Böhm-Bawerk. Kapital und Kapitalzins. II. Abt. 3. Aufl. Innsbruck, 1909. S. 131 f. (Бём-Баверк. Капитал и процент. Т. 2–3. Челябинск: Социум, 2010. С. 136.) См. также исторический экскурс в: Jacoby. Der Streit um den Kapitalsbegriff. Jena, 1908. S. 90 ff.; Spiethoff. Die Lehre vom Kapital // Schmoller-Festschrift Die Entwicklung der deutschen Volkswirtschaftslehere im 19. Jahrhundert. Leipzig, 1908. Bd. 4. S. 26.


[Закрыть].

Здесь Бём-Баверк осуществляет то же перескакивание, которое допустил Рошер. Он игнорирует отличие транспортного перемещения, состоящего в изменении полезности вещей, от обмена, который вообще представляет собой отдельную экономическую категорию. Неправомерно уподоблять ту роль, которую играют в процессе производства деньги, той роли, которую выполняют суда и железные дороги. Деньги очевидно не относятся к «коммерческим приспособлениям», каковыми являются бухгалтерские книги, таблицы обменных курсов, фондовая биржа или кредитная система.

В свою очередь, аргументы Бём-Баверка не остались без ответа. Якоби возразил, что хотя Бём-Баверк и считает деньги и товарные запасы у производителей и посредников общественным капиталом, тем не менее он же разделяет взгляды, согласно которым общественный капитал является категорией чистой экономической теории, не зависящей от возможных юридических определений, тогда как деньги и «товарный» аспект потребительских благ присущи только «коммерческому» типу экономической организации[85]85
  См.: Jacoby. Op. cit. S. 59 f.


[Закрыть].

Несостоятельность этой критики, в той ее части, которая касается возражений против включения товаров в состав производственных благ, продемонстрирована тем, что было сказано выше. Нет сомнений в том, что в данном случае прав Бём-Баверк, а не его критик. Но это не так в том, что касается второго пункта, вопроса о включении в состав этих благ денег. Надо признать, что определение капитала, которое дает Якоби, также не свободно от недостатков, и отказ Бём-Баверка признать его совершенно обоснован[86]86
  Böhm-Bawerk. Op. cit. S. 125 n. (Бём-Баверк. Цит. соч. С. 130–131 сн.)


[Закрыть]. Но сейчас нас интересует не эта проблема. Единственное место, вызывающее здесь нашу критику, касается понятия благ. Бём-Баверк и в этом вопросе выражает несогласие с Якоби. В третьем издании второго тома своего шедевра «Капитал и процент» он указывает, что даже сложная социалистическая экономическая система вряд ли сможет обойтись без единых ордеров или единообразных сертификатов, «подобных деньгам», выпущенных против продуктов, ожидающих распределения[87]87
  Ibid. S. 132 n. (Там же. С. 136 сн.)


[Закрыть]. Это замечание, имеющее частный характер, относится к обсуждаемой проблеме лишь опосредованно. Тем не менее было бы очень желательно исследовать приведенное выше мнение на предмет, не содержится ли в нем чего-то такого, что может быть полезным и для наших целей.

Любой тип экономической организации нуждается не только в системе производства, но и в системе распределения произведенного. {Последняя была бы излишней только в экономике Робинзона, – ее наличие является непременным условием существования любого общественного хозяйства. Такой институт имеется и в нашем общественном строе, это – свободный обмен. В обществах, организованных по-другому, подобные институты, реализующие процессы распределения, выглядели бы иначе, но полное их отсутствие невозможно ни в какой мыслимой общественной формации.} Вряд ли можно сомневаться в том, что распределение благ между индивидуальными потребителями представляет собой элемент производства, и что, следовательно, в состав средств производства нужно включать не только физические торговые объекты, такие как фондовые биржи, бухгалтерские книги, документы и т. п., но также все, что служит поддержанию правовой системы, которая обеспечивает юридические гарантии коммерции. Здесь имеются в виду заборы и загородки, стены, замки, сейфы, изгороди, оборудование судебных помещений и вообще все то, чем оснащены государственные органы, уполномоченные защищать собственность. В социалистическом обществе эта категория объектов может включать в себя среди прочего и «единообразные сертификаты», упомянутые Бём-Баверком. Об этих единообразных сертификатах, однако, нельзя сказать, что они «подобны деньгам». Так как деньги не являются сертификатами, то про эти сертификаты не будут говорить, что они подобны деньгам. Деньги всегда представляют собой экономическое благо. Называть требование, которым, в сущности, является сертификат, подобным деньгам, означает впадать в старинное заблуждение отождествления прав и деловых связей с благами. Для обоснования этого мы можем привлечь позицию самого Бём-Баверка[88]88
  Böhm-Bawerk. Rechte und Verhältnisse. Innsbruck, 1881. S. 36 ff.


[Закрыть].

Что не позволяет нам причислить деньги к этим «благам, обеспечивающим процесс распределения», и тем самым включить их в состав производственных благ? Ответ на этот вопрос (и одновременно на вопрос о включении денег в состав предметов потребления) следует из нижеприведенных соображений. Результатом уменьшения потребительских или производственных благ является утрата удовлетворенности, – человечество становится беднее. Результатом прироста количества таких благ является улучшение экономического положения людей, – прирост благ делает человечество богаче. Но этого нельзя сказать об уменьшении и об увеличении количества денег. Изменения доступных количеств производственных и потребительских благ, так же как и изменения количества денег, влекут за собой изменения ценностей. Однако в то время как изменения ценности производственных и потребительских благ не смягчают потери или уменьшения прироста удовлетворенности, проистекающих от изменения их (благ) количеств, то изменения ценности денег так изменяют спрос на них, что, несмотря на увеличение или уменьшение их [общего] количества, экономическое положение человечества остается неизменным. Увеличение количества денег может увеличить благосостояние членов общества не более, чем уменьшение этого количества может его уменьшить. В этом смысле о тех благах, которые используются как деньги, можно и вправду сказать словами Адама Смита – «мертвый капитал, который… не производит ничего»[89]89
  Smith. An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations. Basel, 1791. Vol. II. P. 77. (Смит А. Исследования о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 330.)


[Закрыть].

Мы показали, что при наличии определенных условий косвенный обмен есть феномен, с необходимостью присущий рынку. Положение вещей, при котором люди хотят иметь и приобретают блага посредством обмена не для своих собственных нужд, а только для того, чтобы располагать ими при последующих обменных сделках, всегда будет характерно для рыночных взаимодействий, потому что условия, делающие такое положение вещей неизбежным, характерны для подавляющего большинства обменных транзакций. Далее, развитие экономики косвенного обмена ведет к использованию общепризнанного средства обмена, к появлению и совершенствованию такого института, как деньги. Таким образом, деньги неотделимы от нашего экономического строя. Но, будучи экономическим благом, они не являются физическим элементом аппарата общественного распределения в том смысле, в каком им являются бухгалтерские книги, тюрьмы или пожарное оборудование. Никакая часть совокупного итога процесса производства физически не зависит от участия денег, хотя их использование является одной из основ, на которых базируется наш экономический строй.